Глава 12. Постколониальный Восток; государство и экономика

Глава 12. Постколониальный Восток; государство и экономика

Проблемы, которые предполагается затронуть в этой главе, принадлежат к числу едва ли не самых важных для выявления сути феномена современного Востока. На эту тему написано много специальных исследований, высказано огромное количество различных точек зрения. Даже короткий обзор их, если бы была поставлена такая задача, не вместился бы в рамки главы. Поэтому, не вникая чересчур глубоко в споры, попытаемся разобраться в том, что является наиболее очевидным. Конечно, следует сразу же оговориться, что очевидное для одних может не быть очевидным для других, тем более для всех. Поэтому обратим внимание на то, что представляется наиболее существенным для выявления как генеральных закономерностей, так и специфических особенностей развития современного Востока в целом — при всех характерных для различных его стран и регионов отличиях.

Изложение теоретических позиций, без которых в анализе не обойтись, потребует апелляции к тем материалам и выводам, которые были уже изложены и сформулированы. Но эти повторы необходимы для раскрытия проблемы.

Традиционное хозяйство и колониальный ка политэкономический аспект проблемы взаимодействия

Для начала стоит вспомнить о том, что в Европе капитализм возник на основе свободного рыночного хозяйства с развитой частной собственностью и конкуренцией. Эта основа, защищенная институтами гражданского общества и правового государства, восходит к античности. Оказавшись в состоянии упадка в период раннего германского феодализма, генетически чуждого античному миру, она затем стала возрождаться, прежде всего в форме городских республик и городов феодального средневековья, и в эпоху Ренессанса и Великих географических открытий достигла необходимого уровня для того, чтобы сделаться фундаментом европейского капитализма. Как известно, в сфере идеологии и социопсихологии этому помогла Реформация, т. е. прежде всего протестантизм с характерной для него этикой взаимоотношений между человеком и Богом, равно как и между людьми. Механизм всего процесса, начиная с так называемого первоначального накопления, был показан в прошлом веке Марксом и в принципе общеизвестен.

Учитывая все это и принимая во внимание тезис о единстве всемирно-исторического процесса, многие марксисты вплоть до недавнего времени исходили из того, что и на Востоке, особенно после начала эпохи колониализма, процессы и механизмы должны были быть аналогичными. Но так ли это?

Структурообразующим элементом традиционного Востока является институт власти-собственности с централизованной редистрибуцией при вторичной, зависимой роли рынка и товарно-денежных отношений. Практически это означает, что внеэкономические отношения зависимости населения от государства в структуре задают тон. Вторичные и зависимые рыночные связи — при всей их жизненно важной роли для социального организма в целом — не свободны и не могут быть свободными от доминирующих административно-политических отношений господства и подчинения. Рынок и товарно-денежные отношения здесь всегда опосредованы отношениями зависимости, как официальной (от государства, чиновника, казны), так и полуофициальной либо неофициальной, но весьма жесткой (от ростовщической кабалы, хозяина-патрона, главы социальной корпорации, в том числе обьединеяия мафиозного типа, и т. п). Именно доминирующие в такой структуре хозяйственные связи, присущие несвободному обществу и несвободному труду, обусловливали господство в обществе отношений редистрибуции, столь очевидно и принципиально противостоящих отношениям рыночно-частнособственнического характера и особенно капитализму с его товарно-рыночным противостоянием труда и капитала, с его экономически обусловленной свободой продающей себя рабочей силы.

Итак, перед нами два принципиально разных типа хозяйственных отношений, две чуждые друг другу структуры: рыночная и командно-административная, свободная и несвободная, европейская и неевропейская, восточно-традиционная,— т. е. явное несходство буквально по всем основным параметрам. Можно ли было рассчитывать на то, что данный колониализмом и в принципе необычайной важности импульс приведет на традиционном Востоке в движение те же механизмы, что и в Европе? И что же было на самом деле?

Проникновение на Восток колониального капитала, вначале внедрявшегося преимущественно в сферу обращения и использовавшего в своих интересах традиционный восточный рынок и привычные, основанные на внеэкономическом принуждении хозяйственные связи, привело к феномену сосуществования, симбиоза двух различных секторов экономики: традиционного и колониального, своего и чужого. Первый из них был хорошо знаком с рынком, второй был целиком основан на рыночных связях. Казалось бы, разве это не достаточная основа для сближения? И очень многие специалисты вплоть до сегодняшнего для исходят именно из этого, не видя разницы между рынком, функционирующим в рамках системы внеэкономического принуждения, и свободным рынком. А разница огромна. И именно она, в частности, объясняет, почему крестьянин на Востоке никогда не был и не должен считаться и именоваться мелким буржуа: это не крестьянин-собственник в европейском смысле слова. Это совершенно иной крестьянин, даже если он регулярно продает излишки продукции на рынке. Это крестьянин-подданный, т. е. человек зависимый, функционирующий в рамках системы внеэкономического принуждения со всеми вытекающими из этого весьма существенными для политэкономического анализа следствиями.

Однако положение не было безвыходным. Несмотря на огромный и труднопреодолимый разрыв между двумя чуждыми друг другу секторами экономики, на колониальном Востоке шел процесс преодоления этого разрыва за счет, прежде всего, вовлечения в колониально-капиталистический, чуждый по типу традиции, сектор некоторых групп местного населения, вначале, как правило, из числа аутсайдеров (в Турции это были нетурецкого происхождения горожане, прежде всего армяне, греки, кавказцы и славяне; в Индии — выходцы из некоторых исламизированных каст, а также джайны и парсы; в Юго-Восточной Азии — хуацяо>. Именно позиция аутсайдеров облегчала этим слоям населения включение в чуждый структуре сектор колониально-капиталистической экономики, но это же обстоятельство и не слишком способствовало преодолению разрыва между секторами: переход из одного в другой лишь менял соотношение сил между ними, что само по себе весьма существенно, но не сближал эти сектора между собой в сколько-нибудь значительной степени. Разрыв продолжал существовать, и это не могло не беспокоить колонизаторов, не могло удовлетворить их.

Дело в том, что, хотя европейский капитал был, по меньшей мере вначале, заинтересован лишь в выкачивании необходимых товаров и получении за этот счет прибылей и несмотря на то, что колониальный капитал умело приспосабливался к господствовавшим на Востоке внеэкономическим связям, активно использовал их, даже ставил себе на службу, он при этом всегда оставался все-таки именно капиталом. Это значит, что для своего развития и тем более процветания он нуждался в подходящих для него условиях, прежде всего в свободе действий, которых на Востоке никогда не было. Такого рода условия, и необходимые свободы нужно было создать, пусть даже в несколько видоизмененных в силу обстоятельств формах. Собственно, именно это, как о том уже шла речь, в частности, в предыдущей главе, и происходило на колониальном Востоке, причем чем позже, тем энергичнее. Ведущей в этом направлении силой была в колониях колониальная администрация. В зависимых странах, где ситуация была хотя иной, но, с точки зрения социально-экономической, весьма близкой к той, что наблюдалась в колониях, функции колониальной администрации выполняли в ходе реформ местные руководители, как то было в Турции, Иране, Китае.

Смысл преобразований в колониях и реформ в зависимых странах, с точки зрения политэкономии, сводился к расчищению почвы для развития, а затем и господства капиталистического по характеру рынка, работающего по законам европейского типа частной собственности с сопутствующими ей конкуренцией, борьбой за прибыль и т. п. Именно для обеспечения этого создавались компании типа Ост-Индских, генеральной целью которых было не столько вывезти товары, сколько создать условия для эксплуатации колоний капиталистическими методами. Для достижения цели строились фактории и порты, развивалось портовое и плантационное хозяйство, создавалась необходимая инфраструктура, включая банки, страховые компании, пароходства, железные дороги, почту, телеграф, наконец, организовывались промышленные предприятия по добыче полезных ископаемых, предприятия обрабатывающей промышленности. Вместе со всем этим возникали и быстро развивались города-порты, города с заводами и фабриками, строившиеся по европейской капиталистической модели.

Это был массированный рывок, все усиливавшийся нажим колониального капитала на традиционный и трансформирующийся под этим нажимом Восток. Однако этот нажим даже в XIX в. еще не принес ожидаемого результата: хотя колониальные власти и (в зависимых странах) колониальный капитал стремились активно взаимодействовать с традиционным рынком и всей системой основанного на внеэкономическое принуждении хозяйства, обеспечивая именно через такого рода взаимодействие свои все возраставшие доходы, оба рынка тем не менее как бы сосуществовали, но воедино не сливались, ибо по ряду важнейших параметров продолжали быть практически несовместимыми. Рано или поздно один их них должен был уступить место другому. А пока именно для связи между обоими рынками сложилась на Востоке влиятельная прослойка посредников-компрадоров, процветавшая достаточно долгое время со времен первых португальских колонизаторов и исчерпавшая себя лишь в начале XX в.

Существенные изменения в характере отношений между двумя рынками, начавшиеся с XIX в. вследствие промышленной революции в Европе, которая была ознаменована появлением массовой машинной продукции, привели в XX в. к энергичной трансформации как традиционного восточного рынка, так и колониального капитала. Колониальный торговый капитал был замещен в XIX в. промышленным, а в XX в. — финансово-промышленным, банковско-промышленным с присущими ему империалистическими транснациональными тенденциями, стремлением к укрупнению фирм и корпораций. Действуя в пределах всего мира, этот капитал создал единый мировой рынок и превратил его в сферу своего господства. Это повлекло за собой не только постепенное оттеснение традиционного восточного рынка на задворки и изменение соотношения сил не в его пользу, но также и существенную трансформацию такого рынка, всей его тысячелетиями складывавшейся внутренней структуры.

Это проявилось в заметном разрушении традиционных форм хозяйства, основанных на внеэкономическом принуждении и централизованной редистрибуции. Много больший, чем прежде, простор получили товарно-денежные отношения, что явилось следствием серии реформ, приведших к наделению крестьян землей и превращению земельных наделов в отчуждаемый товар, что стало характерным для аграрных отношений на Востоке уже в первой половине XX в. Соответственно принципиальная разница-разрыв между традиционно-восточным и колониально-капиталистическим рынками сократилась, трансформированный рынок во многом сблизился с еврокапиталистическим, стал интегральной частью мирового. Казалось, еще некоторое небольшое усилие, еще немного времени — и старый Восток с господством внеэкономического принуждения и основанным на этом господстве рынком рухнет, уступив свое место капиталистической структуре.

Для подобного вывода было немало оснований. Колониальный капитал уверенно теснил разваливавшееся традиционное хозяйство еще в XIX в. Разорявшиеся ремесленники пополняли собой ряды бездомных. Обезземеленные крестьяне стекались в большие города. Теряли свои привычные позиции ростовщики и купцы, даже еще вчера процветавшие компрадоры. Словом, вполне могло показаться — долгое время именно так и представлялось, в том числе и идеологам революционного обновления мира, от Маркса до Ленина,— что традиционный Восток обречен и вот-вот рухнет под напором капитала. Следствием же этого станут пробуждение Востока и мощный революционный взрыв многомиллионных масс, потенциально рассматривавшихся в качестве союзника европейского пролетариата.

Эта точка зрения позже, уже в середине нашего века, была обстоятельно разработана в рамках концепции так называемого «догоняющего развития», смысл которой сводился ко все той же иде, что упоминалась в начале главы: развитие Востока в принципе подобно развитию Запада, разве что несколько отстало; а коль скоро так, то вполне можно ожидать, что с некоторого момента оно ускорит свой путь и нагонит отставание, став в ряд стран развитых. Концепция, о которой идет речь, просуществовала недолго, ибо достаточно скоро стало очевидным, что на деле все обстоит далеко не так, как то разрабатывалось в теоретических построениях. Правда, небольшая группа стран во главе с Японией действительно энергично выдвинулась и не только нагнала развитые страны, но и вышла на передовые позиции среди них. Однако это была лишь очень небольшая часть стран традиционного Востока. Что же касается остальных, то они не только не догнали развитые, но явно отстают от них по всем параметрам, а в некоторых случаях (что касается прежде всего Африки, хотя и не только ее) отставание даже возрастает. Феномен «догоняющего развития» сработал, таким образом, лишь выборочно, так что теперь перед теоретиками встал иной вопрос: чем объяснить, что в случае с рядом дальневосточных стран все оказалось не так, как с большинством остальных? Иными словами, снова следует сначала искать общие закономерности, а потом уже причины, ооусловившие исключения. Что же следует считать закономерностями развития современного Востока?