5rik.ru

Настоящая книга не претендует быть научно-систематическим трудом. Она своего рода отчет, представленный германскому народу относительно пройденного пути. В связи с таким отчетом представляется целесообразным заглянуть из настоящего в будущее. При этом дело сводится не к конъюнктурному прогнозу, но скорее к оценке различных форм проявления нашей общественно-хозяйственной и политической жизни и, в заключение, к попытке лучше себе уяснить возможную линию развития нашего общественного и национального бытия, во всех ее возможных вариантах.

Таким образом, здесь говорит министр народного хозяйства, которому приходится ежедневно снова убеждаться в том, что его работа протекает не в сфере «чистой экономики», а в области «политической экономии». Поэтому он постоянно должен стремиться находить синтез, сочетать, с одной стороны, экономический здравый смысл и научные выводы с политической, а часто и партийно-политической волей, с другой стороны.

Уже в названии книги «Благосостояние для всех» скрыта целая проблематика, ибо из моих убеждений никак нельзя сделать вывода, будто с достижением этой цели - благосостояние для всех - немецкий народ обретет счастье и удовлетворенность и будто бы одного «благосостояния всех» достаточно для того, чтобы обеспечить общественные гармонию и порядок.

Но нельзя «все» взваливать на «одного»; этим я хотел бы сказать, что означало бы требовать слишком многого от министра народного хозяйства, если переключить на него также и ответственность за душевное благополучие целого народа. Верно, конечно, что после восьми лет успешного восстановления Германии, несмотря на повсеместно еще встречающуюся нужду, мы не так уже страдаем от материальных стеснений и затруднений и что в этом направлении и следовало бы искать подлинных и окончательных решений для обеспечения счастливого будущего нашему народу; но нет, - мы охвачены чувством неуверенности, причем не только наши умы, но и наши сердца и души пришли в смятение. Может быть, - или, пожалуй, даже наверное, - многих из нас оказавшаяся необходимой концентрация всей энергии на восстановлении и обеспечении материальных основ нашей жизни направила на неверный путь, в результате чего была утрачена способность правильно воспринимать иерархию ценностей. Сможем ли мы этот поставленный нам неизбежный вопрос счастливо разрешить - это решит нашу судьбу.

Не хлебом единым . . .

Я обязан признанием этой истины моему старому учителю Вильгельму Ферсхофену. Когда я напрягал все усилия, чтобы разбудить крепнущие силы нашего народного хозяйства, я все же постоянно указывал, что - хотя назначение экономики состоит единственно в том, чтобы служить потреблению (правда, не только в примитивном материальном смысле), - все же это еще не является заодно единственной конечной целью хозяйственной деятельности. Свой смысл экономика черпает из всей всеобъемлющей сферы жизни народа, и это осмысление уходит поэтому своими корнями в область определения последних, конечных ценностей, рациональным путем не постигаемых. Другими словами, мы не имеем возможности исходить в настоящее время, по меньшей мере в сфере западной цивилизации, из единого и общепринятого понимания смысла жизни. Мы подвержены опасности стать жертвой мании сводить к легко решаемым формулам также и окружающие нас качественные ценности и понести их на рынок, но узнаем при этом, что счастье все же не является чем-то, что можно было бы «купить».

Находимся ли мы, однако, в безнадежном и безвыходном положении? Я имею смелость ответить и на этот вопрос отрицательно, ибо я верю и чувствую, что в сознание многих людей закралось сомнение и что внутреннее беспокойство все больше заставляет людей образумливаться. Это стремление, по моему убеждению, затмевается, а иногда даже и удушается коллективными волеизъявлениями, которые ничего не знают и не желают ничего знать о таких внутренних душевных порывах, чтобы не нарушить столь прославленную незыблемость «единых фронтов» в нашей общественности. Очевидно нельзя очень утонченную человеческую совесть привести к внутренней гармонии с устремлениями к могуществу и власти коллективов тех или иных организаций. Поэтому мы и наблюдаем, что в общественных выступлениях говорят только на одном языке, а именно на языке жалоб и требований; но этот язык лишен внутренней правдивости. Эти соображения приводят нас, однако, снова к практике политической жизни.

Конечно, министр народного хозяйства был бы не на месте, если он не принимал бы всерьез, заботы занимающихся хозяйственной деятельностью людей, заботы, относящиеся к самым различным отраслям и группировкам, и не пытался тщательно их рассмотреть. В частности, он охотно согласится, что не лишены оправдания, например, требования, касающиеся повышенной обратимости (ликвидности) средств, большего обеспечения надежной экономической устойчивости, освобождения от чрезмерного налогового бремени, справедливого распределения национальной продукции или обеспечения за каждым его места работы. Тем не менее, он должен постоянно предостерегать от чрезмерных требований и вызывать у предъявляющих такие требования сознание, что после такого совершенно исключительного развала не все плоды могут созревать уже сегодня, и что у нас есть ведь еще предстоящее нам «завтра».

Но как раз эта мудрость и скромность, которые не должны, конечно, парализовать наши силы, но могли бы их скорее даже укрепить, не принадлежат к числу немецких добродетелей. Скорее, наоборот, при улучшении нашего материального благосостояния нас все больше охватывает самонадеянная заносчивость и мы теряем чувство меры в отношении того, что возможно и что нам приличествует. Хотя никто и не посмеет отрицать, что за последние восемь лет мы достигли почти невероятного в области восстановления и что правительство ГФР искренне старалось приобщить все слои нашего народа к пользованию плодами прогресса и благосостояния, все же недовольство высказывается повсеместно чуть ли не хором. Во избежание кривотолков, я хотел бы ясно подчеркнуть, что эти выражения заносчивости, о которых здесь шла речь, исходят не из тех кругов, где дохода как раз только хватает, чтобы удовлетворить самые необходимые жизненные потребности. Само собой разумеется, что там не может быть никакого повода к самонадеянной заносчивости. Для дальнейшего постоянного улучшения экономического положения именно этих слоев населения, насчитывающих еще миллионы, совершенно необходимо следовать и дальше проводимой нами экономической политике. Поэтому надо дать твердый отпор всем встречающимся на этом пути опасностям, которые проистекают также и из указанной самонадеянной заносчивости.

Свобода требует жертв

К этому сводится первая и самая большая моя забота в отношении судьбы Германии и немецкого народа. С вещами и делами можно справиться, если только умы поддаются обузданию. Не забудем при этом, что мы не одни живем на свете, и что наше благополучие или неблагополучие зависит от нашего умения включиться гармоническим образом в общество свободных народов, а также от дружбы и доверия между народами. Мне уже представляется, что глядя на нас со стороны, нас уже не вполне понимают и что, быть может, мы даже производим впечатление народа, который, находясь в состоянии сытого эгоизма, способен утратить чувство общей ответственности и общей солидарности свободного мира.

Мы в этом еще не повинны, и расценивать нас подобным образом, быть может, даже ошибочно, но все же нельзя и не расслышать пронзительных и фальшивых голосов тех, которые в ослеплении какой-то иллюзией мнят, что остальной мир должен был бы оказать нам, оказать воссоединенной Германии помощь и защиту без каких бы то ни было жертв с нашей стороны. Ведь и другие народы приносят для защиты своей свободы материальные жертвы; соответствующие средства эти народы, не будь угрозы извне, охотнее использовали бы в целях повышения социального благосостояния. У нас же слышны голоса, утверждающие, будто правительство согрешает против благоденствия немецкого народа, когда оно ради обеспечения этого же благоденствия в союзе с другими народами свободного мира хочет защитить нашу свободу путем участия в усилиях по обороне. Тот, кто не был глубоко потрясен событиями в Польше и Венгрии и кто, несмотря на это демонстрирование грубой жажды власти, все еще рассчитывает, что с той стороны будут соблюдаться право и законность, того действительно безнадежно образумить. Но такому человеку должно быть также отказано в праве притязать на участие в построении будущего Германии.

Это является, таким образом, моей второй заботой: мы рискуем легкомысленно поверить обманчивому представлению и тем самым дерзновенно поставить на карту не только наше благосостояние, но и наше историческое бытие и самую нашу жизнь. Народ, который не способен идти для защиты своей свободы на материальные жертвы, будет в конце концов сметен с исторической арены.

Европейское сообщество необходимо

В вышеизложенных соображениях уже была высказана мысль, что мы, как и любой другой европейский народ, не в состоянии находить плодотворные решения многим проблемам только своими силами. Однако я не намерен здесь рассматривать данную проблему в ее политическом аспекте, хотя этот последний заслуживает, прежде всех иных, серьезного рассмотрения. Свободные народы Европы только тогда смогут сохранить свой вес и свое влияние в мире, если они, опираясь на дружбу с Соединенными Штатами и в тесном общении с этой державой, придут к сознанию своей нерушимой политической общности. Каким же путем можно достичь этой цели? И в какой степени формы и организации экономического сотрудничества могут быть признаны пригодными и достаточными для того, чтобы из них могла бы развиться политическая сила?

Мое внимание обращено на будущее, и поэтому у меня нет необходимости останавливаться на воспоминаниях, относящихся к Европейскому объединению угля и стали, к Организации европейского экономического сотрудничества, Европейскому платежному союзу. Общему соглашению о тарифах и торговле и Международному валютному фонду, и я могу прямо перейти к разбору плана, предусматривающего создание для шести стран-членов Европейского объединения угля и стали совместного рынка или таможенного союза. Я позволю себе здесь еще раз заверить, что едва ли можно найти более решительного, чем я претендую им быть, сторонника европейской интеграции, а также и европейской конфедерации. Однако из этого вытекает и право подвергать критике те начинания, которые, по моему разумению, несут в себе опасности на пути к достижению поставленной цели.

Я прекрасно знаю, в какой степени основы экономического строя определяют форму и дух общественного или политического сообщества. Поэтому я хотел бы добиться гарантий того, что Общий рынок на практике не приведет к европейскому дирижизму и что в результате такового не Окажутся связанными и парализованными силы прогрессивной экономики. Как раз наоборот, в этом более широком европейском пространстве должна развиться та сила, которая обеспечила бы народам и людям, входящим в это сообщество, счастливое будущее в одинаковой мере в плане политическом, общественном и экономическом. Тот, кто полагает, что достаточно, независимо от наличия внутренней устремленности к экономическому сотрудничеству, провести чисто ведомственное объединение учреждений, чтобы оказалось возможным, основываясь на присущей прогрессивному развитию силе и минуя ошибки и заблуждения, все же дойти до поставленной цели, тот очевидно предается опасному самообману.

Мы видим на опыте народного хозяйства отдельных стран, в сколь значительной мере принципы, на которых построен экономический порядок, определяют жизнь и даже дух нации. Эта различная судьба отдельных народов может в дальнейшем повести к неблагоприятным последствиям, нарушая сотрудничество между государствами. Я не хочу этим сказать, что соглашение об Общем рынке - как оно сегодня намечается - исходит из принципиально неправильной установки, но я не могу все же умолчать о том, что компромиссы, на которых вероятно остановятся, не во всех отношениях соответствуют моему пониманию свободного межгосударственного порядка вещей. Хотя в рамках свободного мира Общий рынок по необходимости должен был бы основываться на принципе свободной конкуренции, все же при чтении текста соответствующего договора во многих местах чувствуется проявление беспокойства по поводу возможных последствий конкуренции, и тут же делаются попытки создать предпосылки для отказа от этого принципа. Так как в договоре об Общем рынке отсутствует связующее единство принципов, весьма важно, чтобы при практическом применении договора, а также не в последнюю очередь в результате соответствующего персонального замещения должностей в администрации Общего рынка, оказались более четко выявленными ясность замысла и целенаправленность всего начинания.

Например, в вопросе об установлении «социальной гармонии» между отдельными странами, в результате моих возражений, была принята более гибкая редакция текста, все же не внесшая большей ясности; и я не могу не скрыть своего беспокойства по поводу того, что официальным признанием этого понятия получил свою легализацию и легитимацию весьма опасный принцип.

Я совсем не против того, чтобы каждое государство добилось оптимальных успехов в области социальной политики соразмерно своей производительности. Но как выглядит дело на практике? Тенденции к развитию инфляции в ряде государств (при неизменно твердых курсах обмена валюты!) не в последнюю очередь являются последствием того, что меры социальной политики оказались не под силу народному хозяйству отдельных стран. Попытка подогнать социально-политические условия одной страны к существующим в другой стране осуществима всегда только в одном направлении - вверх, к улучшению этих условий, но никогда не вниз. Следствием этого является то, что и такие страны, которые смогли сохранить в своем народном хозяйстве внутреннее равновесие, либо вынуждаются также к следованию тому же пагубному пути, либо должны расплачиваться за чужую вину, испытывая на себе результаты применения их партнерами защитных оговорок.

Не должно быть возврата к идеологии «больших зон» в торговле

Общий рынок шести держав должен по отношению к другим большим рынкам или зонам проводить недвусмысленным образом либеральную торговую политику, иначе нам грозит возможность возвращения к идеологическим представлениям столь несчастного прошлого, а именно к разделению мира на «большие зоны», в которых господствует дух экономически-регионального эгоизма, и которые могут вызвать, даже в рамках свободного мира, обострение противоречий. Тот, кто понимает происходящее, не смеет молчать, когда он замечает такие опасности, и он не может также успокоить себя политическим аргументом, что все в конце концов хорошо кончится, если только будет создана форма, которая принудительным образом заставит объединиться всех участников. Ничто так сильно не проявляло себя за последние 30 или 40 лет, как дух национального эгоизма и протекционизма, и я сожалею, что этому злому духу не был дан более решительный отпор. К тому, как будет оформлено будущее европейское сотрудничество, сводится, таким образом, моя третья забота.

Если в этой книге уже достаточно ясным образом было высказано мое убеждение в необходимости восстановления свободнообратимых валют, то следует здесь указать еще раз на непорядки, которые выявляются при отсутствии упорядоченных взаимоотношений между странами. Было бы иллюзией считать, что этот род свободы хозяйствования мог бы установиться автоматически, то есть сам по себе осуществиться; нет, для этого требуется проявление вполне сознательной воли и еще больше вполне целенаправленной внутригосударственной политики; и, прежде всего, надо покончить с пагубной установкой, будто допустимо, чтобы отдельные страны проводили по своему усмотрению ту или иную экономическую или финансовую политику. Правда, в отдельных странах могут быть в этом отношении использованы весьма различные способы и средства, а, может быть, последнее даже необходимо, но основное положение остается в силе - каждая страна ответственна за проведение политики сохранения экономического равновесия.

Между тем, в наши дни иногда почти что начинает казаться, будто отдельные страны склонны верить в чудеса, полагая, что следует лишь отойти от основ хорошо налаженного порядка, чтобы открылись пути для достижения лучших результатов. Смятение умов довело даже до того, что политические представления идеологического характера вступают в конфликт с проникнутой чувством ответственности экономической политикой, и в еще большей мере с выводами экономической науки, и что ложно истолкованные представления о государственном суверенитете и о примате политики во все возрастающей мере парализовали факторы порядка и стремление к упорядочению в экономике.

Когда мы вынуждены признать, что необходимо выйти из национальной изоляции и стремиться ко все большей интеграции, когда самобытная и самовольная государственная жизнь в рамках малых хозяйственных пространств (зон) возможна только при условии отказа от прогресса и социальной обеспеченности - тогда остается прийти к практическому выводу, что в будущем отдельным странам должно быть возбранено проводить такую хозяйственную и торговую политику, которая могла бы нарушить или даже взорвать установленный межгосударственный порядок. Поэтому я очень приветствовал бы, если в соглашении об Общем рынке такое специальное требование было бы яснее изложено и были бы предусмотрены соответствующие связующие участников обязанности.

Картина, которая в настоящее время вырисовывается в Европейском платежном союзе - в виде крайне высокого кредитового или дебетового сальдо отдельных платежных балансов, - должна была бы служить нам достаточным напоминанием, что нельзя допустить, чтобы и дальше сохранялось экономически противоречивое положение, выражающееся в различной эволюции цен в разных странах, в то время как курсы валют остаются неизменно устойчивыми. Если же расхождение между различными странами в смысле уровня цен в дальнейшем еще усилится, тогда любому политическому деятелю должно стать очевидным, что потребующиеся тогда разного рода манипуляции, затрагивающие во все большей и большей мере хозяйственную жизнь, приведут к ограничению свободной хозяйственной деятельности и к возвращению к худшим формам дирижизма прошлых времен. Таким образом, до тех пор, пока народы хотят сохранить взаимоотношения свободного экономического обмена, ни одна страна не может считать, что ей нет дела до того, как будут себя держать ее партнеры по обмену; в частности, оказалось бы немыслимым достичь длительной интеграции народного хозяйства разных стран, если последние не смогут решиться на то, чтобы придерживаться однородного образа действий.

Таким образом, в рамках Общего рынка добро и зло расположены недалеко друг от друга. Имеются две возможности: либо дорогу себе пробьет дух свободы, и мы обретем счастливую, сильную и прогрессивную Европу, либо мы будем пытаться соединить в одно путем различных манипуляций различнейшие системы и упустим при этом благоприятнейший случай прийти к подлинной интеграции. Европа, управляемая и руководимая согласно принципам направляемого хозяйства, рискует, что такая система парализует силы сопротивления духу коллективизма и приведет к тому, что Захиреет сознание благодетельности свободы.

Самый широкий свободный обмен валют

Польза и плодотворное действие свободнообратимых валют повышаются с расширением охватываемой зоны и увеличением числа участвующих стран. Поэтому эту проблему не представляется возможным решить только в рамках Общего рынка, но здесь придется действовать широким фронтом заодно с США, Великобританией и другими европейскими странами. При этом снова приходится констатировать, что сопротивление со стороны народного хозяйства отдельных стран почти во всех случаях является следствием того, что экономическим фактам настоящего времени придается значение масштаба для оценки всего начинания; и при этом, за отсутствием известной фантазии и интуиции, не дают себе отчета в том, что именно благодаря видоизменению валютно-политической системы установится совершенно новый экономический порядок вещей.

Этими словами я высказал мою четвертую заботу, которая основана на убеждении, что лучший внутригосударственный порядок и строй и лучшая национальная дисциплина уже больше недостаточны для обеспечения внутренней устойчивости государств.

Свобода и ответственность

Когда я перед этим говорил об опасной склонности к плановому дирижизму и о страхе перед свободной конкуренцией, эта моя озабоченность относилась и к некоторым явлениям в самой ГФР. Но в этом отношении я могу сослаться на предыдущие главы этой книги. Стремление к организации, коллективному планированию и коллективному строю могут получить почву под ногами только тогда, когда человек готов к отречению от самого себя и к отказу от личной ответственности. То, что эта сомнительная тенденция поощряется с политической, и еще более с партийно-политической стороны, по справедливости не может вызывать каких-либо сомнений. Я не вдаюсь в теоретические рассуждения о том, окажется ли возможным прийти в этом направлении к более удачному синтезу. Неоспоримым мне кажется одно - в человеке стремление к свободе не отделимо от сознания ответственности; но при усиливающейся тенденции предоставлять решение общественно-экономических вопросов коллективам, эта неразрывная внутренняя связь ощущается все меньше и меньше.

Если я в этой связи упоминаю, для примера, о требовании составлять «общий баланс» работы народного хозяйства в целом, то этим я не намерен подвергнуть сомнению, что такого рода широкие обзоры предоставляют возможность для полезных наблюдений и ценных выводов. Само собой разумеется, что хозяйственная политика давно прибегает к такого рода данным. Однако такому понятию «общего баланса» народного хозяйства присущ неприятный пронизывающий запах «выполнения плановых заданий», и тем самым такой «баланс» легко становится базой для исчислений дирижистского планирования, вместо того, чтобы оставаться средством познания в экономике. И, помимо всего этого, мы даже не смеем еще ожидать, чтобы экономические силовые группировки оказались склонны сделать в политической сфере своей деятельности неудобные для них выводы.

Произойдет ли вторая промышленная революция?

Моя пятая забота основана на опасении, что те или иные политические соображения и влияния могут нас свести с пути выполнения долга; но для этой озабоченности имеется весьма реальное основание еще и в том, что социалистическая оппозиция в ГФР связывает с усиливающейся автоматизацией промышленной техники определенные расчеты. Даже если оставить в стороне фантазии Жюля Верна, представляется совсем неуместным говорить в этой связи о «второй промышленной революции»; во-первых, уже потому, что здесь мы имеем дело совсем не с какой-либо активностью, а с непрерывным процессом; во-вторых, общественно-политическая ситуация, поощряющая этот процесс, характеризуется как раз не избытком, а, наоборот, недостатком рабочих рук, который даже еще будет усиливаться. Поэтому, в некоторых областях может иметь место «техническая революция», которая сведет труд человека к установлению аппаратуры и к контролю над ней, но промышленная революция, которая должна, очевидно, будить в памяти трагические воспоминания о связанных с появлением машины социальных затруднениях, наверняка не будет иметь места.

Последствия крупного масштаба дадут себя знать, во всяком случае, в связи с возрастающей потребностью в технических кадрах. Но это совсем не спорная проблема, которая должна была бы привести к революционному изменению структуры общества; наоборот, применение новой техники поведет к дальнейшему обогащению человека, по меньшей мере в области материального бытия. Научная систематика повелевает также не сваливать в одну кучу различные понятия автоматизации (“Automafcisierung" и “Automation"). Автоматизация как “Automation" (поскольку здесь вообще можно говорить о чем-либо окончательном) представит в свое время завершение прогрессирующго процесса автоматизации как “Automatisierimg". Конечно, в связи с этим перед нами возникнут весьма трудные проблемы в том отношении, что возможности и шансы для автоматизации в различных областях народного хозяйства не могут быть одинаковыми. Различия в потенциальном, то есть возможном повышении производительности окажутся еще большими, чем это наблюдается сегодня. Соответственно этому социальная проблема вознаграждения трудящегося человека приобретет повышенное политическое значение.

Не следует также забывать, что менее развитые народы в процессе их дальнейшего промышленнохозяйственного развития намерены перескочить через некоторые стадии технического развития и сразу применять самую новейшую аппаратуру. Но, в конце концов, дело сведется к тому, или по крайней мере в этом заключаются будущие возможности для народов западной цивилизации, что эти последние, благодаря своему высокому духовному и умственному уровню, смогут не только пользоваться автоматизированной аппаратурой, но окажутся также способными таковую изобретать. Мы можем вполне положиться на то, что и в будущем судьбы людей и народов будут определять умы людей, а не электронные мозги. Если к тому же автоматизация содействует процессу интеграции народного хозяйства различных стран, - ибо применение этой новейшей техники предполагает существование обширных экономических зон с большой массой потребителей, - она сможет одновременно также содействовать и делу мира на земле.

Решающий вопрос, однако, следующий: к каким полезным для практики выводам приводит нас намечающаяся эволюция? Социалисты, которые одним дыханием произносят такие слова, как атомная техника, автоматизация, как “Automatisierung" и автоматизация, как “Automation", считают, что частнохозяйственные основы нашего экономического строя не приспособлены и даже совсем уже непригодны, чтобы справиться с новыми проблемами как в техническом, так и в финансовом отношении. И снова перед нами маячит представление о направляемом государством хозяйстве, которое, смотря с какой точки зрения, может казаться либо желанной мечтой, либо пугалом. То, что усиливающаяся автоматизация требует весьма значительных капиталовложений, не приходится, конечно, отрицать; но осознание этого обстоятельства проявляется в весьма малой степени, когда в текущих политических спорах дело касается разумного и целесообразного определения долей национальной продукции, идущих на потребление или на капиталовложения. Из всего этого никак нельзя прийти к выводу о необходимости вмешательства государства или даже установления государственного управления; дело в том, что если доходы предпринимательского хозяйства, а также частные сбережения всех слоев населения окажутся недостаточными, чтобы финансировать новые, признанные необходимыми, капиталовложения, то становится ясным, что и государству тогда неоткуда раздобыть новых средств. Правда, оно может тогда либо прибегнуть к созданию кредитных возможностей инфляционным путем, либо же усилить налоговое обложение, чтобы получить этим путем средства, необходимые для государственных инвестиций и для образования государственных капиталов. Оба последних вида образования капитала означают, однако, в одинаковой мере безвозмездную конфискацию средств отдельных граждан, и должны быть поэтому решительно отвергнуты. Таким образом, я прихожу и в этом вопросе к заключению, что свободная хозяйственная деятельность людей и предпринимательская инициатива обещают больше успеха, чем государственный дирижизм.

Говоря в этой главе о надеждах и тревогах, я уделил последним больше внимания. Это, однако, не значит, что эти заботы могут поколебать мою уверенность в нашем будущем. Конечно, эта уверенность не вытекает из конкретных планов или фактических данных; она является результатом определенной внутренней направленности, определенного умонастроения. Несмотря на то, что я в свое время не имел возможности заранее охватить точными исчислениями переход от принудительного к социальному рыночному хозяйству и предсказать точным образом все этапы этого перехода, я был, тем не менее, непоколебимо убежден в правильности этого пути; так и теперь я уверен в том, что свобода, в качестве самой могучей силы человека и в качестве высшей ценности, в конечном счете все же пробьет себе дорогу и восторжествует. Может быть, нам необходимо еще раз осознать угрожающую нам опасность снова потерять свободу, чтобы разбудить новые силы для спасения этого нашего драгоценнейшего блага. Тот, кто осознает эти грозящие нам опасности, - и этому осознанию должен был служить последний раздел этой книги, - тот укрепится, я надеюсь, в своем исповедании свободы и в своем основанном на этом исповедании свободы образе действий и поведения. Он тогда будет бороться и сопротивляться, лишь дело коснется того, чтобы защитить этот, вновь нами в 1948 году обретенный, строй рыночного хозяйства от всех попыток лишить его своего внутреннего содержания. Тогда, во всяком случае, эта книга достигла бы своей цели.