Обращение к биологическому эволюционизму
.Обращение к биологическому эволюционизму
Как мы уже отмечали, Конт и Спенсер заимствуют формулировку своей основной идеи из биологии, в частности, опираются на наиболее известное положение Чарлза Дарвина (1809—1882) в его фундаментальном исследовании «Происхождение видов» (92). И представители классического эволюционизма в социологии, и большинство неоэволюционистских школ придерживались скорее спенсеровского представления об органическом росте, а не дарвиновского естественного отбора. Лишь недавно социология всерьез обратилась к дарвиновскому наследию. Вместо прежних теорий, известных как «теории развития», или «онтогенетические теории» (69; 3) и «теории стадий», или «теории органической дифференциации» (82; 13), некоторые неоэволюционисты предложили «теорию естественного отбора» (82; 29) и теории «социокультурно-го изменения» и «селективного сохранения» (245; 236). Их авторы убеждены, что «дарвиновская модель обнаруживает фундаментальные аналитические сходства между биологической и социокультурной эволюцией» (229; 306) и что можно «описывать механизмы социокультурной эволюции по аналогии с дарвиновской моделью случайного изменения и отбора» (245; 264). Фактически главные аналогии и модели, составляющие основу эволюционной теории, были полностью переведены на ее собственный язык.
Рэндалл Коллинз определяет разницу между прежними и новыми взглядами следующим образом.
Подобное изменение перспективы стимулировало новую волну теоретических поисков. «Эволюционное мышление продвинулось с периферии социальной теории к ее центру» (69; 3).
Базовый механизм эволюции был определен Дарвином как «удержание благоприятных и отказ от неблагоприятных изменений» (92; 81). Логика процесса подчиняется трем принципам: принципу вариации (случайных мутаций в популяции); принципу отбора (борьбы за существование); принципу выживаемости наиболее приспособленных (репродуктивный успех), что приводит к воспроизводству черт, присущих выдержавшим отбор индивидам («наследуемые» характеристики), в будущих поколениях.
Как известно, когда-то в биологии бытовала весьма наивная точка зрения, согласно которой между полностью сформировавшимися индивидами идет своего рода соревнование, борьба за существование и таким образом производится естественный отбор. Открытия Иоганна Г. Менделя (1822—1884) привели к предельно абстрактной идеи о генах, участвующих в эволюционной селекции. Нечто похожее наблюдается и в социологической, или «социокультурной», теории эволюции, где в качестве эволюционирующих рассматриваются уже не популяции или личности, а, скорее, некоторые совокупности абстрактных социальных отношений, или, по последней версии, совокупности правил, собранных в «системы правил» (69; 261; 96). «Наш подход, — пишут Дитц и Берне, — концентрирует внимание на процессах, благодаря которым социальные правила отбираются, обобщаются и передаются или репродуцируются... Эволюционные силы влияют на многообразие популяции, а процессы передачи и селекции благоприятствуют некоторым правилам, в результате чего они начинают доминировать. Это — репродуктивный успех, или культурное соответствие» (96; 263).
И для биологической, и для социологической теорий пока остается открытым вопрос относительно источников первичных изменений (отклонений). Почему элементы популяции столь разнообразны и разнородны? Некоторые авторы утверждают, что, «как и Дарвин, современные обществоведы не разбираются в законах, управляющих возникновением изменений» (229; 292). Большинство из них ссылаются на инновации, открытия, аберрации, отклонения в поведении, смещения и тому подобные случайные и непредсказуемые факторы. Согласно другой позиции, изменения не обязательно имеют случайный характер, они могут быть результатом целенаправленного конструирования, «поиска людьми таких стратегий поведения, которые в чем-то превосходят прежние» (245; 247). Более глубокое проникновение в загадку изменений принадлежит авторам, которые обращают внимание на эволюцию систем правил. Том Берне и Томас Дитц предполагают, что изменчивость правил может определяться рядом обстоятельств. (1) Во время социальной передачи правил (учителями) они выражаются словесно, что открывает путь к своеобразному смешению формулировок. (2) Любое применение достаточно общих правил требует их интерпретации, и в этом заключается еще одна предпосылка для искажения первоначального смысла. (3) Люди допускают ошибки и погрешности при формулировании и выполнении правил. (4) Люди активно ищут правила и экспериментируют с ними, особенно, если они не удовлетворены теми, которым непосредственно должны подчиняться сейчас. (5) Люди участвуют в игровых и даже ненормативных видах деятельности, которые могут порождать, вырабатывать новые правила, распространяющиеся на важные стороны жизни. (6) Всегда есть возможность проникновения правил извне — либо через личные контакты, либо через средства массовой информации (69; 264).
Существует еще одна загадка — механизм отбора, т. е. «выборочного воспроизводства образцов поведения и сознания в рамках общества» (229; 302). Почему одни элементы наследуются, тогда как другие отбрасываются? «Как среди множества комбинаций, постоянно возникающих в любой популяции, отбираются те, которые сохраняются и институциализируются?» (245; 251). Этот вопрос в действительности заключает в себе три различных вопроса: кто или что служит в качестве движущей силы, производящей отбор? какой критерий используется в процессе отбора? как действует отбор?
Берне и Дитц различают «p-отбор» («p-селекцию»), сознательно осуществляемый власть предержащими, реформаторами, лидерами, устанавливающими правила для других; «s-отбор» («s-селекцию»), непреднамеренно производимый посредством принуждения или благодаря возможностям, возникающим в установившихся структурах; «m-отбор» («m-селекцию»), который «работает» через естественные, объективные ограничения материального окружения. Например, «люди не могут вводить правила, которые нарушают законы физики или биологии» (69; 266—267). Авторы подчеркивают важность сознательных, целенаправленных действий человека, что игнорируют или полностью отрицают сторонники более механистических версий эволюции.
Что касается адаптивного или воспроизводственного (репродуктивного) успеха, т. е. функциональной ценности какого-либо института, правила, образа жизни для выживания и способности к воспроизводству, то, по мнению некоторых авторов, редко бывает так, что единственная цель человека — просто выжить или приспособиться. «В человеческом обществе важное значение имеет повышение чувства удовлетворенности или комфорта» (245; 256). Наконец, в качестве конечного критерия можно предположить усиление способностей общества к деятельности, составляющих потенциал его самотрансформации (см. гл. 15).
Способы отбора трактуются весьма широко: от простой дарвиновской «борьбы за существование», затем «борьбы за подкрепление» (имеются в виду усилия, затрачиваемые на приобретение вещей, с помощью которых удовлетворяются человеческие потребности) (229; 297) до «борьбы за удовлетворение», т. е. «благоприятный баланс удовольствия и страдания» (245; 257). Я предложил бы еще один, может быть, последний способ отбора: «борьбу за деятельность», т. е. за освобождение от негативного принуждения и расширение позитивной свободы преобразовывать собственное общество, (см. гл. 15).
Как откровенно заявляют сторонники неоэволюционистской теории социокультурного отбора, она еще находится «на начальной стадии развития в системе социальных наук» (69; 275). Тем не менее эта теория выглядит гораздо более перспективной, чем классический эволюционизм и некоторые «не-дарвинистские» ветви неоэволюционизма, рассмотренные ранее. Ее принципиальная новизна заключается в отрицании детерминизма, фина-лизма, фатализма, линейности и постепенности. Вместо этого в ней большое значение придается случайности, вероятности, ограниченности, открытости процесса, качественным факторам и решающей роли человеческой деятельности. «Для того чтобы добиться успеха, необходим теоретический синтез эволюционной биологии и социальной науки, равно как более полное и систематизированное познание окружающей среды, в том числе культурной, условий и исторических превратностей судьбы Homo Sapiens и его общества» (245; 236