У истоков истории селькупов
Селькупы (известны ещё под названием остяко-самоеды и нарымские остяки) относятся к самодийской ветви уральской языковой семьи, южной её группе. Когда и откуда появились они в Приобье? Где их изначальные истоки? Из сообщений путешественников, миссионеров, исторических документов известно, что в XVI веке в Среднем Приобье они уже проживали. А раньше?
Дискуссии о прародине селькупов и других самоедо-язычных народов ведутся вокруг трёх точек зрения с различными вариантами. Две гипотезы сложились ещё в XVIII веке, их высказывали лингвисты и этнографы.
В 20- х годах XVIII века пленный шведский офицер, увлекшийся изучением народов Сибири, Ф. И. Страленберг, был включен в состав Академической экспедиции под руководством Д. Г. Мессершмидта. Он обнаружил, что на самодийском языке говорили не только самоеды европейского северо-востока, но и ряд народов Западной (остяко-самоеды) и Южной (камасинцы) Сибири. Из этого наблюдения исследователь сделал вывод, что прародина самодийцев – северо-западней Урала, откуда они расселились вплоть до Саянского нагорья.
Через 50 лет И. Ф. Фишер высказал противоположную точку зрения. Томские остяки, как он называл селькупов, и камасинцы жили когда-то вместе, на юге Сибири и, «боясь татар, пошли в ближайшие к северу страны». Дальнейшее развитие эта гипотеза получила в работах выдающегося финского лингвиста и этнографа М. А. Кастрена, который в середине ХIХ в. по заданию Российской Академии исследовал язык и быт народов Сибири. Согласно его теории исконной прародиной современных самодийских народов, в том числе и селькупов (Кастрен их включал в южную самодийскую группу наряду с карагасами, маторами и др.), была Южная Сибирь, а точнее Алтае-Саянское нагорье и Минусинская котловина. Благодаря скрупулёзному анализу Кастреном языков южносибирских народов и доказательству очевидного пребывания там самоедов раньше тюрко-язычного населения, гипотеза южной прародины селькупов стала господствующей. В. Н. Чернецов в 60-е годы предложил область формирования самодийцев, начиная с IV тысячелетия до н. э. расширить от Енисея до Иртыша. Культуру Среднего Приобья (её ещё предстояло изучать) с Х в. он отнёс к праселькупской.
По третьей версии прародина самодийских народов – Западная Сибирь Эта мысль в начале нашего века высказывалась знаменитым путешественником и исследователем Арктики Ф. Нансеном и финским лингвистом – этнографом К. Доннером. Но развёрнутой аргументации эта идея долгое время не получала. Благодаря археологическим и лингвистическим исследованиям последних десятилетий западносибирская гипотеза стала приоритетной. Что касается селькупов, то не просто регионом их формирования, но и прародиной можно считать Среднее Приобье. Народы Сибири не имели письменности, и заглянуть в глубь их древней истории помогает археология. Археологи реконструируют прошлое селькупов, используя данные различных областей познания: антропологии, лингвистики, географии, биологии, физики, химии и т. д.
С 60-х годов в Среднем Приобье ведутся активные археологические раскопки многочисленных древних поселений, могильников, культурных мест, производственных объектов. В результате исследований удалось выявить генетическую непрерывность развития местных традиций вплоть до ХII в. – до времени, когда селькупы как этнос уже стали известны в исторических документах.
2,5 тысячи лет назад (в V в. до н. э.) в Нарымско – Сургутском Приобье на местной основе сложилась самобытная культура, названная кулайской, по первым необычным находкам на горе Кулайка, в с. Подгорном (р. Чая). На древнем святилище кулайцев были найдены оружие и ажурные и сплошь литые из бронзы изображения людей и животных (лосей, медведей, птиц, змей), отражавших мировоззрение народа. Сейчас разнообразных кулайских памятников известно в Западной Сибири свыше 300. Культуру отличает ярко выраженное своеобразие глиняной посуды (керамики), оружия, орнамента, жилищ, погребального обряда.
Кулайской культуре суждено было сыграть значительную роль в истории самодийских народов и, в частности, селькупов. Она существовала тысячу лет. За это время границы её постоянно расширялись. В III в. до н. э. начинается первая волна переселения кулайцев на юг – в Притомье и Прииртышье. Исходная причина миграций – прирост населения; биологическая продуктивность Среднего Приобья была низкой, промысловые участки незначительными, а кулайцы жили за счёт рыболовства и охоты. Устранение экологического несоответствия (природа не могла прокормить избыточное население) возможно было тогда прежде всего за счёт расширения территории. Массовые миграции кулайцев идут в разных направлениях. На севере они достигли Обской губы и низовий р. Таз, а затем продолжаются – через Северный Урал – в бассейн р. Печоры. На юге кулайцы расселились до горного Алтая и Чулымской, а на западе до Тоболо-Иртышской лесостепи. Таким образом в Западной Сибири возникла огромная кулайская общность, по-видимому, фиксирующая сложение самодийского языкового единства. К середине I тысячелетия эта общность распалась.
Потомки кулайцев на юге под давлением алтайских тюрок частично продвинулись на средний и верхний Енисей и положили начало самоедоязычным камасинцам: койбалам, маторам, карагасам. На севере самодийцы-кулайцы были оттеснены в пределы циркумполярной зоны усилившимися уграми (предки хантов, манси). И здесь заложили основу северных самодийских народов: ненцев, энцев, нганасан. На западе небольшая группа посткулайского населения, смешавшись с уграми и ираноязычными саргатцами, под давлением движущихся с востока кочевников, из Тоболо-Иртышья откатились на Южный Урал, где заложили основы протомадьярской культуры.
В среднем Приобье в VI в. на основе кулайских традиций возникла уже праселькупская релкинская культура (названа по могильнику Релка в райцентре Молчаново). Именно в ней наиболее ярко отразилась этническая самобытность, унаследованная последующими поколениями селькупского народа и отражённая в археологических памятниках Нарымского Приобья XV- XVIIвв. и этнографии селькупов. Это было золотое время в культурной истории края и селькупского народа: помимо традиционного рыболовства и охоты резко увеличивается процент скотоводческих хозяйств. Разводились местные, неприхотливые к суровым условиям породы лошадей. В междуречье Томи и Оби появляется мотыжное земледелие. В охоте стал преобладать пушной промысел, и как результат активно развивается торговля с соседями. Завозятся дорогие шелковые ткани, оружие, скакуны, украшения. Переживает небывалый подъём духовная культура. Внутри релкинского общества родовые связи слабеют, усиливается военно-родовая элита, культивируется образ вождя.
Этногенез селькупов на долгом и историческом пути протекал в сложном переплетении судеб угров и тюрков, тунгусов и славян. Формирование самобытного народа проходило в мирных контактах и ожесточённой борьбе, в условиях расцвета и упадка культур, запутанных лабиринтах общественных отношений.
История селькупов ещё не написана, в ней немало неясного, Многому требуется объяснения и доказательства.
Поэтому создона Селькупская комплексная экспедиция по изучению этнокультурной истории Нарымского края.
В её состав вошли археологи и этнографы института этнографии АН России. Итогом роботы должна стать крупная монография-плод коллективного труда.
Незнакомый образ жизни, иная культура вызывает сложные чувства: удивления, недоумения, восхищения и так далее. Он даёт понять, что культура, к которой мы принадлежим, далеко не единственная. Известный этнограф ХIХ в. Макс Мюллер очень удачно подметил: «Кто знает одну культуру, не знает ни одной».
Подобные чувства испытывали русские, когда сталкивались с остяками (так в старину звали хантов и селькупов): удивлялись меткости остяцких лучников, разнообразию ловушек на зверя и рыбу, лекарям – шаманам, неистово колотящим в бубен, и многому другому. Обычно эталоном считают свою культуру, а разные проявления другой – отклонениями. Удивляла одинаковость одежды, лыж, лодок, лабазов – словом, всего; поражала безотходность производства: мясо – в пищу, шкуры – на одежду, сухожилия – на нитки, внутренности – на приваду. Использовались даже рога, чешуя, пузыри – это сырьё для производства превосходного, универсального клея.
«Чудной народ», — усмехнувшись в усы, заключали русские.
Впрочем, и раньше на европейском севере инородцев звали чудью. Тогда ещё не знали, что традиционные, т. е. неиндустриальные культуры имеют особенность: сложившаяся система жизнеобеспечения, включающая в себя, разумеется, и духовную сферу, не допускает индивидуального новаторства. Изменения недопустимы, потому что они разрушают устойчивость.
Позднее стало известно, что причины многих «странностей» коренятся в устойчивости традиций. Например, для передачи расстояний (при отсутствии в языке линейных мер) охотничьи народы прибегают к таким способам, как число выкуренных трубок, оленьих передышек, береговых песков, плесов, дней пути. Таким образом, способ, к которому прибегают астрономы, измеряющие расстояния световыми годами, т. е. временем, не является монополией астрономов. Некоторые ситуации, столь сложные для русского человека, для человека тайги оказываются крайне простыми. О них вообще предпочитают молчать как не содержащих ничего нового. В своих путевых дневниках В. К. Арсеньев отмечал самую характерную особенность лесных жителей-звероловов, независимо от национальности: сосредоточенность во взгляде, скромность, молчаливость и спокойствие.
Шло время, образом жизни остяков в суровых условиях Сибири стали интересоваться не только любители, но и учёные. Круг их интересов стал шире, а непонятного, как ни странно, ещё больше: отчего живут маленькими селениями (три-пять семей близких родственников), как охотники в тайге находят друг друга не договариваясь; как за сотни километров находят дорогу точно к дому; почему, к примеру, язык хантов, финнов, венгров имеет много общего; чем объясняется то, что ханты и селькупы почти одинаковы по культуре, хотя у них совсем разные языки и так далее. Благодаря совместным усилиям этнографов, археологов, лингвистов удалось выяснить. Что маленькие селения, удалённые на большие расстояния, обеспечивают экологическое равновесие, а локальные группы хантов (и селькупов) связывают между собой не только язык, но и общий дух – предок, топонимика же помогает пространственной ориентации. Например, название каждого географического объекта указывает на его главную особенность, неповторимость. Если охотник попал на очень извилистую узкую речку, то эта речка не какая-то иная, а Кель-Вас (кель – узел, вас – узкий).
Не так-то просто одни традиции вытесняются другими. Соседство хантов и селькупов с русскими на протяжении четырёх сотен лет свидетельствуют именно об этом. Взаимовлияние как будто бы произошло: русские охотники скользят на подбитых мехом лыжах, ставят хантыйские ловушки, а селькупы косят сено и неистово, по-русски, как раньше в бубен, хлещут себя вениками в бане. Но эти сходства не везде, не всегда, не во всём. И чаще – лишь по форме.
Изменилась жизнь, природа, орудия труда, весь вещный мир. Но в духовной сфере, сфере человеческих отношений традиции оказались сильнее новаций, многие молодые ханты верят старикам, что бог Торум ровно в двухтысячный год пошлёт людям страшное наказание за осквернение природы, за нарушение основных традиций.
Не таким простым оказался вопрос о соотношении материального и духовного в культуре народа. Японский исследователь Моритани Масанори пришёл к выводу, что по мере того, как идёт переход от предметов первой необходимости к предметам, связанным с миром чувств. Свойства изделий будут испытывать всё более глубокое воздействие национальной культуры.
Ро zzzz.
CПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Северная книга: Томск 1993 296 с.
2. Нарымский край моё отечество: Томск 1998.