Лесли Уоллер "Банкир" > Глава пятьдесят вторая

Палмер хотел отвезти ее домой на такси. Но было уже 6.30 утра, и поэтому он неохотно разрешил ей уйти из квартиры Бернса раньше него. После 15 минут превращения квартиры в «чистый дом» Палмер спустился на лифте в цокольный этаж и вышел через боковую дверь. Он поймал такси, поворачивавшее с автострады Ист Ривер, с сердитым шофером, который возил пассажира в Айдлуайлд, но обратно никого не нашел. Всю дорогу до своего дома с бетонно- ажурным фасадом Палмер выслушивал горькие жалобы шофера. Он подождал, пока машина не скрылась из виду, и пошел к дому. Улица была тиха, воздух очень морозный. Небо, хотя и со слабыми признаками восходящего солнца, висело плотным монолитным свинцовым листом.

Тот же сомнительный свет, почти такой же серый, как и небо, с которого он пробивался, уже просачивался в огромную пустую гостиную, когда Палмер вешал пальто, шляпу и шарф. Все вокруг него выглядело застывшим. Теплый натуральный дуб лестницы казался грязным в этом уродливом свете. На втором этаже Палмер на мгновение задержался, чтобы снять ботинки, и подумал, почему это жизнь всегда копирует комические картинки из журналов. Он снял верхнюю одежду в ванной рядом с главной спальней. Сначала он несерьезно отнесся к дикой мысли притвориться только что вставшим. Это было бы не слишком трудно, если Эдис еще спала. В сущности, все, что ему нужно сделать,— это привести постель в беспорядок, вернуться в ванную и пустить душ, который разбудил бы ее.

Он заглянул в спальню. Эдис вроде бы спала. Его постель была разобрана. Ступая на цыпочках босыми ногами, он подошел к ней, на ходу снимая нижнюю рубашку. Потом медленными осторожными движениями взъерошил подушку и простыни.

Вернувшись в ванную, он снял трусы и посмотрел на себя в зеркало в полный рост. Это была идея Эдис поставить здесь такое зеркало. Она была уверена, что оно сыграет большую роль, помогая им обоим следить за своим весом. Сейчас оно представило Палмеру ужасающую информацию: прямо под пупком у него был синевато- багровый укус. Он стал рассматривать его на более близком расстоянии и обнаружил, что по форме невозможно установить его происхождение. Кивнув почти глубокомысленно, он повернул ручку душа и установил ее на шкале посередине между горячим и холодным. Шум воды заполнил комнату. Он встал под душ и начал намыливаться.

Он уже кончил мыться, вытерся и надел банный халат, когда Эдис появилась в дверях — сонная, хмурая, с двумя вертикальными морщинками между почти невидимыми бровями.

— Доброе утро,— мягко сказал Палмер.

— Хм. Когда, во имя Христа, ты явился?

Он изучающе посмотрел в ее светло-карие глаза. Без косметики они казались маленькими, выцветшими.— Интересно,— ответил он вопросом на вопрос,— что случилось? Ты рано заснула?

Риторическая уклончивость сбила с толку невыспавшуюся Эдис.

— В час я еще не ложилась. И ты не приходил.

— Ты не могла не спать в два,— ответил на это Палмер,— ты спала мертвым сном.

Если Эдис и заметила, что он не ответил на ее первоначальный вопрос, то не подала виду. Вместо этого она подошла к умывальнику и протянула руку за зубной щеткой. Она начала чистить зубы, а Палмер, намочив кисточку для бритья, сделал в стаканчике пену. Слабый аромат лаванды, смешанный с мятным запахом пасты, медленно заполнил ванную комнату. Сильно нагретые стеклянные панели с вафельной поверхностью светились в стене слабо-оранжевым светом. Палмер намылил лицо и начал бриться. Время от времени он поглядывал на жену — не собирается ли она возобновить расспросы. Вдруг, сообразив, что довольно давно не видел ее в таком виде, он стал разглядывать ее. Когда они жили в отеле, в ванной комнате мог поместиться только один человек. С тех пор как они переехали в этот дом, она почему-то мылась каждое утро раньше него.

Мягкая пижама из эластика свисала с ее плеч, как блуза у беременной женщины. В падающем сверху мягком бело-розовом свете люминесцентных ламп ее зелено-голубой цвет казался темнее, чем на самом деле. Эдис подняла по возможности выше брючины пижамы. Ее узкие босые ноги и тонкие лодыжки выглядели жалкими и озябшими, несмотря на раскаленные нагревательные панели в стене. Наблюдая, как она, кончив чистить зубы, стала умывать лицо какой-то молочного цвета жидкостью из высокой синей бутылки, Палмер увидел, что от движений ее торса штаны начали медленно соскальзывать с бедер. Брючины складками ложились вокруг ног, пока не остались видны только пальцы.

— Ты худеешь? — спросил он. Она ничего не ответила, и он молча продолжал бриться.

Наконец:

— Я не заметила.— Она вытерла лицо и встала на весы. Рывком подтянув брюки пижамы, она долго смотрела на шкалу.— Нет,— объявила она.— А что?

— Наверное, это впечатление создает эластик.

— Это 12-й размер,— сказала она, возвращаясь к зеркалу.

— И что же?

— Ради длины,— объяснила она.— Талия всегда бывает слишком широка.

— А-а.

— Неполадки с пижамой происходят у меня вот уже двадцать лет или что-то в этом роде,— добавила она.— Очень интересно, что ты вдруг заметил.

— Не тявкай.

— Разве это тявканье? Мне кажется, это прозвучало ровно и разумно.

Еще какое-то время он брился молча, напрягая челюсть, так как заканчивал подбородок. Затем:

— Это прозвучало как тявканье.

— Почему?

Он сделал неопределенный жест бритвой:

— Просто прозвучало.

— Встал с левой ноги?

— Да нет.

— Плохой вечер?

— Не хуже любого другого, проведенного в обществе Бернса.

— Твой билль об отделениях? — спросила она.

— Не мой. Сберегательных банков. На периферии складывается не очень приятная обстановка.

— Это еще ничего,— сказала она,— по сравнению с тем, что происходит в центре.

— Что?

— В комнате такой величины трудно поверить, что ты не слышал.

— Я слышал. Просто не понял.

— Это означает, что положение вещей еще хуже в городе Нью-Йорке.

Он повернулся и посмотрел на нее:

— Каких вещей?

— Всех.— Она кончила красить лицо.

— Всех?

— Вудс, в этой комнате ужасно надоедливое эхо. — Она выглянула из ванной.

— Гав.

— Я могу обойтись и без намеков.

— Каких намеков?

— Животное женского пола, которое лает,— ответила она,— есть сука.— Она вышла из ванной. Он слышал, как она швыряет в комнате какие-то вещи. Что-то с ужасным грохотом упало на пол в стенном шкафу. Затем дверца его сильно хлопнула.

— Поосторожней с мебелью,—крикнул он, вытирая с лица мыльную пену.

К тому времени, когда он собрался одеваться, она уже вышла из спальни. Прежде чем снять халат, он натянул трусы, чтобы спрятать укус. Когда он несколько минут спустя вышел в столовую, она была пуста, стол не накрыт. Он пошел на кухню. Миссис Кейдж в своем стеганом халате с пестрыми розами наполняла чайник холодной водой.

— Доброе утро. Где миссис Палмер?

Некоторое время экономка смотрела на него, не отвечая.

— Наверху. Что, мои часы отстают? На моих семь тридцать.

Он проверил свои:

— Правильно.

— Вы сегодня рано встали,— сказала она,— доброе утро. Покидая кухню, Палмер изобразил на лице вежливую улыбку.

Это совершенно ничего не означает, успокоил он себя, что он встал раньше обычного. Он спустился по длинному изогнутому пролету лестницы к главной двери и открыл ее. Сильный мороз безветренного зимнего утра прямо-таки насквозь пронизывал его, пока он искал две газеты, хитро спрятанные в узком пространстве между дверью и фасадом. Найдя их, он поспешил в дом, снова поднялся по лестнице и принялся читать в «Таймс» сообщения из Олбани. Казалось, в данный момент там слишком много спорных законопроектов, о билле об отделениях не было ни строчки. Палмер стоял на площадке первого этажа, читая отчет «Геральд трибюн». Следуя своему обычаю, газета давала две статьи, делившие между собой события в Олбани. Одна сообщала факты, другая размышляла над движущими пружинами этих событий. Как всегда, Палмер почувствовал слабое раздражение от необходимости штудировать обе статьи, чтобы добраться до сути дела. Тем не менее внизу статьи, толкующей события, он обнаружил pot pourri [Попурри (франц.)] коротких сообщений, напечатанных мелким шрифтом. В них излагались различные слухи.

«Источник ни больше, ни меньше, а Виктор С., Большой Вик, говорит союзникам, что нет ни грана правды в слухах о расколе в прочной оппозиции Таммани по поводу билля об отделениях сберегательных банков. Его alter ego, публицист Мак Бернc, кажущийся весьма довольным положением вещей, совершает небольшую поездку по западным округам штата».

Палмер ужаснулся.

Покачнувшись на верхней ступеньке, он едва успел ухватиться за перила, отчего обе газеты с шумом упали на пол. Он поднял их и пошел в спальню.

Бросив «Таймс» на кровать Эдис, он сел на свою, крепко сжав колени, и попытался решить, что же делать с «Геральд трибюн». В растерянности он даже попытался спрятать газету под простыню. Потом взял себя в руки и встал. Двигаясь очень спокойно, он подошел к двери, убедился, что в холле никого нет, и быстро спустился к входной двери. Открыв ее, он вышел на улицу. Двое мужчин в темных пальто шли ему навстречу. Он подождал, пока они пройдут. Мороз проник сквозь его рубашку и брюки. Он почувствовал слабую дрожь, начинающуюся в животе около диафрагмы. Он быстро наклонился и подпихнул газету под машину, стоящую через два дома вниз по улице. Поспешив домой, он закрыл дверь и постоял немного, чтобы согреться.

Теперь очень спокойно — еще не отдышавшись, но уже взяв себя в руки,— он попытался решить, что в сообщении напугало его сильнее: подтверждение того, что вчера вечером Бернс был в Олбани, хотя Эдис было сказано, что он в Нью-Йорке, или же то, что подлый нахал перехитрил его и беседовал с периферийными банкирами прежде, чем Палмер получил эту возможность.

В третий раз всего за каких-нибудь минут сорок он начал подниматься по лестнице, но теперь уже до него доносились звуки суеты перед завтраком. Похоже, что ему придется решать проблему газетного сообщения в кругу своей семьи. Он задержался на полдороге. От газеты он отделался. Эдис, вероятнее всего, не станет искать себе другой экземпляр. С этой стороны все в порядке. Но что делать с Бернсом?

Он вошел в столовую и увидел, как Джерри раскладывает вилки, ножи и ложки.

— Хэлло, у тебя такой вид, словно кто-то раздавил клопа на твоей руке.

Палмер моргнул.

— Кстати, с добрым утром,— сказал он.

Поправляя галстук, в комнату, волоча ноги, вошел Вуди. Он сел на свое место, одним большим глотком осушил стакан сока так, что даже поперхнулся.

— Здорово, отец,— сказал он немного погодя.

— Привет! — Палмер постарался, чтобы в его голосе не прозвучало раздражение, сел за стол, на свое место хозяина дома, и почувствовал, как повыше затылка начала тяжело пульсировать головная боль. Он стал прихлебывать сок, наблюдая за Вуди, потянувшимся за ломтиком поджаренного хлеба.

— Подожди,— одернул он сына.— Еще не все в сборе.

Вуди пожал плечами и выразительно взглянул на сестру, которая усаживалась за стол. Но каково бы ни было значение его взгляда, сигнал не достиг цели, поскольку Джерри не подняла глаз от своей тарелки.

Из кухни медленно появился Том, согнутый чуть не пополам, так как он пытался, ковыляя к столу, одновременно завязать шнурок на ботинке.

— У тебя ничего не выйдет,— сказал Палмер.— Это просто физически невозможно.

Том рассеянно поднял голову.

— Что? — Справившись наконец со шнурком, он скользнул на свое место за столом и повторил подвиг брата, ловко опорожнив одним глотком стакан апельсинового сока. И даже не поперхнулся.

Палмер налил себе кофе и передал кофейник Джерри.

— Налей в мамину чашку.

— «Ее чаша переполнена,— пробормотала девочка.— Постылая и ненавистная, ненавистная и постылая».

Палмер на миг закрыл глаза. Головная боль распространилась по всей левой стороне черепа до макушки. Он открыл глаза и увидел что миссис Кэйдж внесла и поставила перед ним горячее блюдо. Палмер приподнял крышку и взглянул на омлет. Быстро закрыл крышку и стал прихлебывать кофе. Горькая горячая жидкость огненной нитью прошла по пищеводу, словно впиваясь там в самую чувствительную, пересохшую от жажды плоть. У Палмера было такое ощущение, словно он впервые в жизни вздумал воспользоваться горлом, как аппаратом для глотания. Однако через секунду, глотнув еще немного кофе, он почувствовал себя несколько лучше.

— Тарелки, пожалуйста,— сказал он, беря ложку.

Пока дети передавали отцу свои тарелки, вошла Эдис с деревянным блюдом поджаренного бекона, села на свое место и взяла чашку кофе.

— Спасибо, Джерри,— сказала она.

Палмер автоматически делил омлет. Годы такого рода практики научили его давать каждому ребенку необходимую порцию — большие куски Вуди, очень маленькие Тому,— не думая об этом.

— Эдис?

Она покачала головой:

— Только кофе.

Палмер помедлил секунду. Он не хотел есть ничего, так сказать, существенного, но после безупречной ночи он обычно завтракал плотно. Ему следует поступить так же и теперь. Он положил себе бекона и, ожидая, чтобы то и другое несколько остыло, попытался допить кофе. Боль распространилась теперь на весь лоб и переходила понемногу в правую половину головы. Секунду он разглядывал еду у себя на тарелке. Потом поднял глаза как раз в тот момент, когда Вуди, покончив с омлетом, молча протягивал тарелку за второй порцией.

— Эдис,— сказал Палмер, опять-таки стараясь, чтобы его голос не звучал раздраженно,— кто- нибудь из этих детей помнит такие слова, как «пожалуйста» и «спасибо»?

— Пожалуйста, папа, могу ли я получить еще немного омлета? — монотонно отбарабанил Вуди.

— Спасибо за омлет, папочка,— пропел Том.

Джерри задумчиво жевала. Тщательно перемолов таким образом пищу, она проглотила все, что было у нее во рту, благовоспитанно запила глоточком сока и прикоснулась к губам салфеткой.

— Я хочу выразить мою глубокую благодарность,— начала она,— моим обоим любимым родителям, и особенно одному из них, который так искусно положил мне...

— Я снимаю вопрос,— перебил ее Палмер. Он доверху наполнил омлетом тарелку Вуди и передал ее сыну. Потом ребром вилки разломил омлет на своей тарелке и сумел поднести ко рту один из кусков.

— Я видела «Таймс» на моей постели,— сказала в этот момент Эдис.— Ты взял «Триб»?

Омлет упал с вилки Палмера. Он кротко взглянул на жену.— Мальчик принес только «Таймс».

— Совершенно невозможно полагаться на обслуживание в Нью-Йорке,— сказала Эдис.— Ешь, Том.

Том продолжал задумчиво изучать свое отражение в серебряном кофейнике. Он презрительно приподнял угол верхней губы. Потом сощурился и ловко скосил глаза.

— Том,— сказал Палмер категорически, почти грубо, голосом, который, как ему было известно из опыта, давал очень отчетливый резонанс.— Ешь.

Младший сын начал есть, Палмер также.

Первая порция омлета была на вкус как будто ничего. Он любил нежный, некрутой омлет. Но в это утро его рыхлая влажность внезапно вызвала у Палмера тошноту. Он повернулся к Джерри:

— Как дела в школе?

— Обычная ерунда.

Палмер положил вилку, готовясь углубить отвлекающий маневр, который он только что изобрел. Дети должны быть и бывали поддержкой у старости, подумал он.

— Какого именно классика всемирной известности ты цитировала? — спросил он тоном, напомнившим ему самому некоего г-на экзаменатора.

— «Мадам Бовари»,— сказала Джерри.— Нас заставляют читать ее по-французски.

— Это и по-английски муть порядочная,— внезапно вмешался Вуди. Его уже довольно низкий голос прозвучал на фоне звонких реплик Джерри и Тома, как голос Большого Дэна, окруженного представителями племени чихуа-хуа.

— Насколько я припоминаю,— сказал Палмер, делая вид, что снова принялся за свой омлет,— «Мадам Бовари» — захватывающая книга, краеугольный камень в развитии литературы.

— Именно камень,— заметила Джерри.

— Каменная бомба,— внес свой вклад Вуди.

— Подожди-ка, я имею в виду,— продолжала Джерри, не собираясь уступать брату главенствующую роль в дискуссии,— все эти переживания. Я хочу сказать, что ведь она замужем за старым хрычом. Другое дело, если она была когда-то влюблена в него или что-нибудь в этом роде. Тогда действительно кэль орёр, какой ужас! Но если этого нет, почему надо так себя вести? То есть я хочу сказать, у нее с Леоном получилось хорошо. Он, конечно, моложе, чем она, но ненамного. И у Родольфа как раз подходящий возраст. В общем, по-моему, она сама во всем виновата. Вся эта история с долгами. Такого в жизни просто не бывает. Если она не выносила Шарля, она могла просто бросить его. То есть я хочу сказать, если у нее такое неудачное замужество, почему?..

— Видишь ли, у нее было одно небольшое затруднение,— сказал Палмер, сам удивляясь серьезности своего тона и словно поймав себя на попытке посредством грузовика раздавить муху,— религия запрещала мадам Бовари развод.

— Могла бы найти выход,— возразила Джерри.— Она могла бы просто уйти. Все так делают.

— А на что она стала бы жить? — спросил Палмер.— В те времена не было никаких алиментов. И эти люди...

— Пускай бы она стала работать,— прервала Джерри.

— Ну и что она стала бы делать? Что она умела делать?

— Вышивать.

— Что?

— Вышивать тамбуром. Плести кружево.

Палмер взглянул на Эдис.

— Джерри,— раздельно произнес он,— объясняют ли тебе что-нибудь учителя перед тем, как рекомендовать чтение таких романов? Или это просто упражнение в чтении по-французски?

— Родольф был бы счастлив щедро обеспечить ее,— продолжала Джерри.— Или, может быть, ей было бы лучше перебраться в Руан и найти там работу, чтобы быть поближе к Леону. Все что угодно, но только не жить с Шарлем. То есть, я хочу сказать, зачем кому бы то ни было доходить до такого отчаяния в семейной жизни, что единственный выход — яд? По-моему, в этом нет никакого смысла.

— Вот теперь ты сказала что-то дельное,— пробормотал Вуди.

— Или она могла бы отравить Шарля,— вставил Том.

Палмер положил вилку, резко стукнув ею о стол. Однако каким бы внушительным ни был этот отвлекающий маневр, он не удался.

— Жаль бедного Флобера,— сказал Палмер,— перепутавшего всё без той любезной помощи, которую вы могли бы ему оказать.

— Фло... чего? — спросил Том.

Эта реплика вызвала у его брата и сестры своего рода дуэт хихиканья, в котором, как флейта и фагот, переплелись высокий чистый смех Джерри и юный глуховатый гогот Вуди. Палмер потер висок.

— Извините меня,— сказал он, вставая.— Я через секунду вернусь.

Он разглядывал себя, пока стоял перед зеркалом в ванной комнате, проглатывая две таблетки аспирина. Для человека средних лет, отягощенного неприятностями, он выглядел — обманчиво — в хорошей форме. Правда, скулы выдавались более обычного, но в остальном, решил Палмер, после целой ночи спортивных упражнений в постели любовницы и утра с неприятным сюрпризом он казался удивительно свежим. Через десять минут аспирин должен подействовать на кровеносные сосуды. Он хмуро уставился в зеркало на свое отражение. Значит, она моя любовница? — спросил он себя. Должно быть, это не то слово. И точно так же Палмер не был уверен, что может назвать себя ее любовником. Старые штампы, обозначавшие подобные отношения, больше не годились. И, как выяснилось, в конце концов несчастная Эмма Бовари была жертвой неудачного литературного сюжета.

Рассчитывая на несколько минут относительного спокойствия — пятнадцати минут было бы вполне достаточно, чтобы аспирин помог,— Палмер вернулся к столу, как раз в тот момент, когда Эдис говорила:

— ...свидетельство того, как изменилась жизнь, Джерри. Она не могла голосовать. Она не могла владеть собственностью. Она сама была собственностью своего мужа, как его дом, или его лошадь, или кабриолет. У нее не было иного выхода, как только остаться с мужем.

— Не удивительно, что она убила себя,— сказала Джерри.

— Этот выход у нее был,— согласилась Эдис.— Но в наше время у людей много других возможностей.

— И у нее были другие возможности,— провозгласил Вуди.— Она могла убежать в Америку. Она могла расторгнуть брак. Она...

— Ты просто не можешь понять, что означал брак в те времена,— прервала Эдис.— По-моему, теперь никто этого не понимает. Люди вступали в брак на всю жизнь.

— Так, словно отправлялись в Алкатраз [Маленький остров в Калифорнийском заливе, на котором находится тюрьма для особо опасных преступников.],— задумчиво сказала Джерри.

— Некоторые думают, что браки были гораздо счастливее в те времена,— сказала Эдис, взглянув на Палмера, который садился за стол.— А теперь давайте спокойно закончим завтрак. Похоже, у вашего отца ужасно болит голова.

Палмер удивленно взглянул на жену.

— Конечно,— сказала Джерри.— В те времена браки устраивались. Никто не женился и не выходил замуж по любви. Я считаю, что поэтому-то браки были счастливее.— И она, старательно набрав омлет на вилку, в два приема очистила свою тарелку.