За горизонтами современности

.

За горизонтами современности

Плюсы и минусы современной цивилизации служат своего рода отправным пунктом для различных теоретических воззре­ний относительно будущего человеческого общества. Одни из них уходят корнями в оптимистическую, прогрессивную атмосферу классической социологии и следуют постулатам эволюционизма. По мнению сторонников этих воззрений, настоящие, в целом более прогрессивные тенденции будут просто эволюционировать в том же направлении, достигая зрелых, совершенных форм. Се­мена грядущего, считают они, можно обнаружить уже сейчас в обществах наиболее продвинутого типа (особенно западноевро­пейских и североамериканском). Следовательно, образ будущего может быть спроектирован путем экстраполяции наблюдаемых черт. Таковы основные положения теории постиндустриального общества, а также многочисленных фугурологических сценариев, получивших распространение в период десятилетий процветания, начавшихся сразу после Второй мировой войны (415; 308; 221).

Нарисованный Даниелом Беллом (38) классический образ постиндустриального общества вдохновил многих крупных авто­ров. Джон Нейсбит расширил пять присущих ему тенденций и представил их как «мегачерты» (308).

1. В экономике наблюдается последовательная смена доми­нантных секторов. Если важнейшая характерная черта всего со­временного общества заключается в переходе от сельскохозяйст­венного к индустриальному производству, то в странах, наиболее приблизившихся к постиндустриальной стадии, главным теперь становится обслуживание, охватывающее разнообразные занятия и профессии, не связанные напрямую с производством; это — торговля, финансы, транспорт, медицина, отдых, наука, образо­вание, административный и правительственный аппарат.

2. В классовой структуре и стратификационной иерархии рас­тет и обретает большую социальную значимость обслуживающий класс, внутри которого особенно выделяются профессиональные и технические группы, занятые в науке, исследовательских раз­работках и сфере «человеческих услуг», т. е. образования, культу­ры, социального обеспечения, рекреации. Этот аспект подробно анализируется в концепции Ральфа Дарендорфа об «обществе обслуживающего класса» (87).

3. Развитие новой «интеллектуальной технологии» (позже ее стали называть «высокими технологиями»), которая используется при обработке информации, а не при добывании сырья и энер­гии. Збигнев Бжезинский предложил обозначить общество, в ко­тором господствуют высокие технологии, термином «технотронное общество» (61).

4. В динамике общества центральную роль играет самопод­держивающийся технологический рост.

5. В системе ценностей и все более широко обсуждаемых в повседневной жизни тем («осевой принцип») на первый план выдвигаются тяга к знаниям и их получению с помощью различ­ных форм систематического образования. Чтобы подчеркнуть этот аспект, Питер Дрюкер говорит об «обществе знаний».

Нетрудно заметить, что все перечисленные тенденции недву­смысленно указывают на интенсификацию тех процессов, кото­рые были обнаружены в самом начале современной эпохи. Сто­ронники данного теоретического направления полагают, что эти процессы полностью завершатся в будущем, и в духе доброго ста­рого эволюционизма стараются вывести грядущие черты из его ростков, уже обозначившихся сегодня.

Однако по мере усиления антигуманных проявлений совре­менного общества все чаще звучат призывы к тому, что его необ­ходимо изменить радикальным образом. У некоторых авторов такое стремление коренится в ностальгии по давно прошедшим време­нам, в которых они неожиданно открыли для себя светлые, при­влекательные стороны. Соответственно, предлагается вернуться к более ранним, традиционным формам социальной жизни, от­вергнутым или разрушенным под натиском современности, пере­строить сообщества, пересмотреть социальные связи, возродить Прежние группы и отношения. Столь же сильны призывы к спа­сению природного окружения, к борьбе с загрязнениями, экологическими нарушениями и бездумной эксплуатацией природных ресурсов. Эти и подобные им идеи взяты на вооружение мощны­ми социальными движениями.

Есть еще одно, третье теоретическое направление, предста­вители которого убеждены, что в человеческой истории на смену эпохе современности должна прийти иная, качественно отлич­ная эпоха. Еще не ясно, каким будет новое общество, которое вырастет на «пепелище» настоящего, но для него уже готовы брос­кие названия: «постмодернистское» (252; 172; 35), «постистори­ческое» и «постцивилизационное». Все эти названия привлекают большое число людей, поскольку они позволяют как бы дистан­цироваться от негативных аспектов сегодняшней жизни, и не удивительно, что они весьма популярны даже среди неспециа­листов. Наконец, сторонники четвертого направления значительно более сдержаны в своих прогнозах и гораздо более скупы на ши­роковещательные заявления, чем авторы и последователи теории постмодернизма. Данное направление лишено предвзятости в отношении того, куда должно или куда не должно двигаться че­ловечество, и ограничивается детальным анализом наиболее зре­лых форм общественного развития конца XX в. Это направление представлено теорией «высокой», или «поздней современности» Энтони Гидденса (152), которая заслуживает того, чтобы изло­жить ее несколько подробнее.

По мнению автора, говорить о постмодернизме рано. «Мы не вышли за пределы современной эпохи, более того, сейчас насту­пила фаза ее радикализации» (152; 51). «Мы идем, скорее, не к постмодернизму, а к периоду, в котором особенности, присущие настоящему этапу, еще более обострятся, станут универсальны­ми» (152; 3). Но речь идет не о простом продолжении того, что было раньше, а о качественно новом феномене, который до ос­нования преобразует нынешний мир и приведет нас в еще неиз­веданную и волнующую вселенную опыта» (152; 53).

По Гидденсу, черты «высокой современности» укладываются в четыре блока: первый объединяет понятие веры, второй — по­нятие риска, третий и четвертый — соответственно понятия не­прозрачности и глобализации. Важное значение веры определя­ется повсеместным распространением «абстрактных систем», дей­ствия которых не совсем ясны, но от их надежности зависит по­вседневная жизнь. Транспорт, телекоммуникации, финансовые рынки, атомные электростанции, военные силы, транснациональ­ные корпорации, международные организации и средства массо­вой информации являют собой примеры этих сложных безлич­ностных организаций, влияющих на социальную реальность. Люди должны научиться использовать их и не зависеть от них. «С раз­витием абстрактных систем вера в безличностные принципы, равно как и в чужую анонимность, становится неотделимой от соци­ального существования» (152; 120).

Качественно новый феномен риска в условиях «высокой со­временности» заключается в том, что «возникают неуправляемые ситуации, таящие в себе угрозу не только отдельным индивидам, но и большим системам, в том числе государствам. Опасности подвергаются жизни миллионов людей и даже всего человечест­ва» (152; 131).

Если быть более точным, то «феномен риска» «высокой со­временности» отличается от всего того, что наблюдалось прежде, как с объективной, так и с субъективной точек зрения. Иными словами, не только сами факторы риска увеличиваются и усили­ваются, но и восприятие их становится гораздо более острым, нежели когда бы то ни было. Объективно мы наблюдаем:

1) универсализацию риска, т. е. возможность глобальных бед­ствий, которые угрожают всем, независимо от класса, этничес­кой принадлежности, отношения к власти и т.д. (например, ядер­ная война, экологическая катастрофа);

2) глобализацию риска, который приобретает необычайный размах, затрагивая большие массы людей (например, финансо­вые рынки, реагирующие на изменения политической ситуации в мировом масштабе; военные конфликты; повышение цен на нефть; соперничество корпораций и т.д.);

3) институциализацию риска, т. е. появление организаций, принимающих его в качестве принципа собственного действия (например, рынки инвестиций или биржи обмена, азартные игры, спорт, страхование);

4) возникновение или усиление риска в результате непредна­меренного побочного эффекта, либо эффекта бумеранга, челове­ческих действий (например, экологическая опасность как следст­вие индустриализации; преступность и правонарушения как про­дукт порочной социализации; новые «болезни цивилизации», ко­торые связаны с профессиями или стилем жизни, типичными для современного общества).

Среди дополнительных факторов, усиливающих субъективное ощущение риска, можно назвать: 1) обострение чувствительнос­ти к угрозам из-за ослабления магической и религиозной защи­ты; 2) более четкое осознание опасности вследствие более высо­кого уровня образования; 3) понимание ограниченных возможностей экспертизы и неизбежности сбоев в функционировании «абстрактных систем».

Все это логически подводит к четвертой важнейшей черте «вы­сокой современности» — «непрозрачности», нестабильности, не­устойчивому характеру социальной жизни.

Истоки данной черты коренятся в следующем:

1) в ошибках конструирования, которые появляются в основ­ном в комплексных «абстрактных системах»;

2) в ошибках оператора, которые естественны, поскольку люди вовлечены в процесс управления и действия «абстрактных сис­тем»;

3) в неизбежности неумышленных и нераспознанных (скры­тых) эффектов. По словам Гидденса, «правильно сконструиро­ванная система и верные действия оператора еще не гаранти­руют от неожиданных последствий в результате функциони­рования других систем и человеческой деятельности вообще» (152; 153);

4) в способности социальных знаний, объясняя общество и вроде бы делая его более предсказуемым, влиять на ход социаль­ного процесса непредсказуемым образом. «Новые знания (кон­цепции, теории, открытия) не просто делают мир более прозрач­ным, но и изменяют его природу, поворачивают его в новом на­правлении» (152; 152-153);

5) в крайней дифференциации власти, ценностей и интересов среди членов общества и различных социальных групп, что в итоге приводит к релятивизму и размывает простые, понятные опреде­ления социальных ситуаций.

Пятой чертой «высокой современности» является продолжаю­щаяся глобализация (см. гл. 6), т. е. охват социальными, эконо­мическими, политическими и культурными отношениями всего мира. Помимо всего прочего это приводит к снижению роли на­циональных государств, которые, по словам Даниела Белла, «слиш­ком малы для больших жизненных проблем и слишком велики для маленьких проблем» (152; 65).

Гидденс завершает свой анализ перечислением наиболее ти­пичных форм адаптации к неопределенности и риску, к которым он относит:

1) концентрацию на повседневных, сиюминутных проблемах, которые целиком занимают человека и не дают ему сосредото­читься на тревожных мыслях;

2) оптимистический взгляд на вещи, веру в то, что дело пообернется к лучшему и благодаря судьбе, развитию науки и тех­ники удастся избежать опасности;

3) циничный пессимизм в отношении будущего и вытекаю­щую из него гедонистическую тенденцию наслаждения жизнью здесь и сейчас, не дожидаясь катастрофы;

4) участие в социальных движениях. Ясно, что только послед­няя форма конструктивна и может в какой-то мере способство­вать преодолению негативных аспектов современности.

Идея «поздней современности» представляется наиболее под­ ходящим «инструментом» для аналитика, разделяющего оценку угроз как одновременно и надежд, даруемых человечеству и пу­гающей, и в то же время чарующей эпохой, в которую нам выпа­ло жить .