1. Перспективы трансформационного процесса в контексте свободы-несвободы
.1. Перспективы трансформационного процесса в контексте свободы-несвободы
Главный вывод, который можно сделать из проведенного анализа, состоит в том, что а) провозглашенное движение к западной институционально-правовой свободе и б) продвижение российского общества к более свободному (в том смысле, как понимают свободу большие группы его членов), – это два разных процесса, которые требуют разных условий и разного времени реализации. Судя по набору важнейших стратификационных шкал, по доминирующим образам индивидуальной свободы и действительным изменениям в системе социальных отношений, которые скрываются за новыми экономическими и неэкономическими ролями, существенный разрыв между этими процессами сохранится и в перспективе. В принципе, большие группы и слои российского общества сегодня находятся в таких условиях, что способны почувствовать себя более свободными и без необходимых атрибутов западной свободы или в самом начале пути к ней. В этом смысле либерализм (особенно в его классической версии, какую пытались реализовать отечественные реформаторы) пока не является единственным (и тем более неизбежным) путем перехода российского общества к более свободному (как понимают свободу большие группы его членов). По крайней мере, в ближайшей перспективе.
Исследование образов индивидуальной свободы, которые сегодня имеются у разных индивидов (групп), а также динамики социальной стратификации в контексте свободы показало, что поле индивидуальной свободы в настоящее время лежит преимущественно в социально-экономическом, а не в политическом или юридическом пространстве. У большинства групп (прежде всего из базового и нижнего, по типологии Т.И.Заславской, слоев), динамика индивидуальной свободы в современных условиях определяется (и в ближайшее время будет определяться) результативностью усилий, направленных на улучшение позиций в первую очередь на материальной, профессионально-трудовой и образовательной осях, а по возможности и на оси стабильности жизненных позиций и безопасности. В большинстве случаев эта динамика отрицательная, что связано как с ростом (естественным и искусственным) числа ограничителей свободы, так и с сужением доступных способов преодоления этих ограничителей или конструктивной адаптации к тем из них, которые преодолеть нельзя.
Что касается самостоятельных и независимых от властей социальных действий и состояний (а именно они необходимы для успешной институционализации новых прав), то в большинстве случаев они лежат вне области актуальной индивидуальной свободы. На входе в реформы независимость и самостоятельность не являлись элементами свободы в том смысле, как ее понимает большинство населения. В перспективе же они могут интегрироваться со свободой, лишь став более эффективными (по сравнению с несамостоятельными и зависимыми) способами достижения действительно важных в данный момент целей и ценностей. Пока же этого нет, говорить об индивидуальной свободе только в терминах самостоятельности и независимости, значит существенно усечь сложившиеся у большинства россиян образы свободного человека и значительно их исказить. Какими бы “неправильными” и даже “уродливыми” ни казались эти образы ученым экспертам, они отражают реальное состояние массового сознания в данных условиях, особенности национальной культуры, результаты аккумуляции социального опыта (своего и других) и пр.
Динамика индивидуальной свободы, самостоятельности и независимости – разные процессы, со своими закономерностями, ограничителями и благоприятствующими факторами. Поэтому целесообразно разделять социальные действия: а) выполняемые самостоятельно; б) способствующие увеличению (сохранению) индивидуальной свободы и в) содействующие институционализации провозглашенной социетальной свободы. Степень включения людей в самостоятельные социальные действия, без опоры на помощь властей, уже сейчас достаточно велика. Но эта самостоятельность в большинстве случаев не стала ни способом расширения индивидуальной свободы (будучи в большинстве случаев не добровольной, а вынужденной), ни средством претворения в жизнь элементов новой социетальной свободы.
Несмотря на, казалось бы, бесспорное продвижение к западной институционально-правовой свободе (судя по изменениям в ролевой системе общества), подлинной либерализации общественных отношений в России не произошло. Использование новых прав в качестве способа расширения самостоятельности и свободы в современных условиях нередко сопряжено не с уменьшением, а, напротив, с еще большим усилением зависимости от властей, а также с ростом незащищенности и от противоправных действий властей, и от чисто преступных действий. В ходе современных реформ большие группы лишились первостепенных социально-экономических прав, и в этих условиях им либо вообще нет дела до “западных” прав, либо они, хотя и желаемы, но не доступны.
В желаемом образе социетальной свободы как сторонники, так и противники “западной” модели отводят важное место усилению роли государства. И хотя разные группы понимают ее по-разному, все соглашаются с тем, что без сильной государственной власти новые права не могут установиться, а первостепенные социально-экономические права — воспроизводиться на необходимом уровне. К тому же без усиления роли государства невозможно создать условия для развития отечественного производства, восстановить продовольственную безопасность и усилить независимость страны.
На примере города и села, мы убедились, что, наряду с различиями в образах желаемой правовой свободы, существенны различия и в социоструктурной доступности новых прав, которая становится новым фактором социальных неравенств.
В условиях правового беспредела и безучастности государства самостоятельные попытки разных групп преодолеть возросшее число ограничителей свободы или адаптироваться к ним (добровольно или вынужденно) способствуют институционализации такой социетальной свободы, которая отклоняется как от “западной”, так и от желаемой для них самих. Формирующаяся при этом самостоятельность имеет принципиально отличную от западных аналогов природу. А большие группы населения чувствуют себя еще менее свободными, чем прежде.
Современная “свобода по-российски” — это некий гибрид прежней (административно-командной) и новой свободы, в котором прежняя социетальная свобода видоизменилась за счет усиления неправового и непроизводительного элементов, а новая (рыночная и демократическая), формируясь в условиях произвола и безнаказанности, обретает сущностные признаки, отличные от западной социетальной свободы. Современную социетальную свободу в России можно определить как неправовую и “незаконопослушную” (в гражданском плане), в значительной мере сохранившую прежние административно-командные зависимости, где властвует не закон, а личные предрасположенности, распоряжения, улаживания, неформальные связи и др. (в экономико-политическом плане); как непроизводительную, больше способствующую торгово-финансовой, чем производственной активности (в структурно-отраслевом плане).
Отношения господства-подчинения (или властвования), как известно, являются базисными социальными отношения административно-командной системы. Они же выступают и главным внутренним ограничителем ее возможностей. И именно их в первую очередь должны были потеснить российские реформы, ориентированные на западное общественное устройство. Однако в силу инерции, которая неизбежна в динамике любых общественных структур, в трансформации социетальной свободы сегодня присутствуют и еще долгое время будут иметь место “административно-командные” элементы (т.е. прежние нормы социальных взаимодействий). Как мы видели, в современных социальных взаимодействиях традиционные для советского общества зависимости воспроизводятся вновь и вновь. Они тесно оплетают новую ролевую систему общества, которая пока напоминает западную больше по форме, чем по содержанию.
Более того, прежние административно-командные зависимости дополнились ныне усилением неправовых элементов. Причем неправовая свобода не просто нарастает, но и активно институционализируется. Она превращается в очень устойчивый элемент новой социетальной свободы, который в будущем еще долго будет определять направление и пределы трансформации последней.
В современных условиях для большинства россиян (как сторонников, так и противников новой институционально-правовой свободы) “неправовая свобода” выступает средой адаптационного процесса (ибо неправовое социальное пространство стало более реальным, чем правовое); широко распространенным адаптационным механизмом и каналом новых социальных неравенств; одним из наиболее трудно преодолимых препятствий социальной адаптации к новым условиям и одним из наиболее неблагоприятных ее результатов.
Отрицательная динамика индивидуальной (групповой) свободы чаще всего наблюдается вовсе не потому, что всё более прочные позиции занимает западная социетальная свобода. Проверка общества западной свободой — дело будущего и, судя по всему, достаточно отдаленного. Тем более, что в ходе самостоятельных адаптаций разных групп к новым условиям уже сложился целый ряд механизмов, которые препятствуют институционализации и интернализации новых прав. Принимая во внимание бессилие и безучастность государства, ослабление институционально-правовой и разрушение производственной систем за годы реформ, можно признать, что сегодня у российского общества шансов продвинуться к западной институционально-правовой свободе стало еще меньше, чем в начале реформ.
Однако это вовсе не означает, что автоматического (и пропорционального) снижения шансов российского общества стать более свободным в том смысле, как чаще всего понимает свободу большинство его членов. Напротив, как раз здесь благоприятные перспективы более вероятны. Во-первых, планка в данном случае не столь высока, как у западной институционально-правовой свободы, а во-вторых, точка отсчета, крайне низкая и в дореформенный период, за годы реформ еще более снизилась и, находясь на низком уровне продолжительное время, стала привычной для большой части общества. Подчеркну, что феномен “привыкания к худшему” — важный элемент современных регрессивных адаптаций. Более того, в новых условиях социализировалось уже целое поколение молодежи, склонное воспринимать нынешнюю точку отсчета как саму собой разумеющуюся данность (“Нам не с чем сравнивать”). Так что любое продвижение вверх в значимом жизненном пространстве не останется незамеченным, и будет восприниматься как расширение уровня индивидуальной свободы и молодыми, и более старшими группами.
Каковы же перспективы институционализации и интернализации провозглашенных в ходе реформ прав, которые по природе своей предполагают включение индивидов в самостоятельные и независимые действия и состояния? Относительно невысокая значимость самостоятельности и независимости – даже на фоне демонстрируемой лояльности населения к либеральным правам, — указывает на то, что при сохранении нынешних условий эти права еще долго будут занимать второстепенное место в поле актуальной индивидуальной свободы или же вообще находиться за его пределами.
В перспективе шансы на интернализацию новых прав будут тем выше, чем больше они будут способствовать продвижению индивидов на действительно значимых для них осях (преимущественно социально-экономических). Важно, чтобы индивиды быстрее достигли таких позиций на них, которые создадут им своеобразный тыл, позволяющий оторваться от материально-бытовых проблем и нищеты и по заслуге оценить новые права, а вместе с ними — самостоятельность и независимость в их западном понимании. В этом смысле либерализация российского общества в западной трактовке этого слова может произойти лишь по мере и на основе его подлинной либерализации, соответствующей пониманию свободы самими россиянами.
На ценностно-деятельностном уровне пока сохраняется потенциал и для интернализации западных прав, и для роста самостоятельности как самоценного состояния и способа увеличения (сохранения) индивидуальной свободы. Во-первых, еще далеко не все желающие воспользовались новыми правами, а во-вторых, не все воспользовавшиеся ими имеют возможность отстоять полученные и важные для них права законными способами. В результате велика доля тех, кто включаются в неправовые действия вынужденно и испытывают от этого внутренний дискомфорт. В то же время более половины респондентов отметили, что чувствуют себя комфортнее, когда имеют возможность действовать самостоятельно, обходиться без помощи других людей и ни от кого не зависеть. Даже среди проживающих в сельской местности 88% респондентов предпочли, чтобы их дети в новых условиях были самостоятельными, стремились всего достичь собственными силами и не зависеть от кого-либо.
Будут ли в перспективе разные группы активнее обращаться к новым правам, покажет время. При сохранении существующих условий ценностно-деятельностный потенциал для интернализации новых прав так и останется нереализованным, а потенциал для роста самостоятельности, если и реализуется, то, вероятнее всего, в неправовом социальном пространстве, способствуя дальнейшей институционализации неправовой свободы.