А. ПЕЧЧЕИ

А. ПЕЧЧЕИ

Триумфальное развитие западной цивилизации неуклонно при­ближается к критическому рубежу. Уже занесены в золотую книгу наиболее значительные успехи ее предшествующего развития. И пожалуй, самым важным из них, определившим все остальные до­стижения цивилизации, явилось то, что она дала мощный импульс к развертыванию промышленной, научной и технической револю­ций. Достигнув сейчас угрожающих размеров, они уподобились ги­гантским тиграм, которых не так-то просто обуздать. И тем не ме­нее вплоть до недавнего времени общество умудрялось приручать их и, успешно подчиняя своей воле, понукало мчаться вперед и вперед. Время от времени на пути этой бешеной гонки вырастали трудности и преграды. Но они либо с поразительной легкостью преодолевались, либо оказывались стимулами для новых мощных скачков вперед, побуждали к развитию более совершенных движущих сил, новых средств роста. У современной цивилизации нашлись возможности для решения многих, казалось бы, нераз­решимых социально-политических проблем. Так появилась новая общественная формация — социализм,— широко использующая достижения научно-технического прогресса.

Набирая все новые и новые силы, цивилизация нередко обнару­живала явную склонность навязывать свои идеи с помощью мис­сионерской деятельности или прямого насилия, идущих от религи­озных, в частности христианских, традиций. Трудовая этика и прагматический стиль мышления послужили источниками непре­одолимого напора тех идей и средств, с помощью которых она на­вязывала свои привычки и взгляды другим культурам и традици­ям. Так цивилизация неуклонно распространялась по планете, используя для этого все возможные пути и средства — миграцию, колонизацию, завоевания, торговлю, промышленное развитие, финансовый контроль и культурное влияние. Мало-помалу все страны и народы стали жить по ее законам или создавали их по установленному ею образцу. Ее нравы стали предметом покло­нения и образцом для подражания; и, даже если их отвергают, все равно именно от них отталкиваются в поисках иных решений и альтернатив.

Развитие цивилизации, однако, сопровождалось расцветом ра­дужных надежд и иллюзий, которые не могли осуществиться хотя бы по причинам психологического и социального характера. В ос­нове ее философии и ее действий всегда лежал элитаризм. А Зем­ля — как бы ни была она щедра — все же не в состоянии размес­тить непрерывно растущее население и удовлетворить все новые и новые его потребности, желания и прихоти. Вот почему сейчас в мире наметился новый, более глубокий раскол — между сверхраз­витыми и слаборазвитыми странами. Но даже и этот бунт мирового пролетариата, который стремится приобщиться к богатствам своих более благополучных собратьев, протекает в рамках все той же господствующей цивилизации и в соответствии с установленными ею принципами.

Маловероятно, чтобы она оказалась способной выдержать и это новое испытание, особенно сейчас, когда ее собственный об­щественный организм раздирают многочисленные недуги. НТР же становится все строптивее, и усмирять ее все труднее и труднее. На­делив нас невиданной доселе силой и привив вкус к такому уровню жизни, о котором мы раньше и не помышляли, НТР не дает нам порой мудрости, чтобы держать под контролем наши возможности и запросы. И нашему поколению пора наконец понять, что только от нас зависит теперь, сможем ли мы преодолеть это критическое несоответствие, так как впервые в истории от этого зависит судьба не отдельных стран и регионов, а всего человечества в целом. Именно наш выбор предопределит, по какому пути пойдет дальней­шее развитие человечества, сможет ли оно избежать самоунич­тожения и создать условия для удовлетворения своих потребностей и желаний.

Далек ли от нас критический порог? Думаю, что он уже совсем близок, и мы стремительно мчимся прямо к нему. Уже к 1984 году население планеты достигнет почти 5 миллиардов. Это неизбежно приведет к увеличению масштабов и сложности всех земных про­блем. Число безработных может достигнуть к этому моменту 500 миллионов человек. Европейское экономическое сообщество бу­дет, видимо, по-прежнему биться над тем, как реформировать многоликую денежную систему и координировать развитие входя­щих в него стран и их внешнюю политику. И хотя важность роли Сообщества в мире отнюдь не определяется размерами входящих в него стран, численность населения которых составляет всего лишь 5—6% от мирового населения, вряд ли можно всерьез рассчитывать на его ощутимую помощь остальному миру. Мало­вероятно, чтобы страны Сообщества смогли к этому времени выбраться из трясины собственных проблем. Тем временем заня­тая «оборонными» программами изобретательная и могуществен­ная половина мирового ученого сообщества даст новый толчок гонке вооружений, снабдив ее средствами выхода в безграничное космическое пространство. И все большие и большие ломти мирового продукта будут поглощаться в самоубийственных целях. Десятки миллионов лет влажные тропические леса пребывали в состоянии устойчивого равновесия. Сейчас их уничтожают со ско­ростью 20 гектаров в минуту. Если так пойдет и дальше, то уже через три-четыре десятилетия они окончательно исчезнут с лица земли — раньше, чем иссякнет нефть в последних скважинах, но с куда более опасными для человека последствиями.

Можно до бесконечности продолжать этот печальный список. И что самое страшное, никто, в сущности, не знает, какая именно из этого множества опасностей и проблем — далеко не все из которых мы уже успели прочувствовать и осознать — развяжет ту цепную реакцию, которая поставит человечество на колени. Никто не мо­жет сейчас предсказать, когда это произойдет, и вполне возможно, что ближайшие годы и есть последняя отсрочка, дарованная чело­вечеству, чтобы оно наконец образумилось и, пока не поздно, из­менило курс.

Что же мы можем предпринять в этот последний час? Прежде всего пора наконец понять всем — как тем, кто принимает ответственные решения, так и рядовым людям,— что нельзя без конца уповать на всякого рода общественные механизмы, на обно­вление и усовершенствование социальной организации общества, когда на карту поставлена судьба человека как вида. При всей той важной роли, какую играют в жизни современного общества воп­росы его социальной организации, его институты, законодатель­ства и договоры, при всей мощи созданной человеком техники не они в конечном счете определяют судьбу человечества. И нет, и не будет ему спасения, пока оно само не изменит своих привы­чек, нравов и поведения. Истинная проблема человеческого вида на данной стадии его эволюции состоит в том, что он оказался неспособным в культурном отношении идти в ногу и полностью приспособиться к тем изменениям, которые он сам внес в этот мир. Поскольку проблема, возникшая на этой критической стадии его развития, находится внутри, а не вне человеческого существа, взятого как на индивидуальном, так и на коллективном уровне, то и ее решение должно исходить прежде всего и главным образом изнутри его самого.

Проблема в итоге сводится к человеческим качествам и путям их усовершенствования. Ибо лишь через развитие человеческих качеств и человеческих способностей можно добиться изменения всей ориентированной на материальные ценности цивилизации и использовать ее огромный потенциал для благих целей. И если мы хотим сейчас обуздать техническую революцию и направить человечество к достойному его будущему, то нам необходимо преж­де всего подумать об изменении самого человека, о революции в са­мом человеке. Задачи эти при всей своей кажущейся на первый взгляд несовместимости вполне реальны и разрешимы сегодня при условии, что мы наконец осознаем, что именно поставлено на карту...

Много лет я размышлял над тем, какие же шаги должен предпринять человек, чтобы свернуть с гибельного пути. Иссле­дуя сложность беспредельно большого и проникая в тайны беско­нечно малого, он постиг единство Вселенной и открыл отдельные элементы того природного порядка, который объединяет все су­щее на свете. Однако в этом процессе познания он не уделил достаточного внимания тому, что находится между двумя край­ностями и что на самом деле важнее всего для него самого,— его собственному миру и своему месту в нем. Это и стало ахиллесовой пятой современного человека.

Здесь можно выделить два аспекта. Один из них касается самого человека и его поведения, которое мы должны лучше по­нять. Исследования и размышления на эту в высшей степени вол­нующую тему начались еще на заре развития философии и меди­цины; проблемы эти неисчерпаемы, а процесс их познания беско­нечен. Но не этот аспект я имею в виду прежде всего. Второй из них, имеющий более непосредственное и важное в свете сегод­няшних проблем значение, касается взаимосвязей человека и ок­ружающей его среды, на которую все более активно влияют резуль­таты человеческой деятельности. Именно здесь существуют в высшей степени опасные пробелы, связанные с недостаточным осознанием пределов и последствий деятельности человека в мире; эти пробелы необходимо немедленно восполнить—но как?

Если бы для решения этой задачи было необходимо немед­ленно менять человеческую натуру, положение было бы просто безнадежным. Нет, начинать надо с того, что поможет привести в соответствие человеческое восприятие и, следовательно, способ существования и образ жизни человека с реальным сегодняшним миром и способностью человека изменять мир, которую он не­давно приобрел. Нужна не биологическая, а культурная эволюция, и, хотя процесс этот может оказаться длительным и сложным, осу­ществление его вполне в пределах наших возможностей.

Нам удалось усовершенствовать отдельные качества атлетов, космонавтов и астронавтов, улучшить машины, приборы, материа­лы, породы кур, свиней и сорта кукурузы, преуспели мы в повыше­нии производительности труда, увеличили возможность человека быстро читать, научились разговаривать с компьютерами. Но мы никогда даже не пытались сделать более острым восприятие своего нового положения в мире, повысить осознание той силы, которой мы теперь располагаем, развить чувство глобальной ответствен­ности и способность оценивать результаты своих действий. Я не сомневаюсь, стоит нам только попробовать, мы преуспеем и на этом пути, так как каждый новый шаг будет со всей очевидностью доказывать, что дальнейшее движение в этом направлении соот­ветствует нашим коренным интересам. Перед нами непочатый край возможностей улучшения человеческих качеств.

В этом — основа моего оптимизма, моей веры в то, что поло­жение еще можно исправить. В то же время, хотя улучшение человеческих качеств так необходимо теперь, оно так сложно, что для достижения этой цели потребуется мобилизовывать волю, способности и возможности жителей всей Земли многие десятиле­тия. Тем временем, однако, человечество будет продолжать раз­множаться. Не удастся также остановить и огромную, созданную человеком неуправляемую техническую машину, которая работает сегодня на полную мощность. Все это означает, что грядущие изме­нения в человеческой системе, скорее всего, окажутся гораздо значительнее тех, которые происходили ранее. И поскольку пока неизвестно, сможет ли человечество поставить под контроль свою численность и жестокую силу своей технической машины и когда все это произойдет, сегодня можно встретиться с самыми край­ними, порой исключающими друг друга альтернативами будущего.

Сможет ли человечество в один прекрасный день рассеять все нависшие над ним угрозы и беды и создать зрелое общество, кото­рое мудро управляло бы и разумно распоряжалось своей зем­ной средой? Сможет ли это новое общество покончить с ны­нешним расколом и создать действительно глобальную, стабиль­ную цивилизацию? Или, чтобы избежать более тяжелых кри­зисов, человечество предпочтет еще в большей степени доверить свою судьбу технике, развивая, как то с надеждой предсказывают абсолютизирующие роль науки футурологи, «постиндустриаль­ные» или «информационные» модели общества? Окажется ли этот путь чудотворным выходом из нынешнего тупика и не погибнет ли окончательно человек со всеми своими ограниченными возмож­ностями, слабостями, стремлениями и духовностью в системе, которая будет далека и чужда его природе? Не приведет ли в ко­нечном счете этот выбор к созданию чисто технократического, авторитарного режима, где работа, закон, организация общества и даже информация, мнения, мысли и досуг будут жестко регла­ментироваться центральной властью? Сможет ли в этих условиях функционировать плюралистическое общество как единое целое?

Или человечество окажется настолько подавленным собствен­ной сложностью и неуправляемостью, что для него станет реальной перспектива окончательного распада и гибели? Не захотят ли более богатые в тщетной попытке отмежеваться от общей судьбы окопаться в оазисах относительной безопасности и благополучия? Не приведет ли это к новому, более глубокому расколу общества на кланы? Какие еще последствия, рациональные или ирраци­ональные, могут вытекать из нашего нестабильного настоящего? И можно ли считать абсолютно исключенной и неправдоподобной возможность самой страшной апокалипсической катастрофы, ко­торая заклеймит человеческую судьбу на многие века, а возможно, и навсегда? Когда и в какой форме нам может особенно угрожать эта опасность?

Можно нарисовать бесконечное множество различных сцена­риев будущего, более или менее правдоподобных, но, разумеется, ни один из них не сможет претендовать на абсолютный. Напряжен­ная ситуация, в которой оказались живущие ныне на Земле, явля­ется прямым следствием того, что делали и чего не делали в пред­шествующие годы наши предки и даже мы сами. В исторической перспективе не так уж важно, как распространены среди людей те или иные достоинства и недостатки. И даже если кто-то когда-то в будущем понесет ответственность за что-то, сделанное или не сделанное в прошлом, от этого будет немного пользы. Важнее всего глубоко задуматься сегодня, что будет с миллиардным населе­нием планеты завтра — а это почти исключительно зависит от того, что мы все вместе отныне будем или не будем делать.

Из всех этих рассуждений следует, на мой взгляд, вывод, что положение сейчас чрезвычайно серьезное и время работает не на нас, но у нас еще есть хорошие шансы взять судьбу в свои руки — при условии, что мы сконцентрируем всю свою энергию, все луч­шее, что есть в нас, на решении этой в высшей степени важной и не­отложной задачи. Если мы сможем сделать это поистине кри­тическое усилие, то я уверен, что, с известными ограничениями, будущее человечества может стать таким, каким мы все, коллек­тивно, хотим его видеть. И вопрос лишь в том, с чего начать.

Девятнадцать столетий назад римский писатель Колумелла, изучая самую важную тогда сферу деятельности — сельское хо­зяйство, справедливо заметил, что оно нуждается в человеке, который знает, который хочет и который может. Современный человек, решившийся в наши дни взяться за беспрецедентное мероприятие—создание глобальной империи, опрометчиво опро­кинул эту логическую последовательность, ибо он может, но пока что не хочет, потому что не знает. Мы должны исправить такое положение вещей, и первым из множества предстоящих дел долж­но стать понимание реального мира и нашего положения в нем...

Я считаю, что создание Римского клуба34 , основной целью которого стало изучение и выявление нового положения, в котором оказался человек в век своей глобальной империи, явилось вол­нующим событием в духовной жизни человечества. Буквально с каждым часом растут наши знания о самых разных вещах; вместе с тем мы остаемся почти невежественными в том, что касается из­менений в нас самих. И если что-то и можно поставить в заслугу Римскому клубу, то именно то, что он первым восстал против этого опасного, почти равносильного самоубийству неведения.

Мы знаем, что наше путешествие в качестве homo sapiens нача­лось приблизительно сто тысячелетий назад, и вот уже сто веков, как ведется историческая летопись человечества. Однако в послед­ние десятилетия все чаще рождается мысль, что человечество до­стигло какого-то важного рубежа и оказалось на перепутье. Впервые с тех пор, как христианский мир шагнул в свое второе тысячелетие, над миром, по-видимому, действительно нависла реальная угроза неминуемого пришествия чего-то неотвратимого, неизвестного и способного полностью изменить общую судьбу ог­ромных масс людей. Люди чувствуют, что наступает конец какой-то эпохи в их истории. Но никто, кажется, сегодня еще не задумы­вается над необходимостью радикально изменить не только свой собственный образ жизни, но жизнь своей семьи, своего народа. И именно в том-то, в сущности, и кроется причина многих наших бед, что мы еще не смогли приспособить к этой насущной необходи­мости свое мышление, мироощущение и свое поведение.

Человек не знает, как вести себя, чтобы быть по-настоящему современным человеком. И эта особенность присуща лишь ему — другие виды не знают этой слабости. Тигр прекрасно знает, как быть тигром. Паук живет так, как живут пауки. Ласточка постигла те повадки, которые полагаются ласточке. Природная мудрость помогает всем этим видам постоянно регулировать и совершенст­вовать качества, которые обеспечивают выживание, приспосабливаемость к изменяющимся внешним условиям. И свидетельство успешности этих усилий — сам факт их нынешнего существования. Но неожиданно человек в век НТР оказывается их смертельным врагом, врагом или тираном почти всех форм жизни на планете. Человек, придумав сказку о злом драконе, сам оказывается этим драконом.

А человеку, имеющему много общего со всеми другими жи­выми существами, не хватает лишь мудрости выжить. Постепенно утрачивая свои природные способности к приспособлению и выживанию, сочтя за благо все больше и больше доверять свою участь разуму, то есть своим техническим возможностям, человек, вместо того, чтобы меняться самому, принялся изменять окру­жающий мир, став в нем звездой первой величины. Ему бы никогда не одержать победы в прямой схватке с другими видами, но он предложил им бой на свой лад и стал неуязвим. Однако мир не мог беспредельно изменяться, угождая его желаниям, и на каждой новой ступеньке восхождения человеку приходилось вновь осознавать свою возросшую силу и учиться жить с ней. В резуль­тате—вот он, человеческий парадокс: как в зыбучих песках, увязает человек в своих невиданных возможностях и достиже­ниях — чем больше силы он применяет, тем больше в ней нуждает­ся, и если вовремя не научится ею пользоваться, то обречен стать вечным пленником этих зыбучих песков.

За последние десятилетия в новом порыве вдохновения чело­век одержал еще несколько головокружительных технических побед, однако не нашел еще времени ни научиться пользоваться их плодами, ни свыкнуться с новыми возможностями, которые они ему дали. Так он начал утрачивать чувство реальности и способ­ность оценивать свою роль и место в мире, а вместе с тем и те фундаментальные устои, которые на протяжении всех предшест­вующих веков с таким усердием воздвигали его предки, стремясь сохранить человеческую систему и наладить взаимосвязь с эко­системой. Теперь человек оказался перед необходимостью карди­нально пересмотреть традиционные взгляды на самого себя, на своих собратьев, на семью, общество и жизнь в целом и пересмот­реть в масштабах всей планеты, но он пока еще не знает, как это сделать.

Необходимо совершенно ясно отдавать себе отчет в нелепости утверждений, что нынешнее глубоко ненормальное и неблагопо­лучное состояние человеческой системы можно хоть как-то приравнивать к каким бы то ни было циклическим кризисам или связывать с какими-то преходящими обстоятельствами. И уж если — за неимением другого подходящего слова — мы все же вы­нуждены называть это кризисом, то должны сознавать, что это особый, всеобъемлющий, эпохальный кризис, пронизывающий буквально все стороны жизни человечества. Римский клуб назвал его затруднениями человечества.

Диагноз этих затруднений пока неизвестен, и против них нельзя прописать эффективных лекарств; притом они усугубляют­ся еще тесной взаимозависимостью, которая связывает ныне все в человеческой системе. С тех самых пор, как человеком был от­крыт ящик, подобный ящику Пандоры, и неведомая доныне техни­ка выскользнула из-под его контроля, все, что бы ни произошло где-то в мире, отдается звонким эхом почти повсюду. Нет больше экономических, технических или социальных проблем, существу­ющих раздельно, независимо друг от друга, которые можно было бы обсуждать в пределах одной специальной терминологии и решать не спеша, по отдельности, одну за другой. В нашем искусственно созданном мире буквально все достигло небывалых размеров и масштабов: динамика, скорости, энергия, сложность— и наши проблемы тоже. Они теперь одновременно и психологичес­кие, и социальные, и экономические, и технические, и вдобавок еще и политические; более того, тесно переплетаясь и взаимодействуя, они пускают корни и дают ростки в смежных и отдаленных областях.

Даже при беглом взгляде на приведенный перечень проблем легко увидеть звенья, которые сцепляют их воедино; при более детальном рассмотрении эти связи прослеживаются еще нагляд­нее. Бесконтрольное расселение человека по планете; неравенство и неоднородность общества; социальная несправедливость, голод и недоедание; широкое распространение бедности; безработица;

мания роста; инфляция; энергетический кризис; уже существую­щий или потенциальный недостаток природных ресурсов; распад международной торговой и финансовой системы; протекционизм;

неграмотность и устаревшая система образования; бунты среди молодежи; отчуждение; упадок городов; преступность и наркома­ния; взрыв насилия и ужесточение полицейской власти; пытки и террор; пренебрежение законом и порядком; ядерное безумие;

политическая коррупция; бюрократизм; деградация окружающей среды; упадок моральных ценностей; утрата веры; ощущение нестабильности и, наконец, неосознанность всех этих трудностей и их взаимосвязей— вот далеко не полный список или, вернее ска­зать, клубок тех сложных, запутанных проблем, который Римский клуб назвал проблематикой.

В пределах этой проблематики трудно выделить какие-то частные проблемы и предложить для них отдельные, независимые решения—каждая проблема соотносится со всеми остальными, и всякое очевидное на первый взгляд решение одной из них может усложнить или как-то воздействовать на решение других. И ни одна из этих проблем или их сочетаний не может быть решена за счет последовательного применения основанных на линейном подходе методов прошлого. Наконец, над всеми проблемами навис­ла еще одна трудность, недавно появившаяся и перекрывающая все остальные. Как показал опыт, на определенном уровне раз­вития проблемы начинают пересекать границы и распространяться по всей планете, невзирая на конкретные социально-политические условия, существующие в различных странах,—они образуют глобальную проблему.

Такое международное распространение проблемных эпидемий вовсе не означает, что исчезнут или станут менее интенсивными проблемы регионального, национального или локального характе­ра. Напротив, их становится все больше и больше, а справляться с ними все труднее и труднее. Но самое страшное, что мы продол­жаем упорно фокусировать внимание именно на этих перифериче­ских или частичных проблемах, которые кажутся нам ближе и потому больше, и при этом не замечаем или попросту не желаем осознавать, что тем временем вокруг нас все плотнее сжимаются тиски гораздо более грозной, всемирной глобальной проблемы. Правительства же и нынешние международные организации ока­зываются абсолютно неспособными достаточно гибко реагировать на сложившееся положение. Сама их структура как будто специ­ально создана таким образом, чтобы решать исключительно узкие, секторальные проблемы и оставаться совершенно нечувствитель­ной к общим, глобальным. Они будто окружены непроницаемой стеной, сквозь которую даже не доносятся отзвуки разыгрыва­ющихся бурь; более того, их бюрократический аппарат оказывает упорное сопротивление любым попыткам отреагировать, он бук­вально парализован массой неотложных задач и при этом, конечно, не видит гораздо более страшных, но несколько отдаленных во времени бед...

В августе 1974 года меня посетил Эрвин Ласло—бывший концертирующий пианист, человек разносторонних интересов и многогранных талантов: философ, специалист в области ки­бернетики, эссеист. Он поделился со мной одной идеей, которая оказалась очень созвучной моим собственным мыслям. Смысл ее сводился к следующему. Размышляя о будущем, люди, как прави­ло, акцентируют внимание главным образом на отрицательных тенденциях нынешнего развития, на нерешенной проблематике, на тех изменениях, которые необходимы для выживания челове­ческого общества, оставляя в стороне и практически не прини­мая во внимание существующих в нем здоровых, положительных начал. А между тем, возможно, именно на них и нужно если не опираться, то, во всяком случае, рассчитывать, планируя те или иные изменения. «Фокусируя внимание на болезни, мы апеллируем в первую очередь к страху, а основанное на нем поведение трудно направить по желаемому руслу. Фокус на здоровье, наоборот, мотивирует поведение, ориентированное на положительные цели;

и тогда любое достижение рассматривается не просто как удача в стремлении избежать несчастья, а как победа»*,— писал он позд­нее. «Человек взбирается на Эверест, потому что видит в этом выражение человеческой изобретательности и стойкости. Скажи ему, что он должен сделать то же самое, чтобы выжить или обрести свободу, и он воспримет это как тяжелую нечеловеческую работу».

Я разделял эту точку зрения. Действительно, пора было перейти от стадии обычного шока — который был необходим, чтобы при­влечь внимание людей к близящейся опасности,— к новому этапу позитивного взгляда на то, чего реально может достигнуть в обоз­римом будущем человечество в ходе своей эволюции. К несчастью, среди экономистов и техников встречаются еще глупцы, верящие, что именно их науки способны найти тот магический философский камень, который исцелит человечество от всех его недугов. К тому же в мире существуют влиятельные силы, заинтересованные в продолжении прежнего курса, так что рано пока прекращать шоковое лечение. И все-таки цели человечества не могут огра­ничиваться лишь стремлением избежать катастрофы, обеспечить возможности для выживания и потом влачить прозаическое и ущербное существование в своем полуискусственном мирке.

* Laszlo Е. Goals for Global Society.— In: «Main Currents in Modern Tho­ught», vol. 31, 1975.

Нуж­но поднять дух человека, ему необходимы идеалы, в которые он мог бы действительно верить, ради которых он мог бы жить и бо­роться, а если понадобится, и умереть. И идеалы эти должны про­израстать из его осознания своей новой роли на планете — той роли, о которой я уже так много говорил.

После того как мы с Ласло подробно обсудили все эти вопросы, он изъявил готовность взяться за осуществление проекта о целях современного человечества, при условии, что ему будет оказана поддержка Римского клуба и будут выделены необходимые финан­совые средства. Не сомневаясь в одобрении моих коллег по Клубу, я гарантировал ему нашу поддержку и помог уладить финан­совые вопросы. Основная задача проекта сводилась к определению целей, которые должно поставить перед собой человечество на ны­нешней стадии своего развития. Эти цели предполагалось вывести в итоге сравнительного анализа современного положения и пер­спектив развития человечества, с одной стороны, и тенденций раз­вития различных философских школ, культурных традиций, цен­ностей и мотиваций на протяжении всей истории человеческой цивилизации — с другой. В качестве исходного материала, харак­теризующего нынешнее положение человечества, планировалось использовать результаты уже проведенных исследований, в том чи­сле и проектов Римского клуба. «Сегодня,— сказал Ласло,— перед нами стоит задача отыскать такие идеалы, которые могли бы на глобальном уровне выполнять функции, эквивалентные функциям местных и региональных мифов, религий и идеологий в здоровых общественных системах прошлого». И здесь первостепенное значе­ние придавалось именно общемировому, глобальному подходу.

До настоящего времени традиционными источниками идеалов всегда были религиозные и гражданские системы взглядов и ми­ровоззрения. Сейчас на наших глазах зарождаются два новых источника: ощущение глобальности, о котором я буду говорить ниже, и сознание новой роли человека как лидера всей жизни на Земле. И перед всеми нами стоит задача найти такое созвуч­ное чувствам современного человека соединение этих проистека­ющих из разных источников идеалов, чтобы создать в нем необ­ходимые для самоудовлетворения моральные стимулы и творчес­кие стремления и направить их на достижение целей, соответству­ющих духу и потребностям нашего времени. Призванный открыть широкое обсуждение этой проблемы новый проект—«Цели для глобального общества»—был начат в конце 1974 года. Ласло удалось собрать неплохую группу, и они планировали к лету 1976 года завершить первый этап работы над проектом*...

Сейчас мы находимся лишь в самом начале процесса глубо­ких изменений и должны сами позаботиться о том, как направить его дальнейшее развитие и расширение. Человек подчинил себе планету и теперь должен научиться управлять ею, постигнуть не­простое искусство быть лидером на Земле. Если он найдет в себе силы полностью и до конца осознать всю сложность и неустой­чивость своего нынешнего положения и принять на себя определен­ную ответственность, если он сможет достичь того уровня куль­турной зрелости, который позволит выполнить эту нелегкую мис­сию, тогда будущее принадлежит ему. Если же он падет жертвой собственного внутреннего кризиса и не справится с высокой ролью защитника и главного арбитра жизни на планете, что ж, тогда человеку суждено стать свидетелем того, как станет резко сокра­щаться число ему подобных, а уровень жизни вновь скатится до отметки, пройденной несколько веков назад. И только Новый Гуманизм способен обеспечить трансформацию человека, поднять его качества и возможности до уровня, соответствующего новой возросшей ответственности человека в этом мире.

* В настоящее время доклад уже опубликован: Laszlo E. et al. Goals for Mankind, New York, 1977.

Этот Новый Гуманизм должен не только быть созвучным при­обретенному человеком могуществу и соответствовать изменив­шимся внешним условиям, но и обладать стойкостью, гибкостью и способностью к самообновлению, которая позволила бы регули­ровать и направлять развитие всех современных революционных процессов и изменений в промышленной, социально-политической и научно-технической областях. Поэтому и сам Новый Гуманизм должен носить революционный характер. Он должен быть твор­ческим и убедительным, чтобы радикально обновить, если не полностью заменить кажущиеся ныне незыблемыми принципы и нормы, способствовать зарождению новых, соответствующих требованиям нашего времени ценностей и мотиваций—духов­ных, философских, этических, социальных, эстетических и художественных. И он должен кардинально изменить взгляды и по­ведение не отдельных элитарных групп и слоев общества — ибо этого будет недостаточно, чтобы принести человеку спасение и вновь сделать его хозяином своей судьбы,— а превратиться в неотъемлемую, органическую основу мировоззрения широких масс населения нашего ставшего вдруг таким маленьким мира. Если мы хотим поднять уровень самосознания и организации человеческой системы в целом, добиться ее внутренней устой­чивости и гармонического, счастливого сосуществования с при­родой, то целью нашей должна стать глубокая культурная эво­люция и коренное улучшение качеств и способностей человеческого сообщества. Только при этом условии век человеческой империи не превратится для нас в век катастрофы, а станет длительной и стабильной эпохой по-настоящему зрелого общества.

Революционный характер становится, таким образом, главной отличительной чертой этого целительного гуманизма, ибо только при таком условии он сможет выполнить свои функции—восста­новить культурную гармонию человека, а через нее равновесие и здоровье всей человеческой системы. Эта трансформация челове­ческого существа и составит Человеческую революцию, благо­даря которой наконец обретут цели и смысл, достигнут своей кульминации остальные революционные процессы. В противном случае им так и суждено зачахнуть, не расцветши и не оставив после себя ничего, кроме невообразимой и недоступной разуму

помеси добра и зла.

Конечно, революционные изменения в материальной сфере принесли человеку немало пользы. И все-таки промышленная революция, которая началась полтора столетия назад на Британс­ких островах с применением механических ткацких станков и па­ровых машин, а потом, стремительно разрастаясь, обрела в конеч­ном счете свой нынешний гигантский, поистине устрашающий облик современной промышленной системы, создает гораздо боль­ше потребностей, чем способна удовлетворить, и поэтому сама нуждается в коренной перестройке и переориентации. Пришедшая вслед за нею научная революция повсеместно распространила научные методы и подходы, чрезвычайно расширила наши знания о самых различных процессах и явлениях физического мира, однако и она не прибавила человеку мудрости. Что же касается технической революции, то именно она-то—при всех материаль­ных благодеяниях, которые она обрушила на человека,— как раз и оказалась главным источником его внутреннего кризиса. Изменив отношение к труду и создав миф роста, она, кроме того, не только существенно трансформировала средства ведения войны, но и в корне изменила саму ее концепцию. А дорогостоящая воен­ная техника, обладание которой могли себе позволить лишь сверхдержавы, в немалой степени способствовала нынешней поли­тической поляризации мира.

Вряд ли есть смысл оспаривать, что созданный человеком научно-технопромышленный комплекс был и остается самым грандиозным из его творений, однако именно он-то в конечном счете и лишил человека ориентиров и равновесия, повергнув в хаос всю человеческую систему. И грядущие социально-политические революции могут разрешить лишь часть возникающих в связи с этим проблем. Ибо, как бы хорош ни оказался новый порядок, за который сейчас ведется такая упорная борьба, он все-таки затронет только отдельные стороны нынешней международной системы, оставив без изменения лежащий в ее основе прин­цип суверенитета национальных государств и не коснувшись многих насущных человеческих проблем. Даже при самом благо­приятном развитии событий эти революции не смогут свернуть человечество с пагубного пути. Наблюдающееся в обществе силь­ное брожение умов, разобщенное и беспорядочное, необходимо направлять, планировать и координировать. Так же как и все прочие революционные процессы, эта революция так и останется незавершенной и не воплотится ни в какие реальные деяния, если не вдохновить и не оживить ее чисто гуманистическими человеческими идеалами. Ибо только они придадут революцион­ным процессам общую направленность и универсальные цели.

Для меня наибольший интерес представляют три аспекта, которые, на мой взгляд, должны характеризовать Новый Гу­манизм: чувство глобальности, любовь к. справедливости и не­терпимость к насилию.

Душа гуманизма — в целостном видении человека во все периоды его жизни — во всей ее непрерывности. Ведь именно в человеке заключены источники всех наших проблем, на нем сосредоточены все наши стремления и чаяния, в нем все начала и все концы, и в нем же основы всех наших надежд. И если мы хотим ощутить глобальность всего сущего на свете, то в центре этого должна стать целостная человеческая личность и ее воз­можности. Хотя мысль эта, вероятно, уже навязла в зубах и порою кажется просто трюизмом, но факт остается фактом:

в наше время цели практически любых социальных и поли­тических действий направлены, как я уже говорил, почти исклю­чительно на материальную и биологическую стороны человеческо­го существования. Пусть человек и вправду ненасытен, но нельзя же все-таки, следуя такому упрощенному подходу, сводить к этому его жизненные потребности, желания, амбиции и устремле­ния. И что еще более существенно, такой подход оставляет в сто­роне главное достояние человека—его собственные нереализо­ванные, невыявленные или неверно используемые возможности. А между тем именно в их развитии заключено не только возможное разрешение всех проблем, но и основа общего самоусовершенство­вания и самовыявления рода человеческого.

С этим тесно связана и другая важная мысль — мысль о един­стве мира и целостности человечества в эпоху глобальной челове­ческой империи. Вряд ли надо еще раз повторять, что, подобно то­му как биологический плюрализм и дифференциация способствуют стойкости природных систем, культурное и политическое разнообразие обогащает человеческую систему. Однако последняя стала сейчас столь интегрированной и взаимозависимой, что может вы­жить, только оставаясь единой. А это предполагает взаимно сов­местимое и согласованное поведение и отношения между отдель­ными частями этой системы. Всеобщая взаимозависимость процес­сов и явлений диктует еще одну необходимую для формирования чувства глобальности концепцию—концепцию системности. Без нее невозможно представить себе, что все события, проблемы и их решения активно воздействуют и испытывают такое же воздейст­вие со стороны всего остального круга событий, проблем и ре­шений.

Все эти аспекты новой глобальности тесно взаимосвязаны и соотносятся с двумя другими, продиктованными особенностями нашей эпохи, концепциями. Эти новые концепции касаются соотно­шения времени и целей и проистекают из того факта, что благопри­обретенное могущество человека ускорило ритм событий и увели­чило неоднозначность и неопределенность нашего будущего. Это вынуждает человека смотреть дальше вперед и ясно представлять себе свои цели и задачи. Человек, по выражению Денниса Габора, не в состоянии предсказать свое будущее, зато он может его построить. И гуманистическая концепция жизни на нынешней, высшей стадии эволюции человека требует от него, чтобы он пере­стал наконец «заглядывать в будущее» и начал «создавать» его. Он должен смотреть возможно дальше и в своих действиях уделять одинаковое внимание как нынешним, так и отдаленным во времени последствиям, включая весь тот период, в течение которого эти последствия могут проявляться. Поэтому он должен хорошенько подумать и решить, каким бы он хотел видеть будущее, и в со­ответствии с этим регулировать и регламентировать свою деятель­ность.

Я полностью отдаю себе отчет в том, как трудно нам, при всем различии наших культур, воспринимать концепцию глобальнос­ти — концепцию, связывающую воедино личность, человечество и все взаимодействующие элементы и факторы мировой системы, объединяющую настоящее и будущее, сцепляющую действия и их конечные результаты. Эта в корне новая концепция соответству­ет нашему новому сложному и переменчивому миру — миру, в ко­тором в век глобальной империи человека мы оказались полно­властными хозяевами. И чтобы быть людьми в истинном значении этого слова, мы должны развить в себе понимание глобальности событий и явлений, которое бы отражало суть и основу всей Вселенной...

Активное брожение идей наблюдается и в международной жизни; здесь на смену концепции независимости приходит под­ход, основанный на признании многосторонней зависимости между всеми отдельными элементами международной системы. Это лишь первый, пусть скромный, но совершенно необходимый шаг вперед от нынешнего анархического и неуправляемого состояния в мире, в основе которого лежит так называемый «суверенитет» хаотического множества конкурирующих и ссорящихся государств, сначала к вынужденному, а потом и вполне сознательному со­трудничеству. Конечной целью такой эволюции станет истинное «сообщество» людей, объединенных взаимным уважением и об­щностью интересов. Вряд ли есть необходимость вновь подчерки­вать, что национальный суверенитет представляет собой в век глобальной империи человека главное препятствие на пути к его спасению. И тот факт, что он упорно сохраняет свое значение как руководящий принцип государственного устройства чело­вечества, представляет собой типичный синдром нашего ненор­мального культурного развития, а следовательно, и всех наших затруднений.

В этой связи позволю себе более детально коснуться неко­торых вопросов, которые я уже обсуждал. До начала второй мировой войны в мире было около шестидесяти суверенных госу­дарств, некоторые из них — с обширными колониальными вла­дениями. Сейчас 144 * страны входят в Организацию Объеди­ненных Наций. И все они: большие и малые, старые и молодые, одни — весьма монолитные и однородные, другие — в высшей степени гетерогенные по структуре, одни — представляющие ра­циональный единый организм, другие — носящие на себе отпечат­ки различного рода исторических, расовых, географических и культурных обстоятельств, оправдывающих их существование,— все они в высшей степени эгоцентричны и чрезвычайно ревностно относятся к прерогативам своего суверенитета. Границы одних многократно передвигались на протяжении столетий; неустой­чивые и переменчивые, как ртуть, многие из них и сейчас еще служат предметом оживленных дискуссий. Другие упорно хранят традиции древних династических браков и альковных союзов или

* В сентябре 1984 года в состав ООН входило 159 государств.— Ред.

увековечивают прихоти картографов, перенесших на чертежную доску сферы влияния колониальных империй. И все-таки каждая из стран, даже замышляя планы захвата чужих территорий, провозглашает незыблемость и священную неприкосновенность своих собственных границ.

Если говорить о практической стороне дела, то для большинст­ва относительно маленьких и слабых государств суверенитет остается в значительной степени номинальным, не говоря уже о введенной недавно концепции ограниченного суверенитета. По сути дела, перед лицом сверхдержав, крупных государств и даже могущественных корпораций положение маленьких стран пред­ставляется довольно-таки безнадежным. Однако даже и они, на собственном опыте испытав, что значит быть слабым перед лицом сильных, не уступают последним в жестокости, отказываясь приз­нать за этническими и культурными меньшинствами, по капризу истории оказавшимися в пределах их территорий, те же самые права на самоопределение и независимость, которых требуют для себя на мировой арене. И все-таки, при всей своей этической, политической и функциональной неприемлемости и нелепости, сувере­нитет национального государства по-прежнему остается краеу­гольным камнем нынешнего мирового порядка. Более того, совер­шенно очевидно, что в последнее время наблюдается даже опре­деленное возрождение культа суверенности, культа, который осу­дил А. Дж. Тойнби*, назвав его «главной религией человечества, избравшей в качестве объекта поклонения кровавого бога Моло­ха35 , который требует от людей приносить в жертву своих детей, самих себя и всех своих ближних — представителей рода челове­ческого»**. Стоит ли удивляться, что структура нынешнего меж­дународного здания оказывается столь нестабильной и шаткой, если оно построено из старых негодных кирпичей — суверенных национальных государств.

Ничто, наверное, не показалось бы более странным и диким наблюдающему Землю со стороны умному инопланетянину, чем этот калейдоскоп всевозможных стран, разделивших на части континенты — кусочек тебе, кусочек мне,— а теперь стремящихся поделить между собой и моря! Инопланетянин еще более удивится, когда, приблизившись, увидит, какую изобретательность умудря­ются проявлять земляне, чтобы оправдать существование этой немыслимой структуры и управлять ею.

Чудовищный военный нарост, ежегодно поглощающий 6—8% общего продукта человеческого труда для разрушительных целей, далеко не единственный абсурдный побочный продукт этого бес­смысленного разделения. К нему можно добавить и разросшуюся до неимоверных размеров систему дипломатических служб, пользы от которой сейчас не многим больше, чем от столь же раз­бухшей системы секретных разведывательных служб. Очевидно, что в наш век — век, когда системы телефонной, телеграфной и телевизионной связи, телексы, радио, пресса и охватывающие буквально весь мир авиалинии приносят в каждый дом все свежие новости, когда информация сама по себе без посторонней по­мощи путешествует по свету, когда журналисты не пропускают ни одного более или менее интересного происшествия, не осветив его на полосах газет, а спутники постоянно следят за тем, что делается на поверхности планеты,— значительная часть этих в высшей сте­пени громоздких, манерных и безнадежно устаревших служб, оставшихся нам от времен рыцарей меча и шпаги, оказывается совершенно лишней и неуместной.

* Тойнби А. (1889—1975) —английский историк и социолог, автор теории круговорота локальных цивилизаций.— Прим. ред.

** Toynbee A. J. The Reluctant Death of Sovereignty.-In: «The Center Magazine», July 1970.

Кроме явных, осязаемых и режущих глаз результатов деятель­ности всех этих служб и организаций, в частности военных, изобретено множество мелких ухищрений, усложняющих и запу­тывающих современную жизнь. Чудовищно раздувая бюрократи­ческий аппарат, чиновники рассылают во все концы кипы за­шифрованных сообщений, кодированных инструкций, вводящих в заблуждение докладов, перекрывающих друг друга и абсолютно друг другу противоречащих договоров, протоколов, составленных во изменение ранее подписанных, которые в свою очередь были предназначены для внесения поправок в прежние законы — также и в законы, которых вообще никогда не должно было бы существовать в природе. Создаются искусственные альянсы, о которых обычно тут же и забывают, разрабатываются междуна­родные законы, допускающие множество самых различных интер­претаций,— впрочем, это не так уж и важно, поскольку их все равно никто никогда не соблюдает.

К счастью, в массе своей земляне не так уже безнадежно глупы, как могло бы показаться наблюдающему гипотетическому ино­планетянину. Люди уже начинают сознавать не только бесполез­ность и бессмысленность, но и непомерную цену — в самых раз­личных смыслах,— которую приходится платить за эти паразити­ческие механизмы. Более того, сейчас широко распространяется убеждение в правоте Тойнби, отмечавшего, что «сила поклонения культу национального государства вовсе не свидетельствует о том, что национальный суверенитет действительно представляет собой удовлетворительную основу политической организации человечества в атомный век. Истина как раз в прямо проти­воположном... в нашу эпоху национальный суверенитет, по сути дела, равносилен массовому самоубийству».

То обстоятельство, что сегодня множество людей продолжает упорно отстаивать национальный суверенитет, вовсе не служит, по моему мнению, доказательством его целесообразности. Ведь до того момента, как мир получил возможность убедиться в ложности и коварстве мифа об экономическом росте, и он пользовался точно таким же единодушным поклонением. И так же как этот миф верно служил интересам мирового истэблишмента, помогая ему прикрывать свои огрехи и промахи, принцип национального су­веренитета оказывается в первую очередь весьма выгодным его самым ревностным защитникам — правящим классам. Ведь суве­ренное государство — их вотчина. Вся помпезность и внешний блеск, все пышные слова и витиеватые украшения, скрываю­щие за собой узкий эгоцентризм, вкупе со связанными с этим имущественными интересами — все это как нельзя лучше служит корыстным целям правительств; ведь суверенное государство по­зволяет им, прикрываясь громкими фразами об отечестве и тра­дициях, или отечестве и революции, или о чем-нибудь еще, защи­щать прежде всего свои собственные позиции. Более того, оно дает им все новые и новые средства, предлоги и поводы ока­зывать психологическое и политическое давление на своих согра­ждан, не останавливаясь перед тем, чтобы в нужный момент призвать на помощь старую испытанную уловку — разжечь в стране национализм и шовинизм. Вот почему еще ни один государ­ственный деятель ни одной страны ни разу не встал и не провоз­гласил открыто и во всеуслышание, что ортодоксальная при­верженность принципу государственного суверенитета в условиях современного мира становится не только опасной, но попросту нелепой и абсолютно неуместной.

И все-таки, несмотря на усилия его защитников, «сосуд суве­ренитета», по выражению гарвардского политолога Стэнли Хоффмана, «дал течь», и через его некогда совершенно водоне­проницаемые стенки непрерывно и безудержно струится поток тех­нологических инноваций. И вместе с ним медленно, но верно ра­стет и ширится убеждение, что такое положение вещей ведет нас по неверному пути. А отсюда — уверенность в необходимости поисков и изучения новых транснациональных форм организации и способов сосуществования. Уже сейчас в тех кругах общества, которые наиболее чувствительны к новым требованиям нынешней эпохи, предпринимаются конкретные исследования, направленные на выявление структуры нового политического порядка на планете, свободного от императивов национального суверенитета. Так некогда шаг за шагом развеивался миф о росте и отмирала роль золота как единого денежного эквивалента. Теперь так же постепенно вызревает и обретает реальные черты идея необхо­димости отказа от принципа суверенности национального госу­дарства.

Инициатива первых шагов в этом направлении должна исхо­дить от более старых и более сильных стран. Созданные в результате деколонизации и освободительного движения новые страны — случай существенно иного рода. Для них — в силу логи­ки сложившегося мирового порядка — возможность создания не­зависимого государства является неизбежным доказательством самоопределения, средством самоутверждения и национального единства, это возможность сказать свое слово при решении меж­дународных проблем, развиваться, опираясь на собственные силы, воспитывать свой собственный класс политических деятелей, спо­собных управлять государственными делами. Наконец, это позволяет им оптимально приспособить друг к другу — не жертвуя при этом слишком ни тем, ни другим — свою традиционную куль­туру и современные методы управления. И как бы ни были нелепы ошибки, которые они уже сделали и еще не раз сделают в течение периода обучения и приспособления, в какую бы наивность и в какие бы излишества они не впадали — опыт самоуправления совершенно необходим для их дальнейшего развития, и приобре­сти его они могут только под прикрытием суверенитета.

Что же касается стран, принадлежащих к так называемому Первому, развитому капиталистическому миру, то они-то как раз могут и должны проявить инициативу коллективного и добро­вольного отказа от части своих суверенных прав, показав тем самым миру, что это не сопряжено ни с какими трагическими последствиями для развития страны. И ведь эта идея не так уж нова, как может показаться на первый взгляд. Подобные попытки были впервые 40 лет назад предприняты в Европе, а ведь именно она считается колыбелью принципов суверенитета. В 1934 году решение об отказе от части своих суверенных прав и передаче их Лиге Наций приняло правительство Испанской республики, однако вскоре в стране разгорелась гражданская война, к власти при поддержке военных пришли националисты — и романтической инициативе так и не суждено было осуществиться. Если не считать этой попытки, европейцам понадобилось пережить еще одну, вторую мировую войну (которая, так же как и первая, про­текала главным образом на их территории, безжалостно калеча Европу и ее народы), чтобы осознать наконец бессмысленность всех страданий, разрушений, моральных и финансовых жертв, ко­торые принесли им склоки между обособленными национальными государствами. И вот в 1945 году, устав от этой войны, от тех, кто ее разжег, они наконец дозрели до мысли, что пора объединить усилия, и попытались создать новую, небывалую транснациональ­ную и наднациональную организацию.

Понадобилось еще двенадцать лет, прежде чем были заложе­ны реальные основы нынешнего Европейского экономического сообщества. Весьма примечательно, что подавляющее большин­ство западноевропейских стран изъявило тогда полную готовность к интеграции в экономической области, рассматривая ее как прелюдию к дальнейшему политическому объединению. Однако это логически неизбежное развитие процесса было нарушено и при­остановлено из-за отсутствия сильного единого руководства, из-за возрождения национализма — наиболее ярким, но не единствен­ным примером которого является голлизм,— а также из-за мест­нических, узкоэгоистических интересов и действий представите­лей политических кругов. Определенные трудности возникли также и в связи с позициями, которые заняли по этому вопросу США и Советский Союз, озабоченные — хоть и по различным моти­вам — перспективой появления нового экономического гиганта и конкурента и возможным перераспределением политической власти и влияния.

Конечно, столь медленное развитие процесса интеграции и бес­численные проволочки, непрерывно возникающие на пути к его конкретному осуществлению, не могли не вызвать определенного разочарования и охлаждения к самой идее. К тому же пережива­емое ныне странами Западной Европы состояние общего кризиса отнюдь не располагает к реализации крупных проектов, если они не обещают в скором будущем откровенно положительных результатов. Объединение разобщенного и разделенного на части континента — а именно такой была некогда Европа — было и оста­ется чрезвычайно сложной задачей, и решение ее сопряжено с не­имоверными трудностями; однако сейчас уже можно сказать, что ключ к ней найден, и сама логика вещей вынуждает Европу к объединению. В нынешнем десятилетии создались, на мой взгляд, очень благоприятные условия для осуществления многих не реализованных еще замыслов. Именно в этом направлении развиваются сейчас настроения большинства европейцев. Если эта идея и дальше будет обретать силу и поддержку — а я верю, что именно так и случится,— мы станем свидетелями решающего события для судеб всего мирового развития — создания первого истинного регионального союза или сообщества.

Надо сказать, что процесс объединения сам по себе не пред­полагает автоматического отказа от атрибутов суверенности, но способствует определенному растворению этого принципа, во-первых, распространяя его на значительно более обширные географические территории, а во-вторых — постепенно наклады­вая на них транснациональные узы и внедряя организации над­национального характера. Весьма интересно, что процессы, про­текающие сейчас в Европе, вовлекают в создание новых учреж­дений и новых механизмов самые различные группы и слои обще­ства. Строительство Сообщества осуществляется не по заранее запланированной программе, как это первоначально предпола­галось, а главным образом a la carte *, что не может в конечном счете не замедлять его темпов. И все основные социальные силы, не имея вопреки своему желанию возможности заранее и на достаточно солидной основе готовить и планировать действия, вынуждены чертить карты своего продвижения прямо на местах, выбирая формы и пути развития и по ходу дела приспосабли­вая их к изменяющейся действительности.

Параллельно с передачей в ведение Сообщества некоторых функций, находившихся прежде в компетенции отдельных госу­дарств, развивается и определенный обратный процесс децентра­лизации, сопровождающийся расширением местной автономии и полномочий учреждений локального уровня. Создание такой ие­рархической координированной системы, объединяющей на над­национальном уровне интересы и возможности различных групп и слоев населения и обеспечивающей распределение ответствен­ности за принятие решений, оправдано сегодня в нашем услож­няющемся мире как с политической, так и с функциональной точки зрения. В условиях Европы такая перестройка ведет к соз­данию Europe des regions **, существенно отличной от Europe des patries ***, то есть суверенных государств.

Конструктивное влияние опыта Европейского экономического сообщества сказывается далеко за пределами континента. За­ключенные Сообществом договоры о сотрудничестве с Грецией, Кипром, Турцией, Марокко и Тунисом, а также его экономиче­ское партнерство с сорока шестью странами Африки, зоны Кариб­ского бассейна и Тихого

* A la carte (франц.) — порциями.— Прим. перев.

** Europe des regions (франц.) — региональная Европа.— Прим. перев.

*** Europe des patries (франц.) — Европа отечеств.— Прим. перев.

океана открывают миру путь к новым организационным формам сотрудничества. Под сенью таких до­говоров между группами суверенных государств устанавливают­ся многочисленные неправительственные связи и контакты в эконо­мической, финансовой, технической и культурной областях. В ре­зультате этого тесного и жизнеспособного сплетения транснацио­нальных интересов постепенно вытесняются и практически обрекаются на забвение зафиксированные в различного рода уставах и документах сакраментальные принципы суверенитета.

Глубоко новаторский характер этих процессов делает их объектом активного сопротивления со стороны различных социаль­ных групп и политических сил. Однако я верю, что именно этим процессам принадлежит будущее. Думаю, что завтра многие страны, которых ныне связывают с Европейским экономическим сообществом узы простого сотрудничества, вступят в него как полноправные члены. Будут заключены соглашения с другими странами, и сфера новой солидарности будет расширяться, пода­вая хороший пример всем странам и народам. В частности, после многолетней паузы получит наконец дальнейшее развитие региональная интеграция стран Латинской Америки. Основой для возобновления действий в этой области послужит опирающаяся на прагматический принцип a la carte новая формула Латино­американской экономической системы, принятая странами зоны Панамского канала в августе 1975 года. Уже упомянутый мною проект, проводимый по инициативе Римского клуба в Венесуэле, поможет латиноамериканским странам понять, что будущее каж­дой из них неразрывно связано с судьбой всего континента, зависит от их способности действовать сообща, невзирая на разъединяющие их национальные границы.

Можно с уверенностью утверждать, что сознание необходи­мости решать ряд проблем, минуя уровень отдельных государств и не делая фетиша из их сакраментального суверенитета, и пре­одолевать недостатки национальной структуры за счет создания региональных и субрегиональных союзов непрерывно развивается, приобретая все новых и новых сторонников. Одним из свидетельств стремления вырваться из силков суверенитета является формиро­вание добровольных нерегиональных коалиций. Раньше коалиции такого рода носили, как правило, военный характер. Теперь они стали совершенно необходимы для решения общих для различных стран и регионов мира проблем, требующих отказа от националь­ного престижа и национальных прерогатив в пользу совместных, коллективных действий. К числу таких проблем относится, в част­ности, управление использованием некоторых видов природных ре­сурсов, развитие ряда технологий, отдельные стороны охраны окружающей среды, регулирование валютно-финансовых вопро­сов и т. д.

Наиболее широкоизвестную и лучше всего организованную коалицию подобного типа представляет в настоящее время орга­низация стран — экспортеров нефти — ОПЕК. Она имеет явные преимущества перед своим предполагаемым двойником и анти­подом — Международной энергетической ассоциацией. Другим примером может служить Организация экономического сотруд­ничества и развития — ОЭСР, обладающая в отличие от упомя­нутых ранее значительно более обширной базой и существенно иным набором целей и задач: она служит официальным форумом, а иногда и выразителем интересов рыночной экономики развитых стран. В ноябре 1975 года состоялась первая в истории экономи­ческая встреча на высшем уровне. Подписанная шестью участ­вующими в ней крупнейшими промышленными странами ОЭСР Декларация Рамбуйе была главным образом посвящена нынеш­нему тяжелому экономическому кризису и совместным действиям, которые необходимы для его преодоления. Параллельно начала выкристаллизовываться и идея постоянно действующего «директо­рата» «капиталистических» стран, полезность и эффективность которого трудно предвидеть заранее: она будет зависеть от того, какие конкретные формы это примет и какие силы его возглавят. На противоположном конце спектра находится «Группа-77» — уже упоминавшаяся мною коалиция, в которую входит около 100 наименее развитых стран. По-видимому, будет дальше развиваться и совершенствоваться и региональная экономическая ассоциация Советского Союза и стран социализма — Совет Эконо­мической Взаимопомощи, или СЭВ.

Все эти тенденции свидетельствуют о явной неэффективно­сти старой системы двусторонних отношений перед лицом мировой проблематики. С другой стороны, громоздкие международные организации, объединяющие около 150 государств, просто не в состоянии функционировать, не прибегая к посредничеству коалиций того или иного рода. И здесь вновь реальность оказы­вается сильнее устаревших принципов и структур, вынуждая правительственные круги и представителей политических верхов идти на создание объединений, игнорирующих государственные границы, и проводить курс на солидарность между народами. Эти процессы и тенденции весьма отрадны; однако для того чтобы все это не вылилось в конечном счете в конфронтацию между отдельными коалициями, сейчас, как никогда ранее, необходима активная поддержка широкой мировой общественности.

Думаю, что региональные сообщества и нерегиональные коалиции — различные по природе, масштабам и задачам и существующие наперекор своим и чужим национальным грани­цам, так жестко разделившим мир на экономические, полити­ческие и идеологические блоки и группировки,— будут играть в будущем все более и более важную роль. Одно из их преи­муществ заключается в том, что они по самой своей форме го­раздо менее монолитны, чем национальные государства, а следо­вательно, и более восприимчивы к новым возможностям, новому опыту, инновационным и творческим элементам и потребностям, чем официальные бюрократические учреждения типа научных академий, научно-исследовательских институтов, религиозных и неправительственных организаций. Таким образом, в исторически сложившейся иерархии учреждений и институтов создается новая возможность принятия решений, позволяющая управлять услож­няющимся и все более интегрированным миром.

Другая область, где вызревает не менее обильн