Новые тревоги и новые горизонты мира техники
.Новые тревоги и новые горизонты мира техники
Конец столетия ознаменовался усилением антитехницистских настроений. В ходу несколько драматичный тезис о крахе «великой технологической иллюзии», с которым связывается современное состояние умов. Речь идёт о пересмотре бытовавшей со времён Просвещения надежды на то, что развитие науки и техники непременно и однозначно должно привести к спасительному для человечества результату, а отрицательные эффекты прогресса — не более чем «рябь на воде», которая будет разглаживаться по мере возрастания опыта. В авангарде антитехницистской «контрреформации» идут «зелёные» движения (алармисты), но на волне возрождающегося сентиментализма нередко слышны идущие от представителей «гуманитарного» направления в философии техники предупреждения об опасности более страшной — техногенном саморазрушении человека. Уже поставлен соответствующий диагноз: «прогрессирующая инструментализация разума». Здесь уместно ввести важное для современной эпохи высоких технологий понятие алгоритма. Алгоритм — это жёсткая система правил, последовательное выполнение которых приводит к решению любой задачи данного класса. Алгоритмизация мышления упрощает и стандартизует его, превращая его в операционную технику манипулирования идеальными объектами. Наряду с этой нисходящей линией нужно назвать еще, как минимум, три аспекта проблемы: потеря человеком современной эпохи личностного начала, вторжение дегуманизирующей мифологии, и наконец, зловещий «технократический синдром».
Французский персоналист Э. Мунье был одним из тех, кто отвергал тезис о принципиальной нейтральности техники. «Сама по себе машина способна превратиться в мощную обезличивающую силу», — писал он. Речь идёт о так называемом «присвоении субъектности», в ходе которого труд оператора рутинизируется и омертвляется. Человек теряет не только чувство удовлетворения своим делом, но и нечто более существенное. Функционирование крупных технических коллективов представляет собой пример подчинения личности навязанной извне дисциплине, диктуемой логикой «технического закона самого процесса производства» (выражение К. Маркса). В этой ситуации может не помочь и обращение к техническому творчеству, ибо оно тоже несёт в себе печать безличностности. Разумеется, гениальные изобретения Эдисона, Дизеля, Яблочкова навсегда останутся авторскими, но обыденное техническое творчество сводится к модификациям ранее найденных решений и является плодом совместных усилий целой плеяды безымянных мастеров. Большинство исследователей соглашаются в том, что замещение человека машинами — магистральный путь развития современной техники. Будет ли этот полусказочный властелин, H omo procurator — «человек управляющий», человеком в сокровенном, жизнеобразующем смысле этого слова — неясно. Стоит обратить внимание и на феномен «массовой культуры»: то, что она принята львиной долей цивилизованного человечества — факт, и этот факт как будто бы указывает на проявление «эскапистского» рефлекса (бегства от поиска смыслов в окружающем мире и, в конечном итоге, от самого себя).
Однако самым разрушительным проявлением отчуждённости человека от мира, в котором царят, если вспомнить А. Куприна, «законы Молоха», является внутреннее согласие с потерей человеческой сущности. В наши дни оно находит выражение в своеобразном мифе XX в. — технической картине мира. Это примитивно-материалистический образ Вселенной, утверждающий представление о человеке как об «устройстве», то есть как о системе, подобной технической. Он продолжает возникший в философии французского Просвещения образ «человека-машины», но его сторонники используют прежде всего кибернетическую терминологию. Предоставим им слово. «Как известно, в кибернетике машиной называют систему, способную совершать действия, ведущие к определённой цели. Значит, и живые существа, человек в частности, в этом смысле являются машинами».
Здесь необходим комментарий. Носителем «интеллекта» ЭВМ является операционная система — комплекс стандартизованных программ, распределяющих ресурсы и управляющих внешними устройствами ЭВМ. Анализ современных исследований в области искусственного интеллекта позволяет сделать вывод о том, что в компьютере отображается лишь рационально-исчислительная способность человеческого интеллекта, далеко не исчерпывающая многообразие «человеческого качества». Следовательно, отождествление естественного и искусственного интеллекта философски неправомерно; при этом обращение к операционной системе как к «рабочей модели» психики грозит деструктивным навязыванием субъекту ложного образа «Я».
Спасение духовной культуры от угрозы её замещения техногенными эрзацами связано с «силой тяги» к её животворным источникам. В этой тяге — залог самовосстанавления культуры; а встречные, исходящие из культурного пространства импульсы способны возвратить современному человека ускользающий смысл бытия. Но обращение к культуре само является поступком, определённым духовным усилием; и здесь выявляется главная опасность технокультуры. Она в распространении апатии, пассивизации человека. Отметим, что понятие «технокультуры» не тождественно понятию технической (производственной) культуры; последняя невозможна без развития гуманитарной составляющей в деятельности инженера. Задачей философии техники становится разрушение современных дегуманизирующих мифов и возвращение веры в то, что человек не есть ни часть среди частей, ни вещь среди вещей, ни объект среди объектов(Г.С. Батищев).
Уходящий век стал веком сбывшихся утопий, заострив до предела проблему соотношения техники и власти. В эпоху господства автоматизированных систем, управляемых ЭВМ, нарастает стремление выстраивать отношения между людьми по аппаратным, «клавишно-кнопочным» стандартам. Другой человек предстаёт как подлежащий управлению прибор, и многочисленные методики в области социального менеджмента явно или неявно используют восходящий к Сен-Симону базисный принцип технократизма — «отношения между людьми должны быть выстроены по образцу отношений между вещами».
Термин «технократизм» обычно связывается с идеями
американского философа Т. Веблена, резко противопоставившего финансистов людям,
вовлечённых в промышленный труд, и призывавшим к своеобразной «революции
менеджеров». Однако уже раньше звучали голоса, требовавшие расширить степень
участия технической элиты в процессе принятия политических решений. К примеру,
в
Сегодня технократизм предстаёт как безлюбовное, безжалостное отношение к природному и человеческому окружению, как явление, во многом родственное тоталитаризму (т.е. обществу, в котором осуществляется контроль не только над поведением его членов, но и над их сознанием). Призраком, питающимся кровью живых называл такое общество К. Ясперс. Их роднит принцип холизма — предпочтения целого в ущерб части, находящий выражение как в инженерной практике, так и в представлениях о «колёсиках и винтиках единого социал-демократического механизма». И лишь распознав эту опасность и предотвратив её, можно надеяться на то, что «новое рабство» не станет неожиданным финалом величественной эпопеи, начавшейся в годы Просвещения. О негативных последствиях массированной и тотальной технизации жизни много размышляли философы — экзистенциалисты. Можно выделить две сформировавшихся в рамках этого направления традиции — антропологическую и онтологическую. Первая рассматривает технику как «вбрасывание» человеком своего содержания в мир. Её ярким представителем был Х. Оргега-и-Гассет, полагавший, что «человек — это животное, которому нужно только избыточное», и что именно через технику человек вмещает своё сверхмировое бытиё в мир. Концепция М.Хайдеггера обозначает иную зависимость: через технику в человеческую жизнь проникают, «просачиваются» действующие в мироздании силы. В его трудах своеобразно преломляются мысли Шпенглера о том, что техника есть «нечто невыразимо всеобщее». Обе тенденции сходятся в стремлении понять технику в рамках фундаментального философского отношения «человек и мир».
Согласно Хайдеггеру, техника может заместить собой «забытое бытие» и стать судьбой забывшего истину человека. Следует ожидать изменения самой сущности человека: так, «думание» уступит место чему-то схожему с кибернетикой. Это перерождение уже началось (в связи с чем философ говорит о конце «века метафизики»), оно незаметно входит в нашу жизнь и ощущается как тяготящая зависимость от «предпоставленной» системы правил обитания в мире искажённой, неподлинной реальности. «Между тем на самом деле с самим собой, то есть со своей сущностью, человек сегодня нигде уже не встречается». Предотвратить это сползание к пропасти возможно, по Хайдеггеру лишь путём возвращения некогда присущей людям «открытости бытию». Человек должен стать глубже техники; это возможно посредством осмысления техники через другие сферы обнаружения бытия — в первую очередь, религию и искусство.
Анализ соотношения техники и власти чрезвычайно интересно представлен в трудах американского философа техники Льюиса Мэмфорда (1895-1988). Этот философ примыкает к антропологической традиции и можно сожалеть о том, что его труды до сих пор плохо известны нашим соотечественникам. Он различает два вида техники: политехника (или биотехника), находящаяся в гармонии с многообразными потребностями и устремлениями жизни и монотехника, монополизированная узким кругом специалистов. Этот вид техники ориентирован на экономическую экспансию, материальное насыщение и военное превосходство — в конечном итоге, на власть. Современная эпоха монотехнична, но пик монотехники, согласно Мэмфорду, приходится на эпоху становления древнейших цивилизаций Востока. В Египте времён Хеопса и в Китае эпохи строительства Великой стены была реализована идея «мегамашины» — грандиозной и строго иерархизированной социальной организации, трудовой армии, воплотившей в живом человеческом материале некий издавна присущий внутреннему миру человека эйдос. Этот прообраз машины вновь материализовался уже как машина в общепринятом понимании в эпоху Промышленной революции — таков смысл указания Мэмфорда на то, что машину следует изучать в аспекте её психологического происхождения.