Социоструктурные различия в контексте свободы: иллюстрация на примере города и села
.Социоструктурные различия в контексте свободы: иллюстрация на примере города и села
Уровень потенциальной и реальной свободы, которую несут новые права и общественные отношения жителям города и села неодинаков. Поэтому информационной базой исследования являлись материалы серии социологических обследований, проведенных как в городской, так и в сельской местностях.
Информационной базой городского исследования стали материалы социологического обследования, проведенного в г. Новосибирске в ноябре-декабре 1998 г. (работающее население) и в январе 1999 г. (безработные и учащиеся средних специальных и высших учебных заведений). Выборочная совокупность (N=602) репрезентирует генеральную по полу и возрасту трудоактивного населения. В нее вошли лица, занятые на предприятиях разных отраслей и форм собственности, включая частных предпринимателей без образования юридического лица. С некоторой долей условности (устаревшие данные микропереписи, скорректированные экспертными оценками) можно говорить о репрезентативности данных и по уровню образования занятого населения.
Информационной базой сельских исследований стали данные серии социологических обследований, проведенных ИЭиОПП СО РАН в Алтайском крае (один сельский район — 1995 г.) и Новосибирской области (один сельский район и малый город — 1996 г., два сельских района — 1997 г.). Выборочная совокупность репрезентирует генеральную по полу, возрасту и уровню образования взрослого населения (1995г., N=344) и населения трудоспособного возраста (1996г., N=340), по полу и возрасту взрослого населения (1997г., N=551).
Данные массовых опросов дополняются материалами неформализованных интервью с “шабашниками”-строителями, коммерсантами (г.Новосибирск, 1998 г.), а также данными прессы.
* * *
Не касаясь внутрипоселенческих различий (которые также весьма велики), остановлюсь на отличительных чертах сельского и городского населения, которые свидетельствуют о необходимости включения в информационную базу исследования как городских, так и сельских массивов данных и проведения сравнительного анализа между ними на всех этапах построения и обоснования социологической теории трансформации свободы.
“На входе в рынок” ряд особенностей сельского населения1 ослабляли его шансы воспользоваться новыми правами и свободами или конструктивно к ним адаптироваться.
Как известно, в дореформенный период сельское население было одной из наиболее ущемленных социально-территориальных групп населения. Многие социально-экономические преобразования в советское время проводились за счет его интересов. Сельские жители стали свидетелями (и невольными участниками) многих неудавшихся и болезненных лично для них реформ, а потому значительная часть их, как показали наши обследования, уже в первые годы современных реформ была убеждена в том, что никакие преобразования ни к чему хорошему не приводят, а потому лучше было бы оставить все, как есть, и ничего не менять (42%). Социальная память сельских жителей о прошлых реформах сказывается как на их отношении к нынешним преобразованиям, так и на их поведении в новых условиях.
Относительно ниже у сельского населения и шансы избежать ошибок в восприятии происходящего из-за идеологических воздействий (в прошлом и настоящем), меньшего доступа к информации и др., что нелегко преодолеть в условиях “задавленности бытом”, большой нагрузки в личном подсобном хозяйстве, тяжелого физического труда. Кроме того, сельское население в целом значительно старше городского. Доля старших возрастных групп завышена здесь в значительной степени искусственно – она является накопленным результатом многолетних миграций из села как реакции на осуществлявшуюся в советский период политику. Более высокая доля лиц пенсионного и предпенсионного возрастов, во-первых, указывает на более низкий адаптационный потенциал сельского населения к переменам (как на уровне сознания, так и на уровне поведения), объективную потребность большой части проживающих в селе в поддержке и гарантиях со стороны государства. А во-вторых, она обусловливает и более низкий уровень образования сельских жителей, более высокую долю лиц либо не знающих (и не стремящихся узнать) старые и новые права, либо намеренно (исходя из неблагоприятного жизненного опыта по отстаиванию своих прав в прошлом) отказывающихся от них.
Город и село “пришли в рынок” с большими различиями в уровне развития социально-экономической среды обитания населения. По сравнению с жителями больших и крупных городов сельские жители имели существенно меньшую свободу выбора мест работы, профессии, меньше возможностей для реализации свободы потребительского и досугового поведения, короче, меньший диапазон выбора по существу во всех жизненно важных сферах жизнедеятельности. Отражением этих различий, в свою очередь, являлся и разный уровень свободы территориальных перемещений: у жителей села она была намного ниже, чем, скажем, у жителей больших или крупных городов. Как показали наши обследования, в первой половине 80-х годов весьма многочисленную часть сельского населения можно было отнести к вынужденно стабильному, а нарастающая в те годы возвратная миграция в половине случаев была связана не с улучшением условий жизни в селе, а с невозможностью для его выходцев закрепиться в более развитых поселениях, и, прежде всего, в городах региона (трудности с пропиской, сокращение темпов жилищного строительства и др.) [М.А.Шабанова, 1989, С.43-51; Она же, 1991, С.87-109].
Важная особенность сельского населения связана и со спецификой его социально-пространственного положения (“территориальной изолированностью”). Российские села рассеяны в огромном пространстве, часто отрезаны от городов плохим состоянием дорог и транспортного сообщения. И если из-за гигантских размеров территории влияние Москвы на жизнь российской провинции не столь велико, как ей хотелось бы, и по сравнению с влиянием европейских столиц на управляемые территории, то в селе оно, пожалуй, еще меньше, чем в городе. “Россия — это рассеянное бытие, разреженное пространство... как Некрасов говорит: “В столицах шум, гремят витии, Кипит словесная война, А там, во глубине России — Там вековая тишина”... Вот это противопоставление и ныне налицо... Это же реальность. Она влияет на мышление. Русский космос — это точки жизни и тире пустоты. Пунктиры — не сплошняк цивилизации. Нет связи, дорог, посредства...” [Г.Д. Гачев, С.27]. Разумеется, это противопоставление не безусловное, это образ, который, явно преувеличивая реальные различия, тем самым позволяет лучше “прочувствовать” их.
Существенная удаленность большой части российских сел от городов и железных дорог исключает возможность трудовых маятниковых миграций, а также затрудняет регулярные поездки в более развитые поселения с целью удовлетворения материальных, культурно-бытовых и прочих потребностей. Это существенно сужает диапазон выбора сельского населения в жизненно важных сферах жизнедеятельности. Если, скажем, работника-жителя крупного многофункционального города что-то не устраивает в работе или он не хочет мириться с несправедливым отношением к себе руководителя предприятия, то в рамках своего поселения он может найти гораздо больший выбор иных способов занятости и отстаивания своих интересов, чем житель села.
Вообще говоря, зависимость жизнедеятельности рядовых работников от руководителей хозяйств всегда была велика на селе. Она сложилась еще в дореформенный период и осуществлялась как косвенно (через улучшение или ухудшение общих условий жизни и труда в том или ином селе с приходом нового руководителя, его способностей к перетягиванию дефицитных ресурсов в свое хозяйство), так и прямо — через личное расположение руководителя к подчиненному, выражавшееся в выделении удобных (или неудобных) участков под сенокос и пастбища, помощи (отказе от помощи) в ремонте или постройке дома, в предоставлении жилья, транспорта, выходных дней в удобное время, новой техники и других ограниченных ресурсов.
Иными словами, от властей исходили как блага, так и беды, и в условиях территориальной изолированности, слабой связанности с городами, неразвитости социально-экономической среды обитания многие сельские жители не пытались отстаивать свои права, а жили надеждой на приход руководителей, которые “управляли бы ими для них, а не против них”. Так что требование управляемых: “Правьте нами так, чтобы нам удобно жилось”, было актуально так же, как и сто лет назад. Впрочем, как и встречное требование правителей: “Нет, вы живите так, чтобы нам удобно было управлять вами, и даже платите нам хорошее жалованье, чтобы нам весело было управлять вами; если же вы чувствуете себя неловко, то в этом виноваты вы, а не мы, потому что не умеете приспособиться к нашему управлению...” (Витте С.Ю., 1899).
Меньшая свобода (выбора, действия), которая имелась в дореформенный период у сельского населения, за годы реформ еще более усилилась. Небольшой выбор мест работы на селе еще более уменьшился; между тем, угроза потерять работу или уже случившаяся потеря работы в селе — это не та угроза, с которой сталкиваются жители больших и крупных многофункциональных городов, имеющие гораздо больше возможностей для новой занятости. Слабое же развитие производственной и социальной инфраструктуры, большая удаленность многих сел от городов и железных дорог, обнищание населения, а также ослабление в ходе реформ институционально-правовых механизмов защиты интересов рядовых граждан ставят перед селянами, решившимися воспользоваться новыми правами, куда больше препятствий, чем перед находящимися в том же положении горожанами, и часто не позволяют избежать неблагоприятных последствий личной зависимости рядовых работников от руководителей и в наши дни.
Более того, нередко эта зависимость даже усиливается по сравнению с дореформенным периодом (идет ли речь о совхозе, так и оставшемся совхозом, или о совхозе, формально переименованном в акционерное общество, и др.). Так, при слабом развитии производственной инфраструктуры и сервиса на селе, отсутствии личных транспортных средств у большой части населения, удаленности и изолированности многих сел от городов желающие создать и вести свое дело часто оказываются в полной зависимости от руководителей хозяйства (района, области), их отношения к реформам вообще и к данным индивидам, в частности. В этих условиях заявление руководителя хозяйства: “Кто хочет, пожалуйста, выходите из совхоза, создавайте свои хозяйства, а мы посмотрим, что у вас из этого получится! Только обратно потом не проситесь!”- звучит и как угроза, и как приговор.
Все это, разумеется, не означает, что обозначенные барьеры и ограничения реализации новых прав являются повсеместными и абсолютно непреодолимыми. В близлежащих к городам селах некоторые из этих ограничений проявляются слабо или совсем отсутствуют, в то время как в селах, удаленных от городов и железных дорог, они, напротив, весьма велики. Кому-то повезло с руководителями больше, кому-то меньше, кому-то совсем не повезло. В рамках одного и того же села одни группы жителей весьма успешно преодолевают некоторые из ограничений, в то время как другим это не под силу. Тем не менее, общая закономерность такова, что жители сел — уже в силу простой принадлежности к поселениям с менее развитым экономико-производственным и инфраструктурным потенциалом, удаленности и изолированности от городов, слабой институционально-правовой защищенности интересов и др., — в новых условиях сталкиваются с б`ольшим числом ограничителей своей свободы и вынуждены затрачивать больше усилий на их преодоление (или адаптацию к ним), чем жители более развитых территорий.
Итак, констатируем: 1) сельские жители, по сравнению с жителями больших и крупных городов, имеют меньшую свободу выбора предпочтительных моделей поведения в жизненно важных сферах жизнедеятельности; 2) в ходе реформ это отставание не только не сокращается, но еще более увеличивается; 3) сельские жители имеют меньше возможностей для противодействия нежелательным воздействиям со стороны местного и более высокого руководства; 4) они сталкиваются с более сильными ограничителями своей свободы и вынуждены затрачивать больше усилий либо на их преодоление, либо на адаптацию к ним. Впрочем, на место сельских жителей можно было бы поставить население поселков городского типа, малых и средних монофункциональных городов, многих северных городов и поселков, также оказавшееся в своеобразных “территориальных ловушках”. Таким образом, не только различная значимость обретенных и утерянных в ходе реформ прав, но и социально-территориальные различия в их доступности превращаются в трансформирующемся обществе в канал формирования новых социальных неравенств.
Сказанного, думается, достаточно, чтобы подтвердить необходимость и продуктивность сравнительного анализа современного трансформационного процесса в городе и селе для получения целостного представления о закономерностях трансформации свободы в меняющемся российском обществе.