3.4.1. Концепция делиберативной политики

.

3.4.1. Концепция делиберативной политики

Апель неоднократно определял дискурсивную этику как по преимуществу политическую этику, поскольку она имеет дело с критериями принятия решений, с императивом реагирования на глобальные проблемы современности. Дискурсивная этика имеет также прямое отношение к задачам разрешения конфликтов – сфере, также родственной политике. Но в наибольшей мере дискурсивная этика соответствует тому, что можно было бы назвать этикой политического участия и представительства.

Вместе с тем, следует указать на границы применения и рецепции дискурсивной этики в политической науке. Хотя М. Вебер непосредственно связывал политику с этикой ответственности, К.-О. Апель выступает сознательным оппонентом понимания политики как стратегического действия (целерационального в терминах Вебера), вытекающего из коллективного интереса и ответственности. Политическое стратегическое действие в концепции Апеля подчиняется примату этической мотивации, и политика, следовательно, утрачивает свою автономию. Точно так же ограничению подлежит системный принцип, т.е. логика вещных и каузальных взаимосвязей в сфере политики. Поэтому, например, в концепции трансцендентальной прагматики оказывается недостаточно теоретических средств для обоснования фундаментального для политики понятия власти как основного ресурса политических интеракций.

Делиберативная, т.е. «обсуждающая» политика (от deliberate – обсуждать, спорить) – понятие, идущее от Дж. Дьюи и развиваемое в современной политической теории такими авторами, как Й. Коген, К.-П. Рипп, Ю. Хабермас и др.

«Правило большинства как таковое столь глупо, сколь это приписывают ему с самого начала его критики. Но оно никогда не было только правилом большинства… Средства, посредством которых большинство становится большинством, – вещь более важная: предшествующие дебаты, модификация взглядов при встрече с мнениями меньшинств… Другими словами, существенная необходимость демократии заключается в улучшении методов и условий дебатов, дискуссий и убеждений».

В самой публичности политики заложены результаты в каком-то смысле более важные, чем сами результаты политики.

Опирающаяся на интуицию публичности идея делиберативной демократии стала самостоятельной концепцией, в которой в противоположность либеральной доктрине целью и смыслом politicum является не удовлетворение интересов всех и каждого, а модель, ориентированная на форум, «в которой посредствам совместного размышления граждан вырабатываются представления о том, что служит благу всех» (Риппе).

«Понятие делиберативной демократии укоренено в интуитивном идеале демократической ассоциации, в котором оправдание правил и условий ассоциации происходит посредством публичного аргумента и рефлексии между равными гражданами… Делиберативность заключается в том, что от ее партий требуется выдвижение оснований для продвижения предложений, их поддержания или критики … Основания предлагаются с целью привести других к принятию предложений, выдвигая при этом как свои возражения, так и свое согласие для утверждения условий ассоциации посредством свободного обсуждения между равными».

Таким образом, через особые процедурные условия определяется вид дискурсов, способный выполнять политическую функцию и конституировать политическое сообщество. Коген выдвигает несколько постулатов требуемых процедур:

1) консультации осуществляются в аргументативной форме, т.е. посредством упорядоченного обмена информацией между партиями;

2) консультации должны быть открытыми и публичными, так что никто не может быть из них принципиально исключен;

3) консультации свободны от внешнего принуждения, за исключением принуждения «силой аргументов»;

4) консультации нацелены в целом на рационально мотивированное согласие и могут в принципе продолжаться сколь угодно долго, не исключая при этом их временного прекращения путем решения большинства;

5) политические консультации должны относиться прежде всего к вопросам, которые являются предметом совместного интереса всех;

6) политические консультации распространяются на интерпретацию потребностей и дополитических установок, не ограничиваясь пределами ценностного консенсуса, опирающегося на общую традицию и практику.

Нетрудно видеть, что постулаты делиберативной политики являются, по сути, перенесением требований дискурсивной теории в политику. Поэтому не вызывает удивления, что понятие делиберативной политики было подхвачено Хабермасом и разработано в книге «Фактичность и значимость» в виде, наиболее аутентичном для дискурсивной теории.

Идея этой книги инспирирована задачей критики традиционных подходов в социологической теории, представляющих поле политики как арену процессов распределения власти с точки зрения стратегической борьбы интересов или системных функций управления.

Хабермас стремится представить понятие делиберативной демократии как синтез традиционно противостоящих друг другу либеральной и республиканской теорий демократии.

В отличие от этого концепция республиканизма желает содержательно насытить смысл демократических процедур. Демократическое волеобразование она пытается представить в виде этико-политического основания, конституирующего политическое сообщество и общественный консенсус. Выборы в ее глазах представляют собой периодическое возобновление начального акта общественного договора и субстанциальной передачи власти представителям народа. Посредством демократического волеобразования цементируется ценностный консенсус, на котором фундирована вся общественная жизнь. Смысл политического выражается в понятии суверенитета, в котором преодолевается либеральное противопоставление государства и общества. Тем самым, однако, релятивизируется значение правовых и конституционных оснований общества как чисто «формальных».

Хабермаса не устраивает ни политическая тотальность, в которую выливается республиканизм в традиции Руссо, ни аполитичность либерализма, выводящая политику из сферы действия этико-нормативного измерения. Делиберативная демократия исходит из сосуществования политических групп и практик, которые в своем взаимодействии объединены не единством субстанции, а единством процедуры. Процесс волеобразования формируется в результате многосторонней и многоканальной коммуникации, которая обуславливает гибкость и мобильность, и вместе с тем нормативную прочность социальной интеграции.

«Дискурсивная теория вбирает в себя элементы обеих сторон и интегрирует их в понятие идеальной процедуры консультации и принятия решений. Эта демократическая процедура создает внутреннюю зависимость между прагматическими размышлениями, компромиссами, дискурсами достижения согласия и справедливости и обосновывает предположение, что в условиях соотнесенного с проблемами информационного потока и компетентной обработки информации достигаются разумные и честные результаты… В согласии с республиканизмом она возвращает процессу формирования мнений и воли центральное значение, не рассматривая конституцию правового государства как нечто второстепенное; напротив, она понимает принципы правового государства как последовательный ответ на вопрос, как могут быть институционализированы коммуникационные формы демократического формирования  воли и мнений. Дискурсивная теория делает здание делиберативной политики зависимой не от коллективно действующих граждан, а от институционализации соответствующих процедур и предпосылок коммуникации, так и от взаимной игры институциональных консультаций с неформально образованным общественным мнением».

В понятии делиберативной политики Хабермас ищет средство обозначить определяющую роль публичности, не передавая ей власть и дисциплинируя ее стихию институциональными границами – мера, которую, как правило, не соблюдают левые интеллектуалы, увлекаясь этой стихией.

«Коммуникационный поток между общественным мнением, институционализированными решениями-выборами и законодательными решениями должны гарантировать, что публицистически созданное влияние и коммуникативно произведенная власть переливаются через законодательство в административную власть… Процедуры и коммуникационные предпосылки демократического формирования мнения и воли функционируют как важные шлюзы для дискурсивной рационализации решений, связанных правом и законом, правительством и управлением… Трансформированное по демократическим процедурам в коммуникативную власть общественное мнение не может «господствовать» само, но только направлять использование административной власти в определенных направлениях… Дискурсивному понятию демократии соответствует образ децентрированного общества, которое видит в политической общественности арену для восприятия, идентификации и обработки проблем всего социума».

Гарантией и средоточием демократии в этой концепции является не сама общественная воля в акте политических выборов как носитель суверенитета, а универсализирующая процедура согласования этих воль, которая укоренена в лингвистически-коммуникативном принципе и несет в себе этико-политический механизм достижения согласия и нормативной интеграции общества. Демократические выборы – это вершина системы (горизонтальных и вертикальных) дискурсов, которые, будучи все еще партикулярными, находят свое универсализирующее разрешение в процедуре всеобщих выборов. Другими словами, анализ системы демократической коммуникации должен происходить не по срезу взаимодействия институтов или социальных групп, – что и вызывает критику Хабермаса, – а по срезу реализации в дискурсах этих групп механизмов коммуникативной рациональности. Хабермас постоянно подчеркивает различие понятий нормативной коммуникации и функциональной координации (и кооперации), которые нередко смешиваются в политической теории. Он не боится указывать и на границы понятия делиберативной политики, которое не тождественно понятию политики вообще и далеко не покрывает всю современную политическую жизнь, а связано в своих существенных аспектах с политической жизнедеятельностью современного гражданского общества и его коммуникативной инфраструктурой.

Из рассуждений Хабермаса следует, что актуальность делиберативной политики прямым образом связана с развитием технологий и средств передачи информации и механизмов коммуникации и осуществляющейся на этом фундаменте глобализации. С этим можно согласиться: хотя удельный вес традиционных политических институтов падает, это падение с лихвой компенсируется возникновением новых политических субъектов, а главное – совокупным ростом политической коммуникации. На политическую арену выходят гражданские околополитические союзы и группы интересов, которые более успешно представляют интересы своих членов, чем союзы политические; появляется множество комиссий, комитетов, советов, которые выполняют роль посредников в коммуникации между общественностью и институтами; меняется роль и форма функционирования традиционных каналов коммуникации, таких как средства массовой информации, профессионально-экспертного знания и т.д. Глобализация не только поощряет это развитие, но в короткие сроки меняет их привычную констелляцию. Самым наглядным примером этого является новый размах и роль неправительственных организаций, которые превращаются в политических актеров интернационального уровня, по своим коммуникативным возможностям значительно превосходя многие государства. Следует перечислить некоторые из этих новых явлений, с которыми связано повышение качества этико-политической коммуникации и институционализация глобальных политических дискурсов.

1. Это массовое распространение всевозможных советов, комиссий, комитетов и т.д.,

В этической коллизии между «человеком с улицы» и экспертом (а эта проблема особенно интересна для дискурсивной этики) заложено противоречие, имманентно присущее системно сложным и политически эгалитарным обществам. Его углубленному анализу с точки зрения дискурсивной теории посвятил свое внимание немецкий философ К. Риппе. Для формирования у граждан опыта суждения по общественно значимым вопросам недостаточно быть наблюдателем, требуется перспектива участника, или «потребителя».

Эксперты представляют анонимные социальные системы: они инвестировали в изучение вопроса необходимое время и силы, они могут судить о всеобщих взаимосвязях, они обладают знанием уже сформулированных этических позиций. Однако все это не должно «вставать на пути» самостоятельного этического суждения зрелого гражданина в виде «экспертократии», под которой могут скрываться институциональные и групповые интересы, личные предпочтения, концептуальные заблуждения и т.д. Этик-профессионал, отмечает Риппе, является в каком-то смысле «неразрешенной фигурой» для этического дискурса. Риппе приходит к справедливому выводу, что эффективность публичных комиссий связана в решающей мере с участием экспертного знания; этому знанию, однако, должны быть четко указаны границы: профессиональный этик должен информировать и выполнять задачи экспертизы, но воздерживаться от морализирования и вынесения собственного суждения, реального суждения власти.

2. Этическая задача многомерной взаимной интеграции выделяется в сложных современных обществах настолько отчетливо, «что предприятия могут достичь необходимых результатов только тогда, когда они интегрируют мораль как эксплицитную задачу менеджмента в свою организацию».

3. Институтами, непосредственно связанными глобализационными процессами, являются международные неправительственные организации (НПО).

К создателям НПО принадлежат профессионально, финансово и в персональном отношении подготовленные институты с большим опытом международного сотрудничества.

Неправительственным организациям принадлежит одна из ведущих ролей в создании «правового порядка международного гражданства», о котором говорит Апель. Они олицетворяют институционализацию общественности, все более осознающей свою планетарную солидарность и ответственность. В нарастающем конфликте между двумя аксиологическими масштабами международной политики – принципом суверенитета и принципом прав человека – НПО являются как раз той силой, в которой принцип прав человека находит своего энергичного защитника.

В ряду активно формирующихся сетей НПО находится и всемирное антиглобалистское движение, которое состоит из множества локальных организаций,

Вместе с тем, очевидно отсутствие у антиглобалистов серьезной теоретической платформы, что существенно отличает их от множества других протестных движений. Это влечет, среди прочего, ограничение возможности перевести протест из эмоционально-экспрессивной плоскости в форму аргументативного дискурса. Показательно, что антиглобалистское сознание в значительной мере является фундаменталистским, т.е. сознанием, в котором блокированы основы критической рациональности. Этот протест не является критикой, он является сопротивлением и исходит из глубинных структур архаического, автохтонного сознания. Глобализация становится для экспрессивно-эмоциональных реакций такого сознания удобным ярлыком для символизации всех угроз модерна. Такие критика и протест иррациональны и, как показывают события 11 сентября 2001 г., деструктивны.

4. Политическую коммуникацию эпохи глобализации характеризует всплеск многосторонних межгосударственных отношений.

Глобализация повышает взаимозависимость государств, переплетенность разных сторон жизни, общность стандартов, по которым живут государства. Следствием этого становится углубление дипломатических связей, форм взаимодействия и сотрудничества. Новые коммуникационные возможности не создают в политике такой возможности понижения стоимости трансакций, какую они приносят в экономике, зато политические коммуникации строятся на более долгосрочной базе, чем экономические. Глобализация международной политики сопровождается знаменательной сменой классической парадигмы «равновесия сил», в рамках которой были возможны группирования (альянсы), но в которую заложена конфронтационная модель реагирования на поведение других государств. Ее концептуальная структура едва ли делала возможной конструкцию всеобщей, коллективной солидарности государств планеты. Сегодня внешнеполитическая жизнь не только в значительно большей части определяется общезначимыми правовыми стандартами, охватывающими весь цивилизованный мир, но и отмечена попытками реализации коллективных глобальных проектов, таких как борьба с преступностью и терроризмом (Интерпол), экологические взаимоограничения и т.д. Знаком смены самого характера политических отношений, прежде нацеленных на охранение национальных суверенитета и интересов, а сегодня нацеливающихся на международную интеграцию и кооперацию, служит отказ развитых стан в отношениях между собой от войны и насилия как ключевого средства в межгосударственных отношениях. Без значительного роста доверия глобализация была бы невозможна. Война, которая тысячелетиями сотрясала Западную Европу, как никакой другой континент, стала в ней сегодня немыслимой.

Параллельным глобализации процессом становится регионализация планеты. Соседи, объединенные общими расовыми, национальными, культурными, историческими корнями, сближаются более интенсивно, чем происходит интеграция в мире вообще. В своем новом качестве регионы становятся агентами глобализации. Наиболее характерным примером здесь может служить Европейский Союз, интеграция в котором доходит до создания новой квазигосударственной идентичности. В течении всего лишь половины столетия страны Европы пришли к полной экономической, политической и правовой интеграции, завершившейся созданием единого экономического, политического и правового пространства. Аналогичные процессы происходят в Юго-Восточной Азии (ACEAN), Северной Америке (NAFTA), Южной Америке (MERCOSUR).

Архитектуру глобальных и региональных международных организаций, создаваемых на государственном уровне, определяет несколько комплексов таких союзов – 1) всемирные организации, стремящиеся к принципу равного представительства, такие как ООН; 2) организации, объединяющие страны первого мира (или олицетворяющих их власть), такие как ОЕСД, МВФ, Парижский клуб, клуб 7/8; 3) региональные международные организации, такие как НАТО, АСЕАН, ОПЕК, Исламская конференция, Лига Арабских государств и т.д.; 4) международные неполитические организации, такие как Международный олимпийский комитет, ФИФА, УЕФА. Среди них своим глобальным значением выделяется ООН, в которую входит 189 государств. Другим, столь же ключевым для глобализационных процессов институтом является МВФ и его близнец Мировой Банк. В 90-е гг. эти учреждения, созданные в рамках Бреттон-Вудской системы, получили значение глобального кризисного менеджера мировой экономики  (отнюдь не всегда эффективного). Уникальным явлением глобализации является клуб 7/8 ведущих держав мира. В прошлом было трудно представить возможность подобного политического форума на постоянной основе.

Подводя итог, можно видеть, что глобализация является важным условием для перехода к концепции делиберативной политики. Политические интеракции, которые, как и прежде, остаются актами принятия решений и реализации власти, все в большей степени обнародуются и обсуждаются, «проговариваются» (Versprachlichung), обретают природу информации. Решения, которые вырабатываются в современной политической системе, все меньше являются волевыми (принимаемыми вопреки сопротивлению затрагиваемых сторон) и все больше дискурсивными решениями. Дискурсы, которые способствуют рационализации, информированности и росту объемов коммуникации, являются более эффективным инструментом связывания мира воедино, чем «безмолвная» и «овеществленная» (Хабермас) деятельность автономных функциональных систем. Разумеется, ход политической глобализации сопровождается возникновением новых серьезных проблем, которые озвучиваются в современной политико-этической дискуссии.