5rik.ru

Современниками Томаса Мана были Шекспир и Бэкон — великие новаторы в искусстве и науке. Такой новатор в политической экономии — Уильям Петти — явился через поколение. Замечательные же люди среднего между ними поколения, родившиеся на рубеже XVI и XVII столетий, были воинами и проповедниками. Вождь и герой умеренной буржуазии Оливер Кромвель и его более левый политический соперник Джон Лилберн выступали с мечом в правой и с библией в левой руке. Политическая и социальная революция в XVII в. в силу тогдашних исторических условий приняла религиозное обличье, она оделась в суровый костюм пуританства.

В кромвелевском протекторате буржуазия исчерпала свою революционность и в 1660 г. в союзе с новым дворянством опять посадила на престол династию Стюартов в лице Карла II, сына казненного короля. Произошла Реставрация. Но это была уже не та монархия: революция не прошла даром. Буржуазия укрепила свои позиции за счет старого феодального дворянства.

За революционное 20-летие (1641—1660 гг.) выросло и новое поколение людей, на образ мыслей которых революция наложила сильный, хотя и весьма разный, отпечаток. Политика и религия (а они были неразрывно связаны) в какой-то мере вышли из моды. Людям, юность которых пришлась на 40-е и 50-е годы, претили схоластические споры, в которых библия служила главным источником аргументов. От революции они унаследовали другое: дух буржуазной свободы, разума и прогресса. Яркое созвездие талантов засияло в науке. Звездами первой величины в нем были физик Роберт Бойль, философ Джон Локк и, наконец, великий Исаак Ньютон.

К этому поколению и кругу людей принадлежал Уильям Петти, по выражению Маркса, “отец политической экономии и в некотором роде изобретатель статистики”.

Петти шагает сквозь века

В истории политической экономиибывали случаи, когда людей забывали и воскрешали вновь.

Так была почти забыта несколько загадочная фигура замечательного англо-французского экономиста начала XVIII в. Ричарда Кантильона, у которого, как отмечает Маркс, обильно заимствовали такие выдающиеся экономисты, как Франсуа Кенэ, Джемс Стюарт и Адам Смит. В конце XIX в. он был фактически открыт заново.

Немец Герман Генрих Госсен выпустил в 1854 г. книгу, которая привлекла столь мало внимания, что разочарованный автор через четыре года изъял ее из книжных лавок и уничтожил почти весь тираж. 20 лет спустя на нее случайно наткнулся Джевонс и объявил Госсена, которого давно не было в живых, первооткрывателем “новой политической экономии”. Теперь так называемые законы Госсена, трактующие с субъективно-психологической позиции категорию полезности экономических благ, занимают видное место в любом буржуазном учебнике политической экономии и в книгах по ее истории.

Уильяма Петти не надо было открывать заново. Он был если не знаменит, то хорошо известен уже при жизни. С его идеями был знаком Адам Смит. Мак-Куллох писал в 1845 г., что “сэр Уильям Петти был одной из самых замечательных личностей XVII столетия”. Более того, он прямо называл Петти основателем трудовой теории стоимости и проводил от него прямую линию к Рикардо.

И все-таки Уильям Петти был в полной мере открыт для науки лишь Марксом. Только Маркс, по-новому осветив всю историю политической экономии своим материалистическим и классовым анализом, показал подлинное место, которое занимает в ней гениальный англичанин. Петти — родоначальник буржуазной классической политической экономии, которая перешла к анализу внутренних закономерностей капиталистического способа производства, к поискам закона его движения.

Маркса сильно привлекала эта яркая и своеобразная личность. “Петти чувствует себя основателем новой науки...”, “Его гениальная смелость...”, “Оригинальным юмором проникнуты все сочинения Петти...”, “Само заблуждение Петти гениально...”, “Настоящий шедевр по содержанию и по форме” — эти оценки из разных произведений Маркса дают представление о его отношении к “гениальнейшему и оригинальнейшему исследователю экономисту”.

Еще Мак-Куллох отметил довольно странный факт в судьбе литературного наследия Петти. При всей важности его роли, сочинения Петти никогда не издавались полностью и существовали лишь в старых разрозненных изданиях, ставших к середине XIX в. библиографической редкостью. Мак-Куллох заканчивал свою заметку о Петти скромным пожеланием: “Благородные потомки Петти, к которым перешли как немалая доля его таланта, так и его поместья, не могли бы воздвигнуть лучший монумент его памяти, чем издание полного собрания его трудов”.

Вот где собака зарыта! “Благородные потомки” Петти — графы Шелберны и маркизы Лэнсдауны — отнюдь не горели желанием выставлять на всеобщее обозрение своего предка, который был сыном небогатого ремесленника, приобрел богатство и дворянство не слишком благовидным способом и, по словам одного нового биографа, имел “громкую, но сомнительную репутацию”. Этот же биограф (Эмиль Страусе) отмечает, между прочим, что и в середине XX в. в фамильном архиве Лэнсдаунов оставалось много неизвестных трудов Петти.

Эта сторона дела свыше двух столетий представлялась наследникам Петти более важной, чем научная и историческая ценность его сочинений. Только в самом конце XIX в. было издано первое, пока единственное и отнюдь не полное, собрание экономических работ Петти. Тогда же один из его потомков опубликовал первую биографию Петти. В 20-х годах нынешнего века были изданы некоторые рукописи и переписка.

Теперь стали яснее политические взгляды Петти, его общественная и научная деятельность, связи с крупнейшими учеными эпохи. Стали известны многие детали его жизни. Великие люди не нуждаются в подмалевке их портретов, в замазывании пороков и недостатков. Это в полной мере относится к Уильяму Петти. В истории человеческой культуры он останется не как крупный ирландский землевладелец и ловкий (хотя и далеко не всегда удачливый) придворный, а как смелый мыслитель, открывший новые пути в науке об обществе. Ныне, через 300 лет после выхода в свет главных сочинений Петти, его личность и идеи продолжают привлекать внимание людей. Только за послевоенные годы в СССР, Англии, США, Швейцарии, Японии опубликовано до десятка книг о нем.

Марксисты и современные буржуазные авторы подходят к Петти по-разному. Для нас он прежде всего зачинатель научного направления, которое стало одним из источников марксизма. Буржуазные экономисты, признавая Петти большим ученым и яркой личностью, нередко отказывают ему в роли предшественника Смита, Рикардо и Маркса. Место Петти в науке часто ограничивают лишь созданием основ статистико-экономического метода исследований.

Шумпетер утверждает, что у Петти нет трудовой теории стоимости (и понятия стоимости вообще), нет сколько-нибудь заметной теории заработной платы, а следовательно, не может быть и намека на понимание прибавочной стоимости. Своей репутацией он якобы обязан только “декрету Маркса, которым Петти был объявлен основателем экономической науки”, а также восторгам некоторых буржуазных ученых, которые, как намекает Шумпетер, так сказать, не предполагали, на чью мельницу они льют воду.

В целом ряде работ буржуазных ученых Петти рассматривается только как один из представителей меркантилизма, может быть, один из самых талантливых и передовых, но не более того. В крайнем случае, ему ставится в заслугу помимо открытия статистического метода трактовка частных экономических проблем и вопросов экономической политики: налогообложения, таможенных пошлин. Нельзя сказать, что эта точка зрения абсолютно господствует в современной буржуазной науке. Высказываются и иные взгляды. Роль Петти в экономической науке, его связи со Смитом, Рикардо и Марксом рассматриваются в более правильной исторической перспективе. Однако ведущей является позиция, которую занимает Шумпетер.

От юнги до помещика

Читатели, наверное, помнят, как юный Робинзон Крузо, герой романа Дефо, вопреки воле отца и мольбам матери тайком бежал из дома и ушел в море. Так начались все его приключения. Подобная история, возможно, произошла в семье суконщика Энтони Потти из городка Ромси в Хэмпшире (Южная Англия): его 14-летний сын Уильям отказался заниматься наследственным ремеслом и нанялся в Саутхэмптоне юнгой на какой-то корабль. Выдуманный писателем Робинзон и вполне реальный Уильям Петти принадлежали к одному поколению: Дефо заставил своего героя родиться в 1632 г., Петти родился в 1623 г. Они принадлежали к одному и тому же классу — мелкой городской буржуазии, хотя суровый старик Крузо был, видимо, побогаче скромного суконщика.

Уход в море был в Англии XVII и XVIII вв. обычной формой протеста многих юношей против серой будничной жизни, выражением искони присущей молодости тяги к приключениям и независимости. Жизненный прототип Робинзона — шотландец Александр Селкерк бежал из родного города от давящего произвола и нудности пуританской церкви. Все это не было протестом против буржуазного образа жизни: напротив, тяга к приключениям более или менее сознательно связывалась у этих юношей со стремлением к обогащению и к утверждению своей личности в новом буржуазном мире. Такая черта полностью характерна и для молодого Петти.

Может быть, Петти тоже стал бы капитаном или купцом и даже попал бы на необитаемый остров, если бы через год не сломал себе на корабле ногу. По суровым обычаям того времени он был просто высажен на ближайшем берегу. Это оказалось нормандское побережье на севере Франции. Его выручили прирожденная практичность, способности и удача. В своей автобиографии Петти с бухгалтерской точностью, опять-таки достойной деловитого Робинзона, сообщает, с какой (весьма незначительной) суммой денег он был свезен на берег, как он ее использовал, как увеличил свое “состояние” куплей и выгодной перепродажей разных мелочей. Пришлось купить и костыли, от которых он, впрочем, отделался довольно скоро.

Петти был своего рода вундеркиндом. Несмотря на скромное образование, которое могла ему дать городская школа в Ромси, он настолько знал латынь, что обратился к отцам иезуитам, имевшим свой коллеж в городе Кане, со стихотворным латинским “заявлением” о приеме. То ли бескорыстно изумленные способностями юноши, то ли с расчетом сделать ценное приобретение для католической церкви, иезуиты приняли его в коллеж и взяли на свое содержание. Петти пробыл там около двух лет и в результате, по его собственным словам, “приобрел знание латыни, греческого и французского языков, всей обычной арифметики, практической геометрии и астрономии, важных для искусства навигации...”. Математические способности Петти были замечательны, и он до конца жизни оставался в этой области на уровне достижений тогдашней науки.

В 1640 г. Петти в Лондоне зарабатывает на жизнь черчением морских карт. Потом он три года служит в военном флоте, где его способности к навигационному делу и картографии оказываются весьма полезными. Покидая флот в 1643 г., он имеет наличными 60 фунтов стерлингов — немалую по тем временам сумму.

Эти годы — разгар революции, ожесточенной политической и идейной борьбы, разворачивается гражданская война. В принципе 20-летний Петти — на стороне буржуазной революции и пуританской религии, но никакого желания лично ввязываться в борьбу он не имеет. Его влечет наука. Он уезжает в Голландию и Францию, где изучает в основном медицину. Такая разносторонность не только признак личной талантливости Петти: в XVII в. выделение отдельных наук только начиналось, и ученая универсальность не была редкостью.

Следуют три счастливых года странствий, бурной деятельности, напряженного поглощения знаний. В Амстердаме Петти зарабатывает на жизнь в мастерской ювелира и оптика. В Париже он служит секретарем философа Гоббса, живущего там в эмиграции. К 24 годам Петти имеет за спиной уже 10 лет самостоятельной жизни. Это вполне сложившийся человек, обладающий широкими знаниями, большой энергией, жизнерадостностью и личным обаянием. Правда, его положение в жизни до сих пор не упрочено, но он твердо идет к этому.

Вернувшись в Англию, Петти скоро становится в Оксфорде, где он продолжает изучать медицину, и в Лондоне, с которым его связывает работа ради денег, видным членом группы молодых ученых. Эти люди сначала в шутку называли себя “невидимой коллегией”, потом получили прозвище “знатоков”, а вскоре после Реставрации создали Королевское общество — первую академию наук нового времени. Когда в 1650 г. Петти получил от Оксфордского университета степень доктора физики и стал профессором анатомии и вице-принципалом (нечто вроде проректора) одного из колледжей, “невидимая коллегия” стала собираться в его холостой квартире, которую он снимал в доме аптекаря.

Политические взгляды этих ученых, в том числе и Петти, не были особенно радикальны. Но дух революции, которая в это время привела к провозглашению республики (май 1649 г.), наложил свою печать на всю их деятельность. В науке они боролись против старой схоластики, за внедрение экспериментальных методов. Петти впитал в себя и пронес через всю жизнь этот дух революции и демократизма, который в более поздние годы время от времени самым неподходящим образом пробивался в богатом землевладельце и дворянине, мешая его успеху при дворе.

Петти, очевидно, был хорошим врачом и анатомом. Об этом говорят его успехи в Оксфорде, наличие у молодого профессора медицинских сочинений и последующее высокое назначение. В это время с Петти произошел случай, который впервые сделал его известным сравнительно широкой публике. Он заслуживает внимания и с точки зрения истории медицины, так как речь идет, возможно, о первом опыте “лечения” клинической смерти.

В декабре 1650 г. в Оксфорде, по варварским законами обычаям той эпохи, была повешена некая Энн Грин, бедная крестьянская девушка, соблазненная молодым сквайром и обвиненная в убийстве своего ребенка. (Впоследствии выяснилось, что она была невиновна: ребенок родился недоношенным и умер своей смертью.) После установления факта смерти она была положена в гроб. В этот момент на месте действия появился доктор Петти со своим помощником: цель их состояла в том, чтобы забрать труп для анатомических исследований. К своему изумлению, врачи обнаружили, что в повешенной теплится жизнь. Приняв срочные меры, они “воскресили” ее! Интересно дальнейшее развитие событий. Петти сделал три вещи, которые с разных сторон характеризуют его натуру. Во-первых, он проделал серию наблюдений не только над физическим, но и над психическим состоянием своей необычной пациентки и четко зафиксировал их. Во-вторых, он проявил не только врачебное искусство, но и человечность, добившись от судей прощения Энн и организовав сбор денег в ее пользу. В-третьих, он со свойственной ему деловой хваткой использовал это происшествие для громкой рекламы: через несколько дней по его инициативе в Оксфорде была выпущена сенсационная листовка (газет тогда еще не было!) под интригующим заглавием: “Новости из мира мертвых, или Правдивый и точный рассказ об избавлении от смерти Энн Грин”. Он организовал подобные издания и в Лондоне.

В 1651 г. доктор Петти внезапно оставил свою кафедру и вскоре получил должность врача при главнокомандующем английской армией в Ирландии. В сентябре 1652 г. Петти впервые сошел с корабля на ирландскую землю. Что побудило его так резко изменить течение жизни? Видимо, жизнь оксфордского профессора была слишком спокойной и малоперспективной для молодого энергичного человека с изрядной долей авантюризма в характере.

Петти увидел Ирландию, только что вновь покоренную англичанами после неудачного восстания, опустошенную 10-летней войной, голодом и болезнями. Земля, принадлежавшая ирландским католикам, участникам антианглийского восстания, подлежала конфискации. Этой землей Кромвель намеревался расплатиться с лондонскими богачами, давшими деньги на войну, а также с офицерами и солдатами победоносной армии. Чтобы раздавать землю, надо было произвести замеры и составить планы земельных массивов, общая площадь которых составляла миллионы акров. И надо было сделать это быстро, так как армия волновалась и требовала расплаты. Для середины XVII в. это была задача колоссальной трудности: не было карт, не было инструментов, квалифицированных людей, транспорта. На землемеров нападали крестьяне. За эту-то задачу и взялся Петти, увидев тут редкостную возможность быстрого обогащения и выдвижения. Ему очень пригодились приобретенные в свое время знания по картографии и геодезии. Но понадобилось и другое: энергия, напористость, ловкость. Петти взял у правительства и армейского командования подряд на “обзор земель армии”. Платили ему в основном деньгами, собранными с солдат, которые должны были получить землю. Петти заказал в Лондоне новые инструменты, набрал целую армию землемеров в тысячу человек, составил карты Ирландии, которые употреблялись в судах при разрешении земельных споров вплоть до середины XIX в. И это было сделано немногим более чем за один год. Поистине, все удавалось этому человеку, все ладилось у него!

“Обзор земель армии” оказался для Петти, которому было в это время немного за тридцать, настоящим золотым дном. Приехав в Ирландию скромным медиком, он через несколько лет превратился в одного из самых богатых и влиятельных людей в стране.

Что было законно, а что незаконно в этом головокружительном обогащении? Это вызывало при жизни Петти бурные споры и в известной мере зависит от точки зрения. Само ограбление Ирландии было незаконным. Петти действовал на этой основе, но сам всегда оставался в рамках формальной законности: не грабил, а получал от существующей власти; не воровал, а покупал; сгонял людей с земли не силой оружия, а по решению суда. Едва ли дело обходилось без взяток и подкупов, но ведь это считалось в порядке вещей...

Огромная энергия Петти, его страсть к самоутверждению, авантюризм — все это на некоторое время нашло свое выражение в мании обогащения. Он вкладывал в земельные спекуляции такую же страсть, как в оживление и лечение Энн Грин. Разумеется, здесь это говорится не для оправдания морального облика Петти. Такая цель была бы нелепа. Но разобраться в этой сложной личности интересно с научной и человеческой точки зрения.

Получив, по его собственным данным, 9 тыс. фунтов стерлингов чистой прибыли от выполнения подряда, он использовал эти деньги для скупки земли у офицеров и солдат, которые не могли или не хотели дожидаться своих наделов и занимать их. Кроме того, землей он получил часть причитавшегося ему вознаграждения от правительства. Точно неизвестно, какие еще способы применял ловкий доктор для увеличения своей собственности, но успех превзошел все ожидания. В итоге он оказался собственником нескольких десятков тысяч акров земли в разных концах острова. Позже его владения еще более расширились. Одновременно он стал ближайшим помощником и секретарем лорда-наместника Ирландии Генри Кромвеля, младшего сына протектора.

Сэр Уильям

Два или три года Петти преуспевает, несмотря на интриги врагов и завистников. Но в 1658 г. Оливер Кромвель умирает, положение его сына Генри Кромвеля становится все более шатким. Против своей воли лорд-наместник вынужден создать специальную комиссию для расследования действий доктора. Правда, в комиссию входят многие друзья Петти. К тому же борьбу за свое богатство и доброе имя он ведет с не меньшей энергией, блеском и искусством, чем борьбу за свои идеи. Ему удается оправдаться не только перед комиссией, но и перед парламентом в Лондоне (членом которого он был незадолго до этого избран). Из борьбы он выходит если не с триумфом, то во всяком случае без потерь. В политической сумятице последних месяцев перед Реставрацией 1660 г. дело Петти оказывается в тени, что его вполне устраивает.

Незадолго до Реставрации Генри Кромвель и его наперсник сумели оказать важные услуги видным роялистам, оказавшимся у власти после возвращения Карла II из изгнания. Сыну протектора это позволило с достоинством удалиться в частную жизнь, а Петти открыло доступ ко двору. В 1661 г. сын суконщика был возведен в рыцарское звание и стал именоваться сэр Уильям Петти. Это вершина его успеха в жизни. Он понравился королю Карлу, он посрамил врагов, он богат, независим и влиятелен...

С титулами Петти необходимо разобраться, поскольку у нас об этом пишут по-разному и часто неверно. В Большой Советской Энциклопедии (2-е издание) сообщается, что Петти “получил звание пэра Англии”. Вероятно, источником этих неточных сведений является книга Розенберга, которая до конца 50-х годов была у нас почти единственным серьезным марксистским трудом по истории политической экономии. Из Энциклопедии или из Розенберга эти сведения перешли в ряд книг (см., например, “Историю экономических учений” В. Н. Замятнина).

Пэр Англии — лицо, имеющее право заседать в английской палате лордов. По данным английского статистика времен Петти и одного из первых его последователей — Грегори Кинга, в 1688 г. насчитывалось всего лишь 186 семейств английских пэров. Имелось в то время и имеется до сих пор пять рангов пэрства: по нисходящей это герцоги, маркизы, графы, виконты и бароны. Петти не имел ни одного из этих титулов и не был членом палаты лордов.

Он принадлежал ко второй категории титулованного дворянства, которая, в свою очередь, включает два ранга (баронеты и рыцари) и дает право именоваться сэром. Таких семейств Кинг насчитывал 1400. Следовательно, в многоступенчатой иерархии дворянства Петти имел самый низший титул.

Достоверно известно из документов и из переписки Петти, что королевская власть дважды предлагала ему пэрство. Однако он не без основания расценивал эти предложения как желание отделаться от просьб, которыми он действительно докучал королю и двору: дать ему реальный государственный пост, на котором он мог бы осуществить свои смелые экономические проекты. Очень характерно для личности и стиля Петти объяснение причин его отказа от королевской милости в одном из писем: “Я скорее согласен быть медным фартингом, но имеющим свою внутреннюю ценность, чем латунной полукроной, как бы красиво она ни была отчеканена и позолочена”. При всем его честолюбии и корыстолюбии этот человек был иной раз принципиален до упрямства!

Лишь смерть сэра Уильяма Петти сняла препятствия. Через год его старший сын, Чарлз, был сделан бароном Шелберном. Однако это было ирландское баронство, не дававшее право заседать в палате лордов в Лондоне. Только правнук Петти занял это место и вошел в историю Англии как крупный политический деятель и лидер партии вигов под именем маркиза Лэнсдауна.

Между прочим, в Англии XX в. крупнейших экономистов, оказавших важные услуги правящим классам, стали делать пэрами за их научные труды. Первым таким “аристократом от политической экономии” стал Кейнс. Колумб. Как известно, Колумб не собирался политической открывать Америку, а только искал экономии морской путь в Индию. До конца жизни он не знал, что открыл новый континент.

Петти публиковал памфлеты, преследующие конкретные, порой даже корыстные цели, как все экономисты того времени. Самое большое, что он приписывал себе,— это изобретение политической арифметики (статистики). В этом видели его главную заслугу и современники. В действительности он сделал также нечто иное: своими высказанными как бы между прочим мыслями о стоимости, ренте, заработной плате, разделении труда и деньгах он заложил основы научной политической экономии. Это и есть подлинная “экономическая Америка”, открытая новым Колумбом.

Первое серьезное экономическое сочинение Петти именовалось “Трактат о налогах и сборах” и вышло в 1662 г. Пожалуй, это и важнейшее его сочинение: стремясь показать новому правительству, каким путем можно (несомненно, при его личном участии и даже под его руководством) увеличить налоговые доходы, он также изложил наиболее полно свои экономические взгляды.

К этому времени Петти почти забыл, что он врач. Математикой, механикой, судостроением он занимается лишь в редкие часы досуга или общения с иными из старых ученых-друзей. Зато теперь его изобретательный и гибкий ум все более обращается к экономике и политике. В его мозгу роятся проекты, планы, предложения: налоговая реформа, организация статистической службы, улучшение торговли... Все это находит свое выражение в его “Трактате”. Но не только это. Может быть, “Трактат” Петти — самое важное экономическое сочинение XVII столетия, как книга Адама Смита о богатстве народов оказалась таким сочинением XVIII столетия.

Через 200 лет Карл Маркс писал о “Трактате”: “В рассматриваемом нами произведении Петти по сути дела определяет стоимость товаров сравнительным количеством содержащегося в них труда”. В свою очередь, “от определения стоимости зависит и определение прибавочной стоимости”. О Петти написано много. Но в этих словах Маркса в самой сжатой форме выражена суть научного достижения английского мыслителя.

Интересно проследить за ходом его рассуждений.

С острым чутьем человека новой, буржуазной эпохи он сразу, в сущности, ставит вопрос о прибавочной стоимости: “...мы должны попытаться объяснить таинственную природу как денежной ренты, называемой процентом (usury), так и ренты с земель и домов”. В XVII в. земля еще основной объект приложения человеческого труда. Поэтому для Петти прибавочная стоимость выступает исключительно в форме земельной ренты, в которой скрывается и промышленная прибыль. Процент он далее также выводит из ренты. Торговая прибыль мало интересует Петти, что резко отличает его от толпы современников-меркантилистов. Примечательно и выражение о таинственной природе ренты. Петти чувствует, что он стоит перед большой научной проблемой, что внешность явления здесь отличается от сущности.

Далее идет знаменитое, неизменно цитируемое место. Предположим, что некто (этот некто будет далее не только героем арифметических задачников, но и экономических трактатов!) занимается производством зерна. Часть произведенного им продукта вновь пойдет на семена, часть будет потрачена на удовлетворение собственных потребностей (в том числе путем обмена), а “остаток хлеба составляет естественную и истинную земельную ренту”. Здесь намечено деление продукта, а следовательно, создающего его труда и стоимости на три основные части: 1) часть, представляющую возмещение затраченных средств производства, в данном случае семян; 2) часть, необходимую для поддержания жизни работника и его семьи, и 3) избыток, или чистый доход. Эта последняя часть соответствует введенным Марксом понятиям прибавочного продукта и прибавочной стоимости.

Далее Петти ставит вопрос: “...какому количеству английских денег может равняться по своей стоимости этот хлеб или эта рента? Я отвечаю: такому количеству денег, которое в течение одинакового времени приобретает за вычетом своих издержек производства кто-нибудь другой, если он всецело отдается производству денег, т. е. предположим, что кто-нибудь другой отправляется в страну серебра, добывая там этот металл, очищает его, доставляет его на место производства хлеба первым, чеканит тут из этого серебра монету и т. д. Предположим далее, что этот индивидуум в течение того времени, которое он посвящает добыванию серебра, .приобретает также средства, нужные для своего пропитания, одежды и т. д. Тогда серебро одного должно быть равно по своей стоимости хлебу другого; если первого имеется, например, 20 унций, а последнего 20 бушелей, то унция серебра будет представлять собой цену бушеля хлеба”.

В последнее время в экономику прочно вошло понятие модели, распространяется метод экономического моделирования. Модель — это мыслимая картина экономических связей, содержащая некие исходные условия и предположения. Может быть, описанная Петти ситуация — одна из первых экономических моделей в истории науки.

Очевидно, что приравнивание по стоимости частей зерна и серебра, представляющих собой прибавочный продукт, равносильно приравниванию всего валового продукта. Ведь эти последние 20 бушелей зерна ничем не отличаются от остальных, скажем, 30 бушелей, которые возмещают семена и составляют пропитание земледельца. Это же относится и к 20 унциям серебра, о которых выше идет речь. В другом месте Петти выражает идею трудовой стоимости в чистом виде: “Если кто-нибудь может добыть из перуанской почвы и доставить в Лондон одну унцию серебра в то же самое время, в течение которого он в состоянии произвести один бушель хлеба, то первая представляет собою естественную цену другого...”.

Итак, Петти, по существу, формулирует закон стоимости. Он понимает, что этот закон действует крайне сложным образом, лишь как общая тенденция. Это выражается в следующих поистине удивительных фразах: “Я утверждаю, что именно в этом состоит основа сравнения и сопоставления стоимостей. Но я признаю, что развивающаяся на этой основе надстройка (superstructure) очень разнообразна и сложна”.

Между меновой стоимостью, величина которой определяется затратами труда, и реальной рыночной ценой — множество посредствующих звеньев, которые безмерно усложняют процесс ценообразования. С этим, кстати сказать, постоянно сталкиваемся и мы, стремясь использовать закон стоимости для конкретных целей ценообразования. Более того, с необычайной прозорливостью Петти называет некоторые ценообразующие факторы, с которыми приходится считаться современным экономистам и плановикам: влияние товаров-заменителей, товаров-новинок, мод, подражания, традиций потребления.

Петти делает первые шаги на пути анализа самого труда, создающего стоимость. Ведь каждый конкретный вид труда создает только конкретное благо, потребительную стоимость: труд земледельца — зерно, труд ткача — полотно и т. д. Но как уже говорилось, в любом виде труда есть что-то общее, делающее все виды труда сравнимыми, а эти блага — товарами, меновыми стоимостями: затрата рабочего времени, как такового, затрата производительной энергии работника вообще.

Петти был в истории экономической науки первым, кто стал прокладывать путь к идее абстрактного труда, которая легла в основу марксовой теории стоимости.

Было бы странно искать у зачинателя и первооткрывателя какую-то стройную и законченную экономическую теорию. Опутанный меркантилистскими представлениями, он еще не может отделаться от иллюзии, что труд в добыче драгоценных металлов — это все же какой-то особенный труд, наиболее непосредственно создающий стоимость. Петти не может отделить меновую стоимость, которая наиболее наглядно воплощается в этих металлах, от самой субстанции стоимости — затрат всеобщего человеческого абстрактного труда. У него нет сколько-нибудь ясного понятия о том, что величина стоимости определяется затратами общественно необходимого труда, типичными и средними для данного уровня развития хозяйства. Затраты труда, превышающие общественно необходимые, пропадают даром, не создают стоимость. Многое с точки зрения последующего развития науки можно признать у Петти слабым и прямо ошибочным. Но разве это главное? Главное в том, что Петти твердо стоит на избранной им позиции — трудовой теории стоимости — и успешно применяет ее ко многим конкретным проблемам.

Мы уже видели, как он понимал природу прибавочного продукта. Но там речь шла о простом товаропроизводителе, который сам присваивает произведенный им же прибавочный продукт. Петти не мог не видеть, что в его время значительная часть производства велась уже на капиталистических началах, с применением наемного труда.

Он должен был прийти к мысли, что прибавочный продукт производится не только и не столько для себя, сколько для владельцев земли и капитала. О том, что он пришел к этой мысли, свидетельствуют его соображения о заработной плате. Заработная плата работника определяется и должна определяться, по его мнению, только необходимым минимумом средств существования. Он должен получать не более, чем необходимо, “чтобы жить, трудиться и размножаться”. Петти понимает в то же время, что стоимость, создаваемая трудом этого работника,— это совершенно иная величина, и, как правило, значительно большая. Эта разница и является источником прибавочной стоимости, которая у него выступает в виде ренты.

Хотя и в неразвитой форме, Петти выразил основное научное положение классической политической экономии: в цене товара, определяемой в конечном счете затратами труда, заработная плата и прибавочная стоимость (рента, прибыль, процент) находятся в обратной зависимости. Повышение заработной платы при одном и том же уровне производства может происходить лишь за счет прибавочной стоимости, и наоборот. Отсюда один шаг до признания принципиальной противоположности классовых интересов рабочих, с одной стороны, и землевладельцев и капиталистов — с другой. Таков последний вывод, который сделает классическая политическая экономия в лице Рикардо. Петти ближе всего подходит к такому взгляду, пожалуй, не в “Трактате”, а в написанной в 70-х годах знаменитой “Политической арифметике”, хотя и там мысль эта имеется лишь в зародыше.

Но в целом увлечение политической арифметикой как-то помешало Петти углубить свою экономическую теорию, понимание коренных закономерностей капиталистической экономики. Многие гениальные догадки “Трактата” остались неразвитыми. Цифры теперь увлекали его, они казались ключом ко всему. Еще в “Трактате” есть характерная фраза: “Первое, что необходимо сделать,— это подсчитать...” Она становится девизом Петти, каким-то заклинанием: надо подсчитать, и все станет ясно. Создатели статистики страдали несколько наивной верой в ее силу.

Конечно, содержание главных экономических сочинений Петти не исчерпывается сказанным. Оно гораздо богаче. Сумма его идей — это мировоззрение прогрессивной буржуазии. Петти впервые исследует само капиталистическое производство и расценивает экономические явления с точки зрения производства. В этом его решительное преимущество перед меркантилистами. Отсюда его критическое отношение к непроизводительным слоям населения, из которых он особо выделяет священников, адвокатов, чиновников. Он полагает, что можно было бы значительно уменьшить число купцов и лавочников, которые тоже “не доставляют никакого продукта”. Эта традиция критического отношения к непроизводительным группам населения войдет в плоть и кровь классической политической экономии.

Стиль — это человек, как гласит старое французское изречение. Литературный стиль Петти необычайно свеж и оригинален, даже симпатичен. И не потому, что он владел какими-то литературными красотами и тонкостями. Наоборот, Петти лаконичен, прям и строг. Смелые мысли он выражает в смелой, безоговорочной форме. Он всегда говорит только главное и простыми словами. Самая объемистая его работа не занимает в русском переводе и 80 книжных страниц.

Устав Королевского общества, одним из членов-учредителей которого был Петти, требовал, чтобы “во всех отчетах об опытах... излагалась только суть дела, без всяких предисловий, оправданий или риторических украшений”. Это великолепное правило Петти считал применимым не только к естественным, но и к общественным наукам и стремился следовать ему. Многие его работы и напоминают “отчеты об опытах”. Правило это не мешало бы, впрочем, знать и руководствоваться им также современным экономистам и представителям других общественных наук.

Простота не мешает видеть за строчками сочинений Петти его яркую личность, неуемный темперамент, политическую страстность. Этот богатый помещик, с его огромным напудренным париком и в роскошном шелковом кафтане (таков сэр Уильям на одном из поздних портретов), во многом оставался грубоватым простолюдином и слегка склонным к цинизму медиком. При всем своем богатстве и титулах, Петти всегда неустанно работал — не только умственно, но даже физически. Его страстью было кораблестроение, и он без конца проектировал и строил необычные суда. В чертах его личности отчасти заключается объяснение его антипатий: он нутром ненавидел бездельников и паразитов. К самой королевской власти Петти относился строго. Заискивая перед двором, оп в то же время писал вещи, которые никак не могли понравиться королю и правительству: короли склонны к агрессивным войнам, и самый лучший способ удержать их от этого — не давать им денег для ведения войн.

Политическая арифметика

Английскому королю Карлу II больше всего в жизни хотелось превзойти в чем-то его августейшего родственника — французского короля Людовика XIV. Он устраивал балы и фейерверки с оглядкой на Версаль. Но денег у него было гораздо меньше, чем у французского властелина. Он дал герцогский титул нескольким своим внебрачным сыновьям. Но Людовик делал своих бастардов маршалами Франции, а подобное было недоступно Стюарту: его абсолютная монархия не была такой уж абсолютной.

Оставалась наука. Вскоре после Реставрации по его воле и под покровительством всей королевской семьи было создано Королевское общество (английская академия наук), которым Карл мог гордиться с полным основанием. Такого у Людовика не было! Король сам делал химические опыты и занимался морским делом. Это было в духе времени. Это было одной из забав “веселого монарха”, как, впрочем, и все Королевское общество.

Самым интересным и остроумным человеком в нем был сэр Уильям Петти. В узком кругу король и высшие аристократы были вольнодумны, а лучше Петти никто не умел поиздеваться над святошами всех вероисповеданий. Однажды лорд-наместник Ирландии герцог Ормонд в веселой и, вероятно, не совсем трезвой компании попросил сэра Уильяма показать свое искусство. Забравшись на два поставленных рядом стула, Петти стал под общий хохот пародировать проповедников разных церквей и сект. Увлекшись, он начал, якобы устами священников, резко ругать, как пишет очевидец, “некоторых государей и губернаторов” за плохое управление, лицеприятие и корысть. Хохот стих. Герцог не знал, как утихомирить вызванного им самим духа.

И король и ирландские наместники любили слушать Петти лишь до тех пор, пока он не начинал говорить о политике и торговле. А он не мог не говорить об этом! Для него все другие разговоры были лишь поводом, чтобы изложить очередной экономический проект. Один его проект был смелее и радикальнее другого. Это казалось опасным, докучным, лишним. Другой ирландский наместник, лорд Эссекс, говорил, что сэр Уильям — “самый раздражающий человек в трех королевствах” (т. е. в Англии, Шотландии и Ирландии). Герцог Ормонд в глаза сказал ему однажды, что некоторые считают его “фокусником, человеком, набитым бредовыми и вздорными идеями, а также фанатиком”.

Ему было нелегко жить! Природный оптимизм иногда сменялся желчной меланхолией, иногда бессильной яростью.

Почему проекты Петти почти всегда оказывались не ко двору? Некоторые из них были, при всей их гениальной смелости, просто утопичны. Но многие из них были вполне разумны с точки зрения своей эпохи. Суть, однако, заключалась в том, что все они были сознательно и смело направлены на развитие капиталистического хозяйства в Англии и Ирландии, на более решительную ломку феодальных отношений. А монархия Карла II и его брата Иакова II, наоборот, цеплялась за эти пережитки, в крайнем случае шла под давлением буржуазии на половинчатые меры. Потому-то она и пала через год после смерти Петти.

Петти всегда смотрел на богатство и процветание Англии через призму сравнения с соседними странами. Своего рода эталоном для него была Голландия. И он многократно возвращался в своих сочинениях к сложной проблеме: в чем причины ее успешного развития? Но с годами он все более убеждался, что позициям Англии непосредственно угрожает уже не Голландия, а более крупная и агрессивная держава — Франция. Его экономические идеи приобретают все более явный антифранцузский политический характер.

К 1676 г. Петти заканчивает работу над своим вторым главным экономическим сочинением — “Политической арифметикой”, но публиковать его не решается. Союз с Францией — основа внешней политики Карла II. Английский король получает тайную денежную субсидию от Людовика XIV: парламент прижимист, налоги не достаются королю, вот и приходится изворачиваться. Сэр Уильям не трус, но рисковать милостью двора у него нет охоты.

“Политическая арифметика” распространяется в списках. В 1683 г. кто-то публикует сочинение Петти анонимно, без его ведома и под другим заглавием. Только после “славной революции” 1688—1689 гг. и связанного с ней резкого изменения политики Англии сын Петти (лорд Шелберн) издает .“Политическую арифметику” полностью и под именем автора. В предисловии он пишет, что издание книги его покойного отца было ранее невозможно, так как “доктрины этого сочинения задевали Францию”.

Как противник Франции, Петти, конечно, достойный и дальновидный представитель английской буржуазии. Все последующее столетие, вплоть до начала XIX в., Англия будет упорно бороться с Францией и в этой борьбе укрепится как первая промышленная держава мира. Но в “Политической арифметике” важнее всего методы, которыми Петти доказывает свои положения. Это первая в истории экономической науки работа, основанная на статистико-экономическом методе исследования.

Можно ли представить себе современное государство без статистики? Очевидно, нельзя. Можно ли представить себе современное экономическое исследование без статистики? Можно, но трудно. Если автор даже оперирует “чистой теорией”, в литературной или математической форме, и не приводит никаких статистических данных, он все равно неизбежно исходит из того, что они в принципе существуют и более или менее известны читателю.

Не так обстояло дело в XVII в. Статистики просто не было (как не было, разумеется, и этого слова: оно появилось лишь в конце XVIII в.). Было очень мало известно о численности, размещении, возрастном и профессиональном составе населения. Еще меньше было известно об основных экономических показателях: производстве и потреблении основных товаров, доходах населения, распределении богатства. Только о налогах и внешней торговле были кое-какие данные.

Большой заслугой Петти было уже то, что он первым поставил вопрос о необходимости создания государственной статистической службы и наметил некоторые основные линии сбора данных. Многократно возвращаясь в своих сочинениях к созданию статистической службы, он неизменно, как бы между прочим, отводил себе место ее руководителя. Этот придуманный им пост он называл по-разному, более или менее пышно, в зависимости от настроения и оценки своих шансов. К тому же он надеялся не только учитывать, но в какой-то мере и “планировать”. Например, он делал удивительные для своего времени расчеты “баланса рабочей силы”: сколько надо в стране врачей и адвокатов (других специалистов с высшим образованием в XVII в., по существу, не было) и сколько студентов надо, следовательно, принимать каждый год в университеты.

Петти не только неустанно проповедовал необходимость статистики, но и блестяще использовал для доказательства своих экономических положений те немногие и не очень надежные статистические данные, какими он располагал. Петти ставил перед собой конкретную задачу — доказать на основе объективных цифровых данных, что Англия не беднее и не слабее Франции. Отсюда вытекала более широкая задача — дать в количественной форме оценку экономического состояния Англии его времени.

В предисловии к своей работе он пишет о методе политической арифметики: “Способ, каким я взялся сделать это, однако, не обычный, ибо, вместо того чтобы употреблять слова только в сравнительной и превосходной степени и прибегать к умозрительным аргументам, я вступил на путь выражения своих мнений на языке чисел, весов и мер (я уже давно стремился пойти по этому пути, чтобы показать пример политической арифметики), употребляя только аргументы, идущие от чувственного опыта, и рассматривая только причины, имеющие видимые основания в природе. Те же, которые зависят от непостоянства умов, мнений, желаний и страстей отдельных людей, я оставляю другим”.

Один из виднейших последователей Петти — Чарлз Давенант давал такое простое определение: “Под политической арифметикой мы подразумеваем искусство рассуждать о делах, относящихся к управлению государством, посредством цифр...” Далее он отмечает, что само это искусство является весьма древним. Но Петти “впервые дал ему имя и ввел его в рамки правил и методов”.

Политическая арифметика Петти была прообразом статистики, а его метод предвосхищал целый ряд важных направлений в экономической науке. Он прозорливо писал о важности исчисления национального дохода и национального богатства страны — показателей, которые играют в современной статистике и экономике огромную роль. Он впервые произвел подсчеты национального богатства Англии. Демократизм и незаурядная смелость Петти видны, когда он пишет, что “необходимо весьма тщательно различать между богатством страны и богатством абсолютного монарха, который берет у народа там, тогда и в такой пропорции, в какой это ему заблагорассудится”. Он имел при этом в виду Людовика XIV, но и Карл II мог бы увидеть в этой фразе строгое предостережение.

Исчисление национального богатства у Петти может в одной части показаться странным с точки зрения обычных принципов современной статистики: он считал важнейшей составной частью этого богатства само население страны и давал ему определенную денежную оценку. Стоимость населения Англии его эпохи он оценивал в 417 млн. фунтов стерлингов, а все вещественное богатство — в 250 млн. Но это не только парадоксальная идея. Речь идет о своеобразной теории, которая была оригинальной и прогрессивной для своего времени. Петти в принципе считал, что трудящееся население — главное богатство страны, и был в этом совершенно прав.

Маркс записывает, изучая Петти: “У нашего приятеля Петти “теория народонаселения” совершенно другая, чем у Мальтуса... Население — богатство...”).Оптимистическая и прогрессивная точка зрения на рост народонаселения характерна для ранних представителей классической политической экономии. Мальтус в начале XIX в. заложил основы одного из апологетических направлений в буржуазной политической экономии, заявив, что главная причина бедноты трудовых классов является естественной и состоит в слишком быстром размножении (подробнее об этом см. гл. 13).

Уильяму Петти принадлежат также первые подсчеты национального дохода Англии. Тем самым он заложил основы статистических методов оценки и анализа экономики страны как единого целого, объединяющего массу экономических единиц. Из этих начинаний выросла современная система национальных счетов, позволяющая в наиболее удобной и обобщенной форме судить с известной степенью точности о том, каков объем производства в данной стране, как произведенная продукция распределяется на потребление, накопление и экспорт, каковы доходы основных классов и групп в обществе и т. д.

Правда, подсчеты самого Петти страдали существенными недостатками. Он исчислял национальный доход как сумму потребительских расходов населения, иначе говоря, считал, что накопляемой долей дохода, идущей на капиталовложения в здания, оборудование, улучшение земли и т. д., можно пренебречь. Однако это допущение для XVII в. было достаточно реалистичным, поскольку норма накопления была весьма низка и материальное богатство страны возрастало медленно. Кроме того, неточность Петти была вскоре исправлена его последователями в политической арифметике, особенно Кингом, который осуществил в конце столетия поразительные по своей полноте и основательности расчеты национального дохода Англии. Эта работа была бы невозможна, если бы Петти ранее не заложил основы статистико-экономического метода и не дал образцы его применения.

Петти всю жизнь интересовался статистикой населения и проблемами его роста, размещения, занятости и т. д. Его сочинения, написанные в последние годы жизни, в основном посвящены этим вопросам. Вместе со своим другом Джоном Граунтом он делит честь быть основателем демографической статистики. Из скромных трудов этих пионеров вырос весь мощный современный инструментарий демографической статистики с регулярными переписями населения, тонкими выборочными обследованиями и электронно-счетной техникой.

Эпоха и человек

Меркантилисты не видели в экономических процессах объективной закономерности. Они полагали, что государство может по своей воле управлять экономическими процессами. Им было свойственно то, что мы теперь называем волюнтаризмом в экономике.

Петти одним из первых выразил идею о наличии в экономике объективных, познаваемых закономерностей, которые он сравнивал с законами природы и потому называл естественными законами. Это был большой шаг вперед в развитии политической экономии: она получала научную базу.

Сама идея экономического закона могла возникнуть лишь тогда, когда основные экономические процессы — производство, распределение, обмен и обращение — приняли регулярный, массовый вид, когда отношения людей приобрели преимущественно товарно-денежный характер. Купля и продажа товаров, наем рабочей силы, аренда земли, денежное обращение,— лишь при более или менее полном развитии таких отношений люди могли подойти к мысли, что во всем этом есть какой-то стихийный порядок.

Меркантилисты занимались по преимуществу одной сферой экономической деятельности — внешней торговлей. Но элементы не подлежащего оценке риска, спекуляции, неэквивалентного обмена, внеэкономического обогащения (или, наоборот, потерь) вследствие грабежа или пиратства были слишком велики в этой сфере, чтобы из ее описания и зачаточного анализа можно было вывести надежные закономерности.

Напротив, Петти менее всего занимается внешней торговлей. Его интересуют повторяющиеся, закономерные процессы. Он ставит вопрос о законах, которые естественным образом определяют заработную плату, ренту и даже, скажем, налоговое обложение.

К концу XVII в. Англия уже становится самой развитой буржуазной страной. Это была в основном мануфактурная стадия капиталистического производства, когда его рост достигается еще не столько путем внедрения машин и новых методов, сколько путем расширения капиталистического разделения труда на базе старой техники: рабочий, который специализируется на какой-либо одной операции, достигает в ней большого искусства, в результате чего повышается производительность труда. Прославление разделения труда начинается в политической экономии с отдельных замечаний Петти, показывающего его эффективность на примере изготовления часов, и завершается Адамом Смитом, который кладет его в основу своей системы.

Во времена Петти и в промышленности и в сельском хозяйстве (что особенно отличало Англию) производство уже в значительной мере велось на капиталистических началах. Подчинение ремесла и мелкого земледелия капиталу проходило медленно и по-разному в отдельных отраслях и местностях. Еще существовали огромные массивы докапиталистических форм производства. Но тенденция развития выявилась, и Петти одним из первых отметил это.

Наряду с шерстяной промышленностью, которая оставалась основой английской экономики и торговли, росли такие отрасли, как добыча каменного угля и выплавка чугуна и стали. В 80-х годах XVII в. в среднем за год добывалось уже около 3 млн. тонн угля против 200 тыс. тонн в середине XVI в. (Но уголь еще использовался почти целиком как топливо: процесс коксования не был открыт, металл плавили на древесном угле, истребляя леса.) Эти отрасли с самого начала развивались как капиталистические.

Менялась и деревня. Класс мелких земельных собственников, которые вели натуральное и мелкотоварное хозяйство, постепенно исчезал. Как их участки, так и общинные земли все более сосредоточивались в руках крупных лендлордов, сдававших землю в аренду фермерам. Наиболее состоятельные из этих фермеров уже вели капиталистическое хозяйство, используя наемную рабочую силу.

Напомним, что сам Петти был крупным землевладельцем. Однако в своих сочинениях он, за редкими исключениями, вовсе не выражал интересы земельной аристократии.

Ленин сказал о Льве Толстом, что до этого графа настоящего мужика в литературе-то и не было. Перефразируя, можно сказать, что в политической экономии не было настоящего буржуа до этого лендлорда. Петти, ясно понимал, что рост “богатства нации” возможен лишь путем развития капитализма. В какой-то мере он осуществлял эти идеи в своих поместьях. Сдавая землю в аренду, он добивался, чтобы фермеры улучшали землю и способы ее обработки. На своей земле он организовал колонию английских переселенцев-ремесленников.

Петти как человек — само кричащее противоречие. Большой мыслитель выступает перед беспристрастным биографом то как легкомысленный авантюрист, то как ненасытный корыстолюбец и упрямый сутяга, то как ловкий царедворец, то как несколько наивный хвастун. Неуемная жажда жизни была, пожалуй, его самой характерной чертой. А формы она принимала такие, какие диктовали общественные условия. В известном смысле богатство и почести представляли для него не самоцель, а какой-то спортивный интерес. Он, видимо, испытывал внутреннее удовлетворение, проявляя таким закономерным для своей эпохи и условий образом энергию, ловкость, практическую сметку. На его образ жизни и мыслей мало повлияли богатство и титул.

Джон Эвелин, лондонский знакомый Петти, описывает в своем дневнике за 1675 г. роскошный ужин в доме Петти на Пикадилли и рассказывает: “Когда я, бывая в его великолепном дворце, вспоминаю, что знавал его в неважных обстоятельствах, он сам удивляется, как с ним все это случилось. Он не очень-то ценит и любит шикарную мебель и все эти теперешние безделушки, но его элегантная леди не может выносить ничего посредственного и такого, что не было бы замечательным по качеству. Сам же он относится ко всему этому весьма безразлично и по-философски. “А что здесь делать? — случается ему говорить.— Я с таким же удовольствием могу поваляться и на соломе”. И действительно, он довольно небрежен в отношении своей собственной особы”.

Всю жизнь у него были враги — явные и тайные. Среди них были завистники, политические противники и люди, ненавидевшие его за едкие, безжалостные насмешки, на которые он был мастер. Одни пускали против него в ход физическую силу, другие плели интриги. Однажды на улице в Дублине он подвергся нападению некоего полковника в сопровождении двух “помощников”. Сэр Уильям обратил их в бегство, хотя сам едва не лишился левого глаза от удара острием трости полковника. Удар пришелся в чувствительное место,— Петти с детства страдал плохим зрением, и с ним на этой почве случались забавные, а порой и неприятные происшествия, над которыми он сам смеялся. Будучи однажды вызван на дуэль, Петти сказал присланному противником секунданту, что он хочет использовать свое право выбора оружия и требует, чтобы поединок проходил в темноте на плотницких топорах: он, мол, “сильно подслеповат”, и только таким образом можно уравнять шансы. Дуэль не состоялась.

Больше огорчений доставляли враги, строившие ему козни при дворе, у ирландских наместников, в судах. В письмах Петти к друзьям в последние 20 лет жизни много горьких жалоб и желчного разочарования. Иногда он становится мелочен, бранится и жалуется по пустякам. Но природный оптимизм и юмор превозмогают все. Он снова строит планы, снова представляет доклады и... снова терпит неудачи.

Жизнь его с I860 г. проходит то в Ирландии, то в Лондоне. На острове его держат поместья, дела, тяжбы. В Лондон тянут друзья, паука, двор. Лишь в 1685 г. он окончательно переселяется в Лондон с семьей и со всем движимым имуществом, в котором главное — 53 ящика бумаг. В том же году умирает Карл II и на престол вступает Иаков П. Новый король как будто расположен к Петти и благосклонно принимает его проекты, над которыми старик работает с новым приливом сил. Но и это скоро оказывается иллюзией.

Летом 1687 г. у Петти стала сильно болеть нога. Дело кончилось гангреной, от которой он и умер в декабре того же года. Похоронили его в родном городе Ромси.

Замечательны последние письма Петти к его ближайшему другу Саутвеллу. Они писались за два-три месяца до смерти. Это его символ веры, уже не омраченный корыстолюбием, мелкими делами, личными интересами. Он отвечает Саутвеллу, мягко упрекающему его в том, что, вместо устройства дел семейства, он занимается далекими от жизни вещами (полуслепой и мучимый недугом Петти слушал чтение только что вышедшей знаменитой книги Ньютона “Математические начала натуральной философии”).

Но и здесь сэр Уильям остается самим собой. Он, мол, дал бы 200 фунтов, чтобы Чарлз (его старший сын) мог понять книгу. О своих детях, которых он любил и воспитанием которых много занимался, Петти пишет: “Не стану я потеть над тем, чтобы увеличить приданое дочери, и не стану обхаживать трутней. Я хочу, чтобы мой сын удовлетворился приданым той жены, которую он полюбит”. И далее о смысле своей жизни: “Ты спрашиваешь меня, для чего я упрямо продолжаю заниматься этими бесплодными трудами. Я отвечу, что эти труды радостны и что величайшим и_блаженнейшим является труд мышления”.

Сэр Уильям Петти имел у современников троякую репутацию: во-первых, блестящего ученого, писателя, эрудита; во-вторых, неукротимого прожектера и фантазера; в-третьих, ловкого махинатора, человека жадного и не слишком разборчивого в средствах. Эта третья репутация преследовала Петти, начиная с его “подвигов” при дележе ирландских земель и до самой смерти. И она имела под собой основания.

Посмотрим на вторую половину жизни Петти как на биографию собственника и дельца. Перелом в его жизни наступает в 1656 — 1657 гг., когда он из интеллигента-разночинца превращается сначала в спекулянта и авантюриста, а затем в богатого помещика. Эта перемена неприятно поразила его лондонских и оксфордских ученых друзей. Петти волнуется и страдает от этого, он пишет Бойлю, мнением которого особенно дорожит, заклиная его не делать поспешных выводов, дать ему возможность лично объяснить ход событий. Время отчасти стирает возникшее отчуждение, но следы его остаются.

Сразу после Реставрации Петти приходится вступить в жестокую борьбу за свои поместья: на них претендуют бывшие владельцы, из которых иные пользуются поддержкой нового правительства. Он бросается в эту борьбу со всей энергией и страстью, вкладывает в нее огромные душевные силы и время. Ему удается в основном сохранить свои разбросанные по всему острову земли, он торжествует. Но бесконечные земельные тяжбы преследуют его. Имея многие десятки тысяч акров земли, он зубами цепляется за каждый клочок, ссорится, судится, жалуется. По его собственным словам, он одно время имел на руках сразу 30 тяжб.

Но и этого ему мало! Вопреки своим принципам, вопреки увещеваниям друзей он бросается в новую авантюру: вступает в компанию налоговых откупщиков — богатых финансистов, откупавших у правительства право взимать налоги и грабивших страну. Петти в своих сочинениях резко выступает против системы налоговых откупов, душивших предпринимательство и производство, а своих компаньонов он почти открыто называет жуликами и кровососами. И все-таки вносит аванс! Скоро он ссорится с “кровососами”, но не может получить обратно свои деньги. Теперь он вовлечен еще в одну тяжбу — самую жестокую и бессмысленную. Петти запутывается в ней, как в сетях, приходит в ярость, вызывает у друзей сожаление, у врагов — злорадство. В 1677 г. он даже попадает на короткое время в тюрьму “за неуважение к суду”. Эти скандалы губят последние шансы Петти на политическую карьеру, к которой он постоянно стремится. Ему отказывают в должностях, которых он добивается, чтобы осуществлять свои проекты.

Собственник стал рабом собственности. Петти сам сравнивал себя в одном из писем с рабом, который прикован к скамье галеры и изнемогает, гребя против ветра. Это трагедия талантливого человека, энергия и силы которого растрачиваются в волчьем мире денег, рент, откупов: буржуазная трагедия.

Современники ощущали трагедию, но воспринимали ее, конечно, иначе, чем мы. Их изумлял разрыв между феноменальными способностями Петти и его незначительными успехами на политическом и государственном поприще. Эвелин писал, что трудно представить себе человека, лучше понимающего государственные дела. Он продолжал: “Во всем мире не найдется человека, столь же способного управлять промышленностью и ростом торговли... Если бы я был государем, я бы сделал его по меньшей мере своим вторым советником”.

Между тем Петти не добился большего, чем пост ничего не решавшего чиновника в морском министерстве...

Сам Петти далеко не всегда был слеп к убожеству своих повседневных дел, истощавших его мысль и энергию. Порой он сардонически смеялся над собой. Но выйти из порочного круга не мог. Предельный лаконизм сочинений Петти — их достоинство и выражение его характера. Но вместе с тем это — следствие его занятости другими делами.

В 1682 г. Петти написал по конкретному поводу споров о перечеканке английской монеты небольшую работу под названием “Разное о деньгах” (или “Кое-что о деньгах”). Она написана в форме 32 вопросов и кратких ответов. Это “кое-что” как бы стальной каркас научной теории денег, несущая конструкция, которую оставалось заполнять другими материалами — уточнениями, деталями, иллюстрациями, ставить перегородки между разделами и проблемами.

Маркс говорит о скромной записке, адресованной лорду Галифаксу и не увидевшей света при жизни автора, что эта работа является “до конца отделанной, как бы вылитой из одного куска... Последние следы меркантилистских воззрений, встречающихся в других сочинениях Петти, здесь совершенно исчезли. Эта небольшая работа — настоящий шедевр по содержанию и по форме...”.

Стоя на позициях трудовой теории стоимости, Петти трактует деньги как особый товар, выполняющий функции всеобщего эквивалента. Стоимость его, как и всех товаров, создается трудом, а меновая стоимость количественно определяется размерами трудовых затрат в добыче драгоценных металлов. Количество необходимых для обращения денег определяется размерами торгово-платежного оборота, т. е. в конечном счете количеством реализуемых товаров, их ценами и частотой обращения денежных единиц в разных сделках (скоростью обращения). Полноценные деньги могут быть в известных пределах заменены бумажными деньгами, выпускаемыми банком.

Теория денег и кредита в течение последующих двух столетий во многом развивалась в рамках идей, высказанных здесь (и в некоторых других сочинениях) Уильямом Петти, или в полемике с этими идеями.

Однако вместе с тем это скромное сочинение, где многие мысли лишь конспективны и эскизны, показывает, какие возможности теоретического мышления были заключены в этом человеке. Он сделал лишь какую-то часть того, что мог бы сделать. И хотя подобную вещь можно, вероятно, сказать о любом человеке, в отношении Петти это особенно применимо и особенно важно.

Уильям Петти “Трактат о налогах и сборах”