Ошибочная метафора роста: Роберт Нисбет

Ошибочная метафора роста: Роберт Нисбет

Дальнейшую серьезную критику теории развития более чем десятилетие спустя предпринял Роберт Нисбет в работе «Соци­альные изменения и история» (1969), а также в ряде статей (312).

Отправной точкой для Нисбета послужило противопоставле­ние биологической и социальной эволюции. Он считал, что на­следие Дарвина и Менделя полностью отлично от наследия Спен­сера и Конта. 1. Биологический эволюционизм пытается найти механизм изменения и таким способом строит свои объяснения, допуская и предсказания. Социальный эволюционизм стремится уловить курс, направление и стадии исторического процесса и, стало быть, представляет собой лишь описательный анализ. 2. У биологических эволюционистов в качестве субъекта-материи вы­ступают различные объединения, популяции, виды, тогда как для социальных эволюционистов им являются общество, общность, группа, социальный класс, институт (например, семья, закон или религия). Ъ. Биологи рассматривают механизм изменений в попу­ляции как стохастический, действующий в огромном количестве частично случайных индивидуальных событий и допускающий лишь вероятностные обобщения или законы. Что же касается социологов, то они прослеживают предположительно неизбеж­ные, необходимые и необратимые тенденции, стараясь обнару­жить причинно обусловленные законы направления и последо­вательности изменений. «В то время как биологическая теория становится (весьма существенно — в ее дарвиновских положени­ях и полностью — после слияния с великими исследованиями Менделя) популяционной и статистической, теория социальной эволюции была и остается по сей день типологической конструкцией» (311; 162). 4. Поразительно отличаются субстантивные объ­ясняющие механизмы. В биологии центральными являются про­цессы естественного отбора (Дарвин), генетической вариации (Мендель) и выживания наиболее приспособленных особей. В социологии в качестве основного механизма эволюции рассмат­ривается структурная и функциональная дифференциация.

Секрет такой специфики социального эволюционизма заклю­чается в некоем особом образе, который, несмотря на свое биоло­гическое происхождение, совершенно не относится к биологичес­кому эволюционизму. Дело в том, что в основе социологической идеи эволюции, или развития, лежит «метафора роста» — модель естественного раскрытия единичного индивидуального организма (а не видов) от зачаточного состояния до зрелости. «Такой рост не является моделью дарвиновского естественного отбора или постда­рвиновской теории в биологии» (311; 164). Это изобретение клас­сиков социологии XIX в. обнаружило изумительную живучесть — оно сохраняется до наших дней в различных неоэволюционист­ских, неомодернистских и неомарксистских вариантах.

Нисбет определяет широко используемые «метафоры роста» как «изменения в обществе, аналогичные изменениям, которые наблю­даются в процессе роста индивидуального организма» (311; 166).

1. Изменения имеют естественный, нормальный характер, это типичный жизненный процесс, который не может быть останов­лен до тех пор, пока организм живет (или пока общество сущест­вует).

2. Изменения имеют направление, они проходят через опре­деленную последовательность стадий, где прошлое, настоящее и будущее связаны в единый ряд.

3. Направление изменения задается конечной целью, т. е. за­вершением зрелости. Применительно к обществу под этим чаще всего понимается современность западного типа, включающая в себя такие параметры, как индустриализация, урбанизация, мас­совая культура, демократия и т.д.

4. Изменения имеют внутренние причину и источник и по сути дела являются функцией системы, которая раскрывается изнутри, по заранее предопределенной еще в зародыше модели («настоящее беременно будущим», гласит пословица).

5. Изменения имеют непрерывный, постепенный, кумулятив­ный характер, проходят одни и те же стадии в одной и той же последовательности («природа не терпит пустоты», — писал Лейб­ниц, и эти слова справедливы по отношению к обществу).

6. Необходимость изменений обусловлена самой природой системы, постоянно стремящейся выразить свои потенциальные возможности. «Для социальных эволюционистов это главный эле­мент научной теории изменения» (311; 181).

7. Причины изменений единообразны, их движущие силы остаются неизменными в прошлом, настоящем и будущем (на­пример, тенденции сознания у Конта, противоречия у Гегеля, социальные конфликты у Маркса и т.д.).

Все эти положения могут быть отвергнуты. Так:

1. Фиксированность, стабильность и постоянство так же есте­ственны и нормальны, как и изменения. Человеческому общест­ву свойственны инерция, склонность к консерватизму, сопро­тивление изменению устоявшихся правил поведения, привычек и обычаев.

2. Изменения не имеют не только простой, линейной направ­ленности, но и конечной цели.

3. Социальные изменения часто имеют внешнее происхожде­ние, так как стимулируются внешними по отношению к общест­ву событиями, которые играют решающую роль в преодолении им инерции, стабильности и постоянства. «Значительные изме­нения нередко являются результатом факторов, не отделимых от внешних событий и вмешательств» (311; 280).

4. Изменения часто прерывисты, они обычно включают в себя кризисы, продолжающиеся до тех пор, пока не будут найдены и реализованы определенные формы адаптации.

5. Нет оснований говорить о необходимости или необрати­мости социальных изменений — история знает немало отступле­ний и провалов.

6. Причины социальных изменений многочисленны, разно­образны и зависят от культурного и исторического контекста.

По мнению Нисбета, ни эволюционизм, ни исторический материализм не имеют ничего общего с историографией. «Это «абстрактные теории», которые отделяют историю от всех част­ных событий, действий, персонажей, мест и конкретных перио­дов» (311; 165). Сторонники теории развития игнорируют исто­рические источники, выстраивая историю по своим схемам. «Они считают изменения естественными, коренящимися внутри обще­ства или культуры и не зависящими от миллиардов случайных событий и действий, записанных в истории» (311; 234). Затем, попав в ловушку конкретности, они рассматривают свои рацио­нально выведенные абстрактные схемы и интерпретации как исторические реальности, более того, стараются на их основе дать конкретные исторические предсказания исторических событий.

«При изучении социальных изменений любая попытка игнори­ровать временной фактор и другие частные обстоятельства приво­дит к ошибкам или банальности» (311; 252). «Чем более конкретен, доступен чувственному восприятию и оценке с точки зрения пове­дения предмет исследования, тем менее применима к нему теория развития и ее многочисленные концептуальные элементы» (311; 267). «Метафора роста» не находит подтверждения ни в одном бо­лее или менее серьезном историческом исследовании. «Когда мы анализируем действительное социальное поведение в какой-либо сфере, то мы видим не рост, а историю — историю, которая не укладывается в прокрустово ложе теории развития» (311; 285).

Непрерывность, конкретность, внешняя причинность — вот главное в картине исторических изменений, которую рисует Нисбет. Аналогичные идеи вновь возрождаются в современных мо­дернизированных теориях развития социальных изменений, ко­торые будут рассмотрены в гл. 13, 14 и 15.

«Пагубные постулаты»: Чарльз Тилли

Прошло еще 15 лет, прежде чем Чарльз Тилли предпринял сле­дующую серьезную атаку на теорию развития. Он заявил, что соци­ология попалась в ловушку гипотез XIX в., причем наиболее оче­видно это проявляется в теории социальных изменений. «Продол­жая изучение проблем XIX столетия, мы должны отказаться от ис­пользовавшегося в то время интеллектуального аппарата» (403; 59).

Следующие восемь «пагубных постулатов», унаследованных от XIX в., следует отвергнуть, поскольку «все они ошибочны» (403; 12).

1. Общество как специфическое образование существует объ­ективно и представляет собой некую целостность (социальный организм, социальную систему), которая подразделяется на мень­шие целостности — на определенные отдельные общества.

2. Социальное поведение должно объясняться влиянием из­вне — со стороны общества (социальной структуры) — на взгля­ды, желания, намерения отдельных личностей.

3. Социальное изменение — это единый, внутренне сцеплен­ный феномен, который может быть изучен и объяснен как целое.

4. Существует восходящая последовательность стадий, каждая из которых более развита (прогрессивна), чем предыдущая.

5. Дифференциация (т.е. разделение труда, специализация органов или функций) составляет основную логику и доминант­ную тенденцию исторического процесса.

6. Социальный порядок зависит от баланса между дифферен­циацией и интеграцией.

7. Социальная патология, отклонения и т.д. происходят в ре­зультате склонности к чрезмерно быстрым социальным преобра­зованиям.

8. Нелегитимные формы конфликта и принуждения способ­ствуют беспорядку, а легитимные — интеграции и контролю.

Исторический опыт свидетельствует, что эти постулаты несо­стоятельны.

1. Общество следует рассматривать не как некую сущность или отличную от всего другого целостность, а как находящуюся в по­стоянном движении, сложную, с частично совпадающими, пересе­кающимися и накладывающимися друг на друга ячейками, узелка­ми сеть «многочисленных социальных отношений, из которых одни четко локализованы, а другие охватывают весь мир» (403; 25). От­дельные сцепления, узлы в этой сети вычленяются для истори­ческого или социологического изучения и затем фигурируют под названием национальных государств, социальных организаций, социальных групп и т.д.

2. Определяющими факторами в социальной жизни являются не превратившиеся в нечто конкретное внешние социальные це­лостности, а взаимодействия, отношения между членами об­щества, создающие межличностные структуры.

3. Вместо единого, главного процесса социальных изменений в реальности существуют многочисленные фрагментарные про­цессы различных уровней сложности, которые протекают парал­лельно или в противоположных направлениях, раздельно или накладываясь друг на друга, а «социальные изменения» — это лишь абстрактный термин для обозначения их всеобщих, сум­марных, собранных в единое целое результатов.

4. Исторические факты опровергают утверждения о сущест­вовании каких-либо различимых стадий в историческом процес­се и, более того, ставят под сомнение любые описания прогресса.

5. Дифференциация не должна рассматриваться как главный процесс в социальном изменении, ибо столь же часто мы наблю­даем процессы, противоположные дифференциации (дезоргани­зация, регрессия, коллапс структур и т.д.).

6. Социальный порядок не обязан своим происхождением интегративным механизмам, поскольку многочисленные случаи столкновений, коллективного насилия, протестов и т.д. при оп­ределенных обстоятельствах являются лишь рациональными фор­мами достижения коллективных интересов и охраны более при­емлемого порядка.

7. Социальные изменения не приводят с непреложностью к обшей структурной напряженности и социальной патологии.

8. Принуждение во имя «закона и порядка», если оно исполь­зуется государством и его официальными представителями, иногда трудно отличить от преступления и разбоя, подрывающих соци­альный порядок.

Как видим, выступая против «пагубных постулатов» XIX в., Тилли, подобно Нисбету, обращается к глубокому, конкретному историческому исследованию, основанному на фактах. Сферой его научных интересов были социальные движения и революции, и здесь он как историк продемонстрировал высокую компетент­ность (405; 399; 400).