Глава 7. Советское государство в период НЭПа

Глава 7. Советское государство в период НЭПа

К весне 1921 года, когда окончилась гражданская война и военная интервенция, политика военного коммунизма перестала быть терпимой для большей части крестьянства, разоренного войнами и истощенного неурожаем. Крестьяне начали выступать против Советской власти. Естественным ответом на отсутствие рынка, изъятие излишков через продразверстку было сокращение крестьянами площади посевов. Они производили то, что было необходимо для пропитания семьи. В 1920 г. сельское хозяйство давало около половины довоенной продукции. Одной из важных причин этого было, наряду с общей военной разрухой, измельчение наделов и исчезновение крупных хозяйств.

Положение промышленности было еще хуже. В 1920 г. продукция тяжелой промышленности составляла около 15% довоенной. Производительность труда составляла лишь 39% от уровня 1913 г. Рабочий класс также был подорван хозяйственной разрухой. Многие фабрики и заводы стояли. Рабочие голодали и уходили в деревню, становились кустарями, мешочниками. Шел процесс деклассирования рабочих. Голод и усталость явились причиной недовольства части рабочих.

Основой экономики и главным источником ресурсов для развития страны в целом было сельское хозяйство. За время после Октября в нем произошло разительное выравнивание размеров хозяйств. Исчезли крупные помещичьи владения, стали резко преобладать крестьянские дворы с небольшими наделами и одной лошадью. В таблице показано распределение дворов по размеру посевных площадей:

В 1920 г. по сравнению с 1917 г. доля хозяйств с одной лошадью выросла от 49,2 до 63,6%, а доля хозяйств, имеющих более 2 лошадей, упала с 4,8 до 0,9%. Это значит, что безлошадных было около 35%. Вообще, главный ущерб, который сельское хозяйство понесло от войн и разрухи, заключался, прежде всего, в гибели большого числа мужчин, а затем в потере большой части рабочего скота. По официальным данным, с 1916 по 1922 г. общее сокращение тягловой силы составило 39%, и даже в 1928 г. довоенный уровень не был восстановлен.

После чрезвычайного периода военного коммунизма государство должно было выбрать какой-то вариант нормальной и стабильной аграрной политики. Встряска войны, нарушившей привычные связи, позволяла ставить вопрос о вариантах политики. Двум наиболее авторитетным экономистам-аграрникам России Л.Н.Литошенко и А.В.Чаянову было поручено подготовить два альтернативных программных доклада. Л.Н.Литошенко рассмотрел возможности продолжения, в новых условиях, т.н. «реформы Столыпина» - создания фермерства с крупными земельными участками и наемным трудом. А.В.Чаянов исходил из развития трудовых крестьянских хозяйств без наемного труда с их постепенной кооперацией. Доклады в июне 1920 г. обсуждались на комиссии ГОЭЛРО (это был прообраз планового органа) и в Наркомате земледелия. В основу государственной политики была положена концепция А.В.Чаянова. На фоне реформ нашего времени надо отдать должное ответственному подходу Советского правительства в 1920 г. При выборе аграрной политики не было места ни доктринерству, ни риторике.

Х съезд РКП(б) в марте 1921 г. принял решение о переходе от продразверстки к продналогу. Началась «Новая экономическая политика» (НЭП). Судя по документам той эпохи, речь шла не о продолжении курса 1918 г., а именно о новой политике, выработанной на новом уровне понимания происходящих в стране процессов. Иного и не могло быть после такого колоссального урока, как гражданская война. Это надо отметить, поскольку дата начала НЭПа вызывает споры среди ученых. Некоторые считают, что политика типа НЭП начала проводиться сразу после Октября, но была временно заменена вынужденной политикой военного коммунизма.

Выяснение сути НЭПа породило в партии острые и болезненные дискуссии. Его называли «отступлением», «крестьянским Брестом». Ленин же подчеркивал, что в России «смычка с крестьянской экономикой» (главный смысл НЭПа) - фундаментальное условие построения социализма. Иными, словами, НЭП был вызван не конъюнктурой, а всем типом России как крестьянской страны.

Размышления о НЭПе незаметно отодвинули на второй план постулат марксизма о мировой пролетарской революции как условии социализма. Все внимание стало приковано к внутренним делам России, из чего позже выросла концепция «построения социализма в одной стране». Вообще, главный вопрос НЭПа, - отношения Советского государства и крестьянства - в 20-е годы преломлялся в спорах по всем, внешне совсем далеким проблемам. Прямо он стоял в государственном и партийном строительстве. Ответственный работник ЦК РКП(б) в 20-е годы А.Балашов вспоминает: «Меня оскорбляло, что я член партии по происхождению из крестьян-середняков и меня поэтому никуда дальше аппарата не выдвигали, на выборные должности не избирали. Только потому, что я крестьянин. Так и говорили. И Каганович напрямую говорил. Когда я спросил, почему вы выдвигаете из рабочих только, он сказал - такая установка наша. Это когда я с ним работал в 1922-1924 гг., еще при Ленине.

Из крестьянства выдвигали потом, при Сталине. На должность наркомзема один был выдвинут крестьянский вождь, сибирский предводитель отрядов партизанских. Но он сбежал домой, отпросился, чтобы его отпустили в Сибирь; сказал, что не хочет в аппарате работать, с бумагами возиться, что хочет среди крестьян работать. А там уж что у него в мозгах было, почему он выражал недовольство, неизвестно. Он объяснял просто: хочу отдохнуть, лечь на травку среди цветов, а меня милиционеры сгоняют из сквера, говорят, нельзя лежать».

Надо сказать, что ненависть к «крестьянской» компоненте советского строя у части просвещенных большевиков была весьма устойчивой и наглядно проявилась во время перестройке, когда прямо увязывалась со сталинизмом. Философ Д.Е.Фурман в книге-манифесте «Иного не дано» (1988) так писал о советском консерватизме: «Основные носители этих тен­­денций, очевидно, поднявшаяся из низов часть бюрокра­тии, которая, во-первых, унаследовала многие элементы традици­он­ного крестьянского сознания, во-вторых, хочет не революцион­ных бурь, а своего прочного положения».

Неявно вопрос об отношении к крестьянству возник в годы НЭПа и в культуре. Вот кусочек из письма Горького Бухарину (13 июля 1925 г.): «Надо бы, дорогой товарищ, Вам или Троцкому указать писателям-рабочим на тот факт, что рядом с их работой уже возникает работа писателей-крестьян и что здесь возможен, - даже, пожалуй, неизбежен конфликт двух «направлений». Всякая «цензура» тут была бы лишь вредна и лишь заострила бы идеологию мужикопоклонников и деревнелюбов, но критика - и нещадная - этой идеологии должна быть дана теперь же. Талантливый, трогательный плач Есенина о деревенском рае - не та лирика, которой требует время и его задачи, огромность которых невообразима... Город и деревня должны встать - лоб в лоб. Писатель рабочий обязан понять это».

В открытой дискуссии о литературе сильное давление Пролеткульта, напротив, сдерживали ссылками на НЭП. Докладчик по этому вопросу М.В.Фрунзе говорил, что «необходимость допущения в известных пределах капиталистического накопления в деревне» предполагает терпимость и к непролетарским элементам в литературе. Похожим образом стоял вопрос в острых спорах в комсомоле, который стал преимущественно крестьянской организацией: если сельские жители, в основном интеллигенция, составляли лишь 1/5 состава партии, в комсомоле 59% были крестьяне, причем главным образом середняки (доля батраков была 5-8%). Против этого, как и Пролеткульт в литературе, выступали «классовики», с которыми ЦК партии вел непростую борьбу. По сути, это был вопрос о выборе цивилизационного пути, который даже после победы в гражданской войне не был «снят».

В то время в России было пять общественно-экономических укладов: социалистический, капиталистический, мелкотоварное производство (большинство крестьянских хозяйств, продававших излишки хлеба), госкапитализм, патриархальное хозяйство (не связанное с рынком). Основными являлись: социалистический, капиталистический и мелкотоварное производство. Госкапитализм в сильный экономический уклад развить не удалось. Патриархальное хозяйство, как считалось, не имело общеэкономического значения для государства. Недооценка и непонимание нерыночных типов хозяйства (патриархального в деревне, домашнего в городе), составляющего огромную, хотя и «невидимую» часть народного хозяйства, была большим изъяном политэкономии, в том числе марксистской. Для России эта слепота политэкономии сыграла особенно роковую роль - как во время коллективизации, так и в конце советского периода.

Мне кажется, что представление НЭПа как "отступления" неверно и в глубоком культурном смысле этой программы. Введение в массовое сознание идей собственности и права и не могли быть "отступлением" для крестьянской общинной России. Это был огромный шаг вперед, и только по аналогии, как метафора этот шаг назывался "отступлением к буржуазности" – это было освоение категорий собственности и права уже на траектории построения развитого и модернизированного, но не буржуазного жизнеустройства. Скорее всего, это было самым сложным шагом в советском проекте, и он удался лишь частично из-за форсированных исторических обстоятельств.

М.М.Пришвин много думал об этой проблеме сразу после Февральской революции. Неготовность крестьян принять "буржуазные" ценности он считал главным препятствием на пути к социализму. 7 августа 1917 г. он записал в дневнике:

«Собственность - это кол, вокруг которого гоняют привязанного к нему человека до тех пор, пока он не научится заботиться о вещах мира сего, как о себе самом, потому что завет собственности: люби вещи материальные как самого себя. Эта заповедь о вещах сохраняется равно для мира буржуазного и мира социалистического.

У меня есть прошлогодняя лесная вырубка, всего восемь десятин, она расположена на овраге и служит защитой местности от размывания. При обезлесье и овражистости она есть ценность не только моя, но и общественная. Около ста лет мои предки содержали на ней караульщика, и обыкновенный овраг, каких много вокруг, давал хороший доход. Весной наш комитет объявил этот лесок собственностью государственной, и сейчас же из леса потащили сложенные в нем дрова. Когда эти дрова были растащены, бабы стали ходить туда за травой, потом стали траву в лесу косить и скашивать вместе с травой молодые деревца, потом пустили табуны, и молодое все было исковеркано, искусано. Я целое лето боролся с этим, кланялся сходу, просил пожилых мужиков и ничего сделать не мог: все потравили.

Охраняя поросль, я всегда говорил, что эта поросль пусть не моя, я охраняю вашу собственную поросль, но слова эти были на ветер, потому что эти люди, не воспитанные чувством личной собственности, не могли охранять собственность общественную.

В отдельности каждый из них все хорошо понимает и отвечает, что нельзя ничего сделать там, где сорок хозяев.

И все признают, что так быть не может и нужна какая-нибудь власть:

- Друзья товарищи! Власть находится в нас самих.

- Стало быть, - говорят, - не находится».