9. Типология религиозного движения Виссариона
.9. Типология религиозного движения Виссариона
Главной особенностью своего вероучения Виссарион считает его новизну, содержащиеся в нем “Тайны, которые до сего времени не должен был знать ни один человек на Земле”, Тайны, “сокрытые от людского разума, ибо время для сего не приходило” [П. 48, 50].
Новационный характер вероучения Церкви Последнего Завета определяется тем, что в нем доминируют эсхатологические и милленаристские представления, выраженные с категорической ясностью: “Путь, пролегающий по Царству Силы, вел человечество к самоуничтожению. Царство Силы ныне находится в предсмертной агонии, во время которой сущность людей будет ускоренно возвращаться к дикому состоянию. Человечество пошло по прямой к пропасти, но сейчас вы подошли к тому месту, где от сего рокового пути отходит одна-единственная дорога к Истинному Совершенству” [П. 22, 14, 4-5].
Своеобразное истолкование традиционного эсхатологизма и милленаризма заключается в том, что конец света, не обязательно завершится Армагеддоном — глобальной всеуничтожающей битвой, а вступление в Новый Мир, обретение человечеством Царства Божьего на земле трактуется как переход на высшую ступень духовного развития. Религиозное спасения человечества мыслится Виссарионом в форме постепенного двухступенчатого эволюционного процесса — Пути Духовного Восхождения.
На основе эволюционной трактовки религиозного спасения человечества Виссарион рассматривает возникновение христианства и современное его обновление в Церкви Последнего Завета как единый процесс утверждения на земле Единой Веры в форме двух последовательных “возгораний”. Две тысячи лет тому назад были заложены основы этой веры, “ошибочно” названной христианством (для Виссариона историческое христианство лишь неадекватное выражение зародившейся и два тысячелетия развивавшейся в его форме единой, универсальной по своему содержанию религию — “Единой Веры, которая не нуждается в названии”). “Теперь же люди подошли к новой ступени своего развития” и должны “перейти через рубеж расцвета и вступить в новый уровень Царства души”. Новый союз человеческого рода с Богом осуществляется через Последний Завет, тем самым будет завершено формирование христианства в единую религию [П. 95-104].
Милленаристское изменение земного мира, означающее его кардинальное преобразование в направлении совершенствования и гармонизации, Виссарион называет “переходом на уровень Царства Души”. Это не переход “в более тонкие миры” [В. 60], согласно некоторым буддийским представлениям, а существование земного мира на новой основе — “по закону развития души” [В. 63].
В этом трансформационном изменении мира перспектива его трагической гибели — Апокалипсис — существует только как угроза, хотя и чрезвычайно большая, но все же не как роковая предопределенность. В “Слове Виссариону” настоятельно подчеркивается, что в современную эпоху человечество подошло к ступени, когда может разразиться великая катастрофа, погибнуть Земля и параллельные ей миры [В. 70]. “Сила тьмы подымается ныне и все более — закрывает Солнце. Великий бой грядет. Это — бой, который решает судьбу рода человеческого на всей Земле-Матушке” [Кн. обр. 32:165-166].
Причина заключается в том, что в “эпоху Царства Силы” человечество “попало в полную зависимость от научно-технического прогресса”, и из-за этого, “полагаясь во всем на развитие науки и техники, человек во многом стал деградировать”. Общество, заинтересованное только в своем собственном развитии, оказывает гибельное воздействие, с одной стороны, лишая человека возможностей для истинного развития, а с другой, уничтожая Землю-Матушку. При этом экологическая угроза видится Виссариону, во-первых, в том, что “живая Земля-Матушка” задыхается под плотным покровом промышленных и эмоциональных загрязнений [В.68], во-вторых, в самом факте добычи полезных ископаемых, а не в безмерных её масштабах [Кн. обр. 15:8, 23 и далее]. “Царство Силы” — продолжающееся до сего дня несовершенное состояние человечества — исчезнет, когда “прекратиться выработка полезных ископаемых из плоти Земли-Матушки” [В. 63]. Тем самым возрождается известная утопия “естественного состояния человечества”, идеализировавшая натуральный уклад жизни и собирательное хозяйство первобытной эпохи.
Другим фактором упадка является утрата человеческим разумом истинного направления. Виссарион считает, что в последнее время человеческий разум достиг наибольшей дисгармонии с духовным миром, и по этой причине люди все более смело стали по-своему осмысливать Писание, что привело к неудержимому росту религиозной разобщенности между ними [Kн. oбp. 19:18-19]. Усилившееся духовное падение человечества препятствует подавляющему большинству людей “соприкоснуться с истинной глубиной религии” [Кн. обр. 19:40].
Это привело к необходимости нового божественного откровения, о чем говорится так: “Духовная истина неизменна по своей сути, но она ниспосылается Богом в несколько обновленном виде с учетом уровня разумения современности” [Кн. обр. 29:18-20]. Бог являет теперь новую свою волю и заключает с людьми на российской земле Последний Завет [Кн. обр. 18:46-47]. Речь идет о “великой миссии, уготованной Богом России”.
Однако при этом обнаруживается весьма драматическая перспектива разделения людей “на силы Света и мрака” [Кн. обр. 16:43.45]. Более того, если люди не услышат и не примут божественный призыв, то их души быстро станут никчемными и уйдут в небытие, а человечество на земле погибнет [В. 61].
Виссарион широко пользуется христианским представлением о Страшном Суде, чтобы изобразить трудности и трагизм перехода человечества из Царства Силы в Царство души, при этом смысл и значение Страшного Суда во многом меняются: Виссарион видит в нем не стремление Бога покарать непослушных его воле, а неизбежное следствие такого непослушания, вытекающее из “незыблемого закона Материального Бытия”, а не из установления Отца Небесного [В. 63]. Это означает, что Страшный Суд не является актом божественной воли, а основывается на законе кармы: “это есть сбор урожая, семена которого вы в обилии разбрасывали ранее” [В. 63].
К переосмысленной таким образом традиционной мифологеме добавлен ещё новый сюжет, который, собственно говоря, и определяет время наступления Страшного Суда, — это рассуждения о мести со стороны обиженной и поруганной Природы. Земля-Матушка не выдерживает причиненных ей страданий и начинает защищаться, наказывая людей болезнями и разрушениями в соответствии со своими суровыми законами материального бытия, чуждыми понятим добра и зла (такова, кстати, специфика кармических законов — неизбежной ответственности за содеянное). Наступит “время Скорби” продолжительностью в 15 лет, в течение которых люди “разделятся на пшеницу и на плевелы, после чего начнется жатва” и не останется на земле никого, кроме “достойных” [В. 63, 65-66]. Однако у людей ещё осталась последняя возможность избежать трагических последствий Конца Света и ужасов Страшного Суда: без промедления принять истину нового божественного откровения и прекратить наносить экологический вред Земле [В. 67].
Возвестить об этом и повести людей к спасению, в Царство Души, должен мессия, посланец Небесного Отца, явившийся под именем Виссариона. В Церкви Последнего Завета фигура мессии занимает центральное место и ей нарочито придано несколько черт, аналогичных представлению традиционного христианства о Христе-Спасителе второго пришествия. Виссарион, как и Христос, является: а) “Божьим Словом во плоти и крови” [В. 64], б) послан Отцом, в) пришел, как и обещал, г) чтобы “помочь непосредственно взойти в Царствие Божие, кое обещано было вам” [Кн. обр. 29:44-45]. Воспроизводя в новом вероучении эти библейские постулаты, Виссарион стремится связать его с христианской традицией, но при этом, как уже говорилось, он не допускает отождествления учения Последнего Завета с конфессиональным христианством, а наоборот, вписывает его в свою схему развития “Единой Веры”.
В целом мессия-Виссарион существенно отличается от Христа второго пришествия, и это неудивительно, поскольку речь идет о новом религиозном движении, предлагающем принципиально иную схему спасения, чем та, которая принята в традиционных религиях. Последние не уповают на скорый конец света, и царство небесное для них лишь духовная устремленность верующих, которая культивируется “в сердцах человеческих” в целях их примирения с бременем земного существования и лучшей адаптации к социальной реальности. В противоположность этому новая религия Виссариона не отодвигает божье царство в бесконечно далекую перспективу, а “возлагает его ныне перед вашими стопами. Ныне перед вами та ступень, которая станет определяющей в развитии всего человечества. Се есть Царство души, возрождение Истинности на Земле [Кн. обр. 29:45.46, 38].
Таким образом, особенности мессианизма Церкви Последнего Завета характеризуются рядом новых представлений, которым придается главное и определяющее значение. Это: а) состоявшийся приход спасителя, б) приход спасителя под “новым именем” (этим подчеркивается независимость от традиционного христианства и надконфессиональный характер “единой веры” в Церкви Последнего Завета), в) приход спасителя “тайно, как вор ночью, неузнанным для многих”, а не как было объявлено в Библии — на облаке, на виду у всего мира, и не столь же явно, как будда последнего пришествия Майтрейя — на белом коне. Этому дается богословское объяснение: мессия хочет “узреть истинный лик каждого” [Кн. обр. 29:39], разоблачить лицемеров и выявить “настоящих” верующих, способных довериться ему по велению своего сердца, а не под воздействием внешних чудесных знамений. Однако главная причина более существенна: речь идет о типичном для милленаристских движений земном спасителе, осуществляющем преобразование земного мира, а не о небесном глашатае ухода в потусторонний мир. Наконец, г) спаситель “более полно” возвещает божественную Истину [В. 63], он пришел, чтобы “отвернуть ваши очи на новое” [Кн. обр. 29:44], “дабы наиболее доходчиво донести новую истину Отца Небесного” [В. 64]. Главным результатом пришествия мессии оказывается новое вероучение — Последний Завет, в котором в духе актуально звучащего мессианизма и милленаризма переосмыслены и переформулированы основные положения христианской концепции спасения.
Движение Виссариона продолжает динамично развиваться, множатся издания священных текстов: “Слово Виссариона” было дополнено объемными “Повествованиями от Вадима”, написанными ближайшим сподвижником Виссариона Николаем Редькиным, бывшим эстрадным музыкантом, выступающим теперь в роли евангелиста второго пришествия Христа. В 1999 г. вышел своего рода манифест нового религиозного движения — книга Виссариона под названием “Последняя надежда. Обращение к современному человечеству”, в которой очень четко прорисованы специфические черты и основные постулаты теологии и религиозной философии Последнего Завета. Все это позволяет нам получить вполне определенные ответы на ряд принципиальных религиоведческих вопросов.
Прежде всего надо ответить на вопрос об отношении религиозного движения Виссариона к христианской традиции, прежде всего к традиционному вероучению и церкви, и показать, насколько широко и основательно обновляется и трансформируется эта традиция. Один из активистов движения Владимир Камушек (Нестеров) считает [8, 10-12], что Виссарион — это вторично пришедший библейский Христос и поэтому следует отменить определение Архиерейского собора 1994 г., назвавшего его лжехристом, восстановить истину и довести ее до сведения всех христиан на 8-ом Вселенском соборе.
Однако вероучение Виссариона столь существенно порывает с христианской традицией, что его нельзя ни рассматривать в качестве возрождения воззрений старого русского сектантства (как это делает К.Альбанский, эксперт Миссионерского отдела Русской Православной Церкви, отождествляющий это новое религиозное движение с хлыстовством, зародившимся на Руси в 17 веке [6, 12-3], ни считать неохристианством, одним из проявлений “нового религиозного сознания”. Религиозное учение Виссариона представляет собой синкретическое христианство, поскольку в нем, как справедливо отмечает тот же автор, соединены “евангельские притчи с теософией Блаватской, философией Рерихов, космизмом Циолковского, аскетизмом йоги и фантазиями Даниила Андреева” [6,13].
Виссарион решительно осуждает христианство в целом, как особую религиозную традицию, утверждая, что в нем “не осталось ничего от того, что я (Виссарион часто говорит о себе как и о Христе первого пришествия. — Е.Б.) закладывал” [4, 152], в результате чего оно “превратилось в самое неприглядное по сути вероучение на Земле” [4, 137]. Он дискредитирует роль и значение христианских пророков [4, 126-7], святых и праведников [4, 135], упрекая христиан в том, что они смирились с существующим на земле порядком вещей и не помышляют “резко изменять жизнь свою”, Виссарион отказывает им даже в праве называться верующими [4, 138]. Поэтому и церковь он уподобляет слепцам, ведомых слепцами, которые и “сами Двери найти не могут” и “теперь уже к яме бездонной вплотную... пришли” [4, 136]. Поскольку же христиане не исполняют ранее заповеданного им Виссарионом (когда он приходил в облике Иисуса Христа), в их церковных собраниях “только осквернение происходит” [4, 136].
После столь основательного размежевания с христианской традицией вполне логично, что Виссарион принципиально отказывается называть свое вероучение христианским и характеризует его как “единую веру”, которая, несмотря на свою универсальность, исключает возможность многих путей к Богу и провозглашает только один-единственный, свой собственный Путь Восхождения к сакральной вершине [4, 132].
Тем не менее христианская парадигма сохраняет, хотя и в сильно урезанном виде, свое место в новом синкретическом вероучении. При этом она во многом трансформировалась как по своему смыслу, так и терминологически. Самые главные религиозные новации заключаются в отказе от догматов о Святой Троице и божественности Христа (Виссариона), в переосмыслении его первого и второго пришествия, в радикальном изменении всей эсхатологической схемы христианства. Естественно, это потребовало пересмотра традиционного отношения к Библии, которая противопоставляется наставничеству “живого Учителя” — Виссариона-Христа, а сама по себе “никогда никого не способна учить”, поэтому “всякий, кто утверждает, что его учит Писание, — слепец неразумный” [4, 153].
Примечателен рассказ в “Повествовании от Вадима” о том, как Виссарион решительно отверг предложение почитать его в качестве “Бога живого”, посчитав, что это “может принести много неприятностей” [7В. 2:38, 42]. Думается, что основания у него были более серьезные, принципиальные: он не хотел, да и уже не мог изменить развернутую им новую религиозную доктрину.
Итак, Виссарион-Христос рожден Богом, но сам Богом не является. Он рожден Отцом Небесным “во благо наше”, чтобы испытать счастье, увидев “начало нашего всеобщего Восхождения” [4, 133]. Он — “живой Учитель Жизни, который есть и пребудет вечно”. Только он в состоянии “научить Истине жизни нашей” [4, 153]. Виссарион называет себя “единственным Источником, через который отвечает Отец” [7В. 2:34] и из которого его приверженцы непосредственно могут черпать Истину. Он — высший наставник, “корректирующий постоянно возникающие ложные понимания” [4, 152]. Виссарион говорит о своем многократном “появлении во плоти”, что больше соответствует не христианской традиции, а аватарской, свойственной буддизму и индуизму (впрочем, способность к телесному перевоплощению приписывается всем людям).
В богословских построениях сакральный статус Христа, его место в священной иерархии достаточно определенно обуславливают — прямо-таки жесткой системной связью — значения его первого и второго пришествия. Спасителем человечества, в строгом смысле слова, может быть только Бог — высшая сакральная фигура, а поскольку в богословии Последнего Завета Виссарион-Христос не является таковым, то радикально переосмысливается и переименовывается его мессианизм. Акты религиозного спасения именуются здесь “Свершениями”, первым и вторым, а их смысл и значения совершенно иные, чем в христианской традиции. Центральный догмат христианства об искупительной жертве Христа решительно отвергнут: “не в гибели и воскрешении тела своего я приходил показать Суть Спасения, но именно в самоотверженном исполнении законов моих...” [4, 136]. Цель своего первого пришествия Виссарион-Христос характеризует весьма расплывчато, больше в общепросветительском плане, чем в нравственно-назидательном (знаменитые притчи и наставления Иисуса Христа, по-видимому, не в счет): “Во время первого Свершения я много говорил обобщенных понятий и крайне мало прямых и конкретных жизненно важных подсказок...” [4, 151]. Очевидно, что найти иной и весомый смысл для теологемы крестных мук Христа не удалось, и поэтому их пришлось списать в разряд тривиальных, хотя и “очень неприятных болезненных ощущений” [4, 151].
В трактовке проблемы зла Виссарион также очень далеко отходит от христианских воззрений, решение этой проблемы у него двойственное, весьма расширительное и довольно туманное. С одной стороны, он, по-видимому, имеет в виду “происки” неземных цивилизаций, лишенных благодатного воздействия Отца Небесного, и говорит о неких “недремлющих, враждебных человечеству источниках”, ответственных за распространение “ложной идеологии”, которая вводится с расчетом на мыслящих людей, на всех ищущих истинной мудрости” [4, 129]. Происходит “массовое энерго-информационное воздействие на человеческое сознание” [4, 131] в виде “магии, колдовства и всевозможного рода целительств” [4, 130].
С другой стороны, проблема зла усматривается в “буйно полыхающем эгоизме” [4, 155], заставляющем людей “постоянно соперничать друг с другом” [4, 147] и вследствие этого “безудержно мчаться в сторону небытия” [4, 155].
Последнее свидетельствует, по словам Виссариона, что человек остается приблизительно “на уровне проявлений животного мира” [4, 147]. Он отказывает современному человеку в высоком звании “homo sapiens”, называет его “односторонне более развитым, причудливым животным” [4, 147], и все потому, что “природно-эмоциональные чувственные особенности” человека наложили на его разум непосильную нагрузку и последний оказался не в состоянии вывести нас из животного состояния [4, 148]. Здесь обнаруживается очень важная особенность нового вероучения: оно переносит акцент с этической проблематики на эмоционально-психологическую, созвучную современным концепциям психодинамики. Именно этим объясняется удивительное на первый взгляд доминирование у Виссариона психологических рекомендаций и психоаналитических рассуждений над морально-этическими наставлениями, характерными для христианских проповедей.
В конечном счете в основе концепции зла лежит принципиальное для Виссариона противопоставление разума божественной благодати, а вместе с тем “человека разумного” “человеку духовному”. Все это подводит к выводу о бессмысленности научно-технического прогресса и социально-экономических преобразований общества, а потому и к призывам о неотложности религиозного спасения.
Эсхатологическая проблема трактуется Виссарионом также новаторски, и сценарий ее разрешения мало напоминает Апокалипсис Иоанна Богослова, поэтому названия его ключевых моментов лишены трагического звучания. Виссарион говорит не о “конце света”, а о “Часе решающем”, о “судьбоносном Событии, разворачивающемся во Спасение ваше” [4, 131]. Здесь нет глобального переустройства мира после блистательного явления Спасителя, как и нет величественного контрапункта низвержения власти мирового зла в ужасных борениях Армагеддона, нет комической трансформации Творения в виде полной победы Царства Небесного над “ветхим миром”. В новом религиозном учении этот библейский сценарий демифологизируется и речь идет о духовно-психологическом изменении человеческого существования: о “полной победе над всеми ненормальными проявлениями эгоизма” [4, 155].
Тем не менее, чтобы не утратить эсхатологического значения этих перемен, говорится и о “последней войне” с противостоящей силой невообразимого могущества [7В. 4:12], которая “может раздавить всё, раздавить вашими же руками... ваших ближних, ваших детей” [7В. 4:38], упоминается и “дракон”, который “живет и помнит о нас” и при этом “клацает зубами” — метафора некоей злокозненной “группы людей” [7В. 4:60], и, уж конечно, указывается на то, что “вся Вселенная взирает на эту арену, на то, что происходит на ней” [7В. 4:39].
Легко увидеть, что речь идет о религиозно осмысливаемых социально-политических и идеологических конфликтах современности: о “раздробленности общества”, о “сложных идеологических условиях для восприятия Истины”, о возникновении “всевозможных духовных течений и школ, распространяющих “ложное учение” [4, 131], об “очень суровой войне за души” людей [7В. 6:41].
Первоначальные итоги второго пришествия Виссариона-Христа выглядят довольно скромно и сводятся, по его словам, к тому, что в течение “семи первых лет своего открытого Свершения” он стремился “по возможности наибольшим образом замедлить ваше (т.е. человечества. — Е.Б.) стремительное движение в сторону погибели” [4, 154]. Зато вскоре должно начаться самое важное: “Я создам для вас Врата с незримым для взора мелким чудесным ситом во всем проеме. Это и будут Врата, только лишь через которые возможно будет войти в Царство Божие” [4, 155]. В этой метафоре нетрудно разглядеть распространенный прием теле-киносценаристов изображать переход героя в виртуальную реальность, и это свидетельство все чаще наблюдаемой замены в новых религиях традиционных мифологем современными изобразительными клише, больше отвечающими воображению людей эпохи научно-технического прогресса.
Конечное предназначение человечества, согласно Последнему Завету, состоит не в реализации христианских упований на достижение божественного совершенства, а в получении своего рода космического “гражданства”. Человеческая цивилизация должна стремиться к тому, чтобы “жить и творить только на благо окружающего Мира Вселенной” [4, 157]. Это гарантирует ей признание со стороны мирового Разума и “окончательно откроет врата в Мироздание” [там же]. Однако итогом многообещающего Пути Восхождения человечества к сакральной вершине оказывается более чем скромное обещание “абсолютной неспособности приносить какой бы то ни было вред” [там же]. Это конечное растворение человечества в гармоничном море космического бытия близко по своему значению к буддийскому представлению о погружении в нирвану (но только у Виссариона речь идет не об отдельном “просветленном”, а о человеческой цивилизации в целом).
Религиозное движение Виссариона, при всех его космических ориентациях и универсализме наше автохтонное явление, поэтому в перипетиях современной эсхатологической ситуации глобального масштаба ключевая роль отводится России. На ее земле “предопределено свершиться Событию, решающему судьбу всего человечества” [4, 129], здесь “уже теперь должна активно формироваться основа будущего человечества” [4, 151]. Врата в царство божие, эсхатологический прорыв в новый мир — то, что Виссарион называет “Свершением”, “может произойти где-то в пределах гигантского пространства Сибири” [4, 151].
Виссарион утверждает, что прежнее жизнеустройство людей представляет собой “дерево погибели”, поэтому настоятельно “требуется выращивать настоящее, истинное древо Жизни” [4, 149]. Им может стать только община его последователей, которые должны “составить великое царство Блага, Сказки, Света, царство Единое”, “исполнять Волю Отца, создавая удивительное строение, в котором запечатлится Вечность” [7В. 4:31]. Перечисленные признаки — обычные сакрально-мифологические критерии хилиастической сектантской коммуны, призванной стать образчиком тысячелетнего царства божьего на Земле. Виссарион характеризует ее как модель особого социума, в котором жизнедеятельность людей скрепляется “вечной кладкой” [7В. 4:25] — Истиной [7В. 6:28]. Это будет “очень просто построенное общество, где не надо создавать думы, конгрессы, форумы” [7В. 4:55], это будет “поселение мастеров, базирующееся на натуральном хозяйстве и самообеспечении” [7, 14].
Однако сказанного еще недостаточно, чтобы во всей полноте представить религиозное значение будущего “Города Солнца”, строящегося сейчас в окрестностях священного озера Тиберкуль у Святой Горы. Роль общины Виссариона не будет сводиться только к образцовому жизнеустройству праведников. Его последователи должны стать единой “семьей”, впитывающей в себя божественную Истину с тем, чтобы оказать “очень мощное противодействие” силе тьмы, угрожающей существованию человечества [7В. 4:17]. Такая семья единоверцев превратится в “крепкий, могучий, ровный строй, пробить который будет невозможно” и который вместе с тем позволит “очистить Землю от мерзостей” [7В. 4:18]. Эти поборники “единой веры” “должны быть непоколебимы, должны стать прекрасными ратниками Света” [7В. 4:36]. Очевидно, что речь идет о статусе и задачах религиозного ордена, которому предстоит сформироваться под предводительством Виссариона.
Существует еще одна немаловажная сторона нового религиозного движения, официально зарегистрировавшего себя на региональном уровне в качестве эко-ноосферного поселения и вошедшего в соответствующую международную экологическую организацию. Создано акционерное общество “Табрат”, арендовавшее 250 гектаров земли в районе озера Тиберкуль. Проектируется и уже строится поселение, рассчитанное на 420 семей, предусматривается разбить лесопарк, питомник редких деревьев и плодово-ягодных культур, сенокосы и пастбища [7, 15; 5]. Эта сторона деятельности виссарионовцев выходит за рамки нашей темы, поэтому ограничимся сказанным и только отметим, что новое религиозное движение смыкается здесь с секулярной сферой, получает значительный шанс для активного участия в жизни нашего общества в целом. Это, в свою очередь, открывает немаловажные возможности и перспективы его обмирщвления, десакрализации. Напомним, что многие религиозно-утопические коммуны прошлого (например, в Америке) эволюционировали в своем развитии именно в этом направлении — вырождения в светские предприятия, которые после утраты своих религиозных скреп часто распадались.