Жизнь и творчество Ч. Дарвина
Его отец Роберт Дарвин был врачом и пользовался широкой известностью. Он был необыкновенно заинтересован в людях, относился к ним с искренней симпатией и внушал пациентам такое уважение к себе, что они даже делились с ним своими житейскими проблемами.
Мать Дарвина умерла, когда Чарльзу было немногим более 8 лет, и он помнил только ее кровать, черное бархатное платье и рабочий столик. Через год после смерти матери Чарльза отдали в школу доктора Батлера, где изучались главным древние языки. Маленький Дарвин увлекался сбором коллекций раковин, печатей, монет. Особенно любил он собирать птичьи яйца, но никогда не брал из гнезда больше одного яйца. Многие часы он проводил на берегу реки, забросив удочку и поглядывая на поплавок. Как-то он узнал, что червей можно умертвлять морской водой, и с тех пор никогда не насаживал на крючок живого червья, хотя это, может быть, и уменьшало его улов. Он старался находить для коллекции мертвых бабочек и жуков, чтобы не прокалывать живых насекомых булавками.
Вечерами, когда в Шрусбери гасли огни, Чарльз с братом Эразмом забирались в беседку и здесь, в самодельной химической лаборатории, пытались получить вещества, которых не получил до них еще не один химик.
Узнав о новом увлечении Чарльза, товарищи прозвали его “Газом”, а доктор Батлер сделал ему при всех выговор, выразив надежду, что вместо никчемных занятий он будет с должным прилежанием изучать языки.
Так как от пребывания в школе Доктора Батлера не было никакого проку, отец забрал Чарльза из школы вместе с его старшим братом и отправил детей в Эдинбургский университет на медицинский факультет.
Чарльза увлекало изучение живой природы. Среди студентов было немало любителей природы. Вместе с ними он собирал в лужах и на берегу после отлива червей, рачков и моллюсков; нередко выезжал с рыбаками в море, где вылавливал устриц, и за короткое время собрал большую коллекцию раковин. Он познакомился с негром, который зарабатывал на жизнь набивкой чучел. Дарвин стал брать у него уроки и просиживал в его доме целые вечера.
Но медицина не увлекла Чарльза, и отец предложил ему стать священником. Молодой Дарвин прчел несколько богословских книг и не нашел в них ничего, что противоречило его убеждениям. Он верил сказкам библии о сотворении мира богом и о всемирном потопе. Кто бы мог подумать, что пройдут годы и Дарвин нанесет самый сильный удар религии, который ей когда-либо случалось получать.
В 1828 году Дарвин поступил в Кембриджский университет на богословский факультет. Изучая богословские науки, Чарльз попрежнему увлекался спортом, живописью, музыкой, часами простаивал в галлерее Кембриджа перед картинами. Вглядываясь в живописные пейзажи, в лица людей, он думал, как прекрасно серьезное исскуство, выражающее большие мысли. Он любил чарующую музыку Бетховена: когда в комнате раздавались тихие, нежные звуки Лунной сонаты, Чарльз затаивал дыхание, дрожь пробегала у него по телу и перед его глазами вставало озеро в мягком сиянии лунной ночи или яркие солнечные блики среди тенистой литсвы, омытой дождем.
Но ничто не доставляло ему такого удовольствия, как собирание жуков. Это уже было служение науке, и довольно скоро все виды кембриджских жуков были в его коробках. Он отыскивал их повсюду, даже во мху, снятом со старых деревьев, и в соре, сметенном со дна барок. Особенно запомнился ему один случай. Однажды, содрав с дерева кусок коры, он увидел двух редких жуков. Взяв по одному из них в руки, он уже собрался уходить, как вдруг увидел третьего, с рисунком на брюшке в виде большого креста. Этого жука он не знал. Ошибится он не мог: память на жуков у него была прекрасная. Недолго думая, Дарвин сунул одного жука в рот и придавил его зубами, но жук внезапно выпустил Чарльзу в рот едкую жидкость, которая больно обожгла язык. Дарвин с отвращением выплюнул жука, потеряв при этом свою находку. Как-то Чарльз прочел в одном журнале о редком жуке, там же было указано: “Пойман Ч. Дарвином”. Самолюбие его было черезвычайно польщено, и он даже подумал: не стать ли ему жуколовом?
В Кембридже Дарвин познакомился с профессором Генсло. Впервые в мрачных средневековых аудиториях Генсло предложил студентам для изучения живые цветки. Знания его по ботанике, химии и минералогии были так обширны, что Дарвину казалось: Генсло знает все.
Дарвин впитывал в себя эти знания, как впитывает сухая земля каждую упавшую на нее каплю дождя. Часто Генсло уводил студентов в окресности Кембриджа и образно рассказывал о растениях. Дарвин всегда принимал участие в этих прогулках, так что его стали называть “Тот, что гуляет с Генсло”.
Познакомился Дарвин и с геологом Седжвиком. Не раз карабкался он с ним по необитаемым горам Северного Уэльса и делал геологическую разведку еще не исследованных мест. Несмотря на свое обещание никогда не заниматся геологией, он работал “как тигр” и на каникулах составил геологическую карту окрестностей Шрусбери.
Как-то Дарвин нашел в песчаной яме тропическую раковину. Пласты относились к ледниковому периоду - как же попала в них эта раковина? Удивленный, Дарвин показал свою находку Седжвику.
- Скорей всего,- спокойно сказал геолог,- кто-нибудь выбросил эту штуку в яму. Если бы действительно раковина попала в ледниковые пласты естественным путем, то это перевернуло бы вверх дном все наши представления о них.
Дарвина удивило равнодушие ученного, который не заинтересовался такой редкой находкой. Разве человек, которому все ясно, перевернет науку?
Священником Дарвин так и не стал. Однажды он получил письмо от профессора Генсло. Профессор писал, что корабль “Бигль” (“Ищейка”) отправляется в кругосветное плавание, и советовал Дарвину принять участие в этом путешествии в качестве натуралиста.
Начались энергичные сборы в дорогу. Приехав в Плимутскую бухту, Дарвин увидел стоявший на якоре десятипушечный бриг, один из тех небольших судов, которые моряки прозвали “гробами”, так как такие корабли легко переворачивались во время шторма.
“Бигль” должен был обследовать морские пути к Южной Америке (где находились тогда колонии Англии) и привезти точные мореходные карты для безопасного плавания вдоль ее неисследованых берегов. Капитан “Бигля” Фиц-Рой провел Дарвина в каюту: середину ее загромождал большой стол, над ним висел гамак, в котором Дарвин мог отлеживатся во время качки; вдоль стен стояли книжные шкафы. Предложив Дарвину свои книги, инструменты и оружие, Фиц-Рой сказал:
- Располагайтесь поудобнее. Ведь нам предстоит трястись на этом судне долго. Для меня было бы истинным несчастьем знать, что мой спутник чем-то недоволен.
Когда “Бигль” покинул Плихмутскую бухту и уходил в открытое море, Дарвин долго еще слышал печальные удары колокола с Элдистонского маяка и все смотрел на берег, пока тот совершенно не скрылся из виду за голубой далью воды.
Кажое утро, забросив за борт сеть, он вылавливал мелких морских животных. Матросы прозвали его “Мухоловом”, а лейтенант Уихгем, в обязанности которого входило следить за порядком и чистотой на палубе, приходил в отчаяние при виде уймы грязи, которую Дарвин вытряхивал из сети.
Немало неприятностей доставляла Дарвину качка. Во время шторма, когда яростно дул ветер, море грохотало, с ревом вздымались покрытые пеной волны,- ничего не было видно вокруг, кроме бесчисленных брызг. И только альбатрос, распустив крылья, ровно несся по ветру. Маленький корабль бросало, как щепку, он то взлетал на гребень волны, то нырял в бездну, и тогда бурная волна захлестывала его жалобно скрипевшие снасти. В такие минуты Дарвину казалось, что сама судьба против него. Он жестоко страдал от морской болезни и горячо раскаивался, что поехал. Но отказаться от дальнейшего путешествия он не мог. Мысль исследовать тропическую природу все сильнее захватывала его воображение.
За все время плавания никто не слышал от него сердитого слова и не видел его в дурном расположении духа.
Когда “Бигль” бросил якорь у берегов Бразилии, Дарвин попал в места, полные таких соблазнов для любознательного натуралиста, что чувствовал себя вознагражденным за все свои страдания. Ему казалось, что он попал в волшебный край исполненных желаний.
Красота тропического леса поразила его. Множество лиан, подобно змеям, обвивали деревья, ползли по земле и переплетали все, создавая дикую неразбериху, которая поражала глаз первобытной красотой. Дарвин любовался беспорядочной, роскошной оранжереей, созданной природой. Какое богатство видов! Какой буйный рост зелени под благотворным влиянием тепла и влаги!
Дарвин следил за полетом больших ярких бабочек. Медленно и величественно летали они над цветками, а опустившись на землю, распускали крылья и бегали, производя треск и шум. Целая армия муравьев-листорезов не спеша шествовала по тропикам, прикрываясь кусочками листьев, словно зонтиками. Оса охотилась за пауком, готовя корм для своих личинок. Отрывисто чиркая, носились среди колючих деревьев крошечные колибри. Время от времени они подлетали к цветам, глубоко погружали в них тонкий изогнутый клюв и висели в воздухе на своих невидимых крылышках.
Когда наступали сумерки, древесные лягушки, цикады и сверчки поднимали неумолчный концерт и, прислушиваясь к их разноголосому хору, Дарвин следил за светящимися насекомыми...
Летом 1832 года “Бигль” подошел к побережью Уругвая.
...Гасла вечерняя заря, за горизонтом тонул тусклый розовый блеск последенго луча. Ярко разгорался костер, разведенный туземцами, и причудливые тени от пляшущих языков пламени метались по траве. Дарвин лежал на земле, положив под голову седло вместо подушки, и наблюдал, как местные жители - гаучосы жарят мясо дикой коровы, завернув его в шкуры, чтобы ни одна капля мясного сока не вытекла. Какой-то гаучос поймал эту корову с помощью лассо(аркана, сплетенного из сыромятных ремней). Дарвин видел, как ловчий сделал большую петлю, покрутил ее над головой и, прицелившись, ловко метнул вперед, набросив на шею убегающему животному. И Дарвин понял, почему этих местах звери боялись человека верхом на лошади и не обращали внимания на выстрелы: они не знали ружья. Взяв лассо, он хотел поохотится, но поймал своего собственного коня, и гаучосы хохотали до упаду, впервые увидев, как всадник изловил самого себя.
В Уругвае песчаные волнистые равнины местами были покрыты блеклой, сожженной солнцем травой. Деревьев не было, лишь по берегам рек росли чахлые безлистые кустики, они безмолвно повествовали о палящем зное, о жгучих ветрах и искушенном зноем земле.
Вспомнив раскошную растительность тропиков, Дарвин подумал: какую большую роль играют условия жизни в развитии растений и животных.
В Бразилии и Уругвае Дарвин собрал в коллекцию 80 видов птиц и много пресмыкающихся. Здесь он нашел крупную челюсть и зуб мегатерии - вымершего ленивца. Стоя на обрывистом речном берегу, Дарвин с удивлением рассматривал найденную челюсть. Судя по ее величине, древние ленивцы были огромными животными, величиной со слона. Но как же они питались? Лазить по деревьям, как это делают современные ленивцы, они не могли (какая же ветка выдержала бы слона?). Очевидно, опираясь на массивные задние конечности и хвост, они обхватывали дерево передними конечностями, пригибали его к себе и объедали листву. Но отчего они вымерли? Человек не мог их уничтожить - тогда не было людей.
Может быть, причиной гибели этих гигантов были катастрофы? Но если бы это было так, ленивцы вообще исчезли бы с лица земли, а не уменьшились бы до в размерах до величины современных ленивцев. Дарвин не находил ответа: отчего они вымерли? Чем объяснить их сходство с современными животными?
Еще более удивился Дарвин, найдя зуб ископаемой лошади. Дикая американская лошадь! Но ведь лошадей в Америке не было, пока их не завезли туда европейцы. При виде лошадей, привезенных испанцами, индейцы шарахались в сторону. Откуда же этот зуб? Кости вымерших животных заставили задуматся Дарвина о далеком прошлом Земли. Кювье считал, что только лицо катастрофы меняют лицо планеты и ее живой мир.
Дарвин знал, что вулканические извержения, землетресения, наводнения - грозная сила. Однажды он сам был свидетелем землетресения. Это случилось в Южной Америке. В этот день он лежал на берегу моря и отдыхал. Вдруг сильный толчок поднял его на ноги. Земля глухо гудела, стонала, горбилась, подземный гул и грохот камней слились в оглушительный рев разрушения гибели. Деревья качались, словно от сильного ветра, в море поднимались огромные волны, они обрушивались на берег, выбрасывая тяжелые камни. Два города были разрушены до основания, земля растрескалась, берега заметно поднялись, и раковины, за которыми жители еще недавно ныряли на дно, теперь покрывали прибережные скалы.
Дарвин был потрясен зрелищем переворота, который совершается веками, а здесь произошел в одну минуту. Он знал, что страшные опустошения производят и обвалы, когда огромные массы густой грязи сползают по травянистым склонам в долины и превращают цветущие места в серую, слабоволнистую, безжизненную поверхность. Иногда обвалы перегрождают горные долины, создают запруды высотой в несколько сот метров и новые озера длиной в сотни километров. Изменяют поверхность Земли и песчаные бури, и весенние половодья, и ливни, которые, стремительно стекая вниз по склону, увлекают за собой продукты разрушения горных пород и минералов, отлагая их где-то в другом месте. Но эти слепые силы разрушения действуют не везде и не всегда, от случая к случаю.
И у Дарвина возникла иная идея, чем у Кювье: кроме этих катастроф, есть и другие силы.
Дарвин взял с собой в путешествие только что вышедшую книгу известного геолога Лайлеля “Основные начала геологии”. Лайлель утверждал новую в то время мысль - весь облик Земли меняется постепенно, без катастроф, под действием ветра, воды, колебаний температуры. Размельченные в песок и гальку, горные породы смываются в море, где постепенно оседают и образуют отложения в виде пластов. В одних местах земная кора опускается и вместо сухой безлесной равнины появляется обширное пространство голубой воды. В других - поднимается морское дно, и новые горные складки возникают там, где некогда бушевал и пенился прибой...
Лайлель переоценивал значение “малых сил” природы. Но для того времени книга, говорящая о постепенных изменениях, об эволюции, была замечательна.
Если изменяются условия жизни, то и живые организмы должны изменятся. Впервые у Дарвина появилось сомнение в сотворении мира богом.
Особенно заинтересовал Дарвина животный и растительный мир Галапагосских островов. Эти острова, расположенные в 700 километрах к западу от американского берега, покрыты черной вулканической лавой, застывшей волнами и изборожденной темно-коричневыми трещинами. Низкий, тощий кустарник местами сухо шелестел своими безлистными ветвями, и лишь по склонам гор после обильных дождей поднималась яркая солнечная зелень. На береговых скалах грелись на солнце крупные ящерицы, они убегали из-под самых ног, ища укрытия в неровных массах лавы. На ногах у них были плавательные перепонки, они могли прекрасно плавать и питались морскими водорослями. Огромные слоновые черепахи медленно бродили среди камней, опустив голову, а увидев врага, прятались в свой панцырь и громко шипели.
Здесь Дарвин собирал растения, образцы минералов, ловил насекомых и птиц. Птицы были удивительно доверчивы. Они подходили к человеку на такое расстояние, что их можно было прикрыть шляпой.
Колонисты рассказывали, что раньше птицы садились даже на протянутую руку, принимая ее, очевидно, за ветку дерева.
Дарвин объяснял доверчивость птиц тем, что они еще не знали человека и не научились на своем горьком опыте его бояться.
Растительный и животный мир островов заинтересовал Дарвина своим своеобразием. Он собрал здесь 20 видов сложноцветных растений и обнаружил 25 видов птиц, которые встречались только на архипелаге, например вьюрки, совы, пищухи.
Особенно замечательными были вьюрки. Дарвин насчитал из 13 видов. В окраске оперения этих мелких воробьиных птиц не было ничего примечательного, зато клювы... У одних видов клювы были широкие, как у дубоноса, у других - средние, как у зяблика, у третьих - тонкие, как у малиновки. Одни охотились за насекомыми, другие собирали зерна. Сравнение их клюва, хвоста, формы тела и оперения приводило к мысли, что все эти 13 видов птиц произошли от одного общего предка. На разных островах архипелага и черепахи были разные, и ящерицы, и растения...
Дарвин задумался. Расстояние между островами невелико, всего несколько десятков километров, но океан между ними очень глубокий, течение быстрое, поэтому переплыть с одного острова на другой животные не могли. Но, может быть, ветер переносил семена и помогал птицам преодолевать проливы? Однако сильных ветров, дующих с острова на остров, здесь нет. К тому же эти голые скалистые острова никогда не были одним куском суши, они так и появились отдельными островами много тысяч лет назад, когда морское дно стало подниматся и вулканы вышли из воды. Следовательно, о перемещении животных между островами не могло быть и речи: их жизнь ограничена водой, омывающий остров.
Так отчего же они так различны? Ведь природные условия на островах сходны: один и тот же климат, одинаковой высоты скалы... Если верить библейским легендам, животные и растения были созданы богом для той среды, в которой они живут. Но не сотворил же бог для каждого острова свои виды! И что особенно странно: островные виды напоминают американские, хотя острова никогда не были соединены с материком Южной Америки. Остается допустить, что некогда растения и животные различными путями прилетели, прыплыли или были завезены человеком на Галапагосские острова, а на каждом острове изменялись самостоятельно, пока не образовали новые виды, различия между которыми тем больше, чем дальше отстоят друг от друга острова и чем глубже разделяющие их проливы.
Изучение фауны Галапагсских островов заставило Дарвина задуматься над тайной появления новых видов на Земле, о многообразии жизни, о сложных взаимоотношениях между видами.
Дарвин прожил на “славном кораблике” 5 лет. Он переплыл Атлантический, Тихий, Индийский и снова Атлантический океаны. Он видел богатую растительность тропиков, безотрадные равнины Патагонии, покрытые лесом скалы Огненной Земли.
В тот день, когда “Бигль” бросил якорь у родных берегов, свирепствовала буря. Густой мрак покрывал небо, порывами бил сырой, пронизывающий ветер, лил мелкий косой дождь. С почтовым дилижансом Дарвин отправился в Шрусберри. Отец, окинув взглядом его возмужавшую фигуру, с удовлетворением воскликнул:
- Вот ты каков! Ну, что же, видимо, путешествие пошло тебе на пользу.
Дарвин стал разбирать ящики с коллекциями. Чего там только не было! Гербарии растений, кости вымерших животных, банки с улитками, коробки с насекомыми и целая связка исписанных тетрадей - его дневник. Все это требовало обработки.
Некоторое время Дарвин жил в Лондоне, потом женился и переехал с семьей в Даун - небольшой уединенный городок недалеко от Лондона.
Теперь его интересовали уже не отдельные виды, а взаимные связи между ними, их приспособленность к окружающей среде. Раньше описывали виды такими, какими они были, теперь нужно было выяснить, как и почему они стали такими. Вот ископаемые остатки. Чем дальше вглубь веков, тем меньше вымершие животные похожи на современных. Как это объяснить? Видимо, животные изменялись. Но как происходил процесс изменения? Это важно было знать - в этом был ключ к разгадке появления новых видов. Дарвин уже не верил в божественное “да будет”, он признавал “естественный ход вещей”.
Ответ на вопрос, как возникают новые виды, Дарвин искал практической деятельности человека. Он изучал работу животноводов растениеводов, сам занимался разведением кур и голубей, наблюдал за питанием насекомых и опылением растений, вел обширную переписку с людьми науки и практики, читал множество книг.
Изучая историю выведения разных пород лошадей, кур, овец, Дарвин установил, что многочисленные породы берут начало от одного или немногих диких видов. Изменения их связаны с изменением условий жизни: питания, климата и т. д. Человек отбирает животных и растения с полезными для него изменениями. Сам человек, как думал Дарвин, не может создавать эти изменения, их вызывает природа, а человек лишь комбинирует эти дары природы, отбирает их. Благодаря отбору накапливаются и усиливаются полезные человеку изменения, а это приводит к совершенствованию старых пород и сортов и к выведению новых.
Но как возникают новые виды в природе? Отбор может идти не только по заранее намеченному плану, но и без него, без ясно осознанной цели. При этом человек не только отбирает лучших, но и уничтожает тех, которые не отвечают его нуждам или вкусам. Следовательно, не каждое существо, появившееся на свет, может уцелеть и подарить миру потомство.
А как же в естественных условиях? Каждый ли пробившийся из земли росток разовьется в растение? Каждый ли появившийся в гнезде птенец станет взрослой птицей? Нет. Но кто выжевет? Очевидно, тот, кто окажется более приспособленным к условиям жизни. Но ведь в природе нет браковщика. Кто же отбирает?
Отбор происходит сам собой, естественным путем. Да, слово найдено: естественный отбор.
В хозяйстве отбирает рука человека - это искусственный отбор, в природе - рука времени - естественный отбор. В природе животные и растения тоже изменяются под давлением изменившихся условий жизни. Но не все особи одного вида изменяются одинаково, и те из них, которые имеют хоть какое-нибудь, пусть незначительное, преимущество перед остальными, выживают в результате естественного отбора, оставляют потомство и в конце концов вытесняют менее приспособленных. Естественный отбор приводит к постепенному накоплению и усилению полезных для организма изменений, к совершенствованию организмов и приспособлению их к меняющимся условиям среды, а в результате - к появлению новых видов.
Наконец-то приспособленность организмов и происхождение видов - то, что раньше казалось загадкой, чудом, что представлялось многим проявлением “премудрости творца”,- нашли свое объяснение.
По преданию, однажды увидев, как упало на землю спелое яблоко, Ньютон открыл закон всемирного тяготения.
Хозяйственная практика человека оказалась для Дарвина тем “ньютоновым яблоком”, которое натолкнуло его на верное решение великого вопроса, волнующего беспокойный человеческий ум,- появление в природе новых видов.
В умах великих ученных произошел смелый скачок мысли: у Ньютона - от падающего яблока к планете, несущейся в бесконечных просторах Вселенной; у Дарвина - от приемов скотоводов - к законам, управляющим живым миром.
Дарвин пришел к выводу: виды изменчивы, и родственные виды происходят от общего корня. Он нашел новое и простое объяснение загадочного явления. Для него лично вопрос о происхождении видов был решен, но как мало это значило! Он представлял, с какими трудностями ему придется встретится, доказывая свою теорию, но она объясняла слишком многое, чтобы быть ложной.
Не так-то легко было объяснить, почему все живое приспособлено к жизни. В 1858 году Дарвин получил от английского натуралиста Уоллеса, находившегося в то время на Малайском архипелаге, очерк “О стремлении разновидностей бесконечно удалятся от первоначального типа”. В очерке излагалась теория, аналогичная теории самого Дарвина. Дарвина поразило удивительное совпадения мыслей его и Уоллеса. 20 с лишним лет Дарвин с необыкновенной глубиной разрабатывал вопрос о происхождении видов, и вот... его опередили.
По совету друзей Дарвин коротко изложил свои мысли в статье, которая вместе с очерком Уоллеса была опубликована в трудах Линеевского общества. Но эти работы не привлекали к себе внимания ученых, и только один профессор написал отзыв, в котором заметил, что все новое в записках неверно, а все верное - не ново.
В этом же году Дарвин написал сжатое изложение своей теории, а на следующий год, когда ему исполнилось 50 лет, вышел небольшой зеленый томик, озаглавленный “Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение пород в борьбе за жизнь”. Книга была раскуплена в один день. Успех был огромный.
Одни ученые сравнивали впечатление от книги со вспышкой молнии, которая заблудившемуся темной ночью человеку внезапно освещает дорогу. Другие - с бомбой, которую Дарвин бросил из своего мирного сельського жилища в лагерь противника.
Во Франции ученые отнеслись к теории с презрением. Немецкие антидарвинисты выпустили свинцовую медаль, на которой Дарвин был изображен в оскорбительно-карикатурном виде с ослинными ушами.
Английский геолог Седжвик с возмущением говорил, что эта теория не более как цепь мыльных пузырей, и свое письмо к Дарвину закончил так: “Ныне - один из потомков обезьяны, в прошлом - ваш старый друг”. Так как учение Дарвина подрывало устои религии, реакционные ученые натравливали на него духовенство. Об одном критике Дарвин писал друзьям, что сам критик, пожалуй, не стал бы его жечь на костре, но он принес бы хворосту и указал бы черным бестиям, как его поймать. Католические священники организовали особую академию для борьбы с эволюционным учением, назвав его “скотской философией”.
Брань и презрение невежественных людей огорчали Дарвина, но он не отвечал им. Он ценил лишь мнение людей, которых уважал.
Передовые ученные встретили теорию Дарвина с большим воодушевлением. Немецкий биолог Э. Геккель писал, что, прочтя эту гениальную книгу, он почувствовал, как “завеса упала с его глаз”. Молодой профессор Гексли готов был “взойти на костер” за новую идею. Тропа, по которой Дарвин предлагал следовать за собой, казались ему не воздушным путем из нитей паутины, а широким мостом, по которому можно пройти через многие пропасти.
Ф. Энгельс отметил, что Дарвин нанес сильнейший удар идеалистическим представлениям о природе, доказав, что современный органический мир является продуктом исторического развития, длившегося миллионы лет. Он сравнивал заслуги Дарвина в открытии законов развития природы с заслугами Маркса, открывшего законы развития общества.
Русский перевод “Происхождения видов” появился в 1864 году. Распространение дарвинизма в России совпало с подъемом революционного движения, с пробуждением общественного сознания после Крымсокой войны, с распространением идей великих русских демократов Н. Г. Чернышевского, А. И. Герцена, Д. И. Писарева. И хотя и здесь не обошлось без попыток превратить теорию в “бессвязную кучу мусора”, но при помощи многочисленных популяризаторов учение Дарвина стало достоянием широких читающих кругов и было встречено сочуственно. Д. И. Писарев называл Дарвина гениальным мыслителем и писал, что Дарвин рассказывает о законах органической природы так просто и доказывает так неопровержимо, что всякий, кто прочтет его книгу, удивляется, как это он сам не додумался давным-давно до таких ясных выводов. Но главным бойцом в этой битве идей была сама книга Дарвина.
Прошли годы, и учениe Дарвина разлилось бурным потоком, сметающим на пути все препятствия. Дарвину посчастливилось при жизни увидеть торжество своих детей: не проходило и года, чтобы он не получал какой-нибудь награды.
В последние годы жизни Дарвин чувствовал себя особенно плохо: не мог ходить, все его утомляло. В ночь на 18 апреля 1882 года у Дарвина случился сердечный припадок, он потерял сознание, а придя в себя, разбудил жену и тихо сказал:
- Я совсем не боюсь умереть.
19 апреля 1882 года Дарвина не стало. Его похоронили в Лондоне в Вестминстерском аббатстве - усыпальнице великих людей страны.