5rik.ru

Юлий Дубов "Большая пайка" - Часть первая. Сергей

Первая баррикада

...«Инфокар» появился на белый свет вскоре после того, как Платон и Ларри начали обещанный Сергею крестовый поход за сотнями тысяч, вдоволь нарезвились с главком и размяли мускулы, полностью подмяв под себя и Бенциона Лазаревича, и Семена Моисеевича. Название «Инфокар» родилось весьма просто. «Инфо» обозначало родственную связь с итальянской фирмой «Инфолокис», которой принадлежало пятьдесят процентов в уставном капитале «Инфокара», а «кар» — это, конечно же, автомобиль.

Томмазо Леонарди был коммерческим директором «Инфолокиса», поэтому не удивительно, что он вошел в совет директоров нового предприятия и занял там прочное место. Главой совета директоров «Инфокара» стал папа Гриша.

Томмазо был высокого роста, с клочковатой черной бородой, невероятно густыми черными бровями и смуглым лицом. Среди сотрудников «Инфолокиса» он слыл крупным специалистом по Советскому Союзу.

В один из приездов Леонарди опекать итальянца досталось Терьяну. После неудачного опыта с кооперативом у Сергея выработалась стойкая аллергия ко всем видам коммерческой деятельности, поэтому от «Инфокара» он старался держаться подальше. Надо сказать, что и Платон не очень стремился подтянуть Сергея к бизнесу. Может быть, он интуитивно понимал, что Терьяна сейчас лучше не трогать. Однако ситуация с Леонарди складывалась таким образом, что без знающего английский Сергея, а главное — без его машины обойтись было трудно. Поэтому Платон позвонил Терьяну и за несколько минут уговорил его сопровождать итальянца.

— Всего два дня, — сказал Платон. — Сегодня и когда он вернется с завода.

В шесть вечера, как было сказано, Сергей приехал в «Инфокар», но ни иностранца, ни Платона не застал. Из знакомых удалось обнаружить только Марка Цейтлина, который лениво переговаривался с кем-то по телефону, одновременно изучая старый и пожелтевший от времени номер «Известий».

— Они были утром, — сообщил Марк, закончив телефонный разговор. — Потом уехали, и с концами. Тошка даже не звонил.

— И что мне теперь делать? —- спросил Терьян. — Может, они вовсе не приедут? Марк пожал плечами.

— Ты что, Платона не знаешь? Все может быть. Садись, сыграем партию.

— А ты здесь что делаешь? — спросил Терьян, расставляя фигуры. — Почему домой не едешь?

Марк подвинул вперед королевскую пешку и внушительно произнес:

— Обдумываю одну штуку. Понимаешь, фирму создали, а чем заниматься — ни одна живая душа не представляет. Все идеи о том, как бы чего купить, а потом продать. Я считаю, это не для нас. Например, я всю жизнь занимался математикой. И если уж говорить о бизнесе, так только об интеллектуальном. Над этим и бьюсь.

- А что Платон говорит? — спросил Терьян, размышляя над тем, стоит ли признавать проигрыш уже сейчас или имеет смысл предпринять еще что-нибудь на ферзевом фланге.

— Платон ничего не говорит, — сообщил Марк, тыча сигаретой в пепельницу. — Он уже вообще говорить не в состоянии. Ларри его полностью оседлал, все носятся со своими прожектами. То компьютеры на Завод собираются продавать, то какие-то «фиаты» закупают. Сейчас вот нагрузили Мусу, решили станцию техобслуживания строить. Денег нет. Да, еще дворец собираются возводить где-то на набережной Яузы. Каждый день трепотня идет до трех ночи. Только вот о серьезных делах поговорить нет времени.

— А ты разве во всем этом не участвуешь? — Сергей аккуратно положил своего короля на бок.

— Ты рехнулся? Здесь же вообще никто понятия не имеет, как с документами работать. Они их ни читать, ни писать не умеют. Конечно, вся нагрузка на меня. Вот, например, история с дворцом, или с бизнес-центром, как Муса его называет. Они в это дело ввязались, а сколько дворец стоит и как правильно все отладить, даже не подумали. Если этот проект начинать, то уже вчера надо было столбить место, ставить забор, начинать что-то делать. Элементарный офис поставить — и полдела уже сделано. Я, между прочим, эту проблему за два дня решил.

Увидев вопросительно поднятые брови Терьяна, Марк с энтузиазмом продолжил:

— Все элементарно. Никаких законов, чтобы взять землю под офис в аренду, на сегодняшний день нет. Нет и все! А просто прийти и начать что-то делать тоже нельзя. Милиция выгонит. Идея у меня такая. Я нашел под Серпуховом старый пароход — знаешь, поплавок, который под ресторанчики используется. И договорился о его покупке. Деньги смешные. Перегоняем его на Яузу, ставим на прикол, подключаем воду, свет, телефон — и все дела. Офис готов, водное пространство никого не волнует — это не земля. И место забито. Потом уже можно решать остальные вопросы. Ну как?

Терьян не успел ответить, потому что дверь распахнулась, и на пороге возникли Платон, Ларри и Томмазо Леонарди. Сергей загрузил Ларри на заднее сиденье, посадил Томмазо рядом с собой, чтобы удобнее было общаться, и погнал машину в аэропорт.

Итальянец оказался разговорчивым и искушенным в политике. Всю дорогу он, смешно коверкая английские слова, рассказывал о том, какой восторг у него лично и вообще в Италии вызывают перемены, происходящие в СССР по инициативе Горбачева.

- Oh, all this is really wonderful! — восклицал он. — Absolutely! So many changes! I visited Moscow many times — ten, twenty, during Mister Brezhnev rule. At that time we were absolutely sure that this country would never be changed. Now Mister Gorbachev, he did so many wonderful things — all this freedom, glasnost, these cooperatives, joint ventures. I am quite sure that at no time at all this country would experience a tremendous economic growth. And you also are becoming very open! You do not shy foreigners any more! I discussed with Mister Platon and Mister Larry many, many issues. I must tell that Mister Platon has excellent business capabilities. He has real drive for business. Is it really true that he is doctor of sciences?

— Yes, he is, — отвечал Сергей, следя за дорогой и объезжая ямы в асфальте и канализационные люки. — When do you expect to be back?

— In three days[— О, все это просто замечательно! Абсолютно замечательно! Такие перемены! Я много раз бывал в Москве — десять, двадцать раз, еще при господине Брежневе. В то время мы были абсолютно уверены, что эта страна никогда не изменится. И вот господин Горбачев — он сделал столько замечательных вещей... вся эта свобода, гласность, эти кооперативы, совместные предприятия. Я совершенно уверен — пройдет совсем немного времени, и в этой стране начнется потрясающий экономический рост. И вы стали очень открыты! Вы больше не робеете перед иностранцами! С господином Платоном и господином Ларри я обсуждал много, очень много разных вещей. И должен сказать, что господин Платон обладает прекрасными деловыми качествами. У него настоящая тяга к бизнесу. Правда ли, что он доктор наук? — Да, правда. Когда вас ждать обратно? — Через три дня. (англ.)], — и Леонарди снова переключился на воспевание политики перестройки и предсказание неминуемого роста благосостояния СССР в исторически ничтожный период времени.

В воскресенье вечером Ларри позвонил Терьяну и продиктовал ему номер рейса, которым Томмазо должен был прилететь в понедельник утром.

— Знаешь что, — сказал Ларри, — ты его встретишь в аэропорту, отвезешь в офис, а вечером у него самолет на Цюрих. Сможешь забросить в Шереметьево? — Получив положительный ответ, Ларри повесил трубку.

В аэропорт Сергей ехал к девяти утра. Осенние заморозки еще не начались, но в воздухе уже чувствовался нелетний холод. Желтое солнце пробивалось сквозь клочья тумана, опустившегося на столицу два дня назад.

За несколько километров до аэропорта Сергей заметил, что происходит что-то необычное. Чем ближе он подъезжал к Домодедово, тем больше становилось припаркованных машин, у которых кучками стояли и размахивали руками возбужденные люди. Возле поста ГАИ стояли два автобуса с милицией и пожарная машина, чуть дальше — три машины «скорой помощи». Перед самым въездом в аэропорт Сергей увидел регулировщика, машущего ему жезлом, а сразу за ним — перекрывающую въезд баррикаду из поваленных деревьев, металлических конструкций и бетонных блоков. Баррикада выглядела очень внушительно.

— Куда прешь? — приветствовал Сергея инспектор. — Разворачивай и двигай назад. Не видишь, что творится?

— Так мне надо самолет встретить, — начал объяснять Терьян. — У меня иностранец прилетает.

— У всех прилетают, — хмуро согласился инспектор. — Разворачивай.

— А что случилось? — спросил Терьян. На мгновение ему показалось, что инспектор собирается его ударить. Но тот лишь заорал:

— Довели, мать твою, страну до ручки! Бардак, хуже, чем в Африке! Я тут сутки уже стою, не жрамши, сигареты кончились, начальство ездит каждый час, в аэропорт зайти боятся, потолкаются тут, понадают, понимаешь, указаний — и с концами. Телефоны не работают, рация до Москвы не достает. А у меня мать из Саратова приехала на три дня, ни встретить, ни поговорить, ни проводить. Поворачивай, говорю, а то права отберу.

Сергей посмотрел на белого от ярости инспектора, решил больше вопросов не задавать и полез в машину. Когда он уже сидел внутри, гаишник нагнулся к боковому стеклу:

— Рули обратно, найдешь место, там припаркуйся. И иди в аэропорт пешком. Только внутрь не заходи, а то живым не выйдешь, лови своего иностранца на улице. Все равно никуда не денется. Курево есть?

Сергей выудил из бардачка пачку «Дымка» и протянул инспектору. Тот взял сигарету, затянулся и вернул пачку.

— Оставь себе, — сказал Терьян. — У меня еще есть. Что здесь все-таки происходит?

— Туман, мать твою, происходит, — неохотно объяснил инспектор. — Уже третий день. Самолеты не сажают. А автобусы с пассажирами из Москвы каждые полчаса подходят. И днем и ночью. Им чего? — подъехал, высадил и уехал за новыми. А этим куда деваться? На улице холодно, ночью спокойно можно дуба дать. Вот они и жмутся все в аэропорту. Там сейчас — как в банке со шпротами. Сортиры уж второй день не работают, вонища, крики, бабы плачут, дети орут. Вчера днем ресторан захватили, оборудовали под комнату матери и ребенка. Тут два неисправных самолета на поле стояло, тоже захватили. Сначала аэропортовская милиция пыталась их оттуда выбить, так они пикеты выставили из здоровых амбалов с кольями. Милиция два раза сунулась, потом отошла, больше не появляется. Начальник аэропорта еще с утра сиганул куда-то огородами, с тех пор его не видели. А автобусы все идут, мать твою перемать! Ночью сюда человек сто подошло, понавыворачивали деревьев с корнями, железа какого-то понатаскали, сделали баррикаду. Чтобы автобусы больше не проходили. Первый автобус встретили, водитель начал возникать, они ему — по шее, проводили в аэропорт, он оттуда выскочил, весь зеленый, автобус развернул и погнал в Москву вместе с пассажирами. Теперь только легковушки подходят. Так что ты паркуйся и шлепай ножками. Не вздумай только в аэропорт заходить, обратно не выйдешь.

Место для парковки Терьяну удалось найти у самого поста ГАИ — примерно в двух километрах от аэропорта. Обратную дорогу он проделал легкой трусцой, боясь упустить Леонарди, хотя и понимал, что спешить особо некуда. Инспектор помахал ему рукой как старому знакомому.

Дойдя до здания аэропорта, Сергей повернул направо, к помещениям «Интуриста». Но у ворот его завернули.

— Ты куда? — охрипшим голосом зарычал на него перемазанный копотью охранник с резиновой дубинкой. — Куда ты прешь, сволочь? Сейчас наряд вызову!

— Мне иностранца надо встретить, — начал объяснять Терьян. — Он через «Интурист» пойдет.

— Ну так и иди в свой «Интурист». — Охранник схватил Сергея за плечо и крутанул как куклу. — Через общий вход! Чего в ворота прешься? Для тебя, что ль, сделаны?

— Да я же там не пройду!

— Ах ты, бля, какие нежные! А как же люди там трое суток? Пройти он не может! Вали, говорю, от ворот, не доводи до крайности!

Сергей понял, что спорить бессмысленно, дошел до ближайшей двери в здание аэропорта и нырнул внутрь. Аэропорт оглушил его несмолкающим ревом голосов, в лицо ударила волна горячего, спертого воздуха и невыносимой вони. Люди стояли впритирку друг к другу, на полу, на газетных и аптечных киосках, везде, где был хоть один квадратный сантиметр горизонтальной площади. И вся эта плотно спрессованная людская масса время от времени приходила в движение. Там, где кто-то пытался подвинуться, сделать шаг в сторону, возникало что-то вроде локального водоворота, и оттуда неслись крики, плач и ругань. А из невидимых Сергею динамиков неслось:

— Рейс шестнадцать тридцать четыре до Еревана отправлением задерживается на два часа.

— Суки! — сказал оказавшийся рядом с Сергеем человек, которого била крупная дрожь. — Уже вторые сутки каждые два часа объявляют. Да скажи они мне, что до завтра самолетов не будет, я здесь стану сидеть? Специально делают, гады. Сколько ж можно над народом издеваться?

Сергей попытался сделать шаг в сторону интуристовских помещений, споткнулся о чей-то чемодан и не упал только потому, что упасть в этом аду было физически невозможно. Но это его движение вызвало немедленную бурю протеста.

— Куда прешь?! — завопил дружный хор голосов. — По головам, что ль, будешь ходить? Стой где стоишь!

Сергей замер, но в это время из динамиков посыпалась новая информация.

— Совершил посадку рейс семьсот двенадцать из Улан-Удэ. Встречающих просят пройти в галерею номер один.

— Совершил посадку рейс семьсот тридцать девять из Самары. Встречающих просят пройти в галерею номер два.

— Внимание! Производится регистрация билетов и оформление багажа на рейс... до Иркутска... окно номер...

Крики и плач усилились многократно. Совершающее мелкие хаотические движения болото мгновенно превратилось в бурлящее и булькающее варево.

Воспользовавшись поднявшейся суматохой, Сергей стал протискиваться в сторону интуристовских помещений, думая только о том, как бы не упасть и как бы ни на кого не наступить. Чтобы преодолеть пятьдесят метров, отделяющих его от цели, Сергею понадобилось без малого двадцать минут. Дверь в «Интурист» была забаррикадирована чемоданами и сумками и наглухо заперта. Терьян забарабанил по двери кулаками.

— Чего хулиганичаете? — раздался оттуда плачущий женский голос. — Сказано же — нельзя, здесь режимная зона. Сейчас милицию вызову.

— Брось ты это дело, — посоветовал кто-то из-за спины. — Мы всю ночь пробовали, даже дверь ломали. Без толку, крепкая.

— Слышите меня? — заорал в дверь Сергей. — Мне иностранца надо встретить! Откройте!

— Нету здесь никаких иностранцев, — завопили в ответ из-за двери. — И не будет! Не видишь, что творится? Все пойдут через первую галерею.

Сергей постоял перед дверью, выматерился про себя, повернулся и двинулся в обратную дорогу. Первая галерея находилась в противоположном конце аэропорта, и пробиться туда через толпу было решительно невозможно. Поэтому Сергей выдрался на улицу через ближайшую дверь, пробежал вдоль здания и, набрав в грудь воздуха, решительно ввинтился в орущее и шевелящееся людское месиво. Здесь было еще хуже, чем в правом крыле. Начавшие садиться самолеты выбрасывали в здание аэропорта новые сотни людей. Два человеческих потока — один за багажом и на улицу, подальше от этого кошмара, и второй на регистрацию — разрезали спрессованную человеческую массу. В нескольких местах началась драка.

Увертываясь от летящего в него кулака, Сергей едва не сшиб с ног человека в форме и тут же ухватил его за плечи, не давая вырваться.

— Встречаю рейс, — задыхаясь сказал он. — У меня иностранец летит. В «Интуристе» сказали, что он через первую галерею пойдет. Где это?

— Да кто ж его пустит через первую галерею?! — взвыл захваченный, пытаясь высвободиться. — За иностранцами специальный автобус подают. Уйди, ради Христа! И багаж ихний в «Интурист» отправляют.

Терьян попытался осмыслить услышанное, постоял несколько минут, все еще надеясь увидеть Леонарди среди протискивавшихся к выходу ободранных и озверевших пассажиров, потом, со второй попытки, повернулся и стал прокладывать себе дорогу обратно к выходу.

Еще дважды Сергей проделал этот крестный путь в обоих направлениях, руководствуясь взаимоисключающими указаниями, которые он получал в противоположных концах аэропорта, пока наконец не столкнулся носом к носу с Леонарди.

Итальянец выглядел кошмарно. У роскошного белого пиджака был начисто оторван рукав, галстук сбился на сторону, а конец его болтался за спиной, на белоснежной в прошлом сорочке красовалось уродливое желто-зеленое пятно. У очков в тонкой позолоченной оправе недоставало дужки, и они сидели на мясистом носу итальянца под углом в сорок пять градусов. На левой половине лица Леонарди имело место красное вздутие, обладавшее всеми шансами на превращение в полновесный синяк.

Итальянец ухватил Сергея за куртку.

— I have a very serious problem, Sergei, — заверещал он. — They have lost my luggage! With all papers, copies of the contracts. First copies, you understand? We must do something! The papers must be found, this is imperative. I am prepared to pay bonus, everything they ask. Sergei, let us go to the Lost Luggage Office, to the Insurance, let us do something!

— You have already been at the Intourist? — спросил Терьян, ошарашенный свалившейся на него дополнительной проблемой.

— Twice! — Леонарди едва не плакал. — They have heaps of suitcases, without any labels. But no trace of my luggage.

— Follow me closely, ~ Сергей принял решение. — If you feel that you are losing me, just yell. Come on, let's go[— Сергей, у меня очень серьезная проблема. Они потеряли мой багаж! Со всеми бумагами, со всеми экземплярами договоров! Первыми экземплярами, вы понимаете? Мы должны что-то сделать! Бумаги должны быть найдены, всенепременно. Я готов заплатить премию, все, что они запросят. Сергей, идемте в бюро забытых вещей, в страховую компанию, давайте что-то делать! — Вы уже были в Интуристе? — Дважды! У них там кучи чемоданов, безо всяких бирок. И ни следа моего багажа. — Держитесь ко мне как можно ближе. Если почувствуете, что теряете меня, просто кричите во все горло. Давайте, давайте, двигаемся, (акт.)].

На этот раз им удалось проникнуть на режимную территорию «Интуриста» без особых проблем. Оказалось, что существует еще одна дверь, без особых опознавательных знаков, но с окошечком, через которое невидимый хранитель интуристовского заповедника узнал итальянца, после чего дверь открылась и Леонарди с Терьяном впустили внутрь В режимных помещениях царили уют и спокойствие. Пять или шесть человек, устроившись в кожаных креслах, переговаривались между собой и лениво перелистывали цветные журналы. Пахло иностранными сигаретами и кофе, который разносили одетые в аккуратные синие костюмчики длинноногие девушки В углу, у ленты транспортера, высилась куча из нескольких десятков чемоданов.

— Ну что, не нашли? — сочувственно поинтересовалась женщина в очках, откладывая вязание и стараясь говорить громко, как с глухонемыми. — Ай, беда какая! Может, вы вечерком заедете, когда поспокойней будет? Тогда и посмотрим.

— Sergei, what is she talking about? — хрипло спросил Леонарди, вытирая лоб уцелевшим рукавом. Сергей перевел.

— You tell this bitch that I have no time to come back here in the evening, — взревел Леонарди, выслушав перевод. — My plane for Zurich leaves at four pm. I want my luggage now! [— Сергей, о чем она говорит? — Скажите этой суке, что у меня нет времени возвращаться сюда вечером. Мой цюрихский самолет улетает в четыре часа дня. Я требую свой багаж немедленно! (англ.)]

— А чего он орет? — всерьез обиделась женщина. — Бич, бич... Сам он бич! Пусть в зеркало на себя посмотрит. В таком виде в служебном помещении... Ты-то, сынок, русский? Скажи ему, чтобы не очень-то здесь куражился. Пойдем посмотрим еще раз.

Под любопытствующими взглядами иностранцев Сергей перетащил всю гору багажа на несколько метров в сторону, демонстрируя каждый чемодан Леонарди. Итальянец обреченно мотал головой.

— Okay, — сказал Сергей, разгибаясь и потирая поясницу. — It doesn't make any sense for you to stay here any longer. I suggest that now I take you to the office, you explain about your luggage and somebody comes here to find it for you[Ну вот что. Вам нет никакого смысла здесь оставаться. Предлагаю следующее: я отвожу вас в офис, вы объясняете там насчет багажа, кто-нибудь едет сюда и отыскивает его для вас. (аигл.)].

Леонарди немного подумал и устало кивнул.

Когда они уже направлялись к выходу, женщина в очках крикнула вслед:

— Эй, а обратно кто будет складывать? Я, что ли? Вы ж весь проход загородили.

Сергей хотел было сказать ей несколько слов, но подумал, что это только осложнит жизнь тому, кто придет после него, и приступил к обратному перетаскиванию чемоданов. Когда половина кучи перекочевала на прежнее место, Терьян почувствовал, что Леонарди трогает его за рукав.

— Sergei, — тихо сказал итальянец, — I think that this brown suitcase looks )ust like mine Let's open it and check.[— Сергей, мне кажется, этот коричневый чемодан очень похож на мой. Давайте откроем его и проверим, (англ.)]

— Уважаемая, — обратился Сергей к женщине в очках. — Он, кажется, узнал свой чемодан.

— Узнал! — На лице у женщины отчетливо читалось недоверие. — То никак не мог узнать, а тут вдруг узнал! Пусть скажет, что там внутри.

— Red folder at the very top, — сказал Леонарди. -— With legal papers2. [— Сверху лежит красная папка. С юридическими документами, (англ.)]

Когда же никакой красной папки при открытии чемодана не обнаружилось, Леонарди схватился за голову.

— I forgot! The red folder is in another suitcase, the black one. Look! — вдруг заорал он. — This is my black suitcase! [— Я совсем забыл! Красная папка в другом чемодане, в черном. Смотрите! Вот мой черный чемодан! (англ.)]

И он ткнул пальцем в один из чемоданов, которые Сергей уже перетащил к ленте.

Женщина в очках, очевидно, невзлюбившая Леонарди, возликовала.

— Так, у него уже два чемодана! Ага! Сейчас вызову дежурного по режиму. Пусть он с вами, мазуриками, разбирается.

Дежурный по режиму подошел к делу профессионально. Он пригласил переводчика, взял несколько листов бумаги, попросил Сергея открыть оба чемодана и приступил к описи содержимого. Проверив затем у Леонарди документы, дежурный предложил ему и Терьяну расписаться на акте, поставил в углу свой собственный росчерк и лениво махнул рукой, давай понять, что теперь можно все упаковывать обратно.

— Where is your car, Sergei? [— Где ваша машина, Сергей? (англ.)] — спросил Леонарди, когда они, сгибаясь под тяжестью вновь обретенного багажа, вышли на улицу.

Сергей дернул подбородком, указывая в затянутую дымкой даль.

Два километра, отделявшие их от поста ГАИ, Терьян и Леонарди преодолели с двумя привалами. Дольше всего они задержались у въезда в аэропорт, где прибывший взвод стройбата с шуточками и матом приступал к разборке баррикады.

Когда, уже у самого поста ГАИ, они бросили опостылевшие чемоданы на обочину, Леонарди вдруг заметил, что Сергей, побледнев, озирается по сторонам.

— What happened, Sergei? — спросил он. — You became so white at no time at all. You feel unwell? [— Что случилось, Сергей? Вы так стремительно побелели.. Вам нехорошо? (англ.)]

Сергею действительно было не по себе. Последние сто метров он пристально всматривался в припаркованные машины, но своей так и не увидел. А теперь они стояли у самого поста ГАИ, и дальше машин не было.

— You wait a minute here, Tommaso, — сказал он. — 1 think we have missed my car. 1 have to go back to find it. [— Постойте здесь минутку, Томмазо Мне кажется, мы прошли мимо моей машины. Я должен вернуться и отыскать ее. (англ)]

Леонарди сел на чемодан, а Сергей, закурив предпоследнюю сигарету, двинулся в обратный путь на поиски машины. Пройдя с полкилометра, он уже все понял, но по инерции продолжал двигаться дальше. Потом повернул обратно.

— Sergei, — сказал Леонарди, продолжавший сидеть на чемодане, — I understand. Somebody had stolen your car when you have been helping me to locate my luggage. Shall we go to the police? [ — Сергей, я все понял. Пока вы помогали мне в поисках моего багажа, кто-то украл вашу машину. Обратимся в полицию9 (англ)]

Сергей обреченно кивнул головой и полез в будку ГАИ. Там сидели двое.

— Тут такое дело, — начал Сергей, стараясь говорить спокойно. — Пока я был в аэропорту, у меня машину угнали.

— Уже третий, — сокрушенно отреагировал лейтенант. — За сегодняшнее утро уже третий. Ты где ее оставил?

— Да вот, прямо напротив вас.

— А сигнализация была?

— Была.

— Странно, — сказал лейтенант. — Вроде бы сигнализация не срабатывала. Хотя черт его знает, тут разве уследишь. Давай документы.

Сергей протянул лейтенанту техпаспорт, тот передал его сержанту и, заглядывая ему через плечо, начал диктовать по рации данные об автомобиле:

— «Жигули», ВАЗ 2109, цвет белый, госномер... номер двигателя... номер кузова... предположительное время угона... Сержант, наклонив голову к плечу, заполнял бланк. Когда лейтенант закончил бубнить, Сергей обратился к нему:

— Слушай, лейтенант, я сюда иностранца приехал встречать, вон он на чемодане сидит. Нам же теперь как-то до города добираться надо. Нельзя как-нибудь с транспортом помочь? Может, вызовешь такси из аэропорта по рации?

Лейтенант выглянул из будки, посмотрел на зябнущего на чемодане Леонарди и недоверчиво перевел взгляд на Терьяна.

— Это, что ль, иностранец? Это же бродяга какой-то, Радж Капур.

— Да его в аэропорту так уделали. Мы багаж искали.

— А документы покажет?

— Tommaso! — крикнул Сергей из будки. — Would you please come here! [— Томмазо! Подойдите, пожалуйста, сюда! (англ.)]

Леонарди встал с чемодана и, обхватив себя руками, двинулся в сторону будки.

— Show them your papers, — приказал Терьян. — They will help us to get taxi. [— Покажите им ваши документы. Они помогут нам взять такси, (англ.)]

Леонарди посиневшей от холода рукой выковырял из кармана паспорт и обратился к лейтенанту:

— Look, officer, may I use your toilet? Please. [— Послушайте, офицер, я могу воспользоваться вашим туалетом? Пожалуйста. (англ.)]

— Чего он выкаблучивается? — спросил, недоумевая, лейтенант, выслушав перевод и возвращая Леонарди паспорт. — Какой-такой туалет? Ему что, леса мало? Пусть бежит за кустик, и все дела. А такси сейчас попробую вызвать.

Леонарди покорно кивнул и, как сомнамбула, удалился в лес. Лейтенант снова схватился за рацию.

— Порядок, — сказал он, закончив переговоры. — Через десять минут подойдет. Закончил? — повернулся он к сержанту. Тот кивнул и протянул Терьяну заполненный бланк:

— Распишитесь и проверьте данные на машину. Пока Сергей, шевеля губами, читал, сержант о чем-то напряженно размышлял, потом произнес:

— Что-то номер знакомый. Он мне сегодня точно пару раз на глаза попадался. Мужик, а это не она стоит?

Выглянувший в окно Сергей с изумлением увидел свою машину. Она стояла в десяти метрах от чемоданов Леонарди, и он проходил мимо нее как минимум трижды.

— Ну ты, мужик, даешь, — подвел итог лейтенант. — Свою машину — и не узнать!

Сергей хотел было сказать ему, что после нескольких прогулок по аэропорту и маму родную не узнаешь, но передумал и, сердечно поблагодарив обоих, вылез из будки. Когда он уже завел двигатель, из кустов вылез промокший от росы Леонарди.

— Oh, good work, — сказал он, увидев, что Сергей уже за рулем. — Police are very efficient. [— О, отличная работа. Полиция очень оперативна, (англ.)]

Когда они загрузили чемоданы Леонарди в багажник и собрались трогаться, мимо них лихо прошуршала машина с шашечками и остановилась прямо перед капотом.

— Эй, лейтенант! — заорал высунувшийся в окно таксист. — Где эти гребаные интуристы?

— Вон, в «девятке» сидят, — крикнул в ответ лейтенант. — Все нормально, езжай обратно.

— То есть как «езжай обратно»? — Таксист вылез из «Волги», не глуша мотор. — Я ж из очереди ушел. Что мне, опять в хвост становиться? А план за меня кто будет делать?

— Ну это ты с ними разбирайся.

И лейтенант решительно отвернулся, показывая всем видом, что разговор окончен и он больше не желает принимать участие во всей этой истории.

Таксист вразвалку подошел к терьяновскому автомобилю и просунул голову в окно.

— Слышь, шеф, — сказал он, стараясь говорить внятно. — Ты такси заказывал? Такси, понял? Такси. Я приехал. Ай кам. Такси. Ноу такси? 0'кей. Ю пэй мани. Доллар, доллар, дойчемарк. Андастенд?

— Да хватит тебе, — Терьян протянул червонец. — Достаточно? Таксист побагровел.

— Ты чего, падла, по-русски не понимаешь? Я ж тебе объясняю, наших не вожу. И деревянных не беру. Не был бы ты интурист, хрена бы я поперся тебя ловить! Валюту давай! Десять баксов за беспокойство. Понял?

— What does he want? — спросил Леонарди. Он сидел, привалившись к спинке боком, и глаз не открывал.

— Money, — ответил Терьян. — And he will not take rubles. Tommaso, if you have some cash, would you please give him five dollars.

Леонарди полез во внутренний карман пиджака, достал бумажник, раскрыл его — Сергею бросилась в глаза толстая пачка долларов, — вынул пятерку и протянул Терьяну.

— Pay him. [— Что ему надо? — Деньги. И рубли он не возьмет. Томмазо, если у вас есть наличные, дайте ему, пожалуйста, пять долларов. — Заплатите ему. (англ.)]

Таксист схватил купюру, широко улыбнулся и, махнув приветственно рукой,произнес:

— Сэнк ю, мистер. Вонт ту бай рашен сувенир? — Жестом фокусника он выудил из-за пазухи бутылку водки и двух матрешек, раскрашенных под Горбачева.

Сергей резко нажал на газ, и машина рванулась по направлению к Москве. Было около часу дня. Самолет Леонарди улетал в шестнадцать тридцать, и в Шереметьево надо было появиться самое позднее в три часа. Времени для того, чтобы забросить Леонарди в «Инфокар», а потом в Шереметьево, оставалось в обрез.

Минут через пятнадцать автомобили, несущиеся навстречу машине Терьяна, стали дружно мигать дальним светом. Терьян сбросил скорость до положенных шестидесяти. Тем не менее, когда он проскочил мимо стоявшей на обочине машины ГАИ, та лихо развернулась и устремилась за ним в погоню, А из установленного на крыше громкоговорителя раздалось:

—Водитель белых «Жигулей», примите вправо и остановитесь. Примите вправо и остановитесь!

Сергей выполнил приказание. Автомобиль ГАИ остановился сразу за ним метрах в пяти, но выходить из него никто не торопился. Сергей подождал минуту, потом поставил машину на ручник и вышел. Как только это произошло, из автомобиля гаишников выскочили трое в милицейской форме и бросились по направлению к «Жигулям». Один, положив руку на кобуру, блокировал дверцу, за которой тихо угасал Леонарди, а двое других окружили Терьяна.

— Накатался? — угрюмо спросил один из них. — Ничего, дальше с нами поедешь.

Тут до Терьяна дошло, что лейтенант из будки успел объявить об угоне машины, а вот сообщить, что она уже нашлась, наверняка забыл.

— Ребята, — взмолился он, — это моя машина. Посмотрите документы. Вот у меня и паспорт есть. Это там домодедовские забыли передать, что машина нашлась. Не верите, запросите по рации.

Гаишники переглянулись. Старший полистал документы Терьяна, пожал плечами, полез в машину и начал переговоры по рации. Потом вылез и сказал:

— Лопухи они там. Подняли тарарам. Ладно, можешь ехать.

— А вам не трудно передать по трассе, что машина больше не в угоне? — спросил Терьян. — Меня ведь на каждом километре будут тормозить.

— Нам не положено, — ответил старший. — Это может сделать только отделение, где зарегистрировано транспортное средство, или те, кто объявлял в угон. Я сказал тому дуболому, он сейчас передаст. Бывай!

— What do they want? — слабым голосом спросил Леонарди, потирая скулу.

— They think that I drive a stolen car, — пояснил Терьян. — The officer back there has forgotten to transmit that my car had been found. [— Что им нужно? — Они считают, что я еду в краденой машине. Тот офицер забыл передать по радио, что моя машина нашлась, (англ.) 2 — Томмазо, полагаю, нам лучше выйти.] Леонарди сделал неудачную попытку улыбнуться. На пересечении Каширского шоссе и кольцевой их снова ждали. Сергей, понимая, что они безнадежно опаздывают, решил проигнорировать телодвижения инспектора и пролетел мимо него. Но уже через километр его взяли в кольцо три патрульные машины. Пришлось остановиться.

— Всем выйти из машины. Руки за голову, — прозвучала команда.

— Tommaso, I think we should better go outdoors, — сказал Терьян, оценив превосходящие силы противника.

— That I will not do, — решительно заявил Леонарди. — You explain that I am a foreigner and I will go to the Embassy...[— Ни за что. Объясните, что я иностранец и направляюсь в посольство, чтобы... (англ.)]

Закончить ему не удалось. Объединенные силы милиции выволокли правонарушителей из машины, развернули и уложили лицом на капот.

— Ну-ка посмотри, что у них есть, — раздался голос.

Сергей услышал, как кто-то из нападающих радостно докладывает:

— У этого в белом полные карманы валюты.

— Годится! — обрадовался главный. — Одеть наручники и обоих в машину. Тачку обыскать.

Терьян почувствовал, как на его запястьях со щелчком захлопнулись стальные браслеты. Блюстители порядка погнали Сергея и Леонарди к патрульной машине — при этом тычки в спину были весьма болезненными — и запихнули внутрь. Следом за ними в автомобиль залез капитан милиции.

— Значит, наживаемся на людском горе, — констатировал он. — Пока люди маются от нелетной погоды, угоняем машины. Ну народ! Что будете говорить — мол, покататься решили? Откуда валюта?

Сергей терпеливо повторил историю с машиной и объяснил, что наличие валюты у иностранца — вещь совершенно естественная. Капитан долго проверял документы, потом связался по рации с постом ГАИ в Домодедово и наконец убедился в полной невиновности задержанных.

— Бывает, — сказал он. — Ты скажи своему итальянцу, чтобы не жаловался. Зато он теперь знает, как работает московская милиция. Расскажет там у себя, в Италии. Эй, сержант! Сними наручники.

— Послушайте, капитан, — попросил Терьян, потирая кисти рук, — а нельзя все-таки хоть что-нибудь сделать, чтобы меня больше не тормозили? Мне его в Шереметьево везти, у него самолет в четыре. А мы все никак до Москвы доехать не можем.

— Да это не проблема, — рассеянно сказал капитан, наблюдая, как сержант возится с наручниками Леонарди. — Чего ты ковыряешься?

— Заело что-то, — удрученно ответил сержант, вытирая пот со лба. — Ключ проворачивается.

— What are they talking about? — поинтересовался Леонарди, явно находящийся на последнем рубеже сознания.

— They have some problem with taking off your handcuffs, — пояснил Сергей, вдруг представив себе, что наручники с Леонарди снять так и не удастся и ему придется лететь в Цюрих в железных браслетах. — Be patient, please. [— О чем они говорят? — Им не удается снять с вас наручники. Пожалуйста, наберитесь терпения. (англ.)]

Леонарди слабо кивнул и откинулся на спинку сиденья, выставив из машины скованные руки, над которыми продолжал колдовать сержант.

— Ни хрена не выйдет, — подвел он печальный итог минут через десять. — Придется ехать в отделение.

Когда Сергей, следуя по пятам за милицейской машиной, уже подъезжал к отделению, Леонарди вдруг сказал:

— Sergei, you remember I spoke about all this perestroika and economic growth stuff the other day? Just forget it. What happened today clearly shows that what you have now is complete collapse. You are finished! Never again this country will become civilized. Collapse — that what it is now.

Сергей расхохотался.

—Tommaso, I do not want to be apologetical, but here you are absolutely wrong. What you call collapse is just a trivial event of our everyday life. We are so accustomed to all these local catastrophes that we cannot consider them any other way than just a routine. You know what is our greatest advantage before you foreigners? If we ever have a real collapse we would never recognize it as a disaster but deal with it as with a minor trouble. This is why we survive when other people may go to despair. [— Сергей, помните, я говорил вам о вашей перестройке, экономическом росте и всем таком прочем? Так вот, вам лучше об этом забыть. То, что случилось сегодня, ясно показывает — вы в полном коллапсе. Вам конец! Эта страна никогда не станет цивилизованной. Коллапс — вот что у вас такое. — Томмазо, я не хочу занимать оборонительную позицию, но вы глубоко заблуждаетесь. То, что вы называете коллапсом, — это всего лишь мелочи нашей повседневной жизни. Мы настолько привыкли ко всем этим локальным катастрофам, что даже не считаем их чем-то из ряда вон выходящим. Знаете, в чем наше величайшее преимущество перед вами, иностранцами? Если у нас когда-нибудь случится настоящий коллапс, мы даже не сочтем его бедой и отнесемся к нему как к мелкому неудобству. Вот почему мы выживаем, в то время как любой другой народ впал бы в отчаяние. (англ.)]

Томмазо красноречиво пожал плечами, давая понять, что на такие идиотские высказывания не считает нужным реагировать.

Пока в отделении с Томмазо снимали наручники, Сергей позвонил в «Инфокар». Ему потребовалось некоторое время, чтобы объяснить разъяренному Платону, почему Леонарди, вместо того, чтобы уже два часа беседовать с Платоном, сидит в отделении в наручниках. Наконец Платон принял решение.

— Выезжаю, — мрачно сказал он. — Ты мне все планы поломал. Я сам повезу Томмазо в Шереметьево. А ты отдыхай.

Сергей дождался приезда Платона, попрощался с Леонарди и поехал домой.

За последующие две недели его останавливали еще раз десять. Потом перестали.

Собачий рай

Год, прошедший после разрыва с Ликой, Терьян прожил плохо. Он продолжал ходить на работу в институт, но делал это как бы по инерции, практически ничем не занимаясь и не замечая происходящих вокруг него изменений. А изменилось многое. Времена семинаров, конференций, бурных защит, вечерних посиделок с обсуждением самых последних результатов канули в прошлое. Обычно Сергей предпочитал оставаться дома, все дольше и дольше залеживаясь по утрам в постели. Вернее, не в постели, а на диване, потому что овладевшее им безразличие ко всему на свете не позволяло Сергею заниматься даже самыми обычными необходимыми делами. Когда лежать надоедало, он вставал, шаркая ногами, тащился на кухню, открывал и съедал банку консервов, запивал ее водой из-под крана, а затем снова возвращался на диван. На улице он появлялся, только если нужно было ехать на службу, и на обратной дороге пополнял запас продовольствия и сигарет. Во время одного из выходов в окружающий мир Терьян купил себе автоответчик китайского производства — кооперативные ларьки с разнообразным барахлом уже заполонили всю Москву. Записав на автоответчик приветствие «Говорите, я слушаю», Сергей поставил аппарат рядом с диваном и слушал входящие звонки, не снимая трубку. Сначала звонки были частыми, но со временем они стали раздаваться все реже. Потом было несколько дней бурной телефонной активности, когда Платон бросил Сергея на обслуживание Леонарди, а сразу после этого звонки практически сошли на нет.

Как-то в конце лета телефон, молчавший более недели, неожиданно проснулся к жизни. Сергей перевернулся на спину, пошарил рукой в поисках сигареты, закурил и снова, в тысячный раз, стал изучать причудливый узор из трещин на почерневшем от дыма потолке комнаты. Минут через десять он, не глядя и не поворачиваясь, покрутил регулятор автоответчика. Раздался голос Сысоева:

— Сережка, привет! Поздравляю тебя с днем рождения, желаю всяческого благополучия и всего такого. Куда пропал? Прочтешь запись — позвони. Может, я к тебе заскочу вечерком поздравить лично.

Терьян сел и обвел комнату глазами, словно бы впервые за этот год увидев ее по-настоящему. Пыль, накопившаяся за месяцы растительного существования, густым слоем покрывала мебель. Пол рядом с диваном был уставлен немытыми чашками и стаканами — Сергей уже давно пил только воду из крана, а мыть посуду ему было противно. В коридоре валялись два полиэтиленовых мешка с грязным постельным бельем, которые он еще полгода назад хотел сдать в прачечную, да так и не собрался. На письменном столе лежала стопа вытащенных из ящика, но так и не прочитанных газет и журналов, на которой стояли две забитые окурками ракушки, используемые в качестве пепельниц.

Сергей прошел в спальню и немного постоял там, оглядываясь по сторонам. За прошедший год он заходил сюда только раз или два, когда перетаскивал в другую комнату свои нехитрые пожитки — костюм, рубашки, белье... И каждый раз болезненно долго задерживал дыхание, потому что даже совершенно нереальная вероятность снова почувствовать запахи Лики — аромат ее тела, волос, духов — казалась ему невыносимой. Злополучный плюшевый медведь продолжал сидеть на шкафу. Терьян поднял голову: медведь смотрел на него своими пластмассовыми глазками — ну что, брат, досталось тебе, даже про собственный день рождения забыл бы, если бы Сысоев не напомнил, так и будем вместе подыхать в этой берлоге, мне-то что, я плюшевый, а ты на своем диване окочуриться не боишься? среди окурков и позеленевших от плесени чашек? а приедет Витька вечером — ты его напугать хочешь?

Не первый раз ему звонили друзья или просто хорошие знакомые, грозясь нагрянуть вечером в гости. Обычно Терьян оставался на диване, считая про себя вечерние звонки во входную дверь, пока они не прекращались. Сегодня можно было бы поступить точно так же, но что-то подсказывало Сергею, что этого не произойдет. День рождения... В прошлые времена, давным-давно, Таня устраивала ему дни рождения с размахом, насколько позволяла зарплата младшего научного сотрудника, обремененного семьей, — приходили Платон с женой, Витька, Леня Донских, Танины подружки. Витька читал стихи, все танцевали, было весело... Последнюю бутылку, по заведенной Платоном традиции, обязательно распивали во дворе, в детской песочнице, прямо из горлышка. А сейчас Сергей валяется на диване в грязном тренировочном костюме, среди окурков, пыли и мусора, и даже не вспоминает, что когда-то в этот день с самого утра в доме не смолкали телефонные звонки, пахло вкусной едой, был слышен писк дочек, а на столе красовался огромный букет его любимых астр. Витька вот вспомнил, а он — нет.

Было одиннадцать утра. Сергей прошел по квартире, прикидывая про себя, что можно успеть сделать до вечера, пересчитал деньги в бумажнике и в ящике на кухне, принял душ и побежал по магазинам.

Бутылки джина и вермута, которые Виктор принес в подарок, Терьян принял с благодарностью. Из выпивки ему удалось раздобыть только приторно-сладкий «Спотыкач». С едой дело обстояло лучше, потому что рынки реагировали на изменение экономической ситуации повышением цен, а не исчезновением продуктов.

— Ты чем сейчас занимаешься? — спросил Виктор, стараясь не слишком рассматривать косметически прибранную Терьяном квартиру.

— Все тем же, — лаконично ответил Терьян. — Двигаю науку.

— Я, между прочим, тебе уже неделю пытаюсь на работу дозвониться, — сообщил Виктор. — То трубку никто не берет, то говорят, что тебя нет. Ты на работе-то появляешься?

— Попробуй мясо, — предложил Терьян, меняя тему. — Кажется, нормально получилось. А что у вас там творится? Как бизнес?

— Вроде нормально, — сказал Виктор, тоже не проявляя особого желания обсуждать производственные вопросы. — Ладно, будь здоров, с днем рождения!

Когда бутылка с джином опустела и настала очередь вермута и сваренного Терьяном кофе, к Виктору вернулось красноречие.

— Я тебе скажу, Тошка развернулся! Он просто создан для этих дел. Мы с тобой да наши компьютеры — такая мура по сравнению с тем, что он творит. Ты историю с «фиатами» знаешь?

Терьян мотнул головой.

— Леонарди помнишь? Ну вот. Я в деталях рассказывать не буду, это не особо интересно, но Платон его раскрутил на финансирование закупки партии «фиатов» где-то в Европе. Причем не платя ни копейки. Впрочем, дело даже не в этом, и не в том, что половину продали прямо с колес, тут весь юмор — как эти «фиаты» вообще удалось сюда притащить. Уже обо всем договорились, машины чуть ли не к границе подходят, вдруг в офис влетает Ларри и трясет газетой. Что оказывается? Какой-то там зампред или пред чего-то, это неважно, пишет, что есть решение правительства, прямо запрещающее ввоз в страну иностранных автомобилей для розничной торговли. А ввозить их можно только для внутреннего потребления — то есть, для потребления внутри той организации, которая, собственно, и ввозит. Понял? Но организаций таких — раз-два и обчелся, и никакого «Инфокара» среди них нет. Связались с железной дорогой, вагоны остановили, а что делать дальше — никто не знает. Платон в Италии. Позвонили ему, он послушал и говорит: спокойно, ребята, их там наверху — полтора десятка человек, которые думают, как бы нас объегорить, а нас — весь народ! И тут же вылетел в Москву. Утром появляется в конторе, загорелый, пахнет, как Бендер, вином и барашком — и тут же на телефон. Выясняется, что одна из этих фирм, которая как раз и может ввозить машины для себя — «Станкоимпорт», — прямо соседствует с нашим Институтом, и Платон там когда-то читал лекции от общества «Знание» и вроде даже знакомился с директором. Вызвонил директора, тот долго вспоминал, потом вспомнил, говорит — приезжайте. Платон схватил Ларри, рванули они в этот «Станкоимпорт», часа через два Платон звонит оттуда Ленке — помнишь ее? — и говорит: чтобы к вечеру столы ломились, водителей всех задержать, остальных — по домам. Дело было в пятницу. И вот считай — два дня и две ночи они директора этого и двух его замов поили-кормили, девок им откуда-то из «Метрополя» возили, подарки дарили, а к вечеру в воскресенье те подписали документы, что машины приходят на «Станкоимпорт» для испытаний или чего-то там еще, а потом оптом продаются «Инфокару». Тут главный фокус был в том, чтобы, во-первых, машины пришли к тому, к кому можно, а во-вторых, чтобы продажа была оптовой, а не розничной. В понедельник Платон, еще не проспавшись, вызвал каких-то юристов, те долго эти документы крутили и заявили, что никаких нарушений закона нет. Он еще полдня в конторе посидел, потом говорит — работайте, ребята, я все сделал — и опять на самолет и в Италию. Нормально?

— Ничего, — сказал Терьян, лишь смутно уловивший суть комбинации. — А как там вообще все остальные? Как Цейтлин?

— Тоже нормально. С ним, правда, посложнее. У него есть свой участок, кстати, неплохие деньги приносит, и был бы Марик поспокойнее, так вообще никаких проблем не было бы. Беда в том, что он всюду лезет. Вроде бы все заняты делом, каждый своим, так нет! Тут Муса затеял строительство — не то ресторан, не то клуб, я особо в это дело не вникал. Ну, ты Мусу знаешь, он никогда не шумит, то к себе кого-то позовет, то сам съездит, в общем, что-то происходит — Платон при этом в курсе и вроде бы даже доволен, — но все это никак на народе не обсуждается. Так ведь для Марика это нож острый. Как же так, что-то делается, и мимо него. Вот он и пристал к Мусе, что у того земельные проблемы не решены, а без земли вся его работа — в пользу бедных. И так он всех с этой землей достал, что Платон махнул рукой и сказал: Муса, хрен с ним, пусть занимается, если хочет. А у Марка образовалась гениальная идея. Он решил купить где-то речной пароходик типа «поплавок», перегнать в Москву и поставить на прикол.

— Послушай, — сказал Терьян, припоминая, — он мне про эту штуку что-то рассказывал. Ну и как, получилось?

— Почти, — кивнул Виктор, прищурив глаза. — Пароходик, почти бесхозный, он нашел в ста километрах от Москвы. Эту байду когда-то вытащили на берег, а принадлежала она местному колхозу или совхозу. Там во время уборочной страды селили студентов, которые на картошку приезжали. Теперь уже не ездят, поэтому пароходик стоит на берегу и тихо гниет. Марик съездил туда, задурил голову начальству, выпил с ними водки, они и говорят — забирай на фиг пароход и делай с ним что хочешь. Марик вернулся в Москву, сразу шум, ликование, суета... Нанял плотников, перегнал их в колхоз, они за неделю пароход залатали. Неделька была, я тебе скажу, та еще! Каждый божий день Марик является в офис, грязный как чушка, небритый, в ватнике и кирзовых сапогах, нос торчит на полметра, и начинает командовать — эту машину за ящиком водки, эту — за ящиком тушенки, и все давай-давай, все быстро-быстро, в общем, строительство Магнитки. Муса в такие минуты просто запирался в кабинете, чтобы тот его не трогал. Ладно, починили, слава богу, пароходик, начал Марк насчет буксира договариваться. Еще дня четыре никто в офисе больше ничем не занимался — все организовывали ему переговоры с руководством Московского речного пароходства. В этом ресторане, в том ресторане... Ларри не выдержал, спрашивает: Марик, о чем ты с ними столько времени договариваешься? А тот отвечает, гордо так, что он цену на буксир на три тысячи сбивает. Ларри усами пошевелил, видать, посчитал, сколько на рестораны для этого потрачено, но не сказал ничего. Короче, закончились переговоры, грузится Марик на буксир, в свитере, в сапогах, в ветровке, — прямо морской волк — и отбывает за своим пароходом. После чего исчезает на три дня. То есть, трое суток о нем — ни слуху ни духу, мы уже всерьез забеспокоились. Потом появляется, лица на нем нет. Что такое? Утоп пароход где-то на подступах к столице. Они днище заколотили, а законопатить — или что-то там еще — забыли. И вот этот пароход перекрыл речной фарватер, понаехала куча милиции, и грозят нам вроде бы всякие штрафы.

— Чем же все кончилось? — поинтересовался Сергей.

— А ничем. Пароход действительно утонул. Мы с Платоном ездили смотреть. Около Царицыно — торчит из воды корма. Правда, когда мы приехали, его уже оттащили чуть в сторону, чтобы баржи могли проходить. Но все равно впечатление — как от картины «Гибель «Челюскина». Пароход и тракторами пытались зацепить, лебедку заводили, чего только ни делали. Но байда, видать, капитально села на дно, а когда ее в сторону оттаскивали, то еще сильнее закопали. Я думал, Платон Марика в порошок сотрет. А он посмотрел, поулыбался и говорит — мы на него мемориальную табличку приделаем: «Здесь был Марк Цейтлин». Дня через три приходит в офис Марик — гордый такой — и говорит: все в порядке, я только что оттуда, никакого парохода нет, фарватер расчищен. Все вроде обрадовались, поздравляют его, Ларри спрашивает — как же это ты, Марик, все так здорово изладил? А Марк ходит с таинственной мордой и молчит. Потом я уже узнал, что Платон, когда вернулся из Италии, заявил Ларри, чтобы через двадцать четыре часа он про эту развалюху уже ничего не слышал. Что там Ларри делал, как — никто толком не знает, но одной прекрасной ночью пароход взлетел на воздух.

— Как это?

— А вот так! Бабахнуло — и парохода нет. Народ из окрестных деревень сбежался, смотрит — а вместо парохода только щепки плавают. И тишина.

— Так это же... — Терьян развел руками.

— Ну да. К нам потом заявился следователь. Марик-то про взрыв ничего не знал, он думал, что его пароход сам собой рассосался. Посему он следователю совершенно честно рассказал, что сам ни сном ни духом, и вообще — сплошное расстройство, потому как пароход больших денег стоил и все такое прочее. Сразу же начал тащить следователя в ресторан. Тот, конечно, не пошел, но и от нас отвязался, только с Марка объяснение взял.

— Однако, у вас не соскучишься. — Терьян налил еще кофе.

— Не то слово! Ты про собачьи аукционы что-нибудь слышал? Нет? Ты вообще на улицу выходишь? Вся Москва афишами обклеена. Сижу я как-то в конторе, вдруг вижу знакомое лицо. Я не знаю, ты с ним встречался или нет — Петька Кирсанов, ну, у которого Платон был на кандидатской оппонентом, он еще на собственную защиту опоздал, чуть было совет не стали переносить. Не знаешь такого? Ну ладно. Я, говорит, к Платону с деловым предложением. А с ним еще баба какая-то, поперек себя шире, и парень, драный весь, с прической под Анджелу Дэвис. Оказалось, что баба эта — какая-то знаменитая собачница, известная всей Москве, а парень — спецкор из «Комсомолки», и хотят они организовать собачий аукцион, только у них денег нет. Платон тут же загорелся, давай, говорит, делать, деньги мы найдем, проводить будем в концертном зале гостиницы «Россия», я договорюсь с Ширвиндтом, чтобы он был аукционистом, и название тут же придумал — «Гуманимал». Кстати, посмотреть не хочешь? Сам аукцион в пятницу, а завтра — генеральная репетиция в семь. Там же, в «России». Приезжай к семи, я тебя встречу у входа. Должно быть интересно, собаки будут с девочками выходить, из Дома моделей. То есть, не собаки из Дома моделей, а девочки, сам понимаешь.

На следующий день Терьян проснулся непривычно рано. Висевшие в последние дни облака исчезли, и утреннее солнце било ему прямо в глаза. Он вспомнил вчерашний вечер и решил — пойду. Запив бутерброд с сыром чашкой кофе, Сергей оделся и вышел за сигаретами. Рядом с табачным киоском, на стене дома, висел огромный красочный плакат. На фоне кремлевской панорамы красовались три симпатичные собачьи морды, наискось красными буквами было написано «Гуманимал», а ниже: «Первый в СССР собачий аукцион. Только три дня. Концертный зал гостиницы «Россия». Лучшие собаки элитных пород. Билеты продаются».

— Кооператоры, мать их, — услышал Сергей голос за спиной. — Нас уже всех продали и купили. Теперь за собак принялись. Мужик, выручи полтинничком.

Терьян отсчитал небритому врагу кооперативного движения тридцать копеек и зашагал в сторону метро, решив съездить в центр и купить себе рубашку, чтобы вечером выглядеть хоть как-нибудь прилично. Действительно — плакаты с собачьими мордами попадались на каждом шагу, даже на станциях метро. У выхода из «Смоленской» Сергей увидел молодого парня с мегафоном, который охрипшим голосом кричал:

— Покупайте билеты на первый в стране собачий аукцион! Всего три дня! Лучшие собаки с эксклюзивными родословными! Цена билета — десять рублей! Аукцион состоится в гостинице «Россия». Торжественное открытие — завтра вечером! Покупайте билеты!

Увидев замешкавшегося Терьяна, парень переключился на него.

— Ознакомьтесь с лотами на завтрашнее открытие. Выставляются пятьдесят собак элитных пород в идеальном состоянии. В каталоге приведены родословные, цветные фотографии и стартовые цены. Цена каталога — десять рублей.

Терьян взял каталог в руки. С каждой страницы на него смотрела большая — в пол-листа — собачья морда. Чуть ниже размещалась родословная, а наискось, большими синими цифрами, была напечатана цена. Стоимость псов колебалась от нескольких сотен до тысяч рублей.

— Ну и как торговля? — спросил Сергей, листая каталог.

— Почти все распродано, — уверенно ответил парень. — Остались только последние ряды. Но для вас могу предложить два места в четвертом ряду.

— А зачем мне два?

— Придете с женой. Или с девушкой. Два билета по десять плюс каталог — десять, всего тридцать рублей.

— Нет, спасибо, — и Терьян зашагал в сторону магазина «Руслан».

Люди с мегафонами попадались ему еще трижды.

То, что он увидел вечером у входа в концертный зал гостиницы «Россия», произвело на него фантастическое впечатление. На стоянке у входа выстроились четыре «Икаруса», их окружало, как показалось Сергею, не меньше сотни разнокалиберных и невероятно злобных псов. Собаки рвались с поводков, кидались друг на друга, несмотря на увещевания хозяев, однако наибольшую ярость у них вызывал один из автобусов, битком набитый девицами. Когда какая-нибудь из девиц пыталась подойти к открытой двери автобуса, рычание и лай возрастали многократно. Милиционер, предусмотрительно удалившийся на безопасное расстояние, что-то кричал, размахивая руками, но слова его перекрывались лаем. Еще два милиционера сидели в блокированной собаками «Волге» и оживленно переговаривались по рации. За наглухо задраенным входом в концертный зал виднелись чьи-то бледные лица.

Сергей обошел площадку стороной и остановился рядом с орущим милиционером. Отсюда он заметил, что у входа происходят какие-то осмысленные перемещения, и руководит ими полноватый парень, бесстрашно мечущийся среди осатаневших представителей элитных пород. Перемещения эти привели к тому, что у дверей сформировалась небольшая группа примерно из пятнадцати псов, отделенная от прочих десятиметровой дистанцией. Парень махнул рукой, двери открылись, группа мгновенно всосалась внутрь и исчезла. Оставшиеся на площадке собаки дико взвыли и ринулись к входу, таща за собой хозяев. Двери снова захлопнулись, отделив отважного распорядителя от рассвирепевшей стаи. Тот продолжал прыгать за стеклом и размахивать руками.

Когда собак оттащили от дверей, распорядитель вновь появился на улице и метнулся в самую гущу свалки. Через несколько минут в вестибюль концертного зала влетела следующая порция псов. На улице осталось около двух десятков самых крупных собак, среди которых Терьян различил трех афганских борзых, двух сенбернаров и какое-то количество немецких овчарок. Особо беспокойно вела себя кавказская овчарка, которую удерживали на поводке сразу трое. Одним из них был Сысоев. Из-за автобуса с девицами робко выглядывала группа с видеокамерами.

Терьян отошел от милиционера и начал осторожно пробираться к Виктору. В этот момент двери снова распахнулись, остававшиеся на улице собаки рванулись внутрь, и наступила неожиданная тишина. Сергей подошел к Сысоеву.

— Приехал? — спросил Виктор. — Ну и ладушки. У нас тут небольшая проблема была. Ты с Петей знаком?

Распорядитель вытер мокрое лицо обеими ладонями, обмахнул их о брюки и протянул правую руку Сергею.

— Кирсанов. Зовут — Петр.

Толком не разобрав имени Сергея — так, по крайней мере, показалось Терьяну, — парень расстегнул брючный ремень и стал заправлять рубашку. То, что их обступили высыпавшие из автобуса девицы, его нимало не смутило. Рядом с Терьяном неожиданно оказался Платон.

— Петя, кто отвечает за этот бардак? — взревел Платон. — Ты представляешь себе, что там сейчас творится внутри? Если эти шавки хоть кого-нибудь цапнут, будет колоссальный скандал. Где та дура? Кто все это контролирует?

— Не беспокойся, не беспокойся, — успокаивающей скороговоркой затараторил Петр. — Все в норме, Жанна внутри, она все делает. Сейчас всех разведут...

— А кто разрешил снимать? — не унимался Платон. — Кто эти люди? Ты же мне говорил, что контролируешь прессу. Пусть немедленно прекратят!

— Не беспокойся, — продолжал утихомиривать его Петр. — Это мои люди, они ничего лишнего никуда не дадут. Внутри, — он махнул рукой в сторону «России», — все совершенно нормально. Сцена готова, фонограммы в порядке, я сам проверял, банкетный зал, ну все совершенно...

— Платон, здравствуй, — тихо сказал Терьян. Платон резко повернулся.

— Сережка, — сказал он, широко улыбаясь, — хорошо, что ты приехал. Мы обязательно должны поговорить. Только не сейчас, ты ведь не торопишься? Тогда попозже, или позвони мне завтра. — И Платон исчез в дверях концертного зала.

Терьян зашел в вестибюль вслед за стайкой девиц из «Икаруса». Вопреки заверениям Петра, порядка внутри не наблюдалось, напротив — происходящее напомнило Сергею сцену из какого-то фильма про фашистские зверства. Собаки, по-прежнему с трудом удерживаемые хозяевами, образовали живой коридор, по которому, повизгивая и с ужасом озираясь по сторонам, пробиралась кучка насмерть перепуганных девушек. Псы рвались с поводков: флегматичные лабрадо-ры, ушастые коккеры, интеллигентные борзые, даже декоративные пудели. Предупреждающе рычал темно-коричневый доберман.

— Не бежать! Не оглядываться! На собак не смотреть! Не отставать! — гремел низкий женский голос, принадлежавший тетке с жиденькими, растрепанными волосами неопределенного цвета, которая сжимала в руке ворох бумаг. — Хозяева, внимание! Первая пятерка по списку проходит по маршруту номер один и занимает помещения с номерами четыре и шесть. Повторяю — только первая пятерка, маршрут номер один, помещения четыре и шесть. Первая пятерка, пошла, вторая пятерка — приготовиться! Кому говорю — не отставать!

— Это Жанна, — сказал Терьяну Виктор. — Говорят, первая собачница в Москве. Всех этих барбосов она нашла.

В зале Сергей увидел Мусу, который, озираясь по сторонам, пытался отбиться от модно одетой женщины лет сорока пяти.

— Вы мне объясните, — напирала на него женщина. — Девочки сейчас разворачиваются и уходят. Мало того что вы их затравили собаками, так еще и все помещения за сценой заняты. А переодеваться им где? Мы сию минуту уезжаем, имейте в виду. Можете сами своих зверюг показывать.

Наконец Мусе попался на глаза Петр.

— Где тебя носит?! — взревел разъяренный Муса. — Иди сюда! Вот объясни — где девочкам переодеваться. Только не мне объясняй, а Веронике Леонидовне. И еще, — он поманил Петра рукой и сказал ему тихо, так, что слышал только Терьян, — делай, что хочешь, но если хоть одна из них уедет, я тебе ноги повыдергиваю. Ты знаешь, сколько бабок за них уплачено?

Петр обаятельно заулыбался и, ухватив Веронику Леонидовну за локоть, потащил ее куда-то в сторону сцены. Сергею показалось, что они изображают какой-то сложный танец, потому что время от времени Петр хватал Веронику Леонидовну руками, после чего они начинали поворачиваться на месте, сходились, расходились, снова сходились, затем дама вырывалась, и все начиналось сначала. Потом Петр, приложив руки ко рту, что-то прокричал. Тут же со сцены побежали люди, таща в сторону директорской ложи ярко-синее полотнище. Через несколько минут ложа была полностью скрыта от посторонних глаз, и, по команде Вероники Леонидовны, к ней потянулись девицы. Сергей стал рассматривать зал.

Огромная сцена была полностью затянута чем-то синим, и на этом заднике вопияло уже знакомое Сергею слово «Гуманимал», написанное огромными буквами. Справа стояло что-то вроде трибуны, ослепительно белого цвета. На трибуне лежал большой деревянный молоток. Слева на треножнике возвышалась прямоугольная сине-белая доска с надписью «Инфокар» и непонятной эмблемой — двумя дугами, заключенными в квадрат. Издали эта эмблема напоминала широко открытый от удивления глаз. У задника копошилось около десятка человек, которые что-то подтягивали и прибивали. Из-за кулис доносились рычание и лай.

Через минуту на сцене возникли оживленно жестикулирующие Платон и Петр. Сергею не было слышно слов, но по косвенным признакам он понял, что Платон продолжает разбор полетов, а Петр пытается отбиваться. Рядом с Сергеем кто-то шумно упал в кресло. Сергей повернул голову и увидел Мусу.

— Что-то у вас здесь шумновато, — сказал Терьян.

— То ли еще будет, — загадочно ответил Муса. — Я Платону говорил, чтобы он с этим кретином не связывался. Пока он нам небо в алмазах разрисовывал — из конторы не вылезал. А как деньги дали, так его и не найдешь. Сегодня договорились, что в десять утра встречаемся здесь. Я, как дурак, приехал — все закрыто, ни одной живой души. Я к директору — он вообще не в курсе, что мы что-то устраиваем. Кто, говорит, разрешил, да где согласование с Моссоветом, все такое. Нас в зал только к часу пустили, и то потому, что Платон вмешался А это чудо-юдо появилось после обеда как ни в чем не бывало Тут еще собаки эти гребаные. Вроде все домашние, дрессированные, а гавкают, будто их на помойке нашли С ведущим — целая история. Петя пообещал Платону, что аукцион будет вести сам Ширвиндт Платон и спрашивает сегодня — где же Шурик? Петя начинает объяснять, что сегодня Шурик занят на репетиции или где-то там еще, а завтра как штык будет вести аукцион. И это при том, что Театр сатиры на гастролях в ГДР и раньше чем на следующей неделе не вернется. Я бы на месте Тошки погнал этого деятеля в три шеи, чтоб духу его больше не было, так нет. Что он в нем нашел?..

— А кто же будет вести аукцион? — спросил Терьян.

— Да Петя уже притащил какого-то деда из «Москонцерта». Говорит, высокий класс. Посмотри — вон он сидит, слева.

Слева обнаружился благородного вида мужчина, лет шестидесяти, с великолепной седой шевелюрой, крупным породистым лицом, в бархатном костюме и бабочке. Он неторопливо перелистывал какие-то бумаги и, шевеля губами, делал на них пометки.

— Владимир Ильич, Владимир Ильич! — послышался голос Петра Кирсанова, который наконец оторвался от Платона. — Все, начинаем! Сюда, сюда пройдите, пожалуйста.

Благородный мужчина не спеша встал и с достоинством поднялся к трибуне. Взял микрофон, покрутил его в руках и произнес:

— Раз-два-три, раз-два-три, микрофон работает. Петр Евгеньевич, можно приступать?

— Погодите, — вмешался Платон. — Собаки готовы? Где Жанна? Откуда-то сбоку выскочила растрепанная собачница с мегафоном в руках.

— Все готово, — рявкнула она в мегафон так, что Платон попятился. — Девочки одеты, распределены по лотам, фонограмма проверена, хозяева сейчас спускаются в зал.

Из-за кулис потянулись хозяева.

— А много билетов продано? — спросил Терьян у Мусы. Тот махнул рукой.

— Сотни две. И то на все три дня. Мы на одну рекламу больше потратили, а тут еще аренда, автобусы, манекенщицы эти чертовы, зарплата... Одна надежда, что если первый день пройдет нормально, то народ повалит. Но я что-то сомневаюсь.

— Итак, уважаемые гости, товарищи, дамы и господа, — грассируя заговорил в микрофон Владимир Ильич. — Мы собрались сегодня на первый в стране аукцион. Прежде чем объяснить вам правила аукционных торгов, я хотел бы представить организатора сегодняшнего праздника — генерального ди...

— Стоп! — раздался голос Платона — Владимир Ильич, вот это все давайте уберем. Никого не надо представлять. Вы скажите про cобак, про правила, про что хотите, только представлять никого не надо.

Владимир Ильич обиженно пожал плечами и сделал в своих бумагах пометку.

— Сегодняшний аукцион не случайно носит имя «Гуманимал», — продолжил он. — Оно состоит из двух частей — «гуман» и «анимал», что значит «человек» и «животное», или, если угодно уважаемой публике, гуманное отношение к животным. Сейчас вы увидите очаровательных, прекраснейших в мире собак, которые великолепным внешним видом и отменным здоровьем обязаны своим хозяевам. Поприветствуем же их!

— Ну как тебе? — раздался справа от Терьяна голос Платона, успевшего исчезнуть со сцены.

Сергей неопределенно пожал плечами. С самого начала его не покидало ощущение, что все происходящее — какая-то странная детская игра, к которой основные действующие лица относятся с малопонятной серьезностью.

— Слушай, Тоша, — спросил он. — А это действительно должно принести деньги?

Платон посмотрел на него, как на недоумка, и вроде бы даже обиделся.

— Ты не понимаешь? — поинтересовался он. — Это же офигительный бизнес. Это ведь никто и никогда не делал.

— Что никто не делал, я понимаю, — согласился Терьян. — Я про деньги спрашиваю. Вот Муса говорит, что всего двести билетов продано...

— Ладно, не мешай слушать.

И Платон переключился на Владимира Ильича, объявлявшего первый лот. Зазвучала музыка из кинофильма «Мужчина и женщина». На сцене возникла блондинка в бикини, она сжимала в руке поводок, на другом конце которого находилась угольно-черная такса, похожая на лохматую гусеницу. Блондинка замерла в эффектной позе, положив левую руку на бедро. Такса подумала, широко зевнула и села, оборо-тясь спиной к залу.

— Собаку поверни, — тихо сказал кто-то сзади. — Поверни собаку. Блондинка подергала за поводок. Такса неохотно поднялась, попыталась сделать несколько шагов, но, сдерживаемая блондинкой, снова уселась. На этот раз боком.

— Итак, я начинаю торги, — сообщил залу Владимир Ильич. — Когда называют самую высокую цену, я ударяю молотком. Вот так...

Не ожидавшая стука такса вскочила и зарычала на Владимира Ильича с откровенной ненавистью.

— Карден, сидеть, — прозвучал из зала чей-то голос — по-видимому, хозяйский. Такса мгновенно затихла и опустилась на место.

— После этого, — продолжил Владимир Ильич, в голосе которого звучала откровенная обида на невоспитанное животное, — девушка уводит собачку за кулисы, передает новому хозяину, а я объявляю следующий лот.

Такса, услышав, что ее должны увести, мгновенно вскочила и, тявкнув на прощание в сторону Владимира Ильича, засеменила в сторону кулис. Прикрепленная к противоположному концу поводка блондинка, играя бедрами, послушно удалилась за ней.

— Стоп! — скомандовал Платон. — А когда покупатель платить будет?

— За кулисами, — ответил неожиданно возникший на сцене Кирсанов. — Там же будут оформляться все бумаги.

Второй лот представляла другая блондинка, сопровождавшая немецкую овчарку под аккомпанемент мелодии «Вставай, страна огромная». Владимир Ильич, наученный предыдущим опытом, с явной опаской покосился на овчарку и стукнул молотком вполсилы.

Афганская борзая (под песню «В Намангане яблоки зреют ароматные»), кокер-спаниель (под что-то из «Биттлз») и английский бульдог (под мелодию, Сергею неизвестную) продефилировали по сцене без сбоев.

— Платон Михайлович, — обратился к Платону Владимир Ильич. — Я понимаю, что сегодня важный день, генеральная репетиция, но вообще-то уже десять вечера. Мы все пятьдесят лотов будем прогонять?

Платон не успел ответить, потому что внезапно очутившийся за его спиной Кирсанов что-то зашептал ему в ухо. Сергей расслышал слова «автобусы» и «банкетный зал». Платон, дослушав, кивнул.

— Давайте еще парочку, Владимир Ильич, и на сегодня заканчиваем.

Зазвучала песня Джо Дассена, однако на сцене никто не появился. После непонятной паузы вышла очередная блондинка. Деревянно улыбаясь, она дергала за туго натянутый поводок. Второй его конец скрывался в кулисах.

Блондинка напряглась и изо всех сил потянула за поводок. Ожесточенно рыча и упираясь всеми четырьмя лапами, из-за кулис выползла на брюхе белая болонка. Когда же блондинка сделала попытку к ней приблизиться, болонка вскочила и с неожиданной резвостью умчалась со сцены. Блондинка что-то вполголоса произнесла и снова потянула за поводок.

— Почему она не идет? — спросил Платон, ни к кому не обращаясь.

— Не хочет, — лаконично ответил Муса.

В этот момент болонка опять возникла на сцене. Блондинка изобразила зазывающую улыбку, подбоченилась и согнула в колене правую ногу.

— Так, благодарю вас, — вмешался Владимир Ильич. — Можете уводить собачку. Блондинка дернула за поводок, убедилась, что болонка по-прежнему предпочитает передвигаться волоком, нагнулась и, ловко ухватив упрямицу поперек живота, с достоинством удалилась за кулисы.

Загремел «Танец с саблями» Хачатуряна — на сцене появилась девушка с кавказской овчаркой, той самой, которую на улице удерживали сразу трое во главе с Сысоевым. Сейчас овчарка была настроена на редкость миролюбиво. Выйдя на середину сцены, она уселась и стала с интересом изучать зрительный зал. Терьян почувствовал, как справа от него напрягся Муса, и в то же мгновение собака, издав приветственное урчание, метнулась со сцены к хозяину, сидевшему во втором ряду. Расстояние между сценой и креслами зрительного зала овчарка преодолела одним гигантским прыжком. Застигнутая врасплох манекенщица, намотавшая к тому же поводок на руку, взлетела в воздух и с грохотом обрушилась в проход. Муса, перескочив через спинки кресел, первым оказался возле девушки. Манекенщица не подавала признаков жизни. Сбежались люди.

— Врача! — скомандовал Муса, с ненавистью глядя на возникшего рядом Кирсанова. — И воды, быстро!

Выскочившие из директорской ложи и находящиеся в разных стадиях одетости красотки громко запричитали.

— Я же говорил, я предупреждал, — голосил кто-то за спиной Терьяна, — собаки должны выходить только с хозяевами, так нет — по-наприводили девчонок...

Сергей почувствовал рядом с собой что-то большое и теплое и, покосившись, увидел злополучную кавказскую овчарку, которая с явным сочувствием взирала на содеянное. Наконец, издав странный звук, не то урчание, не то вздох, овчарка наклонила огромную лобастую голову и, высунув розовый, размером со сковородку, язык, нежно облизнула лицо неподвижно лежащей жертвы.

Девушка немедленно открыла глаза, увидела прямо перед собой разверстую пасть баскервильского монстра и взвизгнула так, что у Терьяна заложило уши. На овчарку, однако, этот шум никакого влияния не оказал, и она облизнула красавицу еще раз, смахнув с правого глаза накладные ресницы.

— Уберите, а-а-а! — завопила девушка, вырываясь из рук Мусы, который стоял перед ней на коленях. Обиженного пса наконец оттащили, и девушка резво вскочила на ноги.

Вопреки ожиданиям, вынужденный полет не причинил манекенщице особого вреда. Все последствия — это несколько ссадин на коленях и локтях да лопнувший при приземлении лифчик, которым девушка без особого успеха пыталась прикрыть вырвавшуюся на свободу грудь. И еще утерянные при близком контакте с собакой ресницы, отчего лицо красавицы приобрело загадочную асимметрию. Впрочем, эта асимметрия производила куда как меньшее впечатление, чем наведенный собачьим языком марафет — боевая раскраска манекенщицы, совсем недавно наведенная умелой рукой гримера, теперь была перераспределена по лицу самым причудливым образом.

Муса стянул через голову свитер, протянул его девушке и, обняв ее за дрожащие плечи, отвел в сторону.

— Ну что, на сегодня заканчиваем? — услышал Сергей спокойный голос Кирсанова.

— Петя, — неожиданно мягко сказал Платон, — ты мне объясни, что у нас завтра будет. Ты считаешь, что с этим бардаком можно проводить аукцион? Одна собака к залу задом сидит, вторая на брюхе ползет, третья вообще в зал прыгнула, чуть девку не угробила... Завтра люди придут, телевидение будет. Ты понимаешь, что ты сделал? Ты пойми, я не о деньгах говорю, черт с ними. Но мне это позорище на дух не надо.

— Сейчас все решим, — решительно ответил неунывающий Кирсанов. — Жанна!

Приблизилась озабоченная Жанна, что-то обсуждавшая с владельцами собак.

— Я с самого начала говорила, что собаки могут выходить только с хозяевами, — заявила она, не дожидаясь вопросов. — Когда в Измайлово выставляются, собаки ходят по кругу только с хозяевами. Так всегда и во всем мире было. Я предупреждала, что посторонним рядом с собаками делать нечего. Нет, обязательно надо голеньких девочек на сцену... Петя, я предупреждала или нет? Платон вопросительно посмотрел на Кирсанова.

— И еще, — продолжала Жанна. — Вы собак продавать хотите или как? Вы думаете, кто-нибудь будет смотреть на собаку, когда рядом всякое Мерлин Монро стоит? Одно же из двух — либо собаки, либо девочки...

— Тоша, Тоша, — зачастил Кирсанов, перебивая. — Мы это обсуждали, помнишь? Здесь ведь не Измайлово, мы ударную вещь делаем. А выйдут хозяева, кто в чем, — никакого вида. И потом — мы же согласовали...

— Муса! — крикнул Платон, обернувшись. — Иди сюда.

Муса оторвался от увечной манекенщицы и подошел к Платону.

— Значит так, — решительно заявил Платон. — Хозяева все здесь? Собери хозяев, возьми у них размеры. Чтобы к завтрашнему вечеру у всех были голубые балахоны, у всех одинаковые, как униформа. С собаками выходят хозяева — и больше мы это не обсуждаем. Сделай!

— Ты понимаешь, что говоришь? — поинтересовался Муса. — Где я тебе за полдня достану пятьдесят балахонов, да еще голубых? А деньги?

— Не знаю. — Платон рубанул воздух кулаком. — Купи марлю какую-нибудь, покрась, заплати в ателье, укради в конце концов. Но по-другому не будет. Сейчас прямо пошли людей, пусть займутся. Бенциону позвони, он сделает. У него наверняка и материал есть.

При упоминании Бенциона Лазаревича Терьян передернулся.

— Я позвоню Вене, — раздался откуда-то из темноты голос Сысоева. — Мы как раз сегодня с ним разговаривали. Сколько ему можно обещать?

— Скажи, пусть сейчас же собирает своих, — приказал Платон. — И пусть немедленно садятся шить. Обещай, сколько запросит. И скажи, что рассчитаемся через пару дней. Ларри приедет и разберется, у них свои дела.

Виктор исчез.

— А что с девочками делать? — поинтересовался присмиревший Петя. — Они уже все распланировали, отменили другие мероприятия... Может, их всех выпустить в начале, эдакое парад-алле, под музыку? Муса ведь уже деньги заплатил...

— Ты что проводишь? — спросил Платон. — Аукцион или мюзик-холл? И причем здесь деньги? Ну попали на деньги, первый раз, что ли?

— Ты не понимаешь! — взвился Кирсанов. — Телевизор посмотри. Ты хоть одно приличное шоу без девочек видел? Зачем тогда все это? — он обвел рукой зрительный зал. — И устраивали бы себе в Измайлово. Я тебе лучший Дом моделей обеспечил, ты посмотри на девок — это же элита! Ну выйдут они в начале, потусуются на сцене, сделают ножками. Все равно ведь уже заплачено.

— Да они после сегодняшнего здесь уже не покажутся, — мрачно прокомментировал Муса. — Туда посмотри. Они уже оделись и сваливают.

— Куда сваливают! У меня же банкетный зал заказан! И Петр метнулся к потянувшимся было из зала манекенщицам. В этот момент рядом появился Сысоев.

— Все сделает, — ответил он на вопросительный взгляд Платона. — Знаешь, он так быстро согласился. Он совсем, что ли, на мели?

— Сколько он просит?

— Считай нисколько. — Виктор потянул Платона за рукав. — Отойдем?

Через несколько секунд Платон, внимательно слушавший Виктора, взорвался:

— Ты считаешь, что это нисколько? Да он просто рехнулся. Ты пообещал что-нибудь? Дай мне его телефон, быстро!

— Ладно, — сказал Муса Терьяну. — Они здесь сами разберутся. Пошли в банкетный зал. Там уже должно быть накрыто, это для Петьки святое...