Серебряный век
В начале ХХ века происходит разложение гуманистической культуры XVII - XIX веков, отрицание ее ценностей, получившее название декаданса. Особенную популярность приобретает учение Ницше. «Именно Ницше раньше и острее других сформулировал новую для человечества и отныне главную для него проблему - проблему обоснования обыденной жизни. Ницше же наметил и главное направление в поисках ответа: человеком движет то в нем, чего он не может осознать, и это больше и сильнее его. Индивидуальное и коллективное бессознательное занимает в новом мире место старого Бога.»1 Крушение старой картины мира происходило одновременно во всех областях: модерн в искусстве, нигилизм ницшианской философии, теория относительности Эйнштейна.
В этот период люди ищут новые основания для своей духовной и религиозной жизни. Очень распространенными оказываются всевозможные мистические учения. А если предыдущие десятилетия российской истории не вызывали сочувствия у людей Серебряного века, то события столетней давности, напротив были предметом моды. Новый мистицизм охотно искал свои корни в старом, в мистицизме александровской эпохи. Возникла своеобразная мифология, в которой люди начала ХХ века продолжали дело, которое не удалось закончить столетие назад. Как и на сто лет раньше стали популярны учения масонства, скопчества, русского раскола, западных гернгутеров, квакеров и иных мистиков. В своих мемуарах Максимилиан Волошин описывает свои «этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия, Р. Штейнер. Период больших личных переживаний романтического и мистического характера»2. Среди русских литераторов Серебряного века особенно тяготели ко всему потустороннему символисты. В статье «Наследие символизма и акмеизм» Николай Гумилев пишет, что «русский символизм направил свои главные силы в область неведомого. Попеременно он братался то с мистикой, то с мистикой, то с теософией, то с оккультизмом. Некоторые его искания в этом направлении почти приближались к созданию мифа.»3
Многие творческие люди того времени принимали участие в мистических обрядах, хотя и не все они до конца верили в их содержание. Магическими экспериментами увлекались Брюсов, Андрей Белый, Мережковский, Гипиус, Вячеслав Иванов, Михаил Кузьмин, Бердяев и многие другие. В 1908 году Блок и Ремизов ездили на «заседание» хлыстов, после чего Блок в письме матери сообщал: «пошли к сектантам, где провели несколько хороших часов. Это - не в последний раз. Писать об этом - как-то не напишешь».4
Особое место среди распространившихся в начале ХХ века мистических обрядов занимала теургия. Теургия мыслилась «как единомоментный мистический акт, который должен быть подготовлен духовными усилиями одиночек , но, свершившись, необратимо меняет человеческую природу как таковую».5 Предметом мечты было реальное преображение каждого человека и всего общества в целом. Символисты мало задумывались механизмах и массовых последствиях такого массового преображения. Однако в узком смысле задачи теургии понимали почти так же как и задачи терапии. Идея преображения человека, присутствовавшая и в работах Ницше, оказала значительное влияние не только на символистов. Идею о необходимости создания «нового человека» мы на находим и таких революционных деятелей как Луначарский и Бухарин. Пародия на теургию представлена в произведениях Булгакова: «преображение» Ивана Бездомного в «Мастере и Маргарите», «Собачье сердце».
Серебряный век - время противопоставлений. Основное противопоставление этого периода - оппозиция природы и культуры. Эта идея постоянно повторялась, хотя и под разными названиями, как плоть и дух, Дионис и Аполлон, хаос и космос, бессознательное и сознание, наследственность и среда. «Выстроив оппозицию природы и культуры мысль пыталась преодолеть ее множеством способов».6 Модерн сдвигает границу между природой и культурой. Естественные проявления человека кажутся мнимыми и вторичными. Они скрывают за собой более глубокую реальность, которая и имеет подлинное значение. Главной задачей представляется постижение этой реальности, которая скрывается за пределами обыденной жизни и неведома обычному человеку. Эта реальность - феномен культуры, а не природы.
Владимир Соловьев, философ, оказавший огромное влияние на формирование идей Серебряного века, считал, что победа культуры на природой приведет к бессмертию, так как «смерть есть явная победа бессмыслия на смыслом, хаоса над космосом». Мысль о победе над смертью занимала многих в начале столетия. К победе над смертью должна была в конце концов привести и теургия. По мнению Розанова смерть побеждается деторождением. А Федоров призывал ко всеобщей борьбе со смертью и единому акту оживления всех умерших с помощью новейшей науки, которая должная была «превратить энергия эротическую в энергию воскрешающую».
Таким образом, тесно связывались проблемы смерти и любви. «Любовь и смерть становятся основными и едва ли не единственными формами существования человека, главными средствами его понимания; а став таковыми, они сливаются между собой в некоем сверхприродном единстве».7 Такое понимание любви и смерти сближают культуру русскую Серебряного века и психоанализ. Фрейд также признает основными внутренними силами воздействующими на человека либидо (сексуальность) и танатос (стремление к смерти).
По мнению Вл. Соловьева человек смертен из-за разделения полов. Таким образом задачей любви становится единство мужского и женского, которое в реальности не достижимо, а половой акт является лишь суррогатом любви, так как не позволяет достичь человеку своей высшей сущности, андрогинной целостности. Любовь рассматривается не как средство для продолжения рода, а как цель сама по себе. «Дионис и Гадес одно и то же». «Дионис, молодой и цветущий бог материальной жизни в полном напряжении ее кипящих сил, бог возбужденной и плодотворной природы, - то же самое, что Гадес, бледный владыка сумрачного и безмолвного царства отшедших теней. Бог жизни и бог смерти - один и тот же бог».8
В статье «Смысл творчества» Бердяев рассматривает проблему пола и творчества. По его мнению, половой акт - поиск утраченного андрогинизма, лишь призрачное соединение. Он пишет, что «половое влечение есть творческая энергия в человеке... Существует глубокий антагонизм между творчеством вечного и рождением временного».9 Бердяев считает, что должен наступить новый природный порядок. В котором творчество победит. «пол рождающий преобразится в пол творящий.»10
* * *
Как же воплощались идеи Серебряного века в жизни людей творческих? Судьбы многих из них так же причудливы и необычны как и само это время. Им свойственно стремление вырваться за пределы обыденной жизни, поиск иной реальности. Их жизнь насыщена и переполнена переживаниями. Личность часто не отделяется от творчества. Жизнь претворяется в искусство, а искусство в жизнь. Ярким пример этому может служить судьба Николая Гумилева. Он не просто мечтал о далеких странах, но и объездил многие трудно доступные уголки Африки и Азии, не только прославлял в своих стихах подвиги, но и стал героем Первой мировой воины.
Об образе жизни литературной среды начала века рассказывает Андрей Белый, описывая «башню» - дом Вячеслава Иванова: «И так день за днем; попадая на «башню» - дня на три, живал до пяти недель; яркая, но сумасшедшая жизнь колебала устои времен; а хозяин, придравшись к любому предлогу, вколачивал принцип Эйнштейна: ни утра, ни ночи, ни дня; день - единый; глядишь, - прошел месяц уже.»11
В своих воспоминаниях Владислав Ходасевич рассказывает о писательнице Нине Петровской. Как писатель она не создала ничего выдающегося, но ее личность повлияла на многие обстоятельства и события. Она прекрасно соответствовала «духу времени». «Из жизни своей она воистину сделала бесконечный трепет, из творчества - ничего. Искуснее и решительнее других создала она «поэму из своей жизни».12 Она стала героиней романа Брюсова «Огненный ангел». Ее жизнь, как и жизнь многих людей ее круга протекала в неистовом напряжении, постоянной лихорадке. «Все пути были открыты с одной лишь обязанностью - идти как можно быстрее и как можно дальше. Это был единственный, основной догмат... Разрешалось быть одержимым чем угодно: требовалась лишь полнота одержимости».13 Кратчайший доступ к кладезю эмоцию открывала любовь, «все и всегда были влюблены: если не на самом деле, то хоть уверяли себя, что влюблены; малейшую искорку чего-то похожего на любовь раздували изо всех сил.»14 Люди гнались за эмоциями, все переживания считались благом, независимо от их последовательности и целесообразности. Однако следствием такого накопления переживаний часто оказывалась глубочайшая опустошенность. Поэтому судьбы многих людей Серебряного века трагичны. И все же это непростое время духовных блужданий породило прекрасную и самобытную культуру.
БИБЛИОГРАФИЯ
1. А. Эткинд «Эрос невозможного. История психоанализа в России.», С-Пб., Медуза, 1993
2. А. Эткинд «Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного века», М., ИЦ-Гарант, 1996
3. М. Волошин «Путник по вселенным», М., Советская Россия, 1990
4. Н. Гумилев, «Сочинения в трех томах», т.3, М., Художественная литература, 1991
5. А. Блок, «Новые материалы и исследования», Литературное наследство, М., Наука, 1982, кн.3
6. Вл. Соловьев, «Сочинения в 2 т.», т. 2, Философское наследие, М., Мысль, 1988
7. Н. Бердяев «Философия свободы. Смысл творчества», Из отечественной философской мысли, М., Правда, 1989
8. А. Белый «Начало века», М., Союзтеатр, 1990
9. В. Ходасевич «Некрополь» и другие воспоминания», М., Мир искусства, 1992
1 А. Эткинд «Эрос невозможного. История психоанализа в России.», С-Пб., Медуза, 1993, с. 48.
2 М. Волошин «Путник по вселенным», М., Советская Россия, 1990, с. 160.
3 Н. Гумилев, «Сочинения в трех томах», т.3, М., Художественная литература, 1991, с. 18.
4 А. Блок, «Новые материалы и исследования», Литературное наследство, М., Наука, 1982, кн.3, с. 340.
5 А. Эткинд «Эрос невозможного. История психоанализа в России.», с. 56.
6 А. Эткинд «Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного века», М., ИЦ-Гарант, 1996, с. 214.
7 Там же, с. 228.
8 Вл. Соловьев, «Сочинения в 2 т.», т. 2, Философское наследие, М., Мысль, 1988, с. 521.
9 Н. Бердяев «Философия свободы. Смысл творчества», Из отечественной философской мысли, М., Правда, 1989, с. 416.
10 Там же, с. 417.
11 А. Белый «Начало века», М., Союзтеатр, 1990, с. 345
12 В. Ходасевич «Некрополь» и другие воспоминания», М., Мир искусства, 1992, с. 23.
13 Там же, с. 26.
14 Там же, с. 27.