5rik.ru

Богатство народов

В предыдущей главе мы несколько забежали вперед: между возвращением Смита из Франции и выходом в свет “Богатства народов” прошло 10 лет. Полгода Смит провел в Лондоне, выполняя обязанности своего рода неофициального эксперта при министре финансов. Весной 1767 г. он уединился в Керколди и прожил там почти безвыездно шесть лет, которые целиком посвятил работе над книгой. В одном из писем он жалуется, что однообразие жизни и чрезмерная концентрация сил и внимания на одном предмете подрывают его здоровье. Уезжая в 1773 г. в Лондон, Смит чувствовал себя настолько плохо, что на случай смерти счел нужным формально передать Юму права на свое литературное наследство.

Смит думал, что едет с готовой рукописью. На самом деле ему понадобилось еще около трех лет, чтобы закончить работу. “Богатство народов” отделено от первых экономических опытов Смита в эдинбургских лекциях четвертью века. Поистине, это было дело всей его жизни.

Смит имел в Керколди некоторые готовые наброски будущего сочинения, а в голове — многие идеи, которые предстояло развить. Но кроме того, он привез из Франции и Лондона несколько ящиков книг и продолжал заказывать книги, живя в Керколди. По его просьбе Тюрго, в это время ставший министром, прислал ему, например, составленный французскими авторами справочник о налоговых системах европейских государств. Он продолжал много читать, особенно французских авторов, изучал весьма скудные в то время статистические отчеты, штудировал законы и практику регулирования внешней торговли.

Смиту всю жизнь было трудно писать собственной рукой. Это одна из причин немногочисленности и лаконизма его писем. Текст “Богатства народов”, как и других своих сочинений, Смит диктовал секретарю-писцу. Потом он правил и обрабатывал рукопись и отдавал ее переписывать набело.

Смит обладал удивительной способностью быть незаметным человеком. Бытописатели эпохи, оставившие подробные характеристики давно забытых и не играющих ныне никакой роли личностей, чаще всего молчат о нем или говорят что-нибудь между прочим. Немногим, что известно о жизни Смита в эти годы, мы обязаны Джемсу Босуэлу, этому королю биографов, автору знаменитой “Жизни Сэмюэла Джонсона”. Босуэл боготворил Джонсона и недолюбливал Смита. Тем не менее один его отзыв хорошо рисует характер Смита: “Смит был человек необычайного трудолюбия, а его голова всегда была заполнена массой всевозможных проблем”. В дневниковой записи от 2 апреля 1775 г. Босуэл рассказывает, что он утром посетил Смита в снимаемой им квартире на Саффолк-стрит и застал его за работой: он диктовал секретарю. Смит сказал ему, что заканчивает свою работу и что он решил “сделать книгу полной”, сняв в ней ссылки на другие сочинения. Босуэлу это послужило поводом для шутливого разговора с одним из друзей, но в действительности здесь заключается важная проблема.

Карл Маркс писал: “Свое мудрое шотландское изречение: “если вы приобрели немногое, то зачастую легко будет приобрести многое, но трудность состоит в том, чтобы приобрести немногое”, Адам Смит применил и к духовному богатству и потому с мелочной заботливостью скрыл источники, которым он обязан тем немногим, из чего он сделал поистине многое. Неоднократно предпочитает он притуплять острие вопроса там, где резкая формулировка заставила бы его свести счеты со своими предшественниками”.

Смит умудрился даже не упомянуть в своей книге Петти, Норса, Мандевиля, Джемса Стюарта, Тюрго — авторов, многие идеи которых он молчаливо принял. Чем это объясняется? Можно лишь высказать некоторые соображения. В какой-то мере это было в духе времени: сотни петитных сносок были тогда не очень в моде, Смит, конечно, не мог предвидеть, какое место займет его книга в экономической науке. Но он, очевидно, сознавал в какой-то мере значение своих научных обобщений, свою роль систематизатора экономической науки и не был чужд тщеславия. Методичный и уравновешенный, он не любил прерывать гладкий поток изложения ненужными (как ему казалось) ссылками и скрещивать шпаги в теоретическом споре. Весь свой заряд критики он потратил на меркантилистов, причем был в этой критике нередко односторонним и необъективным. Все многообразие и богатство меркантилистской литературы он рассматривал только с точки зрения своей системы, не умея и не желая выделять в меркантилизме научные элементы, рациональное зерно. Осторожный и неторопливый, он не любил резких и категорических формулировок. Никоим образом не относился он к людям, которым, как говорит русская поговорка, ради красного словца не жаль родного отца.

“Исследование о природе и причинах богатства народов” вышло в свет в Лондоне в марте 1776 г. Сочинение Смита состоит из пяти книг. Основы его теоретической системы, в которой завершены и обобщены многие идеи английских и французских экономистов предыдущего столетия, изложены в двух первых книгах. В первой содержится, по существу, анализ стоимости и прибавочной стоимости, которую Смит рассматривает в конкретных формах прибыли и земельной ренты. Вторая книга носит заглавие “О природе капитала, его накоплении и применении”. Далее мы рассмотрим эти вопросы несколько подробнее. Остальные три книги представляют собой приложение теории Смита отчасти к истории, а в основном к экономической политике. В небольшой третьей книге речь идет о развитии экономики Европы в эпоху феодализма и становления капитализма. Обширная четвертая книга — история и критика политической экономии; восемь глав посвящены меркантилизму, одна — физиократии. Самая большая по объему, пятая книга посвящена финансам — расходам и доходам государства; здесь изложены взгляды Смита на государство.

“Богатство народов” безусловно одна из самых занимательных книг в истории политической экономии. Как заметил Уолтер Бэджгот, это не только экономический трактат, но и “очень любопытная книга о старых временах”.

Она заметно отличается от суховатых аналитических эскизов Кенэ, теорем Тюрго и от “Принципов” Рикардо с их разреженной атмосферой глубокой абстракции.

Смит вложил в свое сочинение огромную эрудицию, тонкую наблюдательность и оригинальный юмор. Из “Богатства народов” можно вычитать тьму любопытных вещей о колониях и университетах, военном деле и банках, серебряных рудниках и контрабанде... и о многом другом. С современной точки зрения, многое из этого едва ли имеет прямое отношение к экономической теории. Но для Смита политическая экономия и была именно такой почти всеобъемлющей наукой об обществе.

Основной метод исследования в политической экономии — метод логической абстракции. Выделив в экономике ряд основных исходных категорий и связав их принципиальными зависимостями, можно далее анализировать все более сложные и конкретные общественные явления. Адам Смит развивал этот научный метод. Он попытался построить свою систему, положив в основу такие категории, как разделение труда, обмен, меновая стоимость, и идя далее к доходам основных классов. Его многочисленные отступления и описания можно в этом смысле рассматривать как фактические иллюстрации, имеющие определенную доказательность и ценность. Но Смит не смог удержаться на этом высоком уровне научного исследования. Описательство, поверхностные представления часто захватывали его, и он оставлял свой более глубокий аналитический подход. Эта двойственность была объективно обусловлена эпохой и местом Смита в науке, субъективно — особенностями его интеллекта.

Маркс в связи с этим писал: “Сам Смит с большой наивностью движется в постоянном противоречии. С одной стороны, он прослеживает внутреннюю связь экономических категорий, или скрытую структуру буржуазной экономической системы. С другой стороны, он ставит рядом с этим связь, как она дана видимым.образом в явлениях конкуренции и как она, стало быть, представляется чуждому науке наблюдателю, а равно и человеку, который практически захвачен процессом буржуазного производства и практически заинтересован в нем. Оба эти способа понимания, из которых один проникает во внутреннюю связь буржуазной системы, так сказать в ее физиологию, а другой только описывает, каталогизирует, рассказывает и подводит под схематизирующие определения понятий то, что внешне проявляется в жизненном процессе, в том виде, в каком оно проявляется и выступает наружу,— оба эти способа понимания у Смита не только преспокойно уживаются один подле другого, но и переплетаются друг с другом и постоянно друг другу противоречат”. Далее Маркс говорит, что двойственность Смита имеет свое оправдание, так как его задача действительно была двоякой. Стремясь привести экономические знания в систему, он должен был не только абстрактно анализировать внутренние связи, но и описать буржуазное общество, подобрать номенклатуру определений и понятий. Эта двойственность Смита, его непоследовательность в проведении основных научных принципов имела большое значение для дальнейшего развития политической экономии. Давид Рикардо был, вероятно, первым, кто критиковал шотландца, защищая Смита-аналитика от Смита-описателя. Вместе с тем на “Богатство народов” могли опираться и те авторы, которые, в отличие от Рикардо, развивали поверхностные, вульгарные представления Смита.

Смит имел глубокое представление о предмете политической экономии как науки, сохраняющее свое значение до настоящего времени. Политическая экономия имеет две стороны. Прежде всего, это наука, изучающая объективные, существующие независимо от воли людей, законы производства, обмена, распределения и потребления материальных благ в данном обществе. Формулируя во введении тематику двух первых книг своего исследования, Смит, по существу, излагает это понимание политической экономии. Он будет рассматривать в них причины роста производительности общественного труда, естественный порядок распределения продукта между различными классами и группами людей в обществе, природу капитала и способы его постепенного накопления.

Это позитивный, аналитический подход к экономической структуре общества. Изучается то, что есть в действительности, как и почему эта действительность развивается. Важно, что Смит видит в политической экономии прежде всего анализ социальных проблем, отношений между классами общества.

Но есть и другая сторона. По мнению Смита, политическая экономия должна на основе объективного анализа решать практические задачи: обосновывать и рекомендовать такую экономическую политику, которая могла бы “обеспечить народу обильный доход или средства существования, а точнее, обеспечить ему возможность добывать себе их...”. Политическая экономия должна, следовательно, вести дело к тому, чтобы в обществе действовал порядок, создающий максимально благоприятные условия для роста производительных сил.

Это — нормативный, практический подход. Экономист при таком подходе пытается ответить на вопрос, что и как делать для “роста богатства”.

Как правило, оба метода тесно взаимосвязаны и в любой экономической концепции один дополняет другой. Однако, как мы увидим ниже, для многих крупных ученых было в дальнейшем характерно преобладание либо первого, либо второго подхода: если “школа Сэя” кичилась своим “позитивизмом”, декларативно отказывалась от нормативных рекомендаций, то Сисмонди, напротив, видел в политической экономии прежде всего науку о том, как преобразовать общество в желанном с его точки зрения направлении. Смит же, со свойственной ему многогранностью, очень органично соединял оба подхода.

Разделение труда

Смит начинает свою книгу с разделения труда, изображая его как главный фактор роста производительности общественного труда. Само изобретение и совершенствование орудий и машин он связывает с разделением труда. Смит приводит свой знаменитый пример с булавочной мануфактурой, где специализация рабочих и разделение операций между ними позволяют во много раз увеличить производство. Далее во всей книге, как отмечает автор предисловия к последнему русскому изданию “Богатства народов” В. С. Афанасьев, “разделение труда является своего рода исторической призмой, сквозь которую А. Смит рассматривает экономические процессы”. Мы уже видели, что с разделением труда у Смита связано представление об “экономическом человеке” и мотивах хозяйственной деятельности. Отсюда же он исходит, трактуя проблему стоимости, функции денег и многое другое.

Чтобы лучше понять это, надо еще раз вспомнить исторические условия тогдашней эпохи и общее направление работы Смита. Центральная идея Смита, венчающая собой столетнее развитие английской политической экономии, состоит в том, что источником всякого богатства в натуральной и стоимостной форме является труд. Капитал важен лишь в той мере, в какой он дает занятие труду. Он говорит, что “богатство” общества, т. е. объем производства и потребления продуктов зависит от двух факторов:

1) доли населения, занятого производительным трудом, и 2) производительности труда. Смит дальновидно заметил, что несравненно большее значение имеет второй фактор. Поставив вопрос, что определяет производительность труда, он дал вполне закономерный для своего времени ответ: разделение труда. Действительно, на мануфактурной стадии развития капитализма, когда машины еще были редкостью и преобладал ручной труд, именно разделение труда было главным фактором роста его производительности.

Разделение труда бывает двоякого рода. Рабочие, занятые на одной мануфактуре, специализируются на разных операциях и совместно производят готовый продукт, к примеру те же булавки. Это один вид. Совсем другой — разделение труда в обществе, между отдельными предприятиями и отраслями. Скотовод выращивает скот и продает его на бойню, мясник забивает скот и продает шкуру кожевнику, последний выделывает кожу и продает ее сапожнику...

Смит смешивал оба эти вида разделения труда и не видел принципиального различия: в первом случае нет купли-продажи товара, во втором — есть. Все общество представлялось ему как бы гигантской мануфактурой, а разделение труда — всеобщей формой экономического сотрудничества людей в интересах “богатства народов”. Это связано с общим его взглядом на буржуазное общество, которое он считал единственно возможным, естественным и вечным. В действительности разделение труда, которое видел Смит, было специфически капиталистическим, что и определяло его основные черты и следствия. Оно не просто способствовало прогрессу общества, но развивало и усиливало вместе с тем подчинение труда капиталу.

Двойственный в этом вопросе, как и во многих других, Смит, воспев в начале книги хвалу капиталистическому разделению труда, изображает в другом месте, как бы между прочим, его отрицательное влияние на рабочего: “С развитием разделения труда занятие подавляющего большинства тех, кто живет своим трудом, т. е. главной массы народа, сводится к очень небольшому числу простых операций, чаще всего к одной или двум... Его (рабочего.— А. А.) ловкость и умение в его специальной профессии представляются, таким образом, приобретенными за счет его умственных, социальных и военных качеств. Но в каждом развитом цивилизованном обществе в такое именно состояние должны неизбежно впадать трудящиеся бедняки, т. е. главная масса народа, если только правительство не прилагает усилий для предотвращения этого”. Рабочий превращается в беспомощный придаток капитала, капиталистического производства, в то самое, что Маркс назвал частичным рабочим.

Обращает на себя внимание последняя фраза цитаты из Смита. Она звучит довольно неожиданно в устах безусловного сторонника laissez faire. Дело в том, что Смит чувствует здесь опасную тенденцию капитализма: если предоставить все естественному ходу дел, то возникает угроза вырождения значительной части населения. Он не видит иной силы, кроме государства, которая могла бы воспрепятствовать этому.

Изобразив разделение труда и процесс обмена товаров, Смит ставит вопрос о деньгах, без которых регулярный обмен невозможен. В небольшой четвертой главе он добросовестно рассказывает о природе денег и истории их выделения из всего мира товаров как особого товара — всеобщего эквивалента. К деньгам и кредиту Смит затем возвращается неоднократно, но в целом эти экономические категории играют у него скромную роль. В деньгах Смит видел лишь техническое орудие, облегчающее ход экономических процессов, и называл их “колесом обращения”. Кредит он рассматривал лишь как средство активизации капитала и уделял ему довольно мало внимания. Достоинством взглядов Смита было то, что он выводил деньги и кредит из производства и видел их подчиненную роль по отношению к производству. Но эти взгляды были вместе с тем односторонними и ограниченными. Он недооценивал самостоятельность, которую приобретают денежно-кредитные факторы, и их большое обратное влияние на производство.

Первые четыре главы “Богатства народов”, довольно легкие и немного развлекательные по своему содержанию, служат своего рода введением к центральной части учения Смита — теории стоимости. Смит переходит к ней, заботливо попросив у читателя “внимания и терпения” ввиду “чрезвычайно абстрактного характера” вопроса.

Трудовая стоимость

Первые критики Смита пользовались чаще всего его же методами и идеями. Поэтому влияние Смита, в особенности сплавленное с влиянием Рикардо, было огромно вплоть до 60-х годов XIX в. Затем положение изменилось. С одной стороны, возник марксизм. С другой стороны, в 70-х годах появилась и скоро стала в буржуазной науке господствующей субъективная школа в политической экономии.

К Смиту стали относиться “строго”, и первой жертвой стала, естественно, его теория стоимости. Это произошло, разумеется, не сразу. Еще Альфред Маршалл, крупнейший английский буржуазный ученый второй половины XIX в., сохранивший связи с рикардианством и пытавшийся как-то примирить его с новыми субъективными идеями, писал о Смите, что его “главный труд состоял в том, чтобы собрать воедино и развить соображения его французских и английских современников и предшественников о стоимости”.

Позиция видного американского ученого Пола Дугласа, писавшего через 40 лет, уже иная. Он обвиняет Смита в том, что тот якобы отбросил у предшественников именно самое ценное и своей теорией стоимости толкнул английскую политическую экономию в тупик, из которого она не могла выйти целое столетие. Шумпетер в своей “Истории экономического анализа” закрепляет внешне почтительное, но, по существу, весьма скептическое отношение к Смиту. Он вообще сомневается, можно ли сказать, что Смит придерживается трудовой теории стоимости. Наконец, в заурядном американском учебнике истории экономической мысли (Дж. Ф. Белла) говорится: “Вклад Смита в теорию стоимости больше запутал дело, чем прояснил. Ошибки, неточности и противоречия — вот бич его рассуждений”.

Из всего этого безусловно верно одно: теория стоимости Смита действительно страдает серьезными недостатками. Но, как показал Маркс, эти недостатки и противоречия были закономерны и по-своему плодотворны для экономической теории. Смит пытался сделать шаг от исходной, простейшей формулировки трудовой теории стоимости, в которой она может показаться лишь общим местом, к реальной системе товарно-денежного обмена и ценообразования при капитализме в условиях свободной конкуренции. В этом исследовании он натолкнулся на неразрешимые противоречия. Маркс считал, что конечной, глубинной причиной этого было отсутствие у Смита (и у Рикардо) исторического взгляда на капитализм, понимание ими отношений капитала и наемного труда как вечных и единственно возможных. Кроме них Смит знал лишь “первобытное состояние общества”, представлявшееся ему почти мифом. Тем не менее он с большой научной глубиной подошел к проблеме стоимости.

Смит с большей четкостью, чем кто-либо до него, определил и разграничил понятия потребительной и меновой стоимости. Отвергнув догму физиократов и опираясь на V” свое учение о разделении труда, он признал равнозначность всех видов производительного труда с точки зрения создания стоимости. Тем самым он уловил, что в основе меновой стоимости лежит, по выражению Маркса, субстанция стоимости, т. е. труд как любая производственная деятельность человека. Это расчищало дорогу к открытию Марксом двойственного характера труда как абстрактного и конкретного труда. Смит имел понятие о том, что квалифицированный и сложный труд создает в единицу времени больше стоимости, чем неквалифицированный и простой, и может быть сведен к последнему с помощью каких-то коэффициентов. Он также в известной мере понимал, что величина стоимости товара определяется не фактическими затратами труда отдельного производителя, а теми затратами, которые в среднем необходимы при данном состоянии общества. Поэтому Маркс писал, что “у А. Смита стоимость создается всеобщим общественным трудом,— в каких бы потребительных стоимостях он ни был представлен,— создается исключительно только количеством необходимого труда”. Это было серьезным вкладом в развитие трудовой теории стоимости.

Плодотворной была концепция Смита о естественной и рыночной цене товаров. Под естественной ценой он, в сущности, понимал денежное выражение меновой стоимости и считал, что в длительной тенденции фактические рыночные цены стремятся к ней как к некоему центру колебаний. При уравновешивании спроса и предложения в условиях свободной конкуренции рыночные цены совпадают с естественными. Он положил также начало анализу факторов, способных вызывать длительные отклонения цен от стоимости; важнейшим из них он считал монополию.

Глубокое чутье Смита проявилось в том, что он по меньшей мере поставил проблему, которая оставалась в центре теории стоимости и ценообразования на протяжении всего следующего столетия. В категориях Маркса речь идет о превращении стоимостей в цены производства. Смит знал, что прибыль должна быть в тенденции пропорциональна капиталу, и понимал природу средней нормы прибыли, которую и клал в основу своей естественной цены. Слабость его заключалась в том, что он не мог связать и совместить это явление с трудовой теорией стоимости.

Трудно с какой-либо степенью уверенности судить теперь о внутренних умственных Процессах, происходивших в мозгу Смита и приводивших его к выводам, которые он делал, и к противоречиям, которых, очевидно, не замечал. Действительно, как писал Маркс, мы находим у Смита “не только два, но целых три, а говоря совсем точно — даже четыре резко противоположных взгляда на стоимость, которые мирно располагаются у него рядом или переплетаются друг с другом”. По-видимому, основная причина этого заключается в том, что Смит не мог найти удовлетворительных с точки зрения научной логики связей между трудовой теорией стоимости, как она сложилась в то время и как она была им зафиксирована, и сложностью конкретных процессов капиталистической экономики. Не находя этих связей, он стал варьировать и приспосабливать исходную концепцию.

Прежде всего, наряду со стоимостью, определяемой количеством заключенного в товаре необходимого труда (первый и основной взгляд), он ввел второе понятие, где стоимость определяется количеством труда, которое можно купить на данный товар. В условиях простого товарного хозяйства, когда нет наемного труда и производители товаров работают на принадлежащих им средствах производства, это по величине одно и то же. Ткач, скажем, обменивает кусок сукна на сапоги. Можно сказать, что кусок сукна стоит пары сапог, а можно — что он стоит труда сапожника за то время, пока он изготовлял эти сапоги. Но количественное совпадение не служит доказательством тождества, так как стоимость данного товара может быть количественно определена, только одним-единственным способом — в известном количестве другого товара.

Смит совсем потерял почву под ногами, когда попытался применить это свое второе толкование стоимости к капиталистическому производству. Если сапожник работает на капиталиста, то стоимость произведенных им сапог и “стоимость его труда”, то, что он получает за свой труд,— совершенно разные вещи. Выходит, что наниматель, купив труд рабочего (как показал Маркс, в действительности покупается рабочая сила, способность к труду), получает большую стоимость, чем платит за этот труд.

Смит не смог объяснить это явление с позиций трудовой теории стоимости и сделал неверный вывод, что стоимость определялась трудом только в “первобытном состоянии общества”, когда не было капиталистов и наемных рабочих, т. е., в терминах Маркса, при простом товарном производстве. Для условий капитализма Смит сконструировал третий вариант теории стоимости: он решил, что стоимость товара просто складывается из издержек, включая заработную плату рабочих и прибыль капиталиста (в определенных отраслях — также земельную ренту). Его ободряло и то, что эта теория стоимости, казалось, объясняла явление средней прибыли на капитал, “естественную норму прибыли”, как он выражался. Смит просто отождествил стоимость с ценой производства, не видя между ними сложных посредствующих звеньев.

Это была “теория издержек производства”, которой суждено было играть важную роль в течение следующего столетия. Смит встал здесь на практическую точку зрения капиталиста, которому действительно представляется, что цена его товара в основном определяется издержками и средней прибылью, а в каждый данный момент также спросом и предложением. Такая концепция стоимости открывала простор для того, чтобы изображать труд, капитал и земельную собственность как равноправных создателей стоимости. Этот вывод из Смита скоро и сделали Сэй и другие экономисты, стремившиеся использовать политическую экономию для защиты интересов капиталистов и землевладельцев.

Классы и доходы

Мы уже знаем, что теория стоимости должна дать ответ на два взаимосвязанных вопроса: о конечном основании цен и о конечном источнике доходов. Смит дал отчасти правильный ответ на первый вопрос, но, не сумев примирить его с реальностью, перешел на вульгарную позицию. Развивая трудовую теорию стоимости, он сделал вклад и в научное решение второго вопроса, но опять-таки оказался непоследователен.

Что понимал Смит под “первобытным состоянием общества”? Хотя оно казалось ему почти мифом, это был миф с большим смыслом. Имел ли он в виду общество без частной собственности? Едва ли. Такого “золотого века” Смит не видел ни в прошлом, ни в будущем человечества. Скорее он представлял себе общество с частной собственностью, но без классов. Возможно ли это и было ли это в истории,— совсем другой вопрос.

Представим себе общество, где имеется миллион фермеров, из которых каждый имеет ровно столько земли и орудий труда и производит столько продукции для собственного потребления и для обмена, чтобы могла существовать его семья. Кроме того, в этом обществе имеется миллион независимых ремесленников, каждый из которых работает со своими орудиями труда и сырьем. Наемного труда в этом обществе нет.

С точки зрения Кенэ, в этом обществе два класса, с точки зрения Смита — один. И подход Смита правильнее, так как классы отличаются не по отрасли хозяйства, в которой заняты составляющие их люди, а по отношению этих людей к средствам производства. В этих условиях, говорит Смит, обмен товаров производится по трудовой стоимости и весь продукт труда (или его стоимость) принадлежит работнику: делиться ему, на его счастье, еще не с кем. Но такие времена давно прошли. Земля стала частной собственностью землевладельцев, а мастерские и фабрики в результате накопления капитала оказались в руках хозяев-капиталистов. Таково современное общество. Оно состоит из трех классов: наемных рабочих, капиталистов и землевладельцев. Смит достаточно реалистичен, чтобы видеть также разные промежуточные слои и группы. Но в принципиальном экономическом анализе от этого можно отвлечься и исходить из трехклассовой модели.

Итак, рабочий ныне, как правило, работает на чужой земле и с помощью чужого капитала. И потому весь продукт его труда уже не принадлежит ему. Рента землевладельца — первый вычет из этого продукта или из его стоимости. Второй вычет составляет прибыль хозяина-капиталиста, который нанимает рабочих и предоставляет им орудия и материалы для работы.

В этом рассуждении Смит близко подходил к понятию прибавочной стоимости как выражения эксплуатации труда капиталистами и землевладельцами. Однако, как и все экономисты до Маркса, он не выделял прибавочную стоимость в качестве особой категории и рассматривал ее лишь в тех конкретных формах, которые она принимает на поверхности буржуазного общества: прибыли, ренты, ссудного процента. Эта струя в мышлении Смита, связанная с трудовой теорией стоимости, представляет собой прогрессивный элемент его учения.

Другая струя вытекала из трактовки стоимости как суммы доходов: заработной платы, прибыли и ренты. В самом деле, прибыль и рента не могут быть вычетами из полной стоимости товара, если они сами эту стоимость образуют. Здесь получается совсем иная картина распределения доходов: каждый фактор производства (этот термин возник позже), т. е. труд, капитал и земля, участвует в создании стоимости товара и, естественно, претендует на свою долю. Отсюда недалеко до “божественного права капитала”, провозглашенного в XIX в. экономистами-апологетами.

Сложив стоимость из доходов, Смит решил исследовать, как определяется естественная норма каждого дохода, т. е. по каким законам стоимость отдельного товара, а также всего совокупного продукта распределяется между классами общества.

Когда Смит рассматривает каждый из трех основных доходов, он в известной мере вновь возвращается к своей теории прибавочной стоимости. Его взгляд на заработную плату сохраняет интерес и в настоящее время. Конечно, теория заработной платы у Смита во многом неудовлетворительна, поскольку он не понимал подлинного характера отношений, связанных с продажей работником своей рабочей силы капиталисту. Он полагал, что товаром является сам труд, что он, следовательно, имеет естественную цену. Но эту естественную цену он в принципе определял так же, как Маркс определял стоимость рабочей силы,— стоимостью необходимых средств существования рабочего и его семьи. К этому Смит делал ряд реалистических и важных дополнений.

Во-первых, он уже понимал, что стоимость рабочей силы (“естественная заработная плата” в его терминологии) определяется не только физическим минимумом средств существования, но зависит от условий места и времени, включает исторический и культурный элемент. Смит приводил пример с кожаной обувью, которая в Англии уже стала предметом необходимости и для мужчин и для женщин, в Шотландии — только для мужчин, а во Франции не была таковым ни для того, ни для другого пола. Напрашивается вывод, что с развитием хозяйства круг потребностей расширяется и стоимость рабочей силы в реальном товарном выражении скорее всего должна повышаться.

Во-вторых, Смит ясно видел, что одна из главных причин низкой заработной платы, ее близости к физическому минимуму — слабые позиции рабочих по отношению к капиталистам. Об этом он писал очень остро. Вывод, который нетрудно сделать, состоит в том, что организованность и сплоченность рабочих, их сопротивление могут ограничить жадность предпринимателей.

Наконец, в-третьих, он связывал тенденцию заработной платы с состоянием хозяйства страны, различая три случая: экономический прогресс, экономический регресс, неизменное состояние. Он считал, что в первом случае заработная плата должна повышаться, поскольку в растущей экономике имеет место большой спрос на труд. Последующее развитие капиталистического хозяйства показало, что условия экономического подъема действительно облегчают борьбу рабочих за повышение заработной платы.

Смитом завершается выделение в политической экономии прибыли как особой экономической категории. Смит категорически отвергает утверждение, что прибыль — это только заработная плата за особый вид труда “по надзору и управлению”. Размер прибыли, показывает он, определяется только размерами капитала и никак не связан с предполагаемой тяжестью этого труда. Здесь и в нескольких других местах Смит фактически толкует прибыль как эксплуататорский доход, как основную форму прибавочной стоимости.

С этим взглядом опять-таки мирно соседствует поверхностный буржуазный взгляд на прибыль как на естественное вознаграждение капиталиста за риск, за авансирование рабочему средств существования, за так называемое “воздержание”. К таким противоречиям у Смита читатель должен уже привыкнуть.

Капитал

Экономисты домарксова периода, в том числе и классики буржуазной политической экономии, рассматривали капитал просто как накопленный запас орудий, сырья, средств существования и денег. Получалось, что капитал существовал всегда и будет существовать вечно, ибо без такого запаса невозможно любое производство. Этому Маркс противопоставил понимание капитала как исторической категории, возникающей только в тех условиях, когда рабочая сила становится товаром, когда главными фигурами в обществе становятся капиталист, владеющий средствами производства, и наемный рабочий, не имеющий ничего, кроме способности к труду. Капитал выражает собой это общественное отношение. Он не всегда существовал и отнюдь не вечен. Если капитал и можно рассматривать как массу товаров и денег, то лишь в том смысле, что в них воплощается присвоенный капиталистом неоплаченный (прибавочный) труд наемных рабочих и что они используются для присвоения новых порций такого труда.

В тех строках, о которых Маркс сказал, что Смит здесь уловил истинное происхождение прибавочной стоимости, последний пишет: “Лишь только в руках частных лиц начинают накопляться капиталы, некоторые из них, естественно, стремятся использовать их для того, чтобы занять работой трудолюбивых людей, которых они снабжают материалами и средствами существования в расчете получить выгоду на продаже продуктов их труда или на том, что эти работники прибавили к стоимости обрабатываемых материалов”. Смит отмечает здесь исторический процесс возникновения капитала и эксплуататорскую сущность общественных отношений, которые он порождает. Но, переходя во второй книге к специальному анализу капитала, Смит почти полностью оставляет эту глубокую точку зрения. “Технический” анализ капитала у Смита близок к Тюрго. Но Смит более систематически и подробно, чем Тюрго или кто-либо другой, рассматривает такие вопросы, как основной и оборотный капитал, различные сферы приложения капитала, ссудный капитал и ссудный процент.

Что отличает Смита и придает всему изложению определенную тональность, это упор на накопление капитала как решающий фактор экономического прогресса. Адам Смит с большой последовательностью и упорством стремится доказать, что накопление — ключ к богатству нации, что каждый, кто сберегает,— благодетель нации, а каждый расточитель — ее враг. Это указывает на глубокое понимание Смитом коренной экономической проблемы промышленного переворота. По подсчетам современных английских ученых, норма накопления (накопляемая доля национального дохода) в Англии второй половины XVIII в. в среднем не превышала 5%. Вероятно, она начала повышаться лишь примерно с 1790 г., когда промышленная революция вступила в самый бурный период. Конечно, 5 % — это очень мало. В наше время развивающаяся страна (а этот недавно появившийся термин, очевидно, подходит к Англии времен Смита) считает положение более или менее благополучным, если норма накопления составляет не менее 12—15%; 10% — сигнал тревоги, а 5% — сигнал бедствия. Любой ценой поднять норму накопления! Так на нынешнем языке звучит лозунг Смита.

Кто может и должен накоплять? Конечно, капиталисты — состоятельные фермеры, промышленники, купцы. В этом Смит видел, в сущности, их важнейшую социальную функцию. Он еще в глазговских лекциях с удовольствием отмечал “аскетизм” тамошних рыцарей капитала: во всем городе трудно было найти богача, который бы держал более одного человека мужской прислуги. Нанимая производительных работников, человек богатеет, нанимая слуг — беднеет, писал Смит. Это же применимо ко всей нации: надо стремиться свести к минимуму часть населения, не занимающуюся производительным трудом. Смитова концепция производительного труда была остро направлена против феодальных элементов в обществе и всего связанного с ними: государственной бюрократии, военщины, церкви. Как заметил Маркс, критическое отношение ко всей этой публике, обременяющей производство и мешающей накоплению, выражает точку зрения как буржуазии той эпохи, так и рабочего класса.

Смит писал: “...государь со всеми своими судебными чиновниками и офицерами, вся армия и флот представляют собою непроизводительных работников. Они являются слугами общества и содержатся на часть годового продукта труда остального населения... К одному и тому же классу должны быть отнесены как некоторые из самых серьезных и важных, так и некоторые из самых легкомысленных профессий — священники, юристы, врачи, писатели всякого рода, актеры, паяцы, музыканты, оперные певцы, танцовщики и пр.”.

Итак, король и паяцы — в одной компании! Офицеры и священники — в сущности паразиты! “Писателей всякого рода”, к которым относится и сам автор, научная добросовестность заставляет его тоже признать с экономической точки зрения непроизводительными работниками. В этих фразах несомненно есть ирония, довольно смелая и злая, но она глубоко запрятана под профессорской серьезностью и объективностью. Таков Адам Смит.

Смитианство

Наибольшее влияние учение Смита имело в Англии и во Франции — странах, где промышленное развитие в конце XVIII и начале XIX в. шло наиболее интенсивно и где буржуазия в значительной мере овладела государственной властью.

В Англии, однако, среди последователей Смита не было, вплоть до Рикардо, сколько-нибудь крупных и самостоятельных мыслителей. Первыми критиками Смита выступили люди, выражавшие экономические интересы землевладельцев. В Англии виднейшими из них были Мальтус и граф Лодердейл.

Во Франции учение Смита сначала натолкнулось на прохладный прием со стороны поздних физиократов. Затем революция отвлекла внимание от экономической теории. Перелом произошел в первые годы XIX в. В 1802 г. был издан первый полноценный перевод “Богатства народов”, сделанный Жерменом Гарнье и снабженный его комментариями. В 1803 г. вышли книги Сэя и Сисмонди, в которых оба экономиста выступают в основном последователями Смита. Сэй интерпретировал шотландца в духе, который больше устраивал буржуазию, чем “чистый” Смит. Однако в том мере, в какой Сэй энергично выступал за капиталистическое промышленное развитие, многие его идеи были близки к взглядам Смита.

Если смитианство было прогрессивно в Англии и во Франции, то в еще большей мере это было ощутимо в странах, где господствовала феодальная реакция и буржуазное развитие только начиналось,— в Германии, Австрии, Италии, Испании и, конечно, в России. Есть сведения, что в Испании книга Смита была первоначально запрещена инквизицией. В Германии реакционные профессора, которые читали свои лекции в духе особой германской разновидности меркантилизма — камералистики, долгое время не хотели признавать Смита. И тем не менее именно в Пруссии — крупнейшем германском государстве — идеи Смита оказали определенное влияние на ход дел: люди, которые в период наполеоновских войн проводили там либерально-буржуазные реформы, были его последователями.

Говоря о смитианстве и влиянии Смита, надо иметь в виду, что непоследовательность Смита, наличие в его книге разнородных и прямо противоположных концепций позволяли людям совершенно различных взглядов и принципов черпать у него и считать его своим учителем и предшественником. Английские социалисты 20—40-х годов XIX в., стремившиеся повернуть учение Рикардо против буржуазии, считали себя вместе с тем и действительно являлись духовными наследниками Адама Смита. Эти люди опирались в основном на положения Смита о полном продукте труда и вычетах из него в пользу капиталиста и землевладельца. С другой стороны, последователями Смита считала себя “школа Сэя” во Франции, в которой воплотилось вульгарно-апологетическое направление буржуазной политэкономии. Она опиралась на другой поток в мышлении Смита: сотрудничество факторов производства в создании продукта и его стоимости. Они брали также у Смита его фритредерство, но придавали ему грубо торгашеский характер.

Исторически важнейшая линия теоретических влияний от Смита идет к Рикардо и Марксу.

Смитианство имело различные аспекты с точки зрения теории и с точки зрения конкретной экономической и социальной политики. Были смитианцы, которые брали у Смита, в сущности, только одно: свободу внешней торговли, борьбу против протекционизма. В зависимости от конкретной ситуации эти выступления объективно могли иметь и прогрессивный и достаточно реакционный характер. Например, в Пруссии за свободу торговли выступали консервативные юнкерские круги: они были заинтересованы во ввозе дешевых иностранных промышленных товаров и в беспрепятственном вывозе своего зерна.

Но мы уже хорошо знаем, что у Смита его фритредерство было лишь частью большой антифеодальной программы экономической и политической свободы. Огромная роль Смита в истории цивилизации определяется тем, что его идеи (очень часто в трудноразделимом сплаве с идеями других передовых мыслителей XVIII столетия) ощутимы во многих прогрессивных и освободительных движениях первой половины XIX в.

Пожалуй, это наиболее очевидно в России. Вопрос о смитианстве в России основательно исследован советскими учеными (И. Г. Блюмин, Ф. М. Морозов и др.). Здесь можно добавить лишь несколько штрихов.

Всю первую половину 1826 г. шло следствие по делу декабристов. В ходе следствия каждому мятежнику давали особого рода анкету, в которой был, в частности, вопрос об источниках его “вольнодумных и либеральных мыслей”. Среди авторов, которых называли декабристы, рядом с Монтескье и Вольтером несколько раз фигурирует имя Смита. Еще чаще упоминаются просто сочинения по политической экономии, но надо помнить, что в то время это практически означало систему Смита.

Декабристы, дворянские революционеры, имели, по существу, буржуазно-демократическую программу. Для этой программы они воспользовались самыми прогрессивными идеями западных мыслителей. У Смита их привлекала вся ого система естественной свободы, а конкретнее — категорическое осуждение рабства (крепостного права), выступление против всех других форм феодального гнета и за промышленное развитие, требование всеобщности налогообложения и т. д. Само по себе фритредерство Смита их меньше интересовало. Среди декабристов и в той или иной мере близких к ним мыслящих людей были как сторонники свободы торговли, так и сторонники протекционистских тарифов для защиты нарождавшейся русской промышленности. Еще меньше занимались они (да и русские экономисты того времени вообще) чисто теоретическими сторонами учения Смита: вопросами стоимости, доходов, капитала.

Влияние Смита на декабристов было итогом продолжавшегося уже несколько десятилетий распространения его идей среди русского образованного общества. На волне либеральных веяний, распространившихся после восшествия на престол Александра I, в 1802—1806 гг. вышел первый русский перевод “Богатства народов”. Перевод книги Смита был исключительно трудным делом, ведь на русском языке еще только складывалась научная экономическая терминология, система основных понятий. Тем не менее он сыграл важную роль не только в распространении идей Смита в России, но и в развитии русской экономической мысли вообще. Период 1818—1825 гг. был временем наибольшего влияния Смита в России. После декабрьского восстания Смит почти целиком попал в руки консервативных профессоров, которые вытравляли из его учения все смелое и острое.

Замечательно, что это не укрылось от наблюдательности Пушкина, который уже отразил в “Евгении Онегине” увлечение Смитом. В одном из прозаических отрывков 1829 г. (роман в письмах) читаем: “Твои умозрительные и важные рассуждения принадлежат к 1818 году. В то время строгость нравов и политическая экономия были в моде. Мы являлись на балы, не снимая шпаг — нам было неприлично танцевать и некогда заниматься дамами. Честь имею донести тебе, что это все переменилось. Французская кадриль заменила Адама Смита”.

Пушкин был хорошо знаком и даже дружен по меньшей мере с тремя декабристами, которые оставили важный след в развитии русской экономической мысли: Николаем Тургеневым, Павлом Пестелем и Михаилом Орловым. Особенно большую роль в формировании общественных взглядов молодого Пушкина сыграл Тургенев, который считал себя учеником Смита. В книге Тургенева “Опыт теории налогов” (1818 г.) множество ссылок на Смита. Уже после Октябрьской революции была опубликована замечательная рукопись Пестеля “Практические начала политической экономии”. Написана она, по всей вероятности, в 1819—1820 гг. Даже от книги Тургенева эта работа выгодно отличается теоретической постановкой ряда вопросов, широтой взгляда, которым молодой автор окидывал всю европейскую науку. Хотя Пестель сравнительно редко ссылается на Смита, последний является главным источником его взглядов. И Тургенев и Пестель, опираясь на Смита, развивали многие новые идеи, особенно в применении к конкретным условиям России. Они и Смита принимали отнюдь не целиком. В политической области республиканизм Пестеля выходил далеко за пределы смитова либерализма.

Личность Смита

О жизни Смита осталось сказать немного. Через два года после выхода в свет “Богатства народов” он получил, хлопотами герцога Баклю и других влиятельных знакомых и почитателей, весьма выгодную должность одного из таможенных комиссаров Шотландии в Эдинбурге с годовым окладом в 600 фунтов стерлингов. Это было много по тем временам: Роберт Бернс, служивший в том же ведомстве по акцизной части, получал сначала 50, а позже 70 фунтов. В таможенном управлении, следя за сбором пошлин, ведя переписку с Лондоном и посылая время от времени солдат на поимку контрабандистов, Смит просидел до конца своих дней. Он поселился в Эдинбурге, сняв квартиру в старой части города. Продолжая вести прежний скромный образ жизни, Смит довольно много денег тратил на благотворительность. Единственной ценностью, оставшейся после него, была значительная библиотека.

Государственные должности, вроде полученной Смитом, в XVIII в. давались только по протекции и рассматривались как отличная синекура. Но Смит, при его добросовестности и известном педантизме, относился к своим обязанностям серьезно и проводил на службе довольно много времени. Уже это одно (плюс возраст и болезни) исключало продолжение глубокой научной работы. Казалось, что Смит к ней особенно и не стремился. Правда, в первое время он носился с планом написать свою третью большую книгу — нечто вроде всеобщей истории культуры и науки. После его смерти остались и были вскоре опубликованы интересные наброски, посвященные истории астрономии и философии и даже изящным искусствам. Но он скоро отказался от этого замысла. Довольно много времени у него отнимали новые издания его сочинений. При жизни Смита в Англии вышло шесть изданий “Теории нравственных чувств” и пять — “Богатства народов”. К третьему изданию “Богатства народов” (1784 г.) Смит сделал значительные добавления, в частности написал главу “Заключение о меркантилистической системе”. В какой-то мере он следил и за иностранными изданиями своих книг.

Шотландская столица была вторым, после Лондона, культурным центром страны, а в некоторых отношениях не уступала ему. С другой стороны, это был сравнительно небольшой уютный город. Верный своим многолетним привычкам, Смит и здесь имел свой клуб, где регулярно встречался с узким кружком друзей и знакомых. Кроме того, каждое воскресенье друзья ужинали у него. Ближайшими из них были крупные ученые: химик Блэк, геолог Хаттон, философ и экономист Дагалд Стюарт. Смит стал уже европейской знаменитостью, своего рода достопримечательностью Эдинбурга. Путешественники из Лондона и Парижа, Берлина и Петербурга стремились познакомиться с шотландским мудрецом. Одно из знакомств Смита в этот период интересно с точки зрения истории русской культуры. В Эдинбурге жила, наблюдая за обучением в университете своего сына, княгиня Воронцова-Дашкова, образованнейшая женщина своего времени, будущий президент Академии наук. В своих мемуарах она пишет, что Смит, среди других эдинбургских ученых, бывал у нее.

Во внешности Смита не было ничего выдающегося. Он был немного выше среднего роста, с прямой' фигурой. Простое лицо с правильными чертами, серо-голубые глаза, крупный прямой нос. Одевался так, что это никогда не привлекало внимания. Носил до конца жизни парик. Любил ходить с бамбуковой тростью на плече. Имел привычку говорить сам с собой, так что однажды уличная торговка приняла его за помешанного и сказала соседке: “Бог мой, вот бедняга! А ведь прилично одет!”

Смит умер в Эдинбурге в июле 1790 г. на 68-м году жизни. Около четырех лет до этого он тяжело болел.

Смит обладал значительным интеллектуальным, а порой и гражданским мужеством, но ни в коей мере не был борцом. Он был гуманен и не любил несправедливости, жестокости и насилия, но довольно легко мирился со всем этим. Он верил в успехи разума и культуры, но очень опасался за их судьбу в этом грубом и косном мире. Он ненавидел и презирал чиновников-бюрократов, но сам стал одним из них.

Смит с большим сочувствием относился к трудящимся беднякам, к рабочему классу. Он выступал за возможно высокую оплату наемного труда, потому что, по его словам, общество не может “процветать и быть счастливым, если значительнейшая его часть бедна и несчастна”. Несправедливо, чтобы в нищете жили люди, которые своим трудом содержат все общество. Но вместе с тем Смит полагал, что “естественные законы” обрекают рабочих на низшее положение в обществе, и думал, что, “хотя интересы рабочего тесно связаны с интересами общества, он неспособен ни уразуметь эти интересы, ни понять их связь со своими собственными”.

Смит считал буржуазию восходящим, прогрессивным классом и объективно выражал ее интересы, притом интересы не узкие и временные, а широкие и длительные. Но, сам будучи интеллигентом-разночинцем, он не испытывал к капиталистам, как к таковым, ни малейшей симпатии. Он считал, что жажда прибыли ослепляет и ожесточает этих людей. Ради своей прибыли они готовы на любые действия против интересов общества. Они всеми силами стремятся повысить цены своих товаров и понизить заработную плату своих рабочих. Промышленники и купцы неизменно стремятся подавить и ограничить свободную конкуренцию, создать вредную для общества монополию.

В общем, капиталист для Смита — это, так сказать, естественное и безличное орудие прогресса, роста “богатства нации”. Смит выступает за буржуазию лишь постольку, поскольку ее интересы совпадают с интересами роста производительных сил общества. Эта точка зрения перешла от Смита к Рикардо и стала важнейшей составной частью всей буржуазной классической политической экономии.

Адам Смит. Исследование о природе и причинах богатства народов