Оценка реформ Петра I западниками и славянофилами
1. Введение.
Деятельность Петра до сих пор не имеет в общественном сознании одной твердо установленной оценки. На преобразования Петра смотрели разно его современники, смотрим разно и мы, люди XX и начала XXI в. Одни старались объяснить себе значение реформы для последующей русской жизни, другие занимались вопросом об отношении этой реформы к явлениям предшествовавшей эпохи, третьи судили личность и деятельность Петра I нравственной точки зрения.
Ведению историка подлежат, строго говоря, только две первые категории мнений, как исторические по своему существу. Знакомясь с ними, можно заметить, что эти мнения иногда резко противоречат друг другу. Происходят такие несогласия от многих причин: вo-первых, преобразования Петра, захватывая в большей или меньшей степени все стороны древнерусской жизни, представляют собой такой сложный исторический факт, что всестороннее понимание его трудно дается отдельному уму. Во-вторых, не все мнения о реформах Петра выхолят из одинаковых оснований. В то время как одни исследователи изучают время Петра с целью достичь объективного исторического вывода о его значении в развитии народной жизни, другие стремятся в преобразовательной деятельности начала XVIII в. найти оправдания тех или иных своих воззрений на современные общественные вопросы. Если первый прием изучения следует назвать научным, то второму всего приличнее название публицистического. В-третьих, общее развитие науки русской истории всегда оказывало и будет оказывать влияние на представления о Петре. Чем больше мы будем знать нашу историю, тем лучше мы будем понимать смысл преобразований. Нет сомнения, что мы находимся в лучшем положении, чем наши предки, и знаем больше, чем они, но наши потомки то же скажут и о нас. Мы откинули много прежних исторических заблуждений, но не имеем пpaвa сказать, что знаем прошлое безошибочно — наши потомки будут знать и больше, и лучше нас.
Деятельность Петра I уже обсуждали его современники. Их взгляды сменялись взглядами ближайшего потомства, судившего по преданию, понаслышке, а не поличным впечатлением. Затем место преданий заняли исторические документы. Петр стал предметом научного веления. Каждое поколение несло с собой свое особое мировоззрение и относилось к Петру по-своему.
Современники Петра считали его одного причиной и двигателем той новизны, какую вносили в жизнь его реформы. Эта новизна для одних была приятна, потому что они видели и ней осуществление своих желаний и симпатий, для других она была ужасным делом, ибо, как им казалось, подрывались основы старого быта, освященные старинным московским правоверием. Равнодушного отношения к реформам не было ни у кого, так как реформы задевали всех. Но не все одинаково резко выражали свои взгляды. Пылкая, смелая преданность Петру и его делу отличает многих его помощников; страшная ненависть слышится в отзывах о Петре у многих поборников старины. Первые доходят до того, что зовут Петра «земным богом», вторые не страшатся называть его антихристом. И те, и другие признают в Петре страшную силу и мощь. И ни те, ни другие не могут спокойно отнестись к нему. потому что находятся под влиянием его деятельности.1
2. Характеристика взглядов славянофилов и западников.
Западничество и славянофильство составляют главный фокус, вокруг которого и по отношению к которому оформился идеологический горизонт эпохи 1840—1860 гг., сыгравший решающую роль в формировании русского национального сознания и определивший дальнейшие судьбы русской интеллигенции.
Классическое западничество выросло на почве европеизма — умонастроения значительной части интеллигенции, имевшего более чем двухсотлетнюю традицию. В XVIII в. период усвоения плодов западноевропейской цивилизации одновременно совпал с эпохой индивидуализации и рационализации, иными словами, с эпохой становления индивидуализма, отчуждения личности от общества, секуляризации культуры.
Большую роль в развитии европеизма в России, то есть в процессе усвоения плодов европейской цивилизации и различных тенденций европейской мысли, сыграла литература.
Однако если в эпоху Просвещения русский европеизм воспринимал Европу как культурно-идеологический монолит, то в начале ХЕХ в., когда обозначился кризис просветительского сознания, отчетливо проявилась двойственность в оценках европейской культуры. Русское общество разделилось на консервативную и либеральную группы. Но все же эти течения были еще продолжением духовной жизни XVIII в.
Серьезные сдвиги в национально-историческом сознании русской интеллигенции наметились после Отечественной войны 1812 года. В освободительной войне победили армия и народ. В заграничном походе русских войск произошло первое массовое знакомство с Западной Европой. Оно не только вызвало горькое разочарование в собственной отсталости, но и породило надежды на либерализацию внутреннего строя, на отмену крепостного права, на некоторое уравнение прав сословий, введение свободы печати, гласного суда с участием присяжных, учреждение выборных волостных, уездных и губернских правлений, на сокращение военной службы, изменение форм правления.
Однако после 1820 г. император Александр I окончательно расстался с конституционными мечтами своей юности, и Россия вступила в полосу правительственной реакции. Начался разрыв негласного союза интеллигенции с царем. Декабрьское восстание 14 декабря 1825 г. было знаком крушения надежд на преобразования «сверху».
В этот период будущие западники и славянофилы ощущали себя в состоянии глубокого разлада с действительностью. Желание быть полезными Родине и невозможность политической деятельности трансформировались в интенсивные философские искания. Безусловно, этому способствовала духовная атмосфера, устремленная на метафизическую проблематику.
В обществе любомудров (1822—1825), в кружке Станкевича (1832—1839) и в кружке Герцена (1842—1847) философские споры концентрировались вокруг вопроса: «Что задумал Творец о России, какова ее судьба?».
В этих кружках началась кристаллизация теорий, широких мировоззренческих обобщений, которые стремились охватить историю культуры народа в целом, выдвигая идеалы будущего развития, то есть философия ощущалась как необходимость «нового модуса существования». Князь В. Ф. Одоевский в первом философском романе «Русские ночи» заявлял, что «XIX век принадлежит России», Иван Киреевский в «Обозрении русской словесности 1829 года» писал: «Наша философия должна развиться из нашей жизни, создаться из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного быта». В процессе аргументации ответа на вопрос: «Повторяет ли Россия путь Западной Европы или ее цивилизация принадлежит к другому типу?» — образованное общество разделилось на западников и славянофилов.
Однако, прежде чем очертить проблематику спора западников и славянофилов «замечательного десятилетия» (1838—1848), следует остановиться на той роли, которую сыграл П.Я. Чаадаев в становлении обоих течений. Еще в конце 20-х гг. П.Я. Чаадаев сформулировал антитезу «Россия — Европа». По Чаадаеву, Европа благоустроена, упорядочена в материальном и бытовом отношении, «нравственно воспитана». В реестр европейских ценностей входят привязанность к семейному очагу, идеалы долга, свободы, гражданской личной ответственности, терпимости к другим культурным сообществам. Россия лишена всех этих ценностей, в русской жизни господствует произвол, не выработаны формы культурной жизни. В России все рабы, подчиняющиеся культу грубой силы, лишенные чувства собственного достоинства. Русские отделены от остального мира стеной непонимания.
Философия истории Чаадаева в целом не имела ничего общего с точки зрения классического западничества, согласно которому Россия должна пройти путь капиталистического развития. Апогей развития Европы Чаадаев видел в Средних веках, в дореволюционной Европе, а капитализм был для него скорее свидетельством глубоком кризиса цивилизации. Чаадаев возлагал надежды на возрождение религии и приветствовал философию Шеллинга.
Чаадаев в своих письмах как бы предчувствовал разделение русского образованного общества на сторонников веры и приверженца разума, на защитников индивида или поборников коллектива, на проповедников жизни в народе и на ревнителей гражданственности.
Западничество выражало идеологию той части интеллигенции, которая из поколения в поколение воспитывалась в духе европеизма и была заинтересована в ускорении экономическо-технического прогресса, в направлении, указанном Западной Европой.
Западники (А.И. Герцен, Н.П. Огарев, Г-Н. Грановский, ВТ. Белинский, В.П. Боткин, Н.Х. Кетчер, Е.Ф. Корш, П.В. Анненков, И.И. Панаев, И.С. Тургенев) считали, что развитие России было заторможено более чем на три века в связи с монголо-татарским игом, но что она способна догнать европейские страны.
В начале 40-х гг. враждебность между западниками и славянофилами стала неизбежной. В. Г. Белинский отошел в этот период от гегельянства. Идея свободы личности, защиты ее прав вылилась в «маратовскую» любовь к человечеству: «Чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную... С нравственным улучшением, — писал он Боткину, — должно возникнуть и физическое улучшение... И смешно думать, что это может сделаться само собой, без насильственных переворотов, без крови. Да и что кровь тысяч в сравнении с уничтожениями и страданиями миллионов».
Характерной чертой западничества была приверженность секуляризму, идеалу освобождения от «византийско-православного ошейника» (Герцен). Цивилизованность мыслилась западниками в разрыве с православием и церковью. Исходным пунктом философских построений западничества было рациоиально-аксиологическое понимание человеческой личности. Идея цивилизованной просвещенной личности, умеющей отстаивать свое достоинство и разумно использовать свободу общественно-политических действий, восходит к идеям Гегеля о рабстве и крепостничестве как формах отчуждение личности, которые влекут и другие несвободы. Гегель также отвечал надеждам западников о возможности постепенного выхода из состояния отчуждения, о возможности реинтеграции с действительностью без «смирения» перед обществом.
Личность, ее достоинство, цивилизация и просвещение, здравый смысл, справедливость и правозаконность — вот главные ценности жизни, провозглашенные Белинским, ценности, на которые ориентировались западники. Однако этот перечень ценностей нуждается в соответствующей интерпретации, поскольку и славянофилы оперировали этими же понятиями, но придавали им другой смысл. Западники выступали, часто и не желая этого, как сторонники превращения народа в совокупность автономных и сознательных индивидов. Личность рассматривалась с точки зрения ее места в истории, понимаемого как прогресс.
Иной была реакция на письмо Чаадаева у А.С. Хомякова, К.С. Аксакова, И.В. Киреевского и П.В. Киреевского. Они согласились с П.Я. Чаадаевым, что настоящее России непереносимо, но с негодованием отреклись от его тезиса о том, что Россия — это чистый лист бумага. Они не могли согласиться с мнением Чаадаева, что «наши воспоминания не идут дальше вче-пашнего дня», с идеей исторической ничтожности России.
В славянофильском кружке в 40-е гг. объединились братья И.В. и П.В. Киреевские, А.С. Хомяков, братья К.С. и И.С. Аксаковы, Ю.Ф. Самарин, А.И. Кошелеев, Д.А. Валуев; позднее присоединились А.Н. Попов, Ф.В. Чижов, ВА. Елагин, В.А. Черкасский, И.Д. Беляев. Близки к кружку были литераторы С.Т. Аксаков, Н.М. Языков, В.И. Даль, Ф. Тютчев. Их всех связывали общие научные и литературные интересы, но сугубо философскими проблемами занимались А.С. Хомяков (1804—1860), И.В. Киреевский (1806-1856), К.С. Аксаков (1817—1860), Ю.Ф. Самарин (1819-1876).
Центральная тема философского творчества ранних славянофилов — А.С. Хомякова, И.В. Киреевского, К.С. Аксакова, Ю.Ф. Самарина — это обоснование своеобразия истории и культуры русского народа. Своеобразие они видели в сочетании национального сознания и правды православия. Славянофилы говорили, что русская история, русский быт, национальное самосознание, культура в целом обладает самобытными жизненными ценностями и перспективами. Высокий нравственный потенциал русской культуры, содержащийся в православии, должен обеспечить России и всем славянским народам ведущее место в историческом развитии. Славянофилы подняли вопрос о народе как движущей силе истории, о необходимости переоценки значимости допетровской Руси, о крестьянской общине, самоуправлении, земстве, о различии между национально-народной и официально-самодержавной Россией, об оцерковлении, преображении общественной жизни, о философии как теории воспитания и совершенствования общества.
Для широкого круга людей, интересующихся историей своей страны, газвание славянофилов подсказывает определенную внутреннюю перспективу их учения: славянские симпатии, культ самобытности, тягу к старине, почвенности.
Но ни идея мессианизма России и славянского мира в будущем развитии Европы, ни идеализация истории Древней Руси, ни учение об общине, ни своеобразная эстетическая концепция народности в искусстве не составляют мировоззренческой сути славянофильства. В основе православной философии славянофилов лежит идея цельности личности и идея соборности, идея возрождения церкви (идеальной апостольской церкви первых веков христианства), проникновения церковных начал в жизнь каждого индивида и общества в целом. И только принимая этот исходный принцип, можно рассматривать взгляды славянофилов на роль России в мировой культуре, на крестьянский вопрос и социализм, на теорию познания и искусство, на государственное устройство, свободу общественного мнения и многие другие вопросы. Вечным в учении славянофилов, по мнению православного историка культуры Флоровского, является тема «Восток и Запад, Россия и Европа — за этой конкретной, фактической, историко-географической противоположностью для романтического сознания идеалистов сороковых годов стояла другая, давшая ей содержание, принципиальная антитеза — антитеза принуждающей власти и творческой свободы. В процессе систематического углубления и эта антитеза была сведена к еще более первичной — к антитезе разума и любви».
Суть славянофильской философии составляет противопоставление: с одной стороны — рационализм, рассудочность, практицизм, индивидуализм как ориентиры европейской культуры; с другой — идеал цельной личности и соборных начал в русской культуре.
Мысли и западников, и славянофилов о самоценности национальной культуры (тогда это понятие имело гораздо более широкий смысл) и о значимости ее вклада в мировую культуру были навеяны Целлингом и Гегелем, начинавшими свою творческую деятельность период расцвета европейского романтизма. По Шеллингу, каждая народность выражает какую-либо сторону всемирной культуры человечества. В шеллингианской теории содержался вопрос и о вкладе России в мировую культуру.
Учение Гегеля об исторических и неисторических народах способствовало формированию славянофильских историософских представлений. По Гегелю, мировой дух нашел совершеннейшее выражение в германском народе и как бы остановился у границ славянского мира, обрекая эти народы на подражательство и духовную зависимость.
Таким образом, учение Гегеля об исторических и неисторических народах и философия истории Шеллинга заставили как западников, так и славянофилов задуматься о рати и месте России среди других народов. Однако другие аспекты философии романтиков интерпретировались западниками и славянофилами весьма различно. Так, западников привлекал в романтизме культ свободной творческой личности, доходящей до индивидуализма. Они черпали свои идеи у Шиллера, Жорж Санд, Гейне. Славянофилы на первое место ставили «духовное общение каждого христианина с полнотой всей Церкви как гарантии свободы личности». Основной принцип церкви по Хомякову заключается не в повиновении внешней власти, а в соборности, совместном отыскании путей к спасению, в единстве, основанном на единодушной любви к Христу и божественной праведности.
Отношение русского славянофильства к немецкому романтизму стало впоследствии одной из главных спорных проблем для историографов русской философии в XX в.2
3. Оценка реформ Петра I западниками.
Подлинным "создателем России" был в глазах западников Петр I. Петровская эпоха стала той точкой отсчета, исходя из которой 3ападничество применило учение Гегеля о развитии "племени" в нацию к России.
Западническая концепция русского исторического процесса наиболее полно изложена в диссертации Кавелина "Взгляд на юридический быт Древней России", отразившей влияние французской романтической историографии (Ф. Гизо, О. Тьерри), постгегельянской исторической школы (Б.Г. Нибур, Л. Ранке), а также идей Белинского. Согласно этой концепции, исходная точка русской истории была иной, чем у романо-германского мира: в России не было завоевания одних племен другими, а следовательно, не было ленных прав и столкновения интересов различных классов, стимулировавшего развитие индивидуализма. Вместо феодальных отношений на Руси господствовал родовой строй, полностью подавлявший личную инициативу. До Петра I русский народ не принадлежал к числу "исторических", но все же Россия не стояла на месте, как Восток. Неразвитость личности компенсировалась такими замечательными свойствами русского характера, как умение легко усваивать плоды чужих культур и способность к решительной смене исторического курса, подкрепленная уважением к силе, могуществу и успеху. Эти качества не позволили России погрязнуть в "стоячем болоте патриархальности". Ее надеждой стала и "варяжская" идея государственности. С перемещением великокняжеского престола на северо-восток родовое начало стало постепенно вытесняться вотчинным, а сосредоточение власти в руках князя воспитывало и нем волевые качества, лишенные, однако, существенного содержания - идеи человечности, гуманизма. Эта идея могла быть заимствована только извне, с Запада, что и произошло благодаря энергичным преобразованиям Петра I, создавшим такие условия для развития личности, которые позволили ей спустя 120-130 лет освободиться от «власти предания».3
Кавелин, как и его последователи историки-юристы, обращаясь к изучению допетровской эпохи, склонны были думать, что Россия в XVII в. дожила до государственною кризиса. «Древняя русская жизнь, — говорит Кавелин, — исчерпала себя вполне. Она развила все начала, которые в ней скрывались, все типы, в которые непосредственно воплощались эти начала. Она сделала все, что могла, и, окончив свое признание, прекратилась». Петр вывел Россию из этого кризиса на новый путь. В XVII в. наше государство дошло до полной несостоятельности, нравственной, экономической и административной, и могло выйти на правильную дорогу только путем резкой реформы. Эта реформа пришла с Петром. Так судили о XVII в. и многие другие исследователи. В обществе распространился взгляд на Московскую Русь как на страну застоя, не имевшую сил для прогрессивного развития. Эта страна дожила до полного разложения, надо было крайнее усилие для ее спасения, и оно было сделано Петром. Таким образом, преобразования Петра представлялись естественной исторической необходимостью, они были тесно связаны с предыдущей эпохой, однако только с темными, отрицательными ее сторонами, только с кризисом старого строя.4
Кавелин утверждал, что к 40-м гг. в России сформировалось общество, составленное из людей различных сословий, сблизившихся между собой через образование, обладающих высоким чувством личного достоинства и вполне готовых к самостоятельной деятельности на гражданском поприще.5
Для западников древняя Русь, не знавшая западной германской цивилизации и не имевшая своей, была страной неисторической, лишенной прогресса, осужденной на вечный застой. Эту «азиатскую страну» (так называл ее Белинский) Петр Великий своей реформой приобщил к гуманной цивилизации, создал ей возможность прогресса. До Петра у нас не было истории, не было разумной жизни. Петр дал нам эту жизнь, и потому его значение бесконечно важно и высоко. Он не мог иметь никакой связи с предыдущей русской жизнью, ибо действовал совсем противоположно ее основным началам.6
4. Оценка реформ Петра I славянофилами.
Но не все люди 40-х годов думали так. Некоторые, принимая теорию мирового прогресса Гегеля, по чувству патриотизма возмущались его мнением, что германская цивилизация есть последняя ступень прогресса и что славянское племя есть неисторическое племя. Они не видели причины, почему прогресс должен остановиться на германцах; из истории они выносили убеждение, что славянство было далеко от застоя, имело свое историческое развитие свою культуру. Эта культура была самостоятельна и отличалась от германской в трех отношениях: 1) На Западе, у германцев, христианство явилось в форме католичества и затем протестантства; на Востоке, у славян, — в форме православия. 2) Древнеклассическую культуру германцы восприняли из Рима в форме латинской, славяне — из Византии в форме греческой. Между той и другой культурой есть существенные различий. 3) Наконец, государственный быт в древне-германских государствах сложился путем завоевании, у славян, и у русских в частности, — путем мирным; поэтому в основании общественных отношений на Запале лежит вековая вражда, а у нас ее нет. Самостоятельное развитие этих трех начал составляло содержание древнерусской жизни. Так думали некоторые более самостоятельные последователи германской философии, получившие название «славянофилов». Наибольшего развития самостоятельная русская жизнь достигла в эпоху Московского государства, Петр нарушил это развитие. Он своей насильственной реформой внес к нам чуждые, даже противоположные начала западной германской цивилизации. Он повернул правильное течение народной жизни на ложную дорогу заимствований. Он не понимал заветов прошлого, не понимал нашего «национального духа». Чтобы остаться верным этому национальному духу, мы должны отречься от чуждых западноевропейских начал и возвратиться к самобытной старине. Тогда, сознательно развивая национальные наши начала, мы своей цивилизацией можем сменить германскую и станем в общем мировом развитии выше германцев.7
В сфере политики славянофильство было ориентировано против государственно-бюрократической системы. К. Аксаков противопоставлял государство и земщину, служилое сословие и общину. По его мнению, между ними прежде существовало согласие, в результате же реформ Петра I произошел раскол в обществе, служилый класс в культурном отношении отделился от народа (земщины), более того, государство стало вмешиваться в бытовые, нравственные, экономические устои народа, что пагубно сказалось как на состоянии государства, так и быте народа. Выход видится в возврате к положению, когда государство занимается чисто политическими, проблемами, а народ - культурными. Славянофильству свойственна идея, что государство, всегда основанное на насилии, - зло, но самодержавие, которое избавляет народ от активной политической деятельности, - наименьшее из зол. Философия культуры Славянофильства основывалась на мысли, что религия и национальная психология определяют бытие народа. Отсюда возникает и философия культуры Славянофильства, тесно связанная с философией религии. Одно из главных понятий Славянофильства – соборность.8
Славянофилы верили в особый тип культуры, возникший на духовной почве православия. Они отвергали тезис о том, что Петр I возвратил Россию в лоно европейских стран, и Россия должна имитировать историю их политического, экономического и культурного развития. А.С. Хомяков и И.В. Киреевский высказали мысль, что внутренние стимулы просвещения на Западе исчерпали себя и чисто технический прогресс там сочетается с замиранием духовной жизни, с пустодушием (термин А.С. Хомякова). Они видели возможность обновления России на базе православных и общинных ценностей.9
Таковы воззрения славянофилов, Петр, по их мнению, изменил прошлому, действовал против него. Славянофилы ставили высоко личность Петра, признавали пользу некоторых его дел, но считали ею реформу не национальной и вредной в самом ее существе. У них, как и у западников, Петр был лишен всякой внутренней связи с предшествовавшей ему исторической жизнью.10
5. Заключение.
Наука успела связать Петра с прошлым и объяснить необходимость его реформ. Факты его деятельности собраны и обследованы в нескольких ученых трудах. Исторические результаты деятельности Петра, политической и преобразовательной, тоже не один раз указаны. Теперь можно изучить Петра вполне научно.
Но если историческая наука пришла к воззрению на Петра, более или менее определенному и обоснованному, то в обществе еще не выработалось однообразного и прочного отношения к его преобразованиям. В текущей литературе и в обществе до сих пор крайне разнообразно судят о Петре. Продолжаются время от времени немного запоздалые споры о степени национальности и необходимости Петровых реформ; подымается довольно праздный вопрос о том, полезна или вредна была реформа Петра в ее целом. Все эти мнения, в сущности, являются видоизмененными отголосками исторически спаявшихся воззрений на Петра.
Если еще раз мысленно перебрать все старые и новые взгляды на Петра, то легко заметить, как разнообразны они не только по содержанию, но и по тем основаниям, из которых вытекали. Современники и ближайшее потомство Петра, лично задетые реформой, судили о нем неспокойно: в основании их отзывов лежало чувство или крайней любви, или ненависти. Чувство столько же руководило и теми людьми XVIII в., которые грустно смотрели на развращение современных нравов и считали его плохим результатом резкой реформы. Все это — оценки скорее всего публицистического характера. В воззрениях западников и славянофилов наблюдается опять новое основание — отвлеченное мышление, метафизический синтез. Для них Петр менее — историческое лицо и более — отвлеченное понятие. Петр— как бы логическая посылка, от которой можно идти к тем или другим философским заключениям о русской истории.11
6. Список литературы.
1. С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.
2. Введение в русскую Философию. / Лазарев В.В., Абрамов А.И., Авдеева Л.Р. и др. Учебное пособие. – М.: Интерпракс, 1995. – 304 с.
3. Русская философия. Малый энциклопедический словарь. – М.: Наука, 1995. – 624 с.
4. История России с древности до наших дней: Пособие для поступающих в вузы/ И.В. Волкова, М.М. Горинов, А.А. Горский и др.; Под ред. М.Н. Зуева. – 2-е изд., испр. И доп. – М.: Высш. Шк., 1998. – 640 с.
5. Введение в русскую Философию. / Лазарев В.В., Абрамов А.И., Авдеева Л.Р. и др. Учебное пособие. – М.: Интерпракс, 1995. – 304 с.
1 С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.
2 Введение в русскую Философию. / Лазарев В.В., Абрамов А.И., Авдеева Л.Р. и др. Учебное пособие. – М.: Интерпракс, 1995. – 304 с.
3 Русская философия. Малый энциклопедический словарь. – М.: Наука, 1995. – 624 с.
4 С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.
5 Русская философия. Малый энциклопедический словарь. – М.: Наука, 1995. – 624 с.
6 С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.
7 С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.
8 Русская философия. Малый энциклопедический словарь. – М.: Наука, 1995. – 624 с.
9 Введение в русскую Философию. / Лазарев В.В., Абрамов А.И., Авдеева Л.Р. и др. Учебное пособие. – М.: Интерпракс, 1995. – 304 с.
10 С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.
11 С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.