Основные теории революции

Основные теории революции

Я предлагаю проиллюстрировать четыре главные «школы» в теории революции — бихевиористскую (поведенческую), психо­логическую, структурную и политическую — работами их наибо­лее известных представителей. По необходимости обсуждение будет весьма выборочным и кратким (397).

1. Первая современная теория революции предложена в 1925 г. Питиримом Сорокиным (370). Он делал свои выводы, исходя прежде всего из опыта русской революции 1917 г., в которой принимал участие. Его теорию можно считать бихевиористской, по­скольку он сосредоточился на причинах, «порождающих револю­ционные отклонения в поведении людей» (370; 367), и искал при­чины этого «отклонения» в области основных, базовых потреб­ностей и инстинктов человека. «... постановка грандиозной дра­мы, комедии или трагедии революции на исторических подмост­ках предопределена первым долгом репрессированными врож­денными рефлексами» (370; 383). Революция кардинально преоб­разует типичное человеческое поведение — «революция» в пове­дении людей наступает незамедлительно: условно принятые «одеж­ки» цивилизованного поведения мгновенно срываются, и на сме­ну социуму на волю выпускается «бестия» (370; 372). Сорокин прослеживает и документирует подобные изменения в разных областях человеческой жизни и поведения. К таким изменениям относятся: «подавление собственнического инстинкта масс», «по­давление полового рефлекса», «подавление импульса к соревно­вательности, творческой работе, приобретению разнообразного опыта», «извращение религиозных, моральных, эстетических и других приобретенных форм поведения» (370; 4-1 — 169). Все это «приводит к дисфункции условных инстинктов, нарушает послу­шание, дисциплину, порядок и прочие цивилизованные формы поведения и обращает людей в беснующиеся орды сумасшедших» (370; 376).

Затем автор задает основной теоретический вопрос «почему?» и выдвигает в качестве ответа на него две главных гипотезы. Пер­вая относится к движущим силам, которые стоят за революцион­ными массами. «Непосредственной предпосылкой всякой рево­люции всегда было увеличение числа подавленых базовых инстинк­тов большинства населения, а также невозможность даже мини­мального их удовлетворения» (370; 367). «Всеобщее подавление базовых инстинктов человека», либо подавление большого их числа неизбежно приводят к революционному взрыву. Для этого «не­обходимо также, чтобы «репрессии» распространялись как мож­но более широко, и если не среди подавляющего числа людей, то по крайней мере среди достаточно весомой группы населения» (370; 369). Среди основных инстинктов Сорокин перечисляет: же­лание есть («пищеварительный рефлекс»); индивидуальную без­опасность («инстинкт самосохранения»); «рефлекс коллективно­го самосохранения; потребность в жилище, одежде и т. п.; сексу­альный инстинкт; инстинкты собственности, самовыражения и личностной идентификации. Подавление потребности в свободе («в смысле свободы слова и действия»), в свободе общения, мо­нотонность жизни и подавление творчества указываются в качестве дополнительных. Как отмечает автор, репрессии и ограни­чения приобретают различную мотивирующую силу в зависимос­ти от привычного и стандартного уровней удовлетворенности.

Вторая гипотеза относится к реакции властей. «... для револю­ционного взрыва необходимо также, чтобы социальные группы, выступающие на страже существующего порядка, не обладали бы достаточным арсеналом средств для подавления разрушительных поползновений снизу» (370; 370). «Атмосфера предреволюцион­ных эпох всегда поражает наблюдателя бессилием влacYeй и вы­рождением правящих привилегированных классов. Они подчас не способны выполнять элементарные функции власти, не гово­ря уже о силовом сопротивлении революции» (370; 399).

Если оба условия — давление «низов» и слабость «верхов» — совпадают, революция становится неизбежной.

Однако революции не устраняют условия подавления инстинк­тов, напротив, послереволюционный хаос усиливает трудности в удовлетворении основных, базовых потребностей. Люди начина­ют стремиться к порядку и стабильности. В то же время револю­ционный пыл выдыхается, поскольку происходит «ускоренное истощение энергетического запаса человеческого организма». В реальности весьма велики шансы победить у контрреволюции. «Население, представляющее собой инертную массу, — удобный материал для социальной «формовки» новым репрессором» (370; 410). Настает час тиранов и деспотов. Таково ироническое завер­шение всех революций.

2. Психологические теории оставляют область поведенческих рефлексов или базовых (фундаментальных) инстинктов и кон­центрируются на проблеме комплексных мотивационных ориен­тации. Подобные теории близки к здравому смыслу. Не удиви­тельно, что они приобрели большую популярность, и сейчас их можно считать наиболее разработанными из всех подходов. Са­мая влиятельная предложена Джеймсом Дэвисом (93) и Тедом Гурром (166) под названием теории «относительной депривации». Революции вызываются болезненным синдромом сознания, рас­пространяющимся среди населения. «Нищета несет переворот», или, точнее, нищета, которую люди осознают и которую они оп­ределяют как несправедливость, толкает их на бунт.

По утверждению У. Дж. Рунсимэна, «степень относительной депривации есть мера различия между желаемой ситуацией и тем, как человек ее себе представляет» (348; 10). В формулировке Теда Гурра, это «воспринимаемая разница между ценностными ожи­даниями (вещами и условиями жизни, которых, как полагают люди, они заслуживают по справедливости) и ценностными воз­можностями (вещами и условиями, которые они в действитель­ности могут получить)» (166, 24).

Если люди даже крайне нищи, но воспринимают это как долж­ное, как предписание судьбы, провидения или как соответствие предопределенному социальному статусу, то революционного брожения не возникает. Лишь когда они начинают задаваться вопросом о том, что они должны иметь по справедливости, и ощущать разницу между тем, что есть и что могло бы быть, тогда и появляется чувство относительной депривации. Это ощущение тесно связано с чувством несправедливости, возникающим из сравнения того, что люди имеют в действительности, и чего уже достигли другие, похожие на них. Тема лишенности и несправед­ливости проникает в социальное сознание в период, непосредст­венно предшествующий революции. «Нужно, чтобы люди осоз­нали свою нищету и угнетенное положение, а также поняли, что нищета и угнетение не являются естественным порядком мира. Любопытно, что в этом случае одного лишь опыта, каким бы тяжелым он ни был, недостаточно» (212; 86). «Революции не мо­гут обойтись без слова «справедливость» и тех чувств, которые оно вызывает» (60; 35).

Как возникает этот синдром? Каково его происхождение? Если добавить измерение времени, то можно различить три пути исто­рического развития, которые приводят к появлению обостренно­го чувства относительной депривации, достигающей революци­онного уровня. Суть первого заключается в том, что в результате возникновения новых идеологий, систем ценностей, религиоз­ных или политических доктрин, устанавливающих новые стан­дарты, которых люди заслуживают и вправе ожидать, или благо­даря «демонстрационному эффекту» лишенность становится не­переносимой. Люди «озлобляются, поскольку чувствуют, что у них не хватает средств для того, чтобы изменить свою жизнь, реализовать свои ожидания» (166; 50). Такая ситуация может вы­звать «революцию пробудившихся надежд» (рис. 20.1).

При второй, прямо противоположной, ситуации надежды ос­таются примерно на том же уровне, но неизбежно происходит су­щественное падение жизненных стандартов. Это может случиться в результате экономического или финансового кризиса, неспособ­ности государства обеспечить общественную безопасность, из-за сужения круга участников политической жизни, поворота к авто­кратическому или диктаторскому режиму. Разрыв между тем, что, как считают люди, они заслуживают, и тем, что они имеют в дейст­вительности, может стать невыносимым. «Человек озлобляется

сильнее в тех случаях, когда теряет то, что имеет, чем тогда, когда он утрачивает надежду приобрести то, что еще не получил» (166; 50). «Революция отобранных выгод», как можно назвать такую ситуацию, наверное, является еще более распространенной, чем революция пробудившихся надежд» (рис. 20.2).

Третий путь, известный как «прогрессивная депривация», про­анализирован Джеймсом Дэвисом (93) и представлен J-кривой (рис. 20.3). Здесь сочетаются механизмы, действующие в первых двух случаях. Надежды и возможности достижения растут парал­лельно в течение некоторого времени. Период процветания и прогресса в реальных условиях жизни сопровождается распро­странением надежд и ожиданий на будущее. Затем кривые не­ожиданно разделяются, причем надежды продолжают расти, а реальные возможности достижения блокируются или даже пово­рачивают вспять (из-за естественных болезней, войны, экономи­ческого упадка и т.д.). Это приводит ко все более углубляющему­ся непереносимому разрыву. «Решающим фактором является смут­ный или явный страх, что почва, обретенная за долгое время, будет быстро утрачена» (93; 8). Произойдет то, что можно назвать «революцией крушения прогресса».

Как объясняет Дэвис, «революции происходят тогда, когда за длительным объ­ективным экономическим и социальным развитием следует короткий период

Рис. 20.2. Убывающая депривация. Источник: 166; 47 (с разрешения Прин-стонского Университета).

резкого отступления. Ожидания дальнейшего удовлетворения потребностей, которые все растут, сменяются тревогой и крушением надежд, поскольку ре­альность все больше удаляется от той, которая предполагалась» (93; 6; 94). Из всех теорий революции теория «относительной депривации» порождает наибольшее число специфических, поддающихся проверке гипотез. Гурр (166; 360—367) перечисляет почти 100, подкрепляя их многочисленными иллюстра­циями, статистическими и историческими свидетельствами. Основное обви­нение в адрес этой теории касается отрицания ею структурных переменных. Революции рассматриваются как проявление неконтролируемого процесса крушения надежд и агрессии или когнитивного диссонанса*, при этом игно­рируется макроструктурный контекст, факт неравенства в достатке, власти и статусе между различными группами» (397; 91).

3. Альтернативные концепции сосредоточивают внимание на макроструктурном уровне, отрицая психологические факторы. Согласно так называемым «структурным теориям», революции являются продуктом структурных ограничений и напряженнос-тей и характеризуются специфическими отношениями между граж­данами и государством. Утверждается, что причины революции следует искать на социальном уровне, в контексте классовых и

* Когнитивный диссонанс исследован Л. Фестингером и означает расхождение между привычными социальными установками и реальным поведением человека. (Ред.)

Рис. 20.3. Прогрессирующая депривация. Источник: 166; 53 (с разреше­ния Принстонского Университета).

групповых отношений (национальных и интернациональных), а не в головах граждан, их менталитете или межличностных отно­шениях. Ведущий современный сторонник этого направления Теда Скокпол призывает «принять структурную точку зрения для вы­ражения объективных взаимоотношений и конфликтов между группами и нациями, занимающими различное положение, а не между интересами, взглядами или идеологиями отдельных рево­люционеров» (357; 291). Она цитирует Эрика Хобсбаума: «Неос­поримо важная роль актеров в драме еще не означает, что они являются также драматургами, режиссерами и оформителями сце­ны» (цит. по: 357; 18).

На основании тщательного анализа исторических фактов, срав­нивая французскую, русскую и китайскую революции, Теда Скок-пол приходит к следующим выводам. Во-первых, старый режим переживает политический и экономический кризис. «Испытывая двойное давление со стороны внутренних классовых структур и международного сообщества, автократическое правление и ар­мия распадаются, открывая путь для революционных преобразо­ваний, направляемых выступлениями снизу» (357; 47). Во-вто­рых, кризис режима благоприятствует массовым восстаниям крес-тянства и городских рабочих. Падение старого режима — необхо­димое, но не достаточное условие для революции. «Крестьянские восстания играли важнейшую роль во всех реальных (т. е. успеш­ных) социальных революциях вплоть до наших дней» (357; 112— 113). В-третьих, обязательными для победы революции являются устранение существовавшей прежде консолидации, реорганиза­ция и реинтеграция государства и правительства новой полити­ческой элитой, приходящей к власти после успешного свержения прежнего режима. «Революции доводились до полного конца лишь в тех случаях, когда новые государственные организации — ад­министрации и армии, координируемые исполнителями, кото­рые правили во имя революционных символов, — сформирова­лись в конфликтных условиях революционных ситуаций» (357; 163). Для теории Скокпол характерно акцентирование полити­ческих и международных факторов. Она предсказывает: «В буду­щих революциях, как и в прошлом, сфера государства станет скорее всего центральной» (357; 293).

Структурную теорию упрекают в односторонности, в прене­брежении к психологическим и мотивационным аспектам. «Скок-пол забывает, что люди являются средним звеном между струк­турными условиями и социальным результатом. Причем струк­турные условия просто накладывают определенные ограничения на человеческие действия или определяют некоторый диапазон возможностей» (189; 115). Анализируя структурные теории, кри­тики приходят к выводу, сделанному нами ранее: надо стремить­ся к синтетической, многомерной позиции. «Скокпол рассматри­вает структурный и свободный анализ как взаимно исключаю­щие противоположности, а не два необходимых элемента целост­ного социологического объяснения» (189; 1154).

4. Взгляды сторонников политических теорий еще более огра­ничены. Они рассматривают революцию лишь как политический феномен, возникающий из процессов, происходящих исклю­чительно в политической сфере, как результат «нарушения баланса власти и борьбы соперников за управление государст­вом» (30; 49). Так, по мнению Чарльза Тилли (399), револю­ции — это не экстраординарные, исключительные, отклоняю­щиеся явления, а скорее, — если перефразировать известные слова Клаузевица — «продолжение политики другими средст­вами», т. е. разновидность нормального политического про­цесса, в котором различные группы стремятся реализовать свои цели путем завоевания власти. Революции представляют со­бой крайние формы соперничества за политический контроль (отсюда «соревновательная модель революции») и происходят только тогда, когда противоборствующие стороны способны мобилизовать значительные ресурсы, необходимые для завоевания власти у старого режима (157; 193).

Более широкий контекст, в который должны быть концепту­ально помещены революции, характеризуется понятием «модель политической организации». Это ряд взаимосвязанных компо­нентов, куда, среди прочих, входят «правительство — организа­ция, которая контролирует основные, сконцентрированные в ее руках средства подавления населения; и соперник — любая группа, которая в течение определенного периода времени стремится получить ресурсы для влияния на правительство. Соперники вклю­чают оппонентов и членов политической организации. Членом является любой соперник, который имеет обычные, не требую­щие больших затрат доступы к ресурсам, контролируемым пра­вительством; оппоненты — это все другие соперники» (399; 52). Нет нужды говорить, что именно среди оппонентов происходит революционная мобилизация — предпосылка коллективного дей­ствия к достижению общих целей.

Революция есть особая форма коллективного действия, ха­рактеризующаяся некоторыми предварительными условиями («ре­волюционная ситуация») и особыми результатами («результаты революции»). Другими словами, это «умножение политических организаций».

Революционная ситуация складывается тогда, когда правитель­ство, находившееся ранее под контролем одной, суверенной по­литической организации, становится объектом эффективных, со­ревновательных, взаимно исключающих притязаний двух или более различных политических организаций. Она заканчивается, когда единая суверенная политическая организация получает право кон­троля над правительством» (399; 191). Здесь население приходит в конфронтацию по меньшей мере с двумя центрами власти с несовместимыми требованиями: прежнее правительство и сопер­ничающее правительство.

Существует четыре разновидности этой ситуации. 1. Одна су­веренная политическая организация пытается подчинить другую суверенную политическую организацию. 2. Подчиненная поли­тическая организация (например, государство под управлением федерального правительства или колония, подчиненная иностран­ной власти) приобретает суверенитет. 3. Оппоненты мобилизу­ются и приобретают контроль над фрагментами правительствен­ного аппарата. 4. Политическая организация распадается на два или более блоков, каждый из которых приобретает частичный контроль над правительством (399; 191—192). Революция проры­вается, когда достаточное количество граждан переносит свои симпатии и приверженность на альтернативный властный центр. Ре­волюция побеждает, когда происходит смена власти и одни ее носители заменяются другими.

Относительно причин революции выдвигается несколько ги­потез, которые можно разделить на две группы: причины рево­люционной ситуации и причины результата революции. Револю­ционная ситуация возникает тогда, когда:

1) появляются достаточно заметные противники, оппоненты (политическая оппозиция, диссиденты), которые выступают с притязаниями на контроль над правительством (возникает рево­люционное лидерство и формируется новая идеология). На этой стадии особенно важную роль играют харизматические лидеры и интеллектуалы;

2) они приобретают поддержку на словах и (в первую очередь) на деле (массы мобилизуются). Это случается либо тогда, когда правительство оказывается не способным выполнить требования населения, либо когда оно усиливает собственные требования к нему. «Увеличение налогов — наиболее яркий пример, но воен­ная повинность, изъятие земель, урожаев, сельскохозяйственных животных и наложение оброков — все это сыграло историческую роль в создании оппозиции» (399; 205);

3) правительство не может или не хочет подавить противни­ков (носители власти теряют управление инструментами наси­лия). Типичный случай — вовлечение во внешние войны, еще один — международное давление, принуждающее избегать край­них форм насилия по отношению к оппонентам, даже если эти инструменты доступны.

Степень передачи власти, т. е. суть революционного результа­та зависит от:

1) размера и жесткости конфликта между носителями власти и оппонентами. Когда раскол между ними приобретает форму простой, взаимоисключающей альтернативы, он требует недву­смысленной приверженности населения одной стороне и пре­пятствует контактам прежних держателей власти с постреволю­ционным правительством. Таким образом, происходит полная передача;

2) диапазона коалиций между членами политической организа­ции и оппонентами до и во время революции. Чем их меньше, тем более полной является послереволюционная передача власти. Но с другой стороны, если их нет совсем, то революция может потер­петь неудачу, и тогда передачи власти вовсе не произойдет;

3) контроля над силовыми структурами со стороны оппонен­тов. «Если правительство сохраняет полный контроль над воору­женными силами, то скорее всего в результате революционной ситуации передачи власти не произойдет» (399; 214). Для того чтобы победить, революционеры должны получить доступ к сред­ствам принуждения: оружию и поддержке некоторой части поли­ции и армии. Вот почему лояльность армии часто является реша­ющим фактором в большинстве революций, и вообще большин­ство революций побеждают тогда, когда армия переходит на сто­рону противников.

Тилли предлагает типичную, «идеальную революционную пос­ледовательность», состоящую из семи стадий. 1. Постепенное возникновение оппонентов и оформление их притязаний на власть. 2. Мобилизация тех, кто одобряет и поддерживает эти притязания. 3. Попытки правительства провести насильственную, репрессивную демобилизацию терпят провал. 4. Противники и их коалиции успешно устанавливают частичный контроль над не­которыми подструктурами правительства (регионами, подразде­лениями, частями персонала). 5. Они борются за расширение этого контроля. 6. Противники побеждают, терпят поражение или входят в правящую коалицию с прежними власть предер­жащими. 7. Восстанавливается единый, суверенный, правитель­ственный контроль (399; 216—217). Лишь на этой стадии могут происходить дальнейшие структурные трансформации обще­ства (экономические, культурные, правовые, моральные), и если они происходят, мы можем говорить о «великих» рево­люциях.

Одной из слабых сторон теории, выдвинутой Тилли, является ее недостаточная специфичность. Стэн Тейлор указывает на то, что автор не объясняет, «почему одни группы принимаются по­литической организацией, а другие отвергаются» (397; 146), по­чему в одних случаях армия остается лояльной, а в других пере­ходит на сторону революционеров, предопределяя тем самым исход дела. К сожалению, упомянутые недостатки присущи не только теории Тилли, но и остальным теориям революции, а также боль­шинству других социологических теорий.