Слабые стороны классического эволюционизма

Слабые стороны классического эволюционизма

Все перечисленные выше положения в значительной степени зависят от контекста. Они могут критиковаться и отвергаться по многим основаниям: теоретическим (когда ведут к нереальным следствиям или требуют неразумных допущений); эмпирическим (когда не вытекают из фактов социальной жизни и противоречат исторической очевидности); моральным (когда нарушают или подрывают общепринятые ценности). И действительно, критика последовала по всем этим направлениям, что привело в первой половине XX в. к кризису и временному отрицанию эволюцио­нистской теории. В пересмотренном виде она возродилась в 50-х годах под названием «неоэволюционизм».

1. Гипотеза о единой логике исторического процесса была по­ставлена под сомнение многими профессиональными историками, которые благодаря своему конкретно-фактологическому подходу заняли противоположную позицию, названную «идеографической». Ее суть заключается в утверждении, что исторические события имеют ограниченный и случайный характер. Даже те, кто придерживался «номотетическои» точки зрения и допускал существование истори­ческих моделей, ограничивали их рамки эпохой, периодом, регио­ном, национальным государством и отказывались применять их ко всему человечеству. Они были готовы сформулировать «законы определенной истории» (конкретной истории той или иной страны либо той или иной эры), но не «законы истории» (рассматривае­мой глобально) (264). Обстоятельная историко-теоретическая кри­тика этой концепции была предпринята позднее в работах Карла Поппера (332), к которым мы обратимся в гл. 12.

2. Предположение о том, что все человеческое общество как единая целостность подвергается эволюционному изменению, вступало в противоречие с очевидным ростом многообразия, ге­терогенности человеческой популяции: племен, местных сооб­ществ, национальных государств, цивилизаций. Некоторые со­циальные антропологи были склонны рассматривать эти образо­вания изолированно друг от друга и прослеживать их независи­мые эволюционные пути.

3. В целом интегрированный, организмический образ обще­ства был поколеблен в результате изучения конфликтов, столкновений и конфронтации, выявления явных дисфункций отдель­ных социальных институтов и областей, относительной функцио­нальной автономии некоторых сфер общества. Было обнаруже­но, что те или иные компоненты далеко не всегда выгодны для существования целого, более того, зачастую они оказывают вред­ное и разрушающее воздействие. Новая конфликтная модель об­щества не соответствовала эволюционистским взглядам на изме­нения.

4. Было замечено, что отдельные социальные преобразования ограничены и имеют характер изменений «внутри», т. е. происхо­дят в пределах одного и того же социального типа, а не между различными социальными типами. Поэтому ставить в центр ана­лиза более редкие фундаментальные изменения целой социаль­ной системы было признано необязательным. Утверждалось так­же, что только часть подобных изменений может непосредствен­но соотноситься с трансформациями целой системы, выступая в качестве предпосылок последних. Большинство изменений «внут­ри» либо нейтральны по отношению к целой системе, либо, что случается чаще, способствуют ее воспроизведению, а не транс­формации.

5. Абсолютизация изменений была связана с тем, что в соот­ветствующую им эпоху они воспринимались как должное, более того, в высшей степени желательное качество социальной жизни. Однако многие исторические факты указывают на типичные для более ранних стадий продолжительные периоды стабильности, стагнации и консервации традиционных областей. Следователь­но, непрерывность следует рассматривать по меньшей мере в ка­честве столь же «естественной» характеристики, как и измене­ния.

6. Было замечено, что концепция единого уникального про­цесса изменений абстрактна и не имеет какого-либо онтологи­ческого основания. Точнее, он существует лишь номинально, а не реально. В реальности имеют место многочисленные фраг­ментарные процессы, которые могут протекать параллельно, пере­секаться, накладываться друг на друга или противоречить друг другу. Мы воспринимаем и можем документально зафиксировать в истории только некоторые процессы, такие, например, как ур­банизация, индустриализация, миграция, пролетаризация, секу­ляризация, демократизация и т.д., но не «социальные измене­ния» как таковые.

7. Однонаправленность эволюции была подвергнута сомне­нию из-за многочисленных случаев отступлений, откатов, прова­лов, кризисов и даже полных коллапсов государств и цивилизаций. Вспомним о закате греческой и римской цивилизаций, об упадке культуры майя и о том резонансе, который это вызвало в свое время во всем мире. «Стирание различий, гомогенизация, дисперсия (рассеяние) и дезорганизация являются широко рас­пространенными историческими фактами, вступающими в про­тиворечие с направлением эволюционистской мысли» (410; 118— 134; 412; 78-96).

8. Против идеи строго линейного характера эволюции, кото­рая следует по единой траектории, выдвигаются несколько аргу­ментов. Во-первых, человеческие общества качественно разно­образны, и это не дает возможности ранжировать их по единой шкале дифференциации, зрелости или прогрессивности. Некото­рые незападные общества (или по крайней мере некоторые их институты) нельзя считать отсталыми, они просто отличны от западных. Эмпирические данные позволяют сделать вывод о ло­кальных, обособленных эволюционных траекториях различных регионов, цивилизаций и культур. «Горизонтальный взгляд» на историю (365; 40), согласно которому то, что приходит позднее, просто отличается от предыдущего, кажется более адекватным, чем «вертикальный взгляд», который помещает все, что приходит позднее, на более высокую ступень шкалы.

Во-вторых, с моральной точки зрения, культурный реляти­визм предпочтительнее этноцентрических характеристик и веры в то, что основные ценности западного образа жизни являются вершиной эволюционного развития.

Наконец, в-третьих, если, как провозглашают эволюционис­ты, общества на разных уровнях эволюционного развития сосу­ществуют в один и тот же исторический период, то нет основа­ний предполагать, что в будущем, двигаясь по изолированным, не пересекающимся путям, они станут воспроизводить единый эволюционный сценарий. Напротив, общества заимствуют друг у друга организационные формы, культурные правила, жизненные стили и т.д. Подобный комплексный поток межсоциальных вли­яний может в значительной степени переформировать пути раз­вития, которые выбирает каждое общество.

9. И опять аргумент диффузионистов противоречит идее не­избежной последовательности стадий. На самом же деле одни из них могут быть пропущены, а прохождение других — ускорено, поскольку либо используется опыт других обществ, либо осущест­вляется прямое вмешательство (завоевание, колонизация). Диффузионизм вносит существенные коррективы, особенно в идею стадий развития и для каждого общества, и для всего человечест­ва. Самым важным в этом смысле является представление о том, что «миграция и демонстрационные эффекты (т. е. движения людей и идей) постоянно изменяют существующие модели» (365; 43).

10. В истории человечества накоплен немалый опыт мутаций, торможений, качественных скачков и катастрофических прова­лов, — опыт, который опровергает предположение о постепен­ном, накопительном характере эволюции.

11. Исторический опыт свидетельствует против простой мо­нокаузальности, он говорит о том, что в основе эволюции лежит комплекс причин — прямых и косвенных, ближайших и отдален­ных. Исторические события и изменения чаще всего оказывают­ся результатом совокупности причин, и ни одна из них не может считаться ни исключительной, ни тем более первопричиной. Если в современном обществе доминирует экономический фактор, то на более ранних стадиях таковым был политический, а в ранних примитивных обществах сильнейшее причинное влияние на со­циальную жизнь оказывал институт семьи и родства. Кроме того, как проницательно подметил Л. Уорд, в современном обществе широкий спектр изменений направляется и контролируется на­меренно, продуманно, что в корне трансформирует эволюцион­ный механизм.

12. Один из наиболее серьезных недостатков классического эволюционизма — отрицание экзогенной причинности социаль­ных изменений, таких, как, например, колонизация, диффузия (т.е. проникновение элементов иной культуры. — Ред.), культур­ные контакты, демонстрационный эффект (т. е. наличие опыта других стран и народов. — Ред.), изменения окружающей среды и т.д. «Было бы опасным утверждать, что большая часть историчес­ких записей будет принята без терминологического объяснения влияния одних единиц на другие» (365; 133). Конечно, было бы также неверно рассматривать причины эволюционных измене­ний как исключительно «экзогенные» — все зависит от конкрет­ного исторического случая.

13. Как уже отмечалось, вряд ли можно согласиться и с тем, что эволюция имеет спонтанный характер, ведь роль человека в трансформации общества, начиная от древних реформ и коди­фикации законов и кончая революционными проектами нынеш­ней эпохи со всем разнообразием инициатив, планов и страте­гий, свидетельствует об обратном. Определенная часть измене­ний всегда проводилась преднамеренно и была осознанной, и, похоже, со временем эта часть становится все больше. Некото­рые авторы предпочитают говорить о «гуманистической истории» в противовес «естественной истории», имея в виду период, когда целенаправленное конструирование социальных институтов ста­нет широко распространенным явлением и приобретет важное значение (419).

14. Отождествление эволюции с прогрессом также вызывает резкую критику. Такому отождествлению противоречит трагичес­кий опыт нашего столетия и пугающие перспективы дальнейше­го бесконтрольного развития промышленности, техники, воен­ных технологий. Идея эволюции не может торжествовать в усло­виях, когда кризис становится лейтмотивом как обыденного со­знания, так и социологических теорий.

Под прицельным огнем этих и других подобных аргументов классический эволюционизм утратил свои ключевые позиции в теории социальных изменений. Но он не прекратил своего суще­ствования. Более чем через сто лет после своего рождения он появился вновь, хотя и в несколько измененном виде под назва­нием «неоэволюционизм».