3. ФРЕЙД

3. ФРЕЙД

...Человек отнюдь не мягкое, жаждущее любви создание, спо­собное защищаться разве лишь тогда, когда на него нападут; надо считаться с тем, что среди его инстинктивных предрасположений имеется и огромная доля склонности к агрессии. Поэтому для чело­века его ближний не только возможный помощник или сексуаль­ный объект, но и предмет соблазна для удовлетворения своей аг­рессивности, рабочая сила, которой он может воспользоваться без вознаграждения, объект сексуальной похоти, которую он может удовлетворить без его согласия; у ближнего можно отнять имуще­ство, его можно унижать, причинять ему боль, его можно мучить и убивать. «Homo homini lupus»; кто бы имел смелость оспаривать это положение после всего опыта жизни и истории? Как правило, эта жестокая агрессивность только и выжидает, чтобы быть спро­воцированной, или ставит себя на службу другим целям, которые, однако, могли бы быть достигнуты и иными, более мягкими спосо­бами. При благоприятных для нее условиях, когда устранены обычно противодействующие ей силы, эта агрессивность проявля­ется и стихийно, обнажая в человеке дикого зверя, которому чуждо бережное отношение к собственному роду. Достаточно вспомнить ужасы переселения народов, вторжения гуннов или так называе­мых монголов под предводительством Чингисхана и Тимура, зах­ват Иерусалима набожными крестоносцами, а также ужасы пос­ледней мировой войны, чтобы смиренно согласиться с обоснован­ностью такого взгляда.

Наличие этой агрессивной склонности, которую мы можем ощу­тить в самих себе и с правом предположить у других, есть тот фак­тор, который нарушает наши отношения с ближними и принуждает культуру к ее высоким требованиям. В силу этой изначальной враждебности людей друг к другу, культурному обществу постоян­но грозит развал. Общие трудовые интересы не могли бы удержать культуру от этого развала, так как страсти первичных позывов сильнее разумных интересов. Культура должна мобилизовать все свои силы, чтобы поставить предел агрессивным первичным позы­вам человека и затормозить их проявления путем создания нужных психических реакций. Отсюда применение всевозможных средств для идентификаций и ингибированных любовных отношений, отсю­да ограничение сексуальной жизни, а также и то идеальное требо­вание любви к ближнему, как к самому себе, которое на самом деле тем и оправдано, что ничто другое в такой степени не противо­речит исконной природе человека. При всех стараниях это культур­ное устремление пока достигло не очень многого. Культура надеет­ся избежать наиболее резких проявлений грубой силы тем, что она сама сохраняет за собой право применять силу по отношению к преступникам, но закон ничего не может поделать с более осмотри­тельными и утонченными проявлениями человеческой агрессивно­сти. Каждый из нас знает, что от надежд, которые мы в юности возлагали на наших ближних, приходится отказываться как от иллюзий; каждый из нас на опыте может познать боль и тяготы, ко­торые вносят в нашу жизнь недоброжелательность ближних. При этом было бы несправедливо приписывать культуре стремление исключить споры и соревнование из человеческой активности. Эти явления, конечно, необходимы, но ведь оппонент не всегда враг, он им становится лишь в порядке злоупотребления.

Коммунисты полагают, что они нашли путь к освобождению от зла. Человек несомненно добр, он желает добра ближнему, но ин­ститут частной собственности испортил его природу. Частное вла­дение имуществом дает человеку власть и тем вводит его в искуше­ние третировать других; человек, лишенный собственности, должен загореться враждой и восстать против угнетателей. Если частная собственность будет уничтожена, если все имущество станет об­щим и всем людям будет дозволено им пользоваться, всякое недоб­рожелательство и вражда исчезнут среди людей. Если все потреб­ности будут удовлетворены, никто не будет иметь основания видеть в другом человеке врага: все с готовностью будут выполнять нужную работу. Я никоим образом не хочу вдаваться в экономическую критику коммунистической системы, я не могу исследовать вопрос: достигает ли цели и имеет ли преимущества отмена частной собственности *. Но я могу установить, что психологическая предпосылка для такой отмены — безмерная иллюзия. С отменой частной собственности у человеческой агрессивной страсти отнимается од­но из его орудий, сильное, конечно, но отнюдь не сильнейшее. Этим ничего не меняется в агрессивности, злоупотребляющей в своих целях различиями во власти и влиянии, ничего не меняется в сущ­ности агрессивности. Она не была создана собственностью, она почти безгранично господствовала в первобытные времена, когда собственность была еще крайне скудна; она проявляется уже в детской, как только собственность потеряла свои первоначальные анальные формы; она стала основой всех нежных и любовных от­ношений между людьми, за одним, может быть, единственным исключением — любви матери к своему ребенку мужского пола. Если уничтожить частные права на материальные блага, то оста­нется преимущественное право в сексуальных отношениях, а это может стать источником недовольства и враждебности между в остальном равными людьми. Если путем полного освобождения сексуальной жизни уничтожить и это право, т. е. если отменить семью, эту основную ячейку культуры, то тогда, правда, трудно будет предвидеть, по каким новым путям пойдет развитие культу­ры, но одно можно сказать определенно, что неискоренимая черта человеческой природы последует за культурой и по этим путям.

Людям, очевидно, нелегко отказываться от удовлетворения этой своей агрессивной наклонности; им от этого не по себе. Не следует преуменьшать преимущество небольшого культурного кру­га, дающего выход инстинкту, в предоставлении враждебного от­ношения к внестоящим. Всегда можно связать любовью большое количество людей, если только останутся и такие, на которых мож­но будет направлять агрессию. Однажды я занимался явлением, которое показывает, что как раз соседние и во многом близкие друг другу коллективы враждуют между собой и насмехаются друг над другом, например испанцы и португальцы, северные и южные нем­цы, англичане и шотландцы и т. д. Я дал этому явлению название «нарциссизма малых различий», что, однако, не слишком помогает его пониманию. В нем мы обнаруживаем удобное и относительно безобидное удовлетворение агрессивной наклонности, облегчающее членам коллектива их сплоченность. Разбросанный повсемест­но еврейский народ оказал в этом отношении достойные признания услуги культуре народов, среди которых он нашел гостеприимство; к сожалению, всех имевших место в средние века избиений евреев не хватило для того, чтобы сделать эти времена более мирными и безопасными для их христианских сограждан. С тех пор как апо­стол Павел положил в основу своей христианской общины всеоб­щее человеколюбие, предельная нетерпимость христианства ко всем оставшимся вне общины стала неизбежным следствием; для римлян, которые не основывали своего общества на любви, рели­гиозная нетерпимость была чуждой, хотя для них религия была делом государства и государство было пропитано религией. От­нюдь не непонятным совпадением является тот факт, что мечта о германском мировом господстве для своего завершения прибегла к антисемитизму; и становится понятным, что попытка создания но­вой коммунистической культуры в России находит в преследовании буржуев свое психологическое подкрепление. Можно лишь с трево­гой задать себе вопрос,— что будут делать Советы, когда они уни­чтожат всех буржуев.

Поскольку культура требует столь больших жертв не только в области сексуальности, но и в области людской наклонности к аг­рессии, становится более понятным, почему людям так трудно быть ею осчастливленными. Действительно, первобытному

* С того, кто в юности испытал и беду и нищету, кто познал безразличие и над­менность имущих, следовало бы снять подозрения в том, что он лишен понимания и благожелательности по отношению к борющимся против имущественного нерав­ноправия людей и всего того, что из этого проистекает. Правда, когда эта борьба обосновывается абстрактным требованием справедливости в силу равенства всех людей, то тут, очевидно, можно легко возразить, что сама природа установила неравенство, снабдив каждого человека как органическими возможностями, так и духовными талантами в чрезвычайно неравномерной степени; а этому ничем нельзя помочь.

человеку бы­ло лучше в том смысле, что он не знал никаких преград для своих первичных позывов. Но в порядке компенсации гарантия длитель­ности его наслаждения таким счастьем была весьма ничтожна. Ку­льтурный человек возможность счастья променял на гарантиро­ванную безопасность. Но мы не должны забывать, что в первобыт­ной семье только ее глава мог наслаждаться такой свободой перви­чных позывов, все остальные жили в рабском угнетении. Контраст между меньшинством, пользующимся преимуществом культуры, и большинством, этих преимуществ лишенным, был, следовательно, в ту эпоху первобытной культуры доведен до крайности. Тщательное исследование ныне живущих примитивных людей показало, что свободе их первичных позывов едва ли приходится завидовать; она подвержена ограничениям другого рода, однако, быть может, более строгим, чем у современного цивилизованного человека.

Когда мы наше нынешнее цивилизованное состояние справед­ливо обвиняем в том, что оно недостаточно отвечает нашим требо­ваниям счастливого жизненного порядка, в том, что оно доставля­ет нам много страданий, которых, вероятно, можно было бы избе­жать; когда мы безжалостной критикой пытаемся выявить корни его несовершенства, мы делаем это с полным правом и отнюдь не выказываем себя врагами культуры. Следовало бы ожидать, что постепенно в нашей культуре произойдут такие изменения, которые позволят лучшее удовлетворение наших потребностей и снимут не­обходимость в ее критике. Но следовало бы также свыкнуться с мыслью, что есть трудности, присущие самой природе культуры и неснимаемые никакими попытками реформ. Кроме задачи ограничения первичных позывов, к чему мы должны быть готовы, надвигается на нас и опасность другого состояния, которое можно было бы назвать «психологической нищетой масс». Эта опасность в наибольшей мере грозит там, где общественные связи осуществляются главным образом путем идентификации участников друг с дру­гом, в то время как ведущие личности не приобретают значения, которое должно было бы выпасть на их долю при формировании массы. Современное культурное состояние Америки являет собою удобный случай для изучения этого культурного ущерба. Но я из­бегаю искушения вдаться в критику американской культуры; как я не хотел бы создать впечатления, что сам прибегаю к американ­ским методам.

Фрейд 3. Неудовлетворенность куль­турой II Избранное. Лондон, 1969. С. 300—304