1. Философия свободы
.1. Философия свободы
В философии вопрос о свободе очень древний, споры о ней во все времена, по признанию самих же философов, уступали в остроте, пожалуй, лишь спорам о Боге. Объединяет же разные философские системы то, что смотрят они на этот вопрос исходя из специфики общефилософского средства мышления — предельного описания. “Философские проблемы становятся таковыми, если они ставятся под луч одной проблемы — конечного смысла”. Философ строит понятия, посредством которых ситуации можно представить в предельно возможном виде и затем мыслить на этом пределе, в виде предельно осуществляемой идеи. При этом философ вовсе не утверждает, что эти предельные описания являются изображением каких-то реальных предметов в мире. Для него предельное описание есть лишь средство мышления [М.К.Мамардашвили, С.57-61].
В философском предметном поле проблема свободы, как правило, разделяется на три части: проблему свободы действия, проблему свободы выбора и проблему самого хотения, или свободы воли. Причем акцент делается на изучении проблемы свободы воли, т. е. на изучении последних оснований наших поступков и мотивов. [С.А. Левицкий, с.8; В.Виндельбанд, С. 520].
Проблему свободы действия философы именуют первым, внешним слоем проблемы, который не затрагивает ее существа. Чаще всего свободу действия относят к проблеме “практической”, “технической”. И хотя философы признают, что подлинная свобода должна охватить и свободу действия, в их предметном пространстве проблема свободы не может быть решена и даже правильно поставлена, если исходить из проблемы свободы действия: “Мы вообще не писали бы о ней, если бы в умах некоторых проблема эта не смешивалась с собственно проблемой свободы” [С.А. Левицкий, С.8, 10].
В самом деле, свобода действия заключается в беспрепятственном переходе какого-нибудь уже имеющегося у человека желания в движение его тела, которое соответствовало бы цели этого желания. Иными словами, она состоит в том, что человек может делать то, что хочет, если этому не мешает его собственный организм. Являясь внешней и внутренней предпосылкой для какой бы то ни было серьезной жизненной деятельности, эта свобода издавна считалась одним из основных прав человека [В.Виндельбанд, С.522, 527, 580]. Однако она далеко не исчерпывает проблемы социальной свободы человека в контексте философии.
В частности, откуда берется у человека то желание, которое он (пусть и беспрепятственно) реализует? Не является ли оно навязанным ему извне чуждыми его “Я” силами, о действии которых он и не догадывается? В известном примере с “падающим камнем” Б. Спиноза говорит о том, что этот камень может “думать, что он в высшей степени свободен и продолжает движение не по какой иной причине, кроме той, что он этого желает. Такова же та человеческая свобода, обладанием которой все хвалятся и которая состоит только в том, что люди сознают свое желание, но не знают причин, коими они детерминируются” [Спиноза Б., С.592]. Так что наличие свободы действия еще не означает наличия свободы воли. В то же время и относительная утрата свободы действия так же не указывает на утрату свободы воли: заточенный в тюрьму или попавший в плен человек, несмотря на резкое ограничение свободы действия, может оставаться полным хозяином в мире своего сознания.
Кроме того, в социальной жизни внешнее принуждение (прямое ограничение свободы действия) нередко тесно переплетается с внутренним (ограничением свободы выбора из-за психического принуждения, угрозы одного человека другому, заставляющего последнего покориться воле первого), а часто и скрывается под оболочкой этого внутреннего, психического принуждения. Так, человек, заключенный в тюрьму может делать в своей камере все, что ему угодно: кричать, шуметь, отказываться от пищи, не подчиняться приказаниям. Но чаще всего он этого не делает. Раб или крепостной человек может перестать повиноваться своему господину, сбежать от него, но он тоже этого не делает. Почему же они отказываются от оставшейся у них свободы действия? Потому что как тот, так и другой знают, что нарушение воли тех людей, в руках которых находится физическая власть над ними, еще более ухудшит их положение и отнимет у них последние остатки свободы действия. Здесь непосредственно ограничена не свобода действия, а свобода выбора. Находясь под психическим давлением, человек из боязни решает подчиниться чужой воле [В.Виндельбанд, С.528].
С ростом зрелости общества физическое принуждение все больше заменяется психическим, “внутренний процесс выбирающей воли человека ставится в такие крепкие рамки, что приходится только в исключительных случаях прибегать к ограничению свободы действования”; все большее число ограничений накладывается не на свободу действия, а на свободу выбора [В.Виндельбанд, С.529]. Что же происходит внутри нас, когда мы выбираем?
Проблема свободы выбора в философии не без основания считается более сложной, чем проблема свободы действия. Центральный вопрос здесь — вопрос о внутренних границах самого хотения: “Способна ли человеческая воля выбирать между мотивами, или она (воля) является лишь регистратором, приводящим в действие наиболее сильный мотив?”. По этому вопросу среди философов нет (и не было никогда) такого единства, какое имеется во взглядах на свободу действия. Одни — детерминисты — полагают, что волевая жизнь человека сводится к борьбе мотивов, в которой автоматически побеждает мотив сильнейший, а воля является лишь регистратором, приводящим в действие наиболее сильный мотив. Какой из мотивов при этом окажется наиболее сильным, мы можем узнать лишь из практики, по собственному опыту, когда приходится делать выбор между ними [С.А. Левицкий, С.12; В.Виндельбанд, С.533].
Другие, напротив, считают, что человеческая воля сама способна выбирать между разными мотивами. Причем, ситуация выбора возникает лишь в случае приблизительного равенства силы разных мотивов, ибо в случае явного неравенства сил выбор совершается автоматически – по существу, его вообще тогда нет, а есть прямое следование мотиву. Получается, что при этом “победа достигается через прибавление нового, третьего, мотива, так как наше “я” не может оставаться пассивным зрителем мотивов и должно вмешаться в грозящую “ничью” мотивов или отказаться временно от решения” [С.А. Левицкий, С.11-12]. Однако проблема свободы в контексте философии не может быть решена и на этом, более глубинном, уровне анализа. Ибо “я ничем не гарантирован от того, что то, что представляется мне свободным актом выбора-решения, на самом деле предопределено моим характером, воспитанием, средой, не говоря уже об обстоятельствах и факторах более грубого характера. То есть мой, субъективно говоря, “свободный” акт выбора может оказаться на самом деле не выбором, а тем же автоматическим следованием “сильнейшему” мотиву, но о силе которого я в данный момент не имею истинного представления… Пример Спинозы с падающим камнем весьма поучителен: мы можем быть субъективно убеждены в нашей свободе и все-таки быть на самом деле рабами” [Там же, С.12, 14].
Кроме того, психологически неверно, что выбор сопровождается ощущением свободы, нередко “свободный выбор” оборачивается “муками выбора”, а чувство облегчения (освобождения) от сделанного выбора в действительности означает ограничение свободы. Поэтому психологическое ощущение свободы или несвободы отнюдь не является доказательством свободы или несвободы, а значит, вопрос о свободе неразрешим на уровне субъективных ощущений свободы-несвободы, которые сопровождают волевой выбор [С.А. Левицкий, С.12-13; В.Виндельбанд, С.534-535, 544].
Таким образом, в философском предметном поле вопрос о свободе не разрешим не только на уровне свободы действия, но и на уровне свободы выбора. И хотя, по мнению самих же философов, истинное решение вопроса должно охватить все три уровня (свободу действия, свободу выбора и свободу воли), именно в проблеме свободы воли заключается собственное ядро вопроса о свободе.
Проблема свободы воли — центральная в философии. Здесь встает последний и самый трудный вопрос: существует ли свобода хотения, определяющего выбор? “….Находится ли во власти человека это самое первичное его воление, следствием которого являются выбор и действие? Мы говорим: человек может выбирать и делать то, что он хочет. Теперь спрашивается: может ли он хотеть то, чего хочет” [В.Виндельбанд, С.581]. “Участвовала ли моя воля в творчестве моей судьбы, моего характера, моей личности или я всю жизнь был лишь полем игры внешних и чуждых моему “я” сил?…Традиционно этот вопрос ставится так: или моя воля есть одно из звеньев в сложной цепи мировой причинности — и тогда воля моя несвободна. Или же моя воля обладает чудесной способностью к самопроизвольным актам — способна нарушать цепь причинности, внося в нее прерывность и принципиальную непредвиденность” [С.А. Левицкий, С.7, 14-15].
Сказать о том, что по этому вопросу у философов нет единой точки зрения, — значит, почти ничего не сказать, ибо таких точек зрения (со своими нюансами и комбинациями нюансов) огромное множество. Однако все они (независимо от ориентации на материалистические, психические, теологические или какие-то другие “чистые модели” детерминизма и индетерминизма [С.А. Левицкий, С.13-51]) основываются на метафизических (сверхопытных) утверждениях и построениях, а потому заведомо далеки от требований нашего проблемного поля.
Очевидно, что, несмотря на широту философского предметного поля, собственно философского научного арсенала явно недостаточно для исследования закономерностей трансформации свободы (социетальной, групповой, индивидуальной) в том или ином конкретном обществе при тех или иных конкретных обстоятельствах. Думается, что в условиях крупных общественных перемен актуализируется проблемность в первую очередь свободы действия и свободы выбора, которые не являются центральными для философов. Выявление реальных закономерностей изменения свободы в ходе реформ предполагает разработку концепций и теорий, которые, опираясь на теоретико-методологические достижения философии, вместе с тем основываются на более эмпирическом и детальном научном анализе, акцентируют иные аспекты проблемы свободы.