Ф. НИЦШЕ

Ф. НИЦШЕ

В течение всей самой длительной эпохи человеческой исто­рии — ее называют доисторической — поступок оценивали по его последствиям: о поступке «в себе», о его истоках не рассуждали, а все было примерно так, как и до сих пор в Китае, где отличия и позор сына отражаются на родителях,— успех и неуспех имел об­ратную силу и побуждал людей думать о поступках хорошо или дурно. Назовем этот период доморальным периодом в истории че­ловечества: об императиве «Познай себя!» не имели еще понятия. За последние же десять тысячелетий на значительных пространст­вах земной поверхности шаг за шагом пришли к тому, чтобы о цен­ности поступка судить не по его последствиям, а по его истокам,— н целом это великое событие, знаменовавшее заметное утончение взгляда и меры,— продолжавшееся неосознанное действие гос­подствующих аристократических ценностей, веры в «происхожде­ние», признак периода, который в более узком смысле слова можно назвать моральным,— первый опыт самопознания был осущест­влен. Вместо следствия исток — какое обращение всей перспек­тивы! И, конечно, произведено оно было после долгой борьбы, после колебаний! Однако, впрочем, вследствие всего случившегося воцарилось новое, роковое суеверие, малодушная узость интерпре­тации,— начали интерпретировать исток действия как преднаме­ренный в самом точном смысле слова и согласились считать, что ценность поступка гарантируется ценностью намерения. Наме­рение как исключительный источник и предыстория поступка,— такое предубеждение сложилось, и под знаком его вплоть до самого последнего времени на земле раздавали моральные хвалы и порицания, судили, а также и философствовали... Однако сегодня — не подошли ли мы уже к необходимости решиться на новое обращение, на фундаментальный сдвиг ценностей благодаря новому самоосмыслению и самоуглублению человека,— не стоим ли мы на пороге периода, который негативно можно было бы обозначить как внеморальный? Ведь сегодня по крайней мере среди нас, имморалистов, не утихает подозрение, не заклю­чается ли решительная ценность поступка как раз во всем том, что непреднамеренно в нем, и не относится ли все намеренное в поступке, то, о чем может знать действующий, что он может «осознавать», лишь к поверхности, к «коже» поступка,— как и всякая кожа, она что-то выдает, но больше скрывает... Короче говоря, мы, полагаем, что намерение — это лишь знак и симптом, еще нуждающийся в истолковании, притом знак, который означа­ет слишком разное, а потому сам по себе не значит почти ничего; мы полагаем, что мораль в прежнем смысле слова, мораль предна­меренности, была предрассудком, чем-то предварительным и преж­девременным, чем-то вроде астрологии и алхимии, что во всяком случае надлежало преодолеть. Преодоление морали, а в извест­ном смысле и ее самоопределение,— пусть так назовется тот дли­тельный, подспудно совершаемый труд, какой поручен самой тон­чайшей и правдивейшей совести — но тоже и самой злоковарной совести наших дней, живым пробирным камням души...

Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Вопросы философии. 1989. №5 С. 140—141