Среда: природа и сознание

Среда: природа и сознание

Модель социального становления в том виде, как она до сего момента представлена, повисает в вакууме, поэтому наш следующий шаг должен состоять в обеспечении ей более широкого кон­текста. Социальное становление должно быть помешено в среду, на мой взгляд, двух видов: первый — природа, второй — созна­ние. Оба вида, если рассматривать их относительно человеческих действий и социетальных операций, очень близки. Поскольку люди живут в определенных пространстве и времени, используют есте­ственные ресурсы, влияют на природные условия и т.д., постоль­ку природа есть неизбежный «контейнер», в котором «помешает­ся» социальная жизнь. Люди не могут существовать вне природы. Следовательно, природа является первым необходимым окружени­ем социального мира. Но люди — мыслящие существа, использую­щие символы, общающиеся друг с другом, формирующие верова­ния и т.д. Они всегда погружены в мир идей — как собственных, так и своих современников, и даже предшественников, и их невоз­можно представить вне этого окружения. Следовательно, сознание — вторая необходимая среда человеческого общества. Столь не­избежная двойственность человеческой конституции (люди одно­временно являются и естественными объектами, и сознательны­ми субъектами) влечет за собой двойственность той среды, в ко­торой осуществляется человеческая практика.

Начнем с наиболее очевидной стороны, с естественной сре­ды. Она существует в двух видах: как внешние природные усло­вия, в которых действуют люди и оперируют структуры, и как внутренние черты индивидов, которые являются конечным суб­стратом общества. К внешним природным условиям могут быть отнесены климат; рельеф местности; животные, растения, микро­организмы в их взаимодействии с природной средой; состав и стро­ение земной коры и т.д. Все это имеет непосредственное отноше­ние к человеческим действиям и к оперированию структур, нахо­дится с ними во взаимосвязях. Одни сети взаимосвязей поощряют­ся, даже усиливаются, другие сдерживаются естественными усло­виями. Представим себе пути миграций и торговли, сети комму­никаций или типов поселений в горных районах и, напротив, на равнинах, в долинах, вдоль рек, на побережье или на островах. Вспомним также об иерархиях неравенства, богатства или влас­ти, типичных для районов с бедными ресурсами, и о тех, что возникают в условиях природного изобилия. Это лишь случай­ные иллюстрации, которые приходят на ум. Природа влияет на общество не только извне, но и изнутри — через биологическую конституцию и генетический багаж популяции. Большая часть того, что происходит в обществе, зависит от умственных способ­ностей, прирожденных талантов, физической силы, выносливос­ти, здоровья и приспособленности каждого члена общества, равно как и от периодической повторяемости и распределения этих биологических черт по различным сегментам популяции.

В обеих формах — внешнего и внутреннего — влияния при­родная среда может выступать как негативный ограничитель (ба­рьеры, ограничения) или позитивный поощритель (удобства, ре­сурсы). Чтобы выйти на еще более сложный уровень, необходи­мо рассматривать отношение природы и общества как двусто­роннее, взаимное. Природа производит периодически изменяю­щиеся условия, но в то же время это — условия взаимодействия для человеческой деятельности и практики. Она создает поле для возможной актуализации деятельности, но благодаря практике это поле может быть модифицировано. С одной стороны, оно может быть расширено за счет всей технологии, цивилизации и в целом «очеловеченной природы». Заметим, что «внутренняя сре­да», т. е. наследуемое (биологические или психологические задат­ки), также может расширяться в процессе деятельности. К этому «внутреннему окружению» относятся тренировки, умственные уп­ражнения, самосовершенствование и выработка навыков. С дру­гой стороны, обратное воздействие практики на естественную среду не обязательно положительно или выгодно, оно может быть неблагоприятным и даже разрушительным. Об этом свидетельст­вуют истощение ресурсов, недостаток энергии, экологические ка­тастрофы и т.д. Вместе с тем так называемые болезни цивилиза­ции, ухудшение здоровья, снижение выносливости людей пока­зывают, что внутренняя, наследственная организация (природа) индивидов также подвергается неблагоприятному влиянию их собственных действий.

Обратимся теперь к социальному сознанию, или «идеологи­ческой среде». Погруженность в сознание — один из отличитель­ных признаков социальных систем. Как считает Ян С. Яви, «со­циальный мир отличается тем, что его сущности, процессы и от­ношения возникают и формируются из действий его членов, а те, в свою очередь, опираются на теории и картины мира, которые они периодически создают» (205; 10). Другая формулировка при­надлежит Кеннету Болдингу. «Социальные системы — это «на­правляемые образцы». Знание о самих системах является сущест­венной частью их собственной динамики, т. е. такое знание о системе изменяет саму систему» (55; 7).

Сознание заявляет о себе на разных уровнях нашей модели. В первую очередь, сознание — это, конечно, свойства индивиду­альных деятелей. Вслед за Гидденсом я придаю большое значе­ние тому, что он называет «человеческой способностью к позна­нию». «Быть человеком, — пишет Гидденс, — значит действовать целенаправленно, иметь разумные причины для своей активнос­ти и быть способным, если потребуется, разумно объяснить эти причины (включая ложные объяснения)» (149; 3). Разрабатывая некоторые идеи Альфреда Шюца, Гидденс различает две формы сознания: практическую и дискурсивную. «Люди способны не только контролировать собственную повседневную деятельность и деятельность других, но и контролировать сам этот контроль в своем сознании» (149; 29). Данный, несомненно фундаменталь­ный онтологический факт необходимо учитывать в любой карти­не социальной реальности. Он позволяет говорить о сознании как индивидуальных, так и коллективных агентов, поэтому мож­но вести речь и о том, что называют «групповой культурой», «идио-культурой», «групповой идеологией» (338; 252). т. е. о характер­ном распределении идей в группе, типичных, доминантных, ши­роко распространенных верований среди членов группы.

Поднимаясь с нижнего уровня нашей модели к верхнему, мы можем рассматривать сознание в менее индивидуалистических понятиях, уже не как содержание умов отдельных людей, но как надындивидуальные сети взаимосвязей, содержащие идеи, пред­писания, концепции, традиции, наподобие «коллективных пред­ставлений», своеобразных «социальных фактов» Дюркгейма или «третьего мира» Поппера (334; 180).

С обеих сторон сознание сталкивается с центральным онто­логическим уровнем деятельности и практики. Потенциальные возможности агентов в значительной степени зависят от того, что люди в данном обществе действительно думают и во что ве­рят (на уровне индивидуального и коллективного сознания), и от того, что их заставляют думать и во что верить идеологические структуры (идеологии, предписания, традиции, «встроенные» в социальное сознание). Первое может рассматриваться как внут­ренняя среда, поскольку оно размещается в человеческих голо­вах, второе — как внешняя, поскольку это нечто надындивиду­альное, существующее вне индивидуального человеческого разу­ма. И то, и другое определяет возможные и невозможные виды практики, доступные и недоступные средства, достижимые или утопические цели. Ограничения, накладываемые природой, — жесткие, материальные. Ограничения, накладываемые сознани­ем, — мягкие, идеологические. Это не означает, однако, что пос­ледние не могут быть крайне сильными. История тоталитарных режимов, религиозного фундаментализма и т.д. показывает, до какой степени люди могут быть порабощены господствующими Доктринами и идеологиями. Феномен, называемый по-разному, в одном случае — как «подчиненный разум» (298), в другом —как «управление мыслью» (219), в третьем — как «власть в тре­тьем измерении» (249), относится именно к этому виду запретов. Практика, в свою очередь, благодаря обратной связи, решающим образом влияет на сознание. Через практику люди обретают убеж­дения и проверяют их, получают подтверждение истинности или ложности тех или иных заявлений и собственных идей. Именно в практике и через практику, доказывая свою никчемность, неэф­фективность или антигуманность, разваливаются идеологические структуры, дискредитируются утопии и рушатся догмы, хотя не­редко на это уходят века, поскольку принцип инерции действует здесь особенно сильно.

Тот факт, что операции деятельности и практики «погружены в море сознания» — внешнюю и внутреннюю среду, в среду мыс­лей, верований, идей, — имеет еще более важное значение. Со­знание не только воздействует на практику, но является посред­ником в том влиянии, которое оказывает среда. Люди не просто «реагируют» на ситуацию, они интерпретируют, отбирают те или иные факторы и действуют на основе своих ощущений и вырабо­танных методов. По утверждению Мертона, «мы реагируем не только на объективные черты ситуации, но и на тот смысл, кото­рый она для нас имеет» (293; 249). Сознание — индивидуальное, коллективное и социальное — служит вместилищем ресурсов (кон­цепций, символов, правил и т.д.) для таких интерпретаций. Оно может держать людей в неведении относительно каких-либо ог­раничений или возможностей или открывать им глаза на них; может обманывать их, предоставляя неадекватные интеллекту­альные инструменты для понимания реальности; но может раз­венчивать иллюзии, предлагая критические доводы. Таким обра­зом, естественные условия, ограничивающие или стимулирую­щие практику, в значительной степени опосредованы «идеологи­ческой средой». Деятельность должна быть «разбужена» осозна­нием угроз или преимуществ, к которым она приведет. Вспом­ним, например, об «экологическом сознании», которое возникло недавно и побудило широкие массы к действиям против загряз­нения среды, хотя на самом деле мир был загрязнен гораздо рань­ше, по крайней мере еще с начала индустриальной эры. Или возь­мем «аэробику», настоящую манию тренировки тела, охватившую людей, когда они уяснили пользу физических упражнений, хотя сидячий образ жизни отрицательно сказывался на их здоровье еще в самом начале урбанизации.

На сознание влияют не только естественная среда, но и соци­альные структуры. Речь в данном случае идет не о сдерживании или поощрении людей прямым, непосредственным образом. Как давно заметил Токвилль, люди могут терпеть эксплуатацию и ли­шения веками и восстают лишь с появлением эгалитарной идео­логии, провозглашающей свободу, равенство и т.д. (414). Сло­вом, революционная практика возможна тогда, когда пробужда­ется «революционное сознание». То же можно сказать и о вы­ступлении женщин за свои права. В течение тысячелетий они сносили господство мужчин и стали протестовать против такого подчинения только с формированием «феминистского сознания». Экономические структуры рынка или политические структуры демократии доказали свою ценность во многих частях мира, но их полное принятие в Восточной Европе стало возможным лишь после того, как была достигнута высокая степень «демократичес­кого консенсуса» по вопросу о необходимости инициативы, кон­куренции, плюрализма и т.д. Для того чтобы действительно пол­ностью использовать возможности демократии, их сначала нуж­но осознать.

Говоря о решающей роли сознания в функционировании об­щества, необходимо избегать его односторонней абсолютизации. Было бы иллюзией думать, будто все, что происходит в обществе, осознается его членами. Существуют структуры, окружающие ус­ловия и даже собственные ресурсы, о которых люди и не подо­зревают. Зачастую они не способны предвидеть результаты, осо­бенно долговременные, а также побочные эффекты. К. Поппер сформулировал это с помощью понятия «ситуативная логика» (334; 117). Р. Мертон рассматривает подобные непреднамеренные и неосознанные последствия целенаправленных действий как цент­ральную тему социологии. «Интеллектуальная задача социологов состоит в первую очередь в анализе непреднамеренных последст­вий (среди которых есть и скрытые функции) социальной прак­тики, равно как и в изучении осознанных последствий (среди которых есть явные функции)» (287; 120). В сходном ключе трак­тует этот вопрос Э. Гидденс: «Человеческая способность к позна­нию всегда ограничена. Поток действий постоянно приводит к неожиданным последствиям, которые, в свою очередь, могут формировать условия для непреднамеренных действий по типу обратной связи» (149; 27). Эти ограничения агентов и действий отражены на среднем уровне нашей модели, где возможные ха­рактеристики деятельности и практики иногда можно рассматри­вать в качестве изолированных как от внешней, так и от внутрен­ней среды, создаваемой сознанием. Таким образом, можно по­стулировать спектр ситуаций от «слепого действия» и «спонтан­ной практики» на одном полюсе до «осознанного действия» и «рационально управляемой практики» на другом. Вдоль этой шкалы располагаются все степени влияния, которое сознание

оказывает на функционирование общества.