М. А. АНТОНОВИЧ

М. А. АНТОНОВИЧ

...Человек стоит в средине между двумя противоположными бесконечностями, бесконечностью в великом и бесконечностью в малом. Он есть средоточие обоих миров — великого и малого; он первенец и венец природы. Для чего же возникло это удиви­тельное существо? Какая цель человеческого существования? В чем состоит задача или загадка человеческой жизни?..

Над этим вопросом трудилось много мудрых умов и много почтенных голов, «головы в иероглифных кидарах, в черных бере­тах, в чалмах, в пудре и париках». Они придумали множество ре­шений; но ни одно из последних не имело признаков естественно­сти, и все отличались большою фантастичностью. Странно ска­зать — а кажется, это верно,— что эти почтенные головы напрас­но трудились и ломали себя; потому что ларчик просто открывает­ся, хотя, с другой стороны, уже давно замечено, что простое реше­ние всегда находится после всех. Самый естественный и ничем не опровержимый ответ на приведенный вопрос тот, что человек су­ществует для того, чтобы существовать, живет для того, чтобы жить. Этот ответ тривиальный, это повторение вопроса; или, точ­нее и откровеннее говоря, это уничтожение вопроса; но зато всякий другой ответ будет неестествен, всякая другая общая задача для человека будет навязанною, потому что будет противоестествен­но все то, что вы захотите привить к человеку помимо жизни или наперекор жизни.

Никто не станет отрицать того, что человек существует потому, что была и есть возможность его существования. Все человече­ские свойства, силы, инстинкты, стремления, словом, вся его при­рода имеет целью и задачей поддержание его жизни; его существо­вание есть результат или свод всех его естественных деятельностей и отправлений. Если бы в природе человека был элемент, враждебный существованию, то он или должен был бы элиминиро­ваться, или разъесть самую природу и уничтожить его существо­вание. Поэтому совершенно противоестественно ставить человеку какую-нибудь задачу помимо жизни; это значило бы отвлекать его деятельность от ее цели и тем вредить самой жизни. Вне жизни нет и не может быть для человека ничего, а в жизни все. Если он дурно провел жизнь, то для него все потеряно. Если он стремился к чему-нибудь вне жизни, то он гонялся за мечтой, напрасно тратил свои силы, шел против себя и природы. Строго говоря, это и не­возможно, потому что природа не допускает нарушения ее законов и не примет ничего, что не гармонирует с жизнью — целью и функцией человеческого организма. Против этого можно указать на то, что человек может идти против природы, что он может ставить себе какие угодно цели, предаться обжорству и пьянству, не работая вовсе головой, или ничего не есть и не пить и непрестанно отягчать свою голову, изнурять себя бессонными ночами и т. д. Но это будет жизнь не полная, не естественная; природа накажет за нее неприятностями, страданиями, сокраще­нием самой жизни, подобно тому как всякую естественность и исполнение ее предписаний она награждает приятностью, удо­вольствием, укреплением и продлением жизни.

Поэтому для устранения указанного возражения нужно ска­зать, что цель человеческого существования есть жизнь полная, разумная, приятная, словом, естественная жизнь, в которой уже сами собой заключаются другие указанные качества. К сожале­нию, такие высокие слова, как «жизнь», «приятность», «удовольст­вие», совершенно опошлены перетолкованиями и злоупотребле­ниями их. Под хорошею жизнью обыкновенно разумеют роскошь, возможность не стесняться в самых нелепых желаниях; под удо­вольствиями разумеются кутеж, обжорство, пьянство, сладостра­стие и т. п.; все это вместе называется «благами жизни». Для приобретения средств для такой жизни считается дозволитель­ным все: подлости, мошенничества, всякого рода бесчестные дела, раболепство, торговля телом и душою, измена, предательство и т. д.; так что если вы спросите какого-нибудь негодяя, почему он никогда не знает ни чести, ни совести, он скажет вам: потому что он возлюбил блага жизни; по его понятиям, честь и совесть вовсе не относятся к благам жизни. Такой хорошей жизни противопо­лагается неприятная нравственно-разумная жизнь, далекая от удовольствий, полная лишений, самоотречения и вся составляю­щая насилие природе; поэтому она не жизнь, а тягость, наказание. Обыкновенно предполагается, что на каждое доброе и честное дело, вообще на добродетель, человек должен принуждать себя, переломить себя, пересилить; что добродетель есть нечто отталкивающее, неприятное для человека, что она вовсе не есть стрем­ление, потребность или результат природы человека, не есть удов­летворение его естественным инстинктам, потому-то она и не сопро­вождается приятностью и удовольствием, как всякое другое удов­летворение им. Добродетель есть нечто приказываемое и навязы­ваемое человеку извне, есть какой-то «категорический императив», который деспотически властвует над человеком, насильно застав­ляя его быть нравственным; потому-то добродетель и неприятна, как всякое противоестественное насилие. Шиллер очень едко изоб­разил этот взгляд следующими словами: «Я охотно оказываю услуги друзьям, только, к сожалению, я делаю это с удовольствием, и потому мне кажется, что я недобродетелен: добродетель состоит в том, чтобы стараться презирать их и потом с отвраще­нием исполнять то, что велит долг». Если бы предоставить чело­века самому себе, его естественным стремлениям, то он постоянно предавался бы только роскоши, обжорству, пьянству, истощающе­му сладострастью и для приобретения этих благ жизни делал бы бесчестные подлости и пошлости и никогда бы не подумал ни о чем разумном и добром. Поэтому человеку не нужно давать воли, а следует держать его в страхе и подчинении.

Может ли быть что-нибудь неестественнее этого взгляда и оскорбительнее для человеческой природы? При таком взгляде, действительно, человек, кроме жизни, может иметь еще другую цель, постороннюю и даже враждебную для жизни, напр. разум­ность или добродетель, к которым он может стремиться напере­кор жизни, вопреки естественным влечениям и потребностям. Но возможно ли это? Справедливо ли это? Ужели в самом деле разум­ная добродетель не только не составляет естественной потреб­ности человеческой природы, но даже не гармонирует с нею? В таком случае добродетель была бы физически невозможна; ее так же невозможно было бы привить к человеческой природе, как привить к человеческому организму ветку дерева или кусок камня. Нет, добродетель есть жизнь, одна из потребностей и сторон жизни; она имеет основание в самой природе человека. Если чело­век стремится к разумной добродетели, то для того, чтобы сделать свою жизнь полнее, приятнее, богаче удовольствиями, словом, естественнее. Удовольствие, ощущаемое при этом человеком, имен­но доказывает, что разумно-добродетельною деятельностью удов­летворяется один из естественных инстинктов его природы. Это самодовольствие и удовольствие есть высшая награда добродетели и вовсе не служит для ее унижения.

Возьмем, напр., самые неприятные, самые, по-видимому, про­тивоестественные добродетели, терпящую лишения честность и на все готовое самоотвержение и сравним их с роскошью, добытою бесчестьем и подлостями. Бесчестный негодяй утопает в роскоши и при этом еще все норовит, как бы надуть, обокрасть другого, как бы подороже продать себя и других; честный же, самоотвер­женный человек довольствуется весьма скромной долей и при этом еще многим жертвует для других. Для чего тот и другой действуют таким образом и получают ли они какое-нибудь удовольствие? Относительно первого этот вопрос несомненен; все признают, что роскошный негодяй имеет в виду себя, действует для удовольствия и достигает его. Относительно второго немногие признают, что, жертвуя собою для другого, он действует для себя, имеет в виду достижение удовольствия, и весьма немногие согласятся, что он достигает его. Однако самый грубый анализ показывает, что бесчестный и самоотверженный человек действуют по формально одинаковым побуждениям, имея в виду стремления собственной личности, что и последний получает от своей деятельности такое же удовольствие, как и первый; но что мы говорим — такое же? Несравненно большее, прочнейшее и разумнейшее! Разумный че­ловек поступает честно и самоотверженно, потому что этого тре­буют его ум, его понятия или, лучше сказать, его убеждения, его чувства, словом, вся его нравственная природа, получающая вы­сокое наслаждение от удовлетворения; иначе он действовать не может, потому что в противном случае он ощущал бы ад внутри себя, неумолимые укоры совести, терпел бы боль и страдания от неудовлетворения своей нравственной природы. Источник удо­вольствия для честного и нравственного человека в нем самом, тог­да как для бесчестного богача он вне, в случайных, преходящих обстоятельствах, а внутри он, может быть, терпит целый ад, и его мучит совесть, голос которой он не может заесть обжорством, запить пьянством и заглушить всевозможными чувственными наслаждениями.

Таким образом, даже такое бескорыстнейшее и, по-видимому, столь далекое от жизни и даже противоположное ей стремление и действие человека, как самоотверженная добродетель, имеет в виду жизнь, служит жизни, делая ее полнее и приятнее, достав­ляя человеку удовольствия, нисколько не зависящие от случайных обстоятельств, каковы материальные средства, богатство, власть и пр. Поэтому уже с несомненностью можно применить это поло­жение к другим сторонам человеческой деятельности.

 Антонович М. А. Единство физического и нравственного космоса / / Избранные философские сочинения. М., 1945. С. 287—305