Проблема Человека в философии Фихте
Вступление 3
Основная часть 4
О назначении человека в себе (ANSICH) 4
О назначении человека в обществе 9
Заключение 15
Вступление
Каждый, имеющий призвание на общее умственное развитие, должен в общих чертах знать, что такое философия; несмотря на то, что он сам не участвует в этих исследованиях, он все же должен знать, что она исследует; и, несмотря на то, что он сам не проникает в ее область, он все же должен знать границы, отделяющие эту область от той, на которой находится он сам, чтобы не бояться опасности, угрожающей со стороны совершенно другого и абсолютно чуждого ему мира тому миру, в котором он находится. Он должен это знать по крайней мере для того, чтобы не совершать несправедливости по отношению к тем людям науки, с которыми ему все же приходится жить вместе, как человеку, чтобы не давать ложных советов доверяющимся ему и удерживать их от того, за пренебрежение к чему они в будущем могут жестоко поплатиться. По всем этим соображениям каждый образованный человек должен по крайней мере знать, чем философия не является, каких намерений она не имеет, чего она на способна делать.
Достигнуть же этого познания не только возможно, но даже и нетрудно. Научная философия, несмотря на то, что она возвышается над естественным воззрением на вещи и над обыкновенным человеческим рассудком, тем не менее обеими ногами стоит на почве последнего и исходит из него, несмотря на то что она в дальнейшем, конечно, выходит за его пределы. Видеть эту ее связь с почвой естественного образа мыслей, наблюдать, как она исходит из него, может всякий человек, обладающий ходя бы обыкновенным человеческим рассудком и обычной ступенью внимательности, какую можно предполагать во всяком образованном человеке.
Основная часть
О назначении человека в себе (ANSICH)
Что представляло бы собой собственно духовное в человеке, чистое Я (Ich) просто в себе, изолированная и вне всякого отношения к чему-нибудь вне его – на этот вопрос не может быть ответа, и, точнее говоря, он содержит противоречие с самим собой. Хотя неправда, что чистое Я есть продукт не - Я – так я называю все, что мыслится как находящееся вне Я, что отличается от Я и ему противополагается, - что чистое Я, говорю я, продукт не – Я (подобное положение выражало бы трансцендентальный материализм, который полностью противоречит разуму), но действительно истинно и в свое время будет точно показано, что Я никогда не осознает самого себя и не сможет осознать иначе, как в своих эмпирических определениях, и что эти эмпирические определения непременно предполагают нечто вроде Я. Уже тело человека, которое он называет своим телом, есть нечто вне Я. Вне этого соединения он не был бы даже человеком, но в чем-то для нас просто немыслимым, если возможно нечто такое, что не является даже мыслимой вещью, еще назвать чем-то. Рассматривать человека в себе и изолировано не значит, следовательно, ни здесь, ни где-либо рассматривать его просто как чистое Я без всякого отношения к чему-нибудь вне чистого Я, а только мыслить его вне всякого отношения к себе подобным разумным существам.
И если он так мыслится, то каково его назначение? Что присуще ему как человеку согласно его понятию того, что среди известных нам существ нечеловеку не присуще, чем отличается он от всего того, что мы среди известных нам существ (Wesen) не называем человеком?
Поскольку очевидно, что человек имеет разум, поскольку он является своей собственной целью, то есть он существует не потому, что должно существовать нечто другое, а просто потому, что он должен существовать: его открытое (blosses) бытие (Sein) есть последняя цель его бытия, или, что то же самое значит, без противоречия нельзя спрашивать ни о какой цели его бытия. Он есть, потому что он есть. Эта характеристика абсолютного бытия, бытия ради самого себя, есть его характеристика или его назначение постольку, поскольку он рассматривается просто и исключительно как разумное существо (Vernunftiges Wesen).
То, что он есть, есть прежде всего не потому, что он есть, но потому, что есть нечто вне его. Эмпирическое самосознание, то есть сознание какого-нибудь назначения в нас, невозможно иначе, как только при предположении некоторого не – Я (Nicht-Ich), Это не – Я должно влиять на свою страдательную способность, которую мы называем чувственностью. Итак, постольку, поскольку человек есть нечто, он есть чувственное существо. Но он, согласно сказанному выше, одновременно разумное существо, и его разум не должен уничтожаться его чувственностью, они оба должны существовать рядом друг с другом. В этом сочетании выше названное положение – человек есть, потому что он есть – превращается в следующее: человек должен быть тем, что он есть, просто потому, что он есть, то есть все, что он есть, должно быть отнесено к его чистому Я, к его голой яйности (Ichheit); все, что он есть, он должен быть просто потому, что он есть Я; а чем он не может быть, потому что он есть Я, тем он вообще не должен быть.
Чистое Я может быть представлено только отрицательно как противоположность не – Я, характерным признаком которого является многообразие, следовательно, как полная абсолютная одинаковость; оно всегда одно и то же и никогда не бывает другим. Следовательно, указанная формула может быть выражена еще так: человек всегда должен быть согласен с самим собой; он не должен себе никогда противоречить. Именно чистое Я никогда не может находится в противоречии с самим собой, так как в нем нет никакого различия, но оно всегда одно и тоже; эмпирическое же, определенное и определяемое внешними вещами Я может себе противоречить, и всякий раз, как оно себе противоречит – это верный признак того, что оно определено не по форме чистого Я, не посредством самого себя, но посредством внешних вещей. И вот этого быть не должно, ибо сам человек есть цель - он должен сам определять себя и никогда не позволять определять себя посредством чего-нибудь постороннего; он должен сам быть тем, что он есть, так как он хочет этим быть и должен хотеть. Эмпирическое Я должно быть настроено так, как оно могло бы вечно быть настроено. Поэтому, касаясь этого вопроса и прибавляя это для разъяснения, Фихте выразил бы основоположение учения о нравственности в следующей формуле: поступай так, чтобы максимум твоей воли ты мог бы мыслить как вечный закон для себя.
Само наше эмпирически определяемое Я принимает благодаря беспрепятственному влиянию на него вещей, которому мы непосредственно подвергаемся, пока наш разум еще не проснулся, - известные извилины, которые ни в коем случае не могут согласоваться с формой нашего чистого Я, так как они происходят от вещей вне нас. Для того чтобы уничтожить их и вернуть себе первоначальный чистый образ, по мнению Фихте, для этого равным образом недостаточна одна голая воля, но мы нуждаемся для этого так же в том навыке (Geschicklichkeit), который приобретается и повышается упражнением.
Окончательный вывод из всего сказанного следующий: последняя и высшая цель человека – полное согласие (Ubereinstimmung) человека с самим собой и, - чтобы он мог находиться в согласии с самим собой, - согласование всех вещей вне его с необходимыми практическими понятиями о них, понятиями, определяющими, какими они должны быть. Это согласие вообще есть то что Кант называет высшим благом (das hochste Gut), если воспользоваться терминологией критической философии; это высшее благо в себе, как явствует из сказанного, вовсе не имеет двух частей, но совершенно просто; оно есть полное согласие разумного существа с самим собой. В отношении разумного существа, зависимого от вещей вне его, оно может быть рассматриваемо как двоякое: как согласие воли с идеей вечно значащей воли, или нравственная доброта (sittliche Gute), и как согласование вещей вне нас с нашей волей (разумеется с нашей разумной волей), или блаженство (Gluckseligkeit). Следовательно совершенно неверно, что человек благодаря жажде блаженства предназначен для нравственной доброты, но скорее само понятие блаженства и жажда его возникают из нравственной природы людей. Не то хорошо, что делает блаженным, но только то делает блаженным, что хорошо. Без нравственности невозможно блаженство. Правда, приятные чувства возможны без нее и даже в борьбе с ней, но в свое время мы увидим, почему они не блаженства, и часто даже противоречат ему.
Подчинить себе все неразумное, овладеть им свободно и согласно своему собственному закону – последняя конечная цель человека; эта конечная цель совершенно недостижима и должна оставаться вечно недостижимой, если только человек не должен перестать быть человеком, чтобы стать Богом. В понятии человека заложено, что его последняя цель должна быть недостижимой, а его путь к ней бесконечным. Следовательно, назначение человека состоит не в том, чтобы достигнуть этой цели. Но он может и должен все более и более приближаться к этой цели; и поэтому приближение до бесконечности к этой цели – его истинное назначение как человека, то есть как разумного, но конечного как чувственного, но свободного существа. Если полное согласие с самим собой называют совершенством в высшем значении слова, как его во всяком случае можно назвать, то совершенство – высшая недостижимая цель человека; усовершенствование до бесконечности есть его назначение. Он существует, чтобы постоянно становиться нравственно лучше и улучшать все вокруг себя в чувственном смысле (sinnlich), а если он рассматривается в обществе, то и в нравственном, и самому становится благодаря этому все более блаженным. Такого назначение человека, поскольку он рассматривается изолированно, то есть вне отношения к разумным существам, ему подобным.
О назначении человека в обществе
«И то и другое – как существование вне нас разумных существ, подобных нам, так и признаки, отличающие эти существа от существ, лишенных разума, - мы почерпнули из опыта», - так могли бы, конечно, ответить те, которые еще не привыкли к строгому философскому исследованию; но такой ответ был бы неосновательным и неудовлетворительным, он не был бы совершенно ответом на наш вопрос, но относился бы к совершенно другому. Опыт, на который они могли бы согласиться, имели и эгоисты, которые поэтому все еще недостаточно основательно опровергнуты. Опыт учит нам только тому, что представление о разумных существах вне нас содержится в нашем эмпирическом сознании, и по этому поводу нет спора, и ни один эгоист не отрицал этого. Вопрос заключается в том, отвечает ли этому представлению что-нибудь вне его, имеются ли кроме нас разумные существа, независимо от нашего представления, и хотя бы мы себе этого не представляли, - и об этом нам ничего не может сказать опыт, поскольку он есть опыт, т.е. система наших представлений.
Опыт может в лучшем случае показать, что даны действия, похожие на действия разумных причин; но никогда он не может показать, что их причины действительно существуют как разумные существа в себе, так как существо в себе не есть предмет опыта.
Высшее стремление в человеке есть стремление к торжеству, к полному согласию с самим собой и, чтобы он мог постоянно находиться в согласии с самим собой, к согласованию всего того, что находится вне его, с его необходимыми о том понятиями. Его понятиями не только не должно ничто противоречить, так чтобы для него вообще было безразлично существование или несуществование соответствующего им объекта, но должно быть также действительно дано нечто им соответствующее. Для всех понятий, лежащих в его Я, должно быть дано в не – Я соответствующее выражение, противообраз. Так определено его стремление.
В человеке дано также понятие разума и соответствующего разуму действия и мышления, и он непременно хочет реализовать это понятие не только в себе, но и желает видеть его реализованным также и вне себя. В его потребности входит, чтобы разумные существа, ему подобные, были даны вне его.
Он не может создать подобных существ; но он кладет их понятие в основу своего наблюдения над не – Я и ожидает, что найдет нечто соответствующее этому понятию. Первое, только отрицательное свойство разумности, тотчас же заявляющее о себе, есть действие согласно понятиям, деятельность согласно целям. То, что носит характер целесообразности, может иметь разумного виновника, то, к чему совершенно неприменимо понятие целесообразности, конечно, не имеет разумного виновника. Но этот признак имеет двойное значение. Согласованность многообразия, приводящая его в единство, есть характерная черта целесообразности; но имеется несколько родов этой согласованности, которые могут быть объяснены на основании голых законов природы, как раз не механических, а именно органических; следовательно, мы нуждаемся еще в признаке, чтобы определенно от известного опыта заключить к разумной его причине. Природа (Natur) действует также там, где она действует целесообразно, по необходимым законам; разум всегда действует свободно. Следовательно, согласованность многообразия воедино, достигнутая посредством свободы, была бы самой верной и непреложной характерной чертой разумности в явлении. Спрашивается только, каким образом следует отличать действие, данное в опыте посредством необходимости, от действия, равным образом данного в опыте посредством свободы.
Я совершенно не могу вообще непосредственно сознавать свободы вне меня; я даже не могу сознавать свободы во мне или моей собственной свободы, так как свобода в себе есть последнее основание для объяснения всякого сознания и не может поэтому никогда принадлежать к области сознания. Но я могу сознавать то, что при известном определении моего эмпирического Я посредством моей воли я не сознаю иной причины, как только эту самую волю; и это несознавание причины можно было бы, конечно, также назвать сознанием свободы, если только предварительно сделать необходимые разъяснения, и мы здесь так и будем это называть. В этом смысле можно сознавать посредством свободы свой собственный поступок.
Если же посредством нашего свободного поступка, сознаваемого нами в указанном смысле, так изменяется способ действия субстанции, данной нам в явлении, что этот способ действия не может быть более объяснен на основании закона, которому он перед тем подчинялся, но только на основании того закона, который мы положили в основу нашего свободного поступка и который противоположен вышеупомянутому закону, то такое измененное определение мы не можем объяснить иначе, как посредством предположения, что причина того действия равным образом разумна и свободна. Отсюда возникает, пользуясь кантовской терминологией, взаимодействие по понятиям, целесообразная общность, и она-то есть то, что я называю обществом.
Человек предназначен для жизни в обществе; он должен жить в обществе; он не полный законченный человек и противоречит самому себе, если он живет изолированно.
Жизнь в государстве не принадлежит к абсолютным целям человека, что бы не говорил об этом один большой человек, но она есть средство, имеющее место лишь при определенных условиях, для основания совершенного общества. Государство, как и все человеческие установления, являются голым средством, стремится к своему собственному уничтожению: Цель всякого правительства – сделать правительство излишним. Конечно, сейчас еще совершенно не время для этого, - и я не знаю, сколько до тех пор пройдет мириад лет или мириад мириад лет, и здесь речь идет совершенно не о применении в жизни, но об исправлении умозрительного положения, - сейчас не время, но несомненно, что на а priori1 предначертанном пути рода человеческого имеется такой пункт, когда станут излишними все государственные образования. Это то время, когда вместо силы или хитрости повсюду будет признан как высший судья один только разум. Будет признан, говорю я, потому что еще и тогда люди будут заблуждаться и в заблуждении оскорблять своих ближних, но все они будут обязаны иметь добрую волю дать себя убедить в своем заблуждении и, как только они в этом убедятся, отказаться от него и возместить убытки. До тех пор пока не наступит это время, мы в общем даже не настоящие люди.
Взаимодействие посредством свободы – положительный признак общества. Последнее – самоцель, и в соответствии с этим действия совершаются только и просто ради того, чтобы они совершались.
Понятие человека – идеальное понятие, так как цель человека, поскольку она есть цель, недостижима. Каждый индивидуум имеет свой особый идеал человека вообще; эти идеалы хотя и не различны в смысле содержания, но все-таки отличаются по степеням; каждый оценивает согласно собственному идеалу того, кого он признает за человека. Таким образом благодаря обществу возникает усовершенствование рода, и тем самым мы также одновременно нашли и назначение всего общества как такового.
Человек предназначен для общества; к тем навыкам, которые он должен усовершенствовать согласно своему назначению, относится также и общественность.
Сколько бы это назначение для общества вообще ни вытекало из самой глубины и чистой природы человеческого существа, оно все-таки подчинено как голое стремление высшему закону постоянного согласия с самим собой или нравственному закону и должно быть посредством последнего дальше определено и подведено под твердое правило; и как только мы найдем это правило, найдем мы и назначение человека в обществе, которое является целью нашего настоящего исследования и всех пока имевших место размышлений.
Мы еще сами не созрели до чувства нашей свободы и самодеятельности, так как в противном случае мы непременно хотели бы видеть вокруг себя подобных нам, т.е. свободных, существ. Мы рабы и хотим держать рабов. Руссо говорит: иной считает себя господином других, будучи более рабом, чем они; он мог бы еще правильнее сказать: всякий, считающий себя господином других, сам раб. Если он и не всегда действительно является таковым, то у него все же рабская душа, и перед первым попавшимся более сильным, который его поработит, он будет гнусно ползать. Только тот свободен, кто хочет все сделать вокруг себя свободным и действительно делает свободным благодаря известному влиянию, причину которого не всегда замечали.
Все индивидуумы, принадлежащие к человеческому роду, отличны друг от друга; только в одном они вполне сходятся: это их последняя цель - совершенство. Совершенство (Vollkommenheit) определено только одним образом: оно вполне равно самому себе. Если бы все люди могли стать совершенными, если бы они могли достигнуть своей высшей и последней цели, то они были бы совершенно равны между собой, они были бы чем-то единым, единственным субъектом. Теперь же каждый в обществе стремится сделать другого более совершенным, по крайней мере по своим понятиям, поднять его до своего идеала, который он имеет о человеке. Следовательно, последняя высшая цель общества - полное согласие и единодушие со всеми возможными его членами. Но так как достижение этой цели, достижение назначения человека вообще предполагает достижение абсолютного совершенства, то это точно также недостижимо, как и то недостижимо, пока человек не перестанет быть человеком и не станет богом. Полное согласие со всеми индивидуумами есть, следовательно, хотя и последняя цель, но не назначение человека в обществе.
Но приближаться и приближаться к этой цели до бесконечности - это он может и это он должен. Это приближение к полному согласию и единодушию со всеми индивидуумами мы можем назвать объединением. Следовательно, объединение, которое должно становиться по сплоченности все более крепким, по объему и все более обширным, есть истинное назначение человека в обществе; но так как все люди согласны и могут быть согласными относительно своего последнего назначения, это объединение возможно только благодаря совершенствованию. Поэтому мы с таким же основанием можем сказать: общее совершенствование, совершенствование самого себя посредством свободно использованного влияния на нас других и совершенствование других путем обратного воздействия на них как на свободных существ - вот наше назначение в обществе.
Заключение
Мы знаем мало более возвышенных идей, чем идея этого все6общего воздействия всего человеческого рода на самого себя, этой непрекращающейся жизни и стремления, этого усердного соревнования в давании и получении (самое благородное, что может выпасть на долю человека), этого всеобщего сцепления друг с другом бесконечного числа колес, общий двигатель которых - свобода, и прекрасной гармонии, возникающей из этого. Кто бы ты ни был - так может сказать всякий - ты, имеющий только образ человека, ты все-таки член этой великой общины; через какое бы бесконечное число членов ни передавалось воздействие, я все же в силу этого влияю на тебя, и ты в силу этого все же влияешь на меня. Никто из тех, кто только носит на теле своем печать разума, как бы груб ни был ее оттиск, не существует для меня попусту. Но я не знаю тебя и ты не знаешь меня, и как верно то, что мы имеем общее призвание бить добрыми и становиться все лучше, так же несомненно - и пусть пройдут миллионы и биллионы лет, что значит время! - так же несомненно придет когда-нибудь время, когда я увлеку с собой и тебя в круг моей деятельности, когда я и тебе буду полезен и смогу принимать от тебя благодеяния, когда также и к твоему сердцу будет привязано мое чудесными узлами взаимного давания и получения.
1 до опыта(лат.).