2.3. “Регрессивные НЕадаптанты”

2.3. “Регрессивные НЕадаптанты”

Этот самый неблагополучный тип отличается самым старшим возрастным составом и еще более низким уровнем специального образования населения. Доля молодежи здесь минимальна (21%), как и лиц с высшим и средним специальным образованием (35%). А доля лиц, получивших профессию на курсах и рабочих местах или не получавших ее нигде, максимальна (26% против 11 и 19% у прогрессивных и регрессивных адаптантов), равно как и доля окончивших ПТУ (36%). Не случайно поэтому данный тип превосходит все остальные по доле квалифицированных и неквалифицированных рабочих (51 и 11% соответственно) и существенно уступает им по доле руководителей (3%).

Другое отличие данного типа – в максимальной занятости его представителей в промышленности (41%) и в непроизводственной сфере (медицина, просвещение, культура, кроме науки и высшей школы) – 17%.

Пространство значимых возможностей “регрессивных неадаптантов” за годы реформ еще чаще сужалось, чем у “регрессивных адаптантов”: среднее число падений составило 11,3 (взлетов – 0,9). Материальное положение ухудшилось, по существу, у всех (98%), причем до такой степени, что для абсолютного большинства представителей этого типа (90%) главное сегодня – выживание, они с трудом удовлетворяют даже минимальные потребности и им пока далеко о того жизненного уровня, какой был у них до реформ.

Сужение пространства значимых возможностей произошло, несмотря на то, что “регрессивные неадаптанты” активно включались в разные виды трудового адаптационного поведения. По некоторым видам трудовой активности они превзошли все остальные типы: 65% стали больше работать по месту основной работы, 49% — используют любую возможность подзаработать, 36% — стали больше трудиться в ЛПХ и на садово-огородных участках. Правда, они реже повышали квалификацию (14%), совсем редко обучались другой профессии (5%) и не пытались создавать своего дела, предпочитая действовать в традиционном социальном пространстве.

По той значимости, которая придается новым и старым правам, данный тип мало отличается от “регрессивных адаптантов”: среднее число новых важных прав – 3,6, а недостающих прав – 7,0. Среднее число используемых прав здесь минимально – 1,4, а если принять во внимание максимальную долю занятых на предприятиях, которые сами определяют объемы производства, цены и др. (54%) и переименование которых в акционерные общества не было добровольным выбором респондентов, то степень востребованности новых прав окажется вообще ничтожной. Значимое правовое пространство почти у всех (91%) представителей этого типа за годы реформ сузилось. Шансы на защиту оставшихся прав, по сравнению с дореформенным уровнем, уменьшились (65%), и эти права стали нарушаться чаще (67%).

В результате современные ограничители в большинстве случаев (67%) воспринимаются как менее преодолимые, чем дореформенные (против 13% уверенных в обратном); а число препятствий, которые преодолеть пока не под силу, растет у 90%.

Отражением всего вышесказанного является максимальная доля вынужденных адаптаций, на которые сослались 83% респондентов. При этом основная часть (69%) убеждена, что новые условия будут хуже старых, и не имеет никакой надежды на будущее.

Еще хуже положение сельских “регрессивных неадаптантов”. Среди них самая высокая доля неработающих в трудоспособном возрасте — 45% (причем на долю находящихся в отпуске по уходу за ребенком или в декретном отпуске приходится лишь 16%). В условиях ограниченного выбора рабочих мест, а часто — отсутствия этого выбора вообще — они не могут найти никакой работы, хотя зачастую согласны на любую оплачиваемую работу. Данный тип отличает самая низкая доля специалистов (9%) и самая высокая разнорабочих (24%), рабочих вообще (65%) и сельскохозяйственных рабочих, в частности (39%). Так что представители данного типа в настоящее время занимают самые неблагоприятные позиции на местном рынке труда. Следствием ухудшения их материальных возможностей (у 69%) явилось сужение остальных значимых возможностей, рост числа ограничителей свободы и вынужденный характер адаптации к новой социальной среде (77%).

*      *      *

Итак, констатируем:

1) Социальная адаптация к новым условиям все же идет – как в городе, так и в селе. В современных условиях она представляет собой преимущественно самостоятельный (индивидуально-семейный) процесс. В городе она чаще всего заканчивается нахождением более или менее надежного способа решения (или ослабления) жизненных проблем, т.е. адаптированностью. В ряде сельских районов и типах сельских поселений, напротив, преобладает неадаптированность.

2) Три важных особенности отличают современную адаптированность.

Во-первых, несмотря на рост трудовых усилий, она чаще сопряжена со снижением, чем с повышением, уровня индивидуальной свободы (т.е. носит регрессивный характер);

во-вторых, в ней весьма велика роль вынужденных механизмов; добровольные же базируются не столько на осознании преимуществ нового в сравнении со старым, сколько на простой надежде на лучшее, даже если для нее и нет оснований;

в-третьих, эта адаптированность носит сиюминутный характер, т.е. отражает приспособление лишь к ситуации сегодняшнего дня при массовой неуверенности в будущем и ухудшении позиций по высоко значимому критерию стабильности жизни, уверенности в завтрашнем дне у всех типов адаптантов и неадаптантов (84-98%).

3) В настоящее время регрессивная динамика, независимо от адаптированности или неадаптированности, превалирует даже у лиц, избравших основным способом адаптации к новым условиям увеличение трудовой нагрузки (на основной и дополнительной работе, на садово-огородных участках и ЛПХ, и др.). Низкая результативность добровольных и вынужденных социальных адаптаций свидетельствует о том, что только опора на собственные силы не позволяет индивидам успешно преодолевать современные ограничители свободы (в том числе и неправовые), что сдерживает переход российского общества к большему уровню свободы, как понимают ее его члены. Поэтому в перспективе возрастание прогрессивных и добровольных адаптаций, а также снижение доли неадаптантов будет зависеть не столько от индивидуальных усилий людей, сколько от особенностей институционально-структурной политики государства, влияние которой будет смягчаться или усиливаться статусными факторами (территориальными, профессионально-должностными, отраслевыми, образовательными, возрастными и пр.).

Каковы же в таком адаптационном процессе перспективы институционализации новых прав?