П. ТЕЙЯР ДЕ ШАРДЕН

П. ТЕЙЯР ДЕ ШАРДЕН

С чисто позитивистской точки зрения человек самый таинствен­ный и сбивающий с толку исследователей объект науки. И сле­дует признать, что в своих изображениях универсума наука дейст­вительно еще не нашла ему места. Физике удалось временно очер­тить мир атома. Биология сумела навести некоторый порядок в конструкциях жизни. Опираясь на физику и биологию, антропо­логия в свою очередь, кое-как объясняет структуру человеческого тела и некоторые механизмы его физиологии. Но полученный при объединении всех этих черт портрет явно не соответствует действи­тельности. Человек в том виде, каким его удается воспроизвести сегодняшней науке,— животное, подобное другим. По своей анатомии он так мало отличается от человекообразных обезьян, что современные классификации зоологии, возвра­щаясь к позициям Линнея, помещают его вместе с ними, в одно и то же семейство гоминоидных. Но если судить по биологи­ческим результатам его появления, то не представляет ли он собой как раз нечто совершенно иное?

Ничтожный морфологический скачок и вместе с тем невероят­ное потрясение сфер жизни — в этом весь парадокс человека... По­этому совершенно очевидно, что в своих реконструкциях мира нынешняя наука пренебрегает существенным фактором, или, луч­ше сказать, целым измерением универсума.

Согласно общей гипотезе, направляющей нас с первых стра­ниц данной книги к цельному и выразительному истолкованию нынешнего внешнего облика Земли, в этой новой части, посвя­щенной мысли, я хотел бы показать, что для выявления естествен- ного положения человека в мире, каким он нам дан в опыте, необ­ходимо и достаточно принять во внимание как внешнюю, так и внутреннюю стороны вещей. Этот метод уже позволил нам оценить величие и смысл развития жизни. Этот же метод согласует в нашем представлении ничтожность и высшее значение феноме­на человека в ряду, гармонически нисходящем к жизни и материи.

Что же случилось между последними слоями плиоцена 29, где еще нет человека, и следующим уровнем, где ошеломленный геолог находит первые обтесанные кварциты? И какова истинная вели­чина скачка?..

Как среди биологов до сих пор господствует неуверенность относительно наличия направления и тем более определенной оси эволюции, так по сходным причинам между психологами все еще имеют место самые серьезные разногласия по вопросу о том, отличается ли специфически (по «природе») человеческая психика от психики существ, появившихся до него. Действитель­но, большинство «ученых» скорее отрицает наличие подобного разрыва. Чего только не писали и не пишут сегодня о разуме животных!

Для окончательного решения вопроса о «превосходстве» человека над животными (его необходимо решить в интересах эти­ки жизни, так же как в интересах чистого знания...) я вижу только одно средство — решительно устранить из совокупности челове­ческих поступков все второстепенные и двусмысленные проявле­ния внутренней активности и рассмотреть центральный феномен — рефлексию.

С точки зрения, которой мы придерживаемся, рефлексия — это приобретенная сознанием способность сосредоточиться на са­мом себе и овладеть самим собой как предметом, обладающим своей специфической устойчивостью и своим специфическим значением,— способность уже не просто познавать, а познавать самого себя; не просто знать, а знать, что знаешь. Путем этой инди­видуализации самого себя внутри себя живой элемент, до того распыленный и разделенный в смутном кругу восприятий и дейст­вий, впервые превратился в точечный центр, в котором все пред­ставления и опыт связываются и скрепляются в единое целое, осознающее свою организацию.

Каковы же последствия подобного превращения? Они необъят­ны, и мы их так же ясно видим в природе, как любой из фактов, зарегистрированных физикой или астрономией. Рефлектирующее существо в силу самого сосредоточивания на самом себе внезап­но становится способным развиваться в новой сфере. В действи­тельности это возникновение нового мира. Абстракция, логика, обдуманный выбор и изобретательность, математика, искусство, рассчитанное восприятие пространства и длительности, тревоги и мечтания любви... Вся эта деятельность внутренней жизни не что иное, как возбуждение вновь образованного центра, воспламе­няющегося в самом себе.

Установив это, я спрашиваю: если действительно «разумное» существо характеризуется «рефлектирующей способностью», как это вытекает из предшествующего изложения, то можно ли серьез­но сомневаться, что разум — эволюционное достояние только че­ловека? И следовательно, можем ли мы из какой-то ложной скром­ности колебаться и не признавать, что обладание разумом дает человеку коренной перевес над всей предшествующей ему жизнью? Разумеется, животное знает. Но, безусловно, оно не знает о своем знании — иначе оно бы давным-давно умножило изобретатель­ность и развило бы систему внутренних построений, которая не ус­кользнула бы от наших наблюдений. Следовательно, перед живот­ным закрыта одна область реальности, в которой мы развиваемся, но куда оно не может вступить. Нас разделяет ров или порог, не­преодолимый для него. Будучи рефлектирующими, мы не только отличаемся от животного, но мы иные по сравнению с ним. Мы не простое изменение степени, а изменение природы, как результат изменения состояния...

Если история жизни, как мы сказали, есть, по существу, развитие сознания, завуалированное морфологией, то неизбежно у вер­шины ряда, по соседству с человеком формы психики должны доходить до уровня разума. Это как раз и происходит.

И тогда проясняется сам «парадокс человека». Смущенные тем, как мало «антропос», несмотря на свое неоспоримое умствен­ное превосходство, отличается анатомически от других антропо­идов, мы — по крайней мере у точки возникновения — чуть ли не отказываемся их разделять. Но это удивительное сходство — не это ли в точности должно было случиться?..

Когда вода при нормальном давлении достигает 100°, то при дальнейшем нагревании сразу наступает беспорядочная экспансия высвобождающихся и испаряющихся молекул без изме­нения температуры. Если по восходящей оси конуса произво­дить друг за другом сечения, площадь которых постоянно умень­шается, то наступает момент, когда при еще одном бесконечно ма­лом перемещении поверхность исчезает и становится точкой. Так, посредством этих отдаленных сравнений мы можем представить себе механизм критической ступени мышления.

С конца третичного периода на протяжении более 500 мил­лионов лет в клеточном мире поднималась психическая темпе­ратура. От ветви к ветви, от пласта к пласту, как мы видели, нерв­ные системы, pari passu 3(), все более усложнялись и концентриро­вались. В конечном счете у приматов сформировалось столь заме­чательно гибкое и богатое орудие, что непосредственно следующая за ним ступень могла образоваться лишь при условии полной переплавки и консолидации в самой себе всей животной психики. Но развитие не остановилось, ибо ничто в структуре организма это­му не препятствовало. Антропоиду, «по уму» доведенному до 100°, было добавлено несколько калорий. В антропоиде, почти достиг­нувшем вершины конуса, свершилось последнее усилие по оси. Этого было достаточно, чтобы опрокинулось внутреннее равнове­сие. То, что было лишь центрированной поверхностью, стало центром. В результате ничтожно малого «тангенциального» 31 при­роста «радиальное» 32 преобразовалось и как бы сделало скачок вперед, в бесконечность. Внешне почти никакого изменения в орга­нах. Но внутри — великая революция: сознание забурлило и брыз­нуло в пространство сверхчувственных отношений и представле­ний, и в компактной простоте своих способностей оно обрело спо­собность замечать самое себя. И все это впервые.

Спиритуалисты правы, когда они так настойчиво защищают не­которую трансцендентность человека по отношению к осталь­ной природе. Но и материалисты также не ошибаются, когда утверждают, что человек — это лишь еще один член в ряду жи­вотных форм. В этом случае, как и во многих других, два очевидных антитезиса разрешаются в развитии, если только в этой развитии существенное место было отведено совершенно естественному явлению «изменения состояния». Да, от клетки до мысля­щего животного так же, как от атома до клетки, непрерывно про­должается все в том же направлении один и тот же процесс (воз­буждения, или психической концентрации). Но в силу самого этого постоянства действия с точки зрения физики неизбежно некоторые скачки внезапно преобразуют субъект, подверженный операции.

Перерыв непрерывности. Так теоретически определяется и представляется нам механизм возникновения мысли, точно так же как и первого появления жизни.

Каким же образом этот механизм действовал в конкретной действительности? Какие внешние проявления метаморфозы заме­тил бы наблюдатель, предполагаемый свидетель кризиса?..

Вероятно, наш рассудок никогда не получит об этом желанного представления, так же как не сможет нарисовать картину воз­никновения жизни по причинам, которые я вскоре изложу, рас­сматривая «первоначальные человеческие проявления». Самое большое, чем мы можем руководствоваться в данном случае,— это представить себе пробуждение сознания ребенка в ходе онтогене­за 33... Однако следует сделать два замечания — одно из них огра­ничивает, а другое делает еще более глубокой тайну, которой окутана для нашего воображения эта единственная точка.

Во-первых, чтобы достигнуть в человеке ступени рефлексии, жизнь должна была исподволь и одновременно подготовить пу­чок факторов, на «провиденциальную» связь которых на первый взгляд ничто не указывало.

Верно, что с органической точки зрения вся гоминизантная метаморфоза в конечном счете сводится к вопросу о лучшем мозге. Но как произошло бы это мозговое усовершенствование, как бы оно функционировало, если бы не был одновременно найден и в совокупности реализован целый ряд других условий?.. Если бы существо, от которого произошел человек, не было двуно­гим, его руки не освободились бы своевременно и не освободили челюсти от хватательной функции, и, следовательно, плотная по­вязка челюстных мускулов, сдавливавшая череп, не была бы ос­лаблена. Мозг смог увеличиться лишь благодаря прямой походке, освободившей руки, и вместе с тем благодаря ей глаза, прибли­зившись друг к другу на уменьшившемся лице, смогли смотреть в одну точку и фиксировать то, что брали, приближали и показыва­ли во всех направлениях руки — внешне выраженный жест самой рефлексии!.. Само по себе это чудесное сочетание не должно нас удивлять. Не является ли все, что образуется в мире, продук­том поразительного совпадения — узлом волокон, всегда идущих из четырех сторон пространства? Жизнь не действует по одной изолированной линии или отдельными приемами. Она движет вперед одновременно всю свою сеть. Так формируется зародыш в несущем его чреве. Мы должны были это знать. Но нам доставля­ет особенное удовлетворение признание того, что возникновение человека происходило на основе действия того же самого мате­ринского закона. Мы рады признать, что возникновение разума связано с развитием не только нервной системы, но и всего, существа. Однако на первый взгляд нас пугает констатация того, что этот шаг должен был совершиться сразу. |

Ибо таково должно быть мое второе замечание, которого я не, могу избежать. Рассматривая онтогенез человека, мы можем и не обратить внимание на то, в какой момент можно сказать, что но­ворожденный достигает разумного состояния, становится мысля­щим. Ведь от яйца до взрослого здесь непрерывный ряд состоя­ний, следующий друг за другом у одного и того же индивида. Какое значение имеет место разрыва или даже само его наличие? Совсем другое дело в случае филетического эмбриогенеза, где каждая ста­дия, каждое состояние представлены различными существами. Здесь совершенно невозможно (по крайней мере при наших ны­нешних методах мышления) уйти от проблемы прерывности... Если переход к рефлексии действительно, как того требует его физическая природа и как мы это допустили, есть критическая трансформация, мутация от нуля ко всему, то невозможно предста­вить себе на этом точном уровне промежуточного индивида. Или это существо еще по сю сторону изменения состояния, или оно уже по ту сторону... Можно как угодно переворачивать пробле­му. Или надо сделать мысль невообразимой, отрицая ее психи­ческую трансцендентность относительно инстинкта. Или надо ре­шиться допустить, что ее появление произошло между двумя индивидами 34.

Предложение, безусловно, ошеломляющее, но оно оказывается совсем не таким уж странным, если учесть, что ничто не мешает нам предположить, оставаясь в рамках строго научного подхода, что у своих филетических истоков разум мог (или даже должен был) быть так же мало заметен внешне, как мало он нам еще заме­тен на онтогенетической стадии у каждого новорожденного. В та­ком случае всякий ощутимый предмет спора между наблюдате­лем и теоретиком исчезает...

Не пытаясь представить невообразимое, запомним только, что возникновение мысли представляет собой порог, который должен быть перейден одним шагом. «Трансопытный» интервал, о котором с научных позиций сказать нечего, но за которым мы переходим на совершенно новый биологический уровень...

И только здесь до конца раскрывается природа ступени рефлексии. Во-первых, изменение состояния. Во-вторых, вследствие этого изменения начало жизни другого рода — той внутренней жизни, которую я определил выше. Только что простоту мыслящего духа мы сравнили с простотой геометрической точки. Но скорее следовало говорить о линии или оси. В самом деле, для разума «быть положенным» не означает «быть завершенным». Едва родившись, ребенок должен дышать — иначе он умрет...

Тейяр де Шарден П. Феномен человека.

 М.. 1987. С. 135—141, 189—191