Литературоведение

План

1. Б.Л.Пастернак и его «многострадальный» роман. «Доктор Живаго».
2. Автор и его герои.
3. Проблема интеллигенции в эпоху революции. Сопоставление с «Разгромом» А.Фадеева.
4. Другие проблемы в романе.
5. Используемая литература.
6.
Река художника еще всесильней
Со всех вещей смывает грязь и пыль,
Преображенней из его красильни
Выходят жизнь, действительность и быль.
1958г.

Б.Л. Пастернак и его многострадальный « Доктор Живаго».

Наверно, ни одно писательское творение XX века не вызывало такого резонанса в мире, как роман Бориса Леонидовича Пастернака «Доктор Живаго». Великий, считавшийся самым аполитичным, поэт стал политическим символом свободы и борьбы против подавления личности. Лидеры мировых держав включились в борьбу вокруг романа.
Пастернака обвиняли в том, что его книга « клеветнически изображающая Октябрьскую революцию, народ, совершивший эту революцию, и строительство социализма в Советском Союзе, была поднята на щит буржуазной прессой и принята на вооружение международной реакцией».
На обще московском собрании писателей в 1958 году обсуждалось «поведение Пастернака», где был вылит ушат грязи на Бориса Леонидовича.
Оскорбления, типа - пасквилянт, сорняк, самовлюбленный эстет сыпались на писателя.
Во время травли люди забыли простую истину, – художник всегда имел право сказать то, что сказал: без оглядки на партию, на идеологию.
Пастернака исключили из Союза писателей.

Много позднее, спустя 30 лет В. Семичастный, бывший первым секретарем ЦК ВЛКСМ скажет: « Что поделаешь - время - собрался пленум писателей – 500 человек. И ни один не защитил.… Хоть теперь некоторые говорят: «Я бы должен был пойти, не прикидываться больным и выступить против».
Отмена позорного исключения поэта из Союза писателей стала общественным
актом.

Диапазон оценок романа велик, что понятно, когда речь идет о произведении, не вписывающемся в привычный круг литературных представлений.

Сам Борис Леонидович считал свой роман первой настоящей работой.
« Я в ней хочу дать исторический образ России за последнее сорока пятилетие, и в то же время всеми сторонами своего сюжета, тяжелого, печального и подробно разработанного, как в идеале у Диккенса или Достоевского, - эта вещь будет выражением моих взглядов на жизнь человека в истории и на многое другое…»- писал Пастернак в письме Ольге Ивинской.
Борис Леонидович отдавал себе прямой отчет в том, что романом отныне круто менял весь маршрут своей жизни, свою судьбу, но у него вырвалось наружу «желание начать договаривать до конца…»
Пастернак ощущал неправедность своего спокойного существования в условиях тоталитарной власти и хотел эту несправедливость искупить

Создание романа – сознательная жертва – недаром первым из сочиненных стихов Юрия Андреевича – «Гамлет» насыщенно новозаветным смыслом. «Чашу сию» Пастернак выпил и именно поэтому был счастлив.

Автор и его герои.

Д.С.Лихачев уверен, что автор (Пастернак) пишет о самом себе, но пишет как о постороннем, он придумывает себе судьбу, в которой можно было бы наиболее полно раскрыть перед читателем свою внутреннюю жизнь, что жизнь Юрия Андреевича Живаго – это альтернативный вариант жизни самого Пастернака.

С этим можно не согласиться. Я считаю, что сам писатель был шире своего героя и в нем не уместился, понадобились и Гордон и Дудоров, и Лара и даже Симочка, которые в некоторых вопросах дополняли Живаго.

Но без сомнения, доктор Живаго – выразитель сокровенного, лирический герой
Пастернака, который и в прозе остался лириком.
Реальная биография Бориса Леонидовича не давала ему возможности высказать до конца всю тяжесть положения между двумя лагерями в революции.
В романе эта двойственность замечательно показана в сцене сражения между партизанами и белыми. Доктор Живаго ранит одного из юнцов Белой армии, а затем находит и у этого бойца и у убитого партизана один и тот же 90-й псалом, по представлениям того времени, оберегавший от гибели.
Живаго переодевает белого солдата в одежду партизана, выхаживает его, зная намерение парня после поправки вернуться в армию Колчака. Он лечит Человека.

Заслуживает внимания взгляд С. и В. Пискуновых на Лару, как на образ Жизни.
Не случайно, в момент сближения с Живаго она работает сестрой милосердия.
«Сестра моя – жизнь»- произведение Пастернака.
В ней гармоничное сочетание стихийности и культуры, тела и ума, раскованного самоутверждения и самоотрицания.

Проблема интеллигенции в эпоху революции. Сопоставление с «Разгромом» А.Фадеева.

Юрий Живаго – представитель русской интеллигенции. Причем он – интеллигент и по духовной жизни – поэт от Бога, и по профессии милосердной, человеколюбивой – врач; по неисчерпаемой душевности, «домашности внутреннего тепла» и по стремлению к независимости.

Юрий Андреевич воспитан наукой, искусством, укладом жизни прошлого века. Отсюда в романе столько скрытых и очевидных реминисценций из русской классической литературы. Они помогают понять героя, передать его мироощущения.
У него больше колебаний и сомнений, больше лирического отношения к событиям, чем ясных ответов и окончательных выводов. В этих колебаниях не слабость Живаго, а его интеллектуальная и моральная сила. У него нет воли, если под волей подразумевать способность без колебаний принимать однозначные решения, но в нем есть решимость духа не поддаваться соблазну однозначных решений, избавляющих от сомнений.

Пастернак стремился осмыслить проблему русской интеллигенции, привыкшей к мысли о самостоятельной ценности каждого мыслящего человека, интеллигенции, которая «отшатнулась от искажений и извращений идеи, а не от самой идеи».

Борис Леонидович Пастернак был не первым, кто отразил в своем произведении проблему интеллигенции в революции. Вспомним А. Фадеева и его «Разгром». Ведь там тоже писатель показывает неприятие революции представителем интеллигенции. Но как различен подход к этой проблеме у двух авторов!
Немного сопоставим.
В «Разгроме» отряд Левинсона являет собой как бы «Ноев ковчег» революции, в котором место лишь избранным. В противовес им писатель воссоздает образы «лишних людей» революционной эпохи - это и «блаженный» Пика, и самодовольный Чиж, и безвольный Мечик. Последний является представителем «колеблющейся» интеллигенции, отброшенной ходом революции в политическое небытие. По определению Левинсона, Мечик – «никчемный пустоцвет» на фоне обновляющейся жизни.
Александр Фадеев воплотил в романе «левинсонскую» мудрость революции, что и определяет в конечном итоге авторские симпатии и антипатии.
В «Докторе Живаго» же Пастернак взглянул на события гражданской войны с позиции «неприсоединившегося» интеллигента.
«… революция там изображается вовсе не как торт с кремом. Почему – то ее принято изображать как торт с кремом…» - это из слов автора о своем романе.

Примечательно, что оба героя не прижились в отрядах, хотя попали туда они по разным обстоятельствам, да и отряды разительно отличаются друг от друга.
Мечик и Живаго сильно различаются и между собой: «Революционность» Павла напоминает скорее игру в революцию, стремление найти выход для накопившихся молодых сил, требующих «борьбы и движения».
Юрий Андреевич – человек твердых убеждений, основу которых составляет взгляд на человека, как на высшую ценность жизни. Гуманистические принципы доктора ставят его выше того выбора, перед которым встает бессильный Мечик, включившийся в схватку, и не способный на жертвенность.
Живаго не принимает законы этой схватки, обрекающей народ на несчастья и лишения.
С этим связано определенное понимание героем своего долга, оказывающегося сильнее личных симпатий: доктор с одинаковой заботой выхаживает раненых партизан и Сережу Ранцевича, добровольца колчаковской армии, видя в них, прежде всего страдающих людей.
У Пастернак одна из центральных проблем романа – незащищенность творческой личности, проблема свободолюбивой, ответственной личности, утверждающей, а не разрушающей жизнь.

Оба писателя убеждают нас в том, что интеллигенция в 20-е годы «колебаться» могла только в сторону неприятия революции. Вот только характеры этого неприятия различны: один доказывает этим свою несостоятельность, другой, наоборот демонстрирует незыблемость своих взглядов.

«Разгром» написан на «горячем» материале недавних событий.
«Доктор Живаго»- с оглядкой на десятилетия, последовавшие за «триумфальным шествием» революции.
Имеем ли мы право не обращать внимания на этот взгляд?

События Октябрьской революции входят в Живаго так же, как входит в него сама природа. Он их воспринимает, как нечто независимое от воли человека, подобно явлениям природы.
Чтобы понять отношение Пастернака к событиям, надо привести сцену из романа: Купив у мальчика – газетчика экстренный выпуск с правительственным сообщением из Петрограда « об образовании Совета Народных Комиссаров, установлении в России советской власти и введением в ней диктатуры пролетариата»» Юрий Живаго, возвратясь домой, громко разговаривает:
« Какая великолепная хирургия! ( Истинное восхищение врача) Взять и разом артистически вырезать старые вонючие язвы…
… это небывалое, это чудо истории, это откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины, без внимания к ее ходу.… Это всего гениальнее».

После восхищения берет свое реальная жизнь. Житейский дискомфорт иссушает Живаго, жестокость разгулявшейся красной партизанщины отталкивает его, причем отталкивает и жестокость белых. Отталкивает равнодушие новой власти к культуре.
Революция, гражданская война развязала «звериные инстинкты», «общипала догола государство».
Пренебрежение законностью, культ насилия, моральное одичание – все это идет оттуда.
Критически вглядываясь в происходящее, Живаго видит, что революционным переменам сопутствует пренебрежение духовными ценностями человека во имя материального равенства, растет владычество фразы, утрачивается вера в собственное мнение.
Революционный процесс разметал среду интеллигенции и в то же время вынес ее обломки на поверхность, помещая заурядных представителей этой среды выше, чем они заслуживали: что считалось заурядным, стало выглядеть исключительным.

Пастернак всегда был чужд чистоплюйства в поэзии. Революционные события предстали перед ним во всех их обнаженной сложности, и в своем романе он и показывает противоречия в эмоциональном понимании происходящего.

Живаго – образ интеллигенции, умирает в атмосфере « отсутствия воздуха».
На протяжении всего романа разразившаяся в стране революция будет постепенно «хоронить» Живаго.

«Доктор почувствовал приступ обессиливающей дурноты… Его не пропускали, на него огрызались… Он стал протискиваться через толпу на задней площадке, вызывая новую ругань, пинки и озлобление…»
Пастернак реализовал метафору - отсутствие воздуха. Еще А. Блок сказал, что Пушкина «убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха. С ним умирала его культура».
А позже он скажет уже о себе: «… Поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем, жизнь потеряла смысл».

Герои романа испытываются огнем русской революции, которую Пастернак считал поворотным событием в судьбах XX века. Они занимают по отношению к ней разные позиции – и в зависимости от занятой позиции складываются их судьбы.
Путь, который выбрал Живаго, не сулит побед в финале, не избавляет от ошибок, но только этот путь достоин человека – художника, человека – поэта. Юрий остается самим собой. За это, словно в восполнении реальной биографии, ему и дается возможность прожить свою идеальную судьбу в биографии духовной, воплощением которой становится тетрадь его стихотворений. Именно она завершает роман.

Другие проблемы в романе

Но было бы ошибкой считать роман Пастернака только повествованием об интеллигенции и революции.
Это произведение о смерти и бессмертии, вечных загадках бытия, кардинальных проблемах человеческого существования, которые обнажаются на разломах истории. «Доктор Живаго» – роман о потере идеала и о попытке обрести его заново, «напоминание о свете и гармонии в условиях мглы и вихря».

Интересен взгляд Г. Гачева на роман Пастернака, – он рассматривает проблему и сюжет романа, как проблему Истории и Жизни.
«В XX веке История обнаружила себя как враг Жизни, Всебытия. История объявила себя копилкою смыслов и бессмертий. Многие оказываются сбиты с панталыку, верят науке и газете и сокрушаются. Другое – человек культуры и Духа: из самой истории он знает, что такие эпохи, когда водовороты исторических процессов норовят обратить человека в песчинку, не раз бывали (Рим, Наполеон). И он отказывается от участия в истории, самолично приступает к творчеству своего пространства – времени, создает оазис, где обитает в истинных ценностях: в любви, природе, свободе духа, культуры. Таковы Юрий и Лара.

История может себе позволить откладывать приход к истине, счастью. У нее в запасе бесконечность, а у людей определенный срок – жизнь. Среди сумятицы, человек призван проориентировать себя прямо на настоящее, в безусловных ценностях. Они ведь просты: любовь, осмысленный труд, красота природы, свободная мысль».

«Доктор Живаго» – учебник свободы, начиная со стиля и кончая умением личности утвердить свою независимость от тисков истории, причем Живаго, в своей независимости не индивидуалист, не отвернулся от людей, он – доктор, он лечит людей, он обращен к людям.

«… Истории никто не делает, ее не видно, как нельзя увидеть, как трава растет. Войны, революции, цари, Робеспьеры – это ее органические возбудители, ее бродильные дрожжи. Революции производят люди действенные, односторонние фанатика, гении самоограничения. Они в несколько часов или дней опрокидывают старый порядок. Перевороты длятся недели, много – годы, а потом десятилетиями, веками поклоняются духу ограниченности, приведшего к перевороту, как святыне». – Эти размышления Живаго важны, как для понимания исторических взглядов Пастернака, так и его отношение к революции, к ее событиям, как некой абсолютной данности, правомерность появления которой не подлежит обсуждению.

«Доктор Живаго» – это роман также и о любви. Сложные взаимоотношения Лары и Юрия, когда перипетии революции и войны то соединяли, то разъединяли их, в чем – то похожи на взаимоотношения Кати и Рощина в трилогии А. Толстого «Хождение по мукам». Но Толстой ставит историю выше любви, а Пастернак поставил историю любви выше истории, как таковой. И в этом принципиальное различие не только 2-х романов, но и 2-х концепций.

В своем итоговом произведении Борис Леонидович постарался высказать отношение по всем волновавшим его вопросам философии, этики, религии, искусства, не обходя и того вопроса, от которого «бегал» не только в творчестве, но и в интервью, не только до «Живаго», но и после него - национального, еврейского.
Правда, Юрий, главный резонер авторских идей, хранит по этому поводу «великое молчание». Даже в разговоре с Ларой которая переживает, не от одной ли головы ее сочувствие страдающим от погромов евреям, на ее вопрос, согласен ли он с Лариным недоумением, почему евреи так упрямо не хотят ассимилмроваться, Живаго, вопреки своей обычной словоохотливости, отвечает лишь: «Я об этом не думал. У меня есть товарищ, некий Гордон. Он тех же взглядов».
Этот Миша Гордон, будущий соученик и друг Юрия, впервые появляется на страницах одиннадцатилетним мальчиком, когда становится свидетелем самоубийства старшего Живаго.
Какие же мысли одолевают ребенка? «С тех пор, как он себя помнил, он не переставал удивляться, как это при одинаковости рук и ног и общности языка и привычек можно быть не тем, что все, и притом чем-то таким, что нравится немногим и чего не любят? Он не мог понять положения, при котором, если ты хуже других, ты не можешь приложить усилий, чтобы исправиться и стать лучше. Что значит быть евреем? Для чего это существует? Чем вознаграждается или оправдывается этот безоружный вызов, ничего не приносящий, кроме горя? [...] Миша постепенно преисполнился презрения к взрослым, заварившим кашу, которую они не в силах расхлебать».
Таковы мысли второклассника Миши Гордона в год. Можно предположить, что это и а взгляды 70-летнего Бориса Пастернака шесть десятилетий спустя. Дело даже не в общеизвестном равнодушии поэта к собственному еврейскому происхождению. Достаточно того, что никакого другого подхода к еврейству в романе не предложено, тогда как этот методически развивается и углубляется как самим Гордоном, так, косвенно, и другими, незнакомыми с ним персонажами.
Гордон как человек, отказывающийся от своих национальных корней, непременно должен убедить себя, что эти корни никакой ценности не представляют и держаться за них - ошибка, причем не только для него, но и для всех единородцев. Поэтому ко всем существительным, которые можно было бы сопроводить прилагательным «еврейские» (будь то долг, борьба или страдание) Гордон без долгих рассуждений и попыток обоснования привешивает определения «непонятный», «ненужная», «бессмысленное». То же касается и веры. «Урожденный» христианин спокойно почитает святость обоих заветов как Ветхого, так и Нового, и может вполне веротерпимо и уважительно относиться к иудаизму: Бог-то один, а в каких формах ему поклоняться это вопрос в большой мере традиции. Но Гордон должен обосновать хотя бы для себя свой переход из одной религии в другую, превосходство второй над первой. И тут извлекаются на свет идеи, изобретенные христианским средневековьем, да позже выброшенные за ненадобностью и теологической сомнительностью: «Как могли они [евреи] дать уйти от себя душе такой поглощающей красоты и силы [речь, разумеется, о Христе и Христианстве], как могли думать, что рядом с ее торжеством и воцарением они останутся в виде пустой оболочки этого чуда, им однажды сброшенной?»
«Увлечение» христианством у Гордона доходит до того, что он собирается переводиться из университета в Духовную академию, и Живаго справедливо догадывается, что толкает его к этому пресловутое желание перестать «быть не тем, что все, и чего не любят».
В зрелые годы старания Гордона «усредниться» увенчались, наконец, успехом. Автору, похоже, не хочется уже тратить место и краски на иллюстрирование этой печальной метаморфозы, и он просто «от себя» сообщает о гордоновском «неумении свободно мыслить» и «бедствии среднего вкуса, которое, хуже бедствия безвкусицы».

«Доктор Живаго» – роман об участи человека в истории. Образ дороги центральный в нем.
Фабула романа прокладывается, как прокладываются рельсы… петляют сюжетные линии, стремятся вдаль судьбы героев и постоянно пересекаются в неожиданных местах – как железнодорожные колеи.
«Доктор Живаго»- роман эпохи научной, философской и эстетической революции, эпохи религиозных поисков и плюрализации научного и художественного мышления; эпохи разрушения норм, казавшихся до этого незыблимыми и универсальными, это роман социальных катастроф.

Используемая литература:

1. Сост. Л.В. Бахнов, Л.Б.Воронин
«Доктор Живаго» Б.Пастернака – ( С разных точек зрения). --М. Советский писатель, 1990

2. Вильмонт Н.Н.
О Б.Пастернаке: Воспоминания и мысли. --М. Советский писатель, 1989

3. Масленникова З.А.
Портрет Б.Пастернака-- М. Сов. Россия, 1990

4. Пастернак Е.Б.
Б. Пастернак: Материалы для биографии. -- М. Советский писатель,1989

5. Альфонсов В.Н.
Поэзия Б. Пастернака – Л. Советский писатель,1990

6. Лютов В.
Русские писатели в жизни – Урал LTD,1999