5.1. Классическая метафизика в современном философском образовании.
.5.1. Классическая метафизика в современном философском образовании.
Рассмотрение круга проблем, связанных с классическими образами метафизики в современном философском пространстве, целесообразно конкретизировать на материале, не вполне традиционном для практики современного метафизического дискурса. Имеются в виду практически забытые на русской почве идеи ученика и последователя Лейбница Х. Вольфа.
Современному философскому мышлению часто свойственно забывать уроки прежней метафизики. Слишком стойкой и «обустроенной» кажется та схематика историко-философского образования, которую каждый из нас, в силу тех или иных личных причин, неизбежно проясняет для себя и в дальнейшем применяет в ходе обучения других азам философии. Наверняка многие из взявших эту книгу в руки, участвуя в дискуссиях и простых разговорах с коллегами, не раз ловил себя на мысли о том, сколь непонятными и подчас «дикими» кажутся взгляды вполне уважаемого вами собеседника, его интерпретация школьных персонажей историко-философского процесса, например, Спинозы или Фейербаха. И дело здесь, как правило, не в недостатке профессионализма. Стереотипность уже сформированного мышления — вот один из многих подводных камней современного образовательного процесса, сдвинуть который одинаково мешает и традиционализм марксистско-ленинского школярства, и экстремизм безапелляционного постмодерна. Многие из нас — тоже в силу разных причин — склонны забывать простейшую мудрость, что никакое, даже самое близкое тебе, многознание уму не научит.
Философским идеям Христиана Вольфа не слишком повезло в современном философском образовании. Если спросить того же профессионала-философа, о том, кто же такой философ Христиан Вольф, в большинстве случаев в ответ мы услышим пересказ краткого курса вольфианства, почерпнутого из какого-либо учебника. Фигура философа растворена в этом самом расплывчатом определении «вольфианство», как в некоем вакууме. Обычные эпитеты для характеристики философии Х. Вольфа — «эпигонство», «плоскость», «схоластичность...». Между тем, уже Гегель отмечал, что Вольфова философия является лейбницевской «только по общему содержанию». Подлинной же заслугой философа, по мнению Гегеля, является то, что «Вольф окончательно и основательно вытеснил схоластико-аристотелевскую философию и превратил философию во всеобщую науку ...; он, кроме того, придал философии то систематическое и надлежащее подразделение на дисциплины, которое вплоть до новейшего времени пользовалось чем-то вроде авторитета».
До последнего времени практически единственным текстом на русском языке, хотя бы частично реабилитирующим учение Вольфа, был раздел известной монографии В.А. Жучкова. Попытки же учебного изложения идей Вольфа грешили тем несомненным недостатком, что они не опирались на достаточно серьезные переводы этого мыслителя на русский язык. Автору пришлось столкнуться с парадоксальной ситуацией, когда при составлении аннотированной хрестоматии по философии Нового времени проблема нахождения текстов Вольфа, переведенных на русский язык в относительно близкий по времени период, оказалась неразрешимой. Вольфа практически не переводили на русский за последние 200 лет.
Не трудно заметить, что такая ситуация напоминает что-то весьма близкое. Сколько лет критиковалась в отечественной литературе так называемая «буржуазная философия» при почти полной недоступности для читателя основных работ критикуемых авторов. С Вольфом история распорядилась не менее жестоко. Переводы его произведений на русский язык, мало доступные широкой читающей публике, расположились в отделах редких книг и библиографических раритетов. Этот своеобразный «спецхран» дополнялся лишь более или менее обширными справками в энциклопедических изданиях, монографиях и в учебниках по истории философии. Личность и творчество Вольфа очень плохо «прочитывались» в такого рода описаниях.
Можно предположить, что изложение идей Вольфа в реальном философском образовании сегодня базируется либо на основательном изучении оригинальных немецкоязычных текстов, либо на пересказе материала учебников. Учитывая, что оценки вольфианства, как правило, сводятся к критике «вторичности» его идей при минимуме позитивной информации о его конкретных произведениях, можно предположить скорее второе, чем первое. Путь Вольфа на русскую почву растянулся на века.
Тем не менее существуют переводы Вольфа на русский язык, переводы, раскрывающие важную страницу отечественной интеллектуальной истории.
Автору показалось интересным проследить, каким образом идеи Вольфа, очищенные от традиционных аналогий с лейбницевской философией, проникают, благодаря появлению первых переводов, в отечественную культуру XVIII в. и как согласуются тексты немецкого мыслителя с некоторыми постулатами отечественного философского образования.
Философские идеи Вольфа носят четко выраженный рационалистический характер, что является следствием его глубокого и профессионального интереса к естествознанию. По классификации Вольфа, философия разделяется на «науки рациональные теоретические» (онтология, космология, рациональная психология, естественная теология), «науки рациональные практические» (этика, политика, экономика), «науки эмпирические теоретические» (эмпирическая психология, телеология, догматическая физика), и «науки эмпирические практические» (технология и экспериментальная физика). Философ получил солидное естественнонаучное, математическое и богословское образование. В своей приверженности логико-математическому идеалу знания Вольф в большей степени следовал традиции, чем изобретал нечто новое. Новизна идей Вольфа заключалась в том, что логико-математическому методу он придавал значение универсального философского принципа. Это тоже была традиция, ведущая свое начало от Г. Галилея с его гипотетико-дедуктивной моделью знания. Однако Вольф, в отличие от своих предшественников, строит универсальную познавательную (и просветительско-образовательную) модель, в которую составными частями входят философия, теология и естествознание.
Восприняв основные идеи картезианской и лейбницевской метафизики, Вольф применял свои собственные теоретические положения в практике преподавания философии, физики, математики и других наук. Он полагал, что предназначение человеческого мышления заключается в воссоздании высшего синтеза между истинами науки, философии и религии. Благодаря строго обоснованному рационалистическому методу, Вольф был далек от комплекса идей эзотерико-теософского плана: он говорил о другой логике такого синтеза. Некоторые тексты Вольфа (особенно это касается предисловий к его естественнонаучным и логическим сочинениям) носят вполне универсальный характер. Видимо, это в первую очередь и привлекало М.В. Ломоносова, бывшего не только учеником, но и первым переводчиком работ Вольфа на русский язык.
Учебные пособия по философии, изданные Вольфом, резко отличались по форме и содержанию от средневековых схоластических учебников. В монографиях, посвященных изложению оснований наук, Вольф обычно добивался максимальной универсальности и логической выверенности материала. Эти книги служили основой университетского образования в Германии вплоть до появления основополагающих трудов И. Канта.
Их структура весьма показательна. Вот, к примеру, основное содержание его книги «Разумные мысли о силах человеческого разума...»:
Гл.1 . О понятии вещей. Гл.2. Об употреблении слова. Гл.3. О предложениях. Гл.4. О значении и познании истины. Гл.5. Об искусстве “искушать природу”. Гл.6. О нахождении предложений и решении задач. Гл.7. О науке, вере, мнениях и заблуждениях. Гл.8. О силах. Гл.9. Об изысканиях. Гл10. О письме. Гл.11. О чтении книг. Гл.12. О Св.Писании. Гл.13. О правильном. Гл.14. О неправильном. Гл.15. О правилах диспута. Гл.16. Об “остроте” в употреблении логики [2. С. 15-16] .
Не трудно заметить, что логика построения этой работы Вольфа воспроизводит общую схему как его системы метафизики в целом, так и «идеализированный» вариант изложения основ философии (точнее, теории философской культуры), который сегодня является недостижимым образцом в преподавании. Не секрет, что найти преподавателя, который, одинаково эффективно мог бы изложить основы языкознания (лингвистической философии), классическую теорию познания и эпистемологию, а затем — основы логики и теории аргументации, закончив курс логико-богословскими проблемами, чрезвычайно трудно. Однако именно такой идеал характерен для европейского философского образования.
Одной из основных идей Вольфа, проходящая через всю книгу, заключается в констатации единства философии, научного знания и Писания. Точно такая же идея пронизывает другую известную работу Вольфа, в которой излагаются его взгляды на основания математики .
В работе, посвященной проблемам опытной (экспериментальной) физики, Вольф дает ряд показательных определений, показывающих, насколько выверенным в методическом плане был его взгляд на взаимосвязь наук. Если вторая часть этого исследования посвящена изощренным теоретическим рассуждениям “о мире вообще”, природе света и других физических явлений, а также конкретным опытам и экспериментальным задачам, то начинается книга с определений теоретических. Вот один из примеров: «Натуральная философия, или Физика есть познание естественных вещей, то есть всего того, что от существенности и свойства тел произойти может» [1. Лист 1].
В этом определении интересно наследование традиции И. Ньютона, который, как и Вольф, называл физику «натуральной философией». Любопытно и вполне «натурфилософское» (теперь уже в прямом, античном, смысле этого слова) определение «физической материи». «Собственная материя, — пишет Вольф, — есть или непеременная, из которой состоит тело, или переменная, которая содержится в больших скважинах, как, например, воздух, вода...» [1. Лист 11]. Или такое высказывание, вполне прочитываемое в духе закона сохранения материи в его «ломоносовском» варианте: «кто о сих переменах рассуждать будет, тот познает, что есть некоторое количество материи, которое в разные виды непрестанно переменяется» [1. Лист 12].
Представляется, что несмотря на явные заблуждения в области конкретного естествознания (заблуждения, которые напоминают характерные черты традиционного умозрительного, «аристотелевского», стиля), философия Вольфа имела два следствия для теоретической философии в России. Во-первых, принципы экспериментального естествознания становятся здесь общепризнанными. Во-вторых, интерес к «трактатной философии» в России постепенно приводит к формировании собственно русской философской мысли, наследующей в том числе и европейские традиции. Процесс этого наследования (восприятия традиций), правда, затянулся на несколько десятилетий, но начало этому было положено.
С точки зрения современного философского образования, можно отметить ряд любопытных моментов. Та схема-структура, в которую вписывалась, например, марксистская методологическая парадигма, воспроизводила внешние «сухие» черты вольфианства. Вместе с тем, содержание преподавания стопорилось на материально-вещном аспекте философии Вольфа (и его последователей), то есть на той самой «экспериментальной физике», которая у самого Вольфа начинается с теоретических рассуждений о природе материи. Иными словами, «диалектический» (а за ним и «исторический») материализм не шел дальше тех самых принципов современного естествознания, на которые опирался (на уровне достижений науки своего времени) и Христиан Вольф. Правда, вольфовская метафизика строится на идеях теологических, что оформляет и систематизирует основные принципы его философии, а марксизм заменяет теологию историческим детерминизмом и атеизмом.
Если же говорить о специфике современного философского образования, то и у него, несмотря на свободу выбора, есть особенные родовые черты, на анализ которых наталкивает разговор о Вольфе и судьбе его идей.
Недавно автору в руки попалась любопытная книжка. Это был учебник по философии для гимназий (старших ее классов), изданный в 1908 году. Основательное изложение основ древней и новой философии мало чем отличалось от практикуемых нынче курсов. Но вот последние страницы учебника навели на грустные размышления. На них (и это в начале ХХ в.) был дан краткий, но обстоятельный анализ учений таких философов, как Ф. Брэдли, Э. Гуссерль, Г. Риккерт, А. Бергсон, В. Виндельбанд и др. То есть речь шла о современниках тогдашних гимназистов, о тех мыслителях, которые буквально на глазах творили философскую мысль конца XIX и начала XX в. Между прочим, и идеям Христиана Вольфа в этой гимназической книжке уделялось вполне достойное место.
Сравнивая ту давнюю ситуацию с нынешней, когда курсы истории философии практикуются не только в специально для этого предназначенных учебных заведениях гуманитарного профиля, но и во всех технических вузах, приходишь к грустным выводам. Преподаватели, компенсируя историко-философским введением сложный материал теоретического курса и тратя на это более половины учебного времени, редко заглядывают дальше границы начала ХХ в. То есть остаются в тех же историко-философских горизонтах, что и их предшественники — учителя гимназий начала нашего века. Гегелевская, фейербаховская, ницшеанская парадигмы (иногда к этим именам прибавляются отдельные представители философской классики ХХ в.) становятся теми пределами, за которым философия вроде бы и не развивалась вовсе. И даже когда речь о двадцатом веке все же заходит, ограничение по воображаемой линии (допустим, «Ж.-П. Сартр — К. Поппер») все равно возникают.
Парадоксально, но современная философия — современная в подлинном смысле этого слова, как философская мыль 70-90 гг. ХХ в. — так и остается «неизвестной землей».
Отказом своим ученикам в научении современной философии (а следовательно, и метафизике) — какими бы доводами это не оправдывалось — преподаватель демонстрирует не более, чем нежелание выходить за рамки тех же самых стереотипов, о которых говорилось выше. Поэтому, несмотря на полную свободу в выборе методов и приемов преподавания философии, отношение к этой дисциплине со стороны студентов «обычного вуза» сегодня мало чем отличается от того, которое сложилось в самые тяжкие годы «практического воплощения» идеологии марксизма-ленинизма.
На практике приходится встречаться с четырьмя группами аргументов против преподавания современной философии. Во-первых, говорят, что такие великие имена, как Аристотель, Кант, Гегель позволяют раскрыть перед студентами все многообразие и величие философской мысли, и зачем впутывать в это благородное дело «каких-то там» Ж. Дерриду, К. Апеля, П. Рикера и иже с ними. Во-вторых, утверждают, что современная философия дело спорное, и лет эдак через пятьдесят будет известно, «кто есть кто». В-третьих, полагают, что при нынешнем сложном положении со знанием иностранных языков нет возможности адекватно изложить взгляды западных философов, а пользоваться чужими точками зрения не пристало. В-четвертых, считают, что современный студент «обычного вуза» в принципе не способен понять сложностей современной философии, и зачем же умножать сущности: дай Бог, чтобы он древних философов осилил, да к Гегелю испытал хоть какое-то уважение.
Очевидно, ни один из этих аргументов не выдерживает серьезной критики. Время само все расставляет по своим местам. Однако все эти аргументы до сих пор остаются в обойме сторонников «чистоты метафизического стиля» и по-прежнему строятся по единой логике, которую описал, в частности, Г.С. Батищев в своих публикациях 80-х годов. Работы этого современного русского философа до сих пор толком не осмыслены (в этом ракурсе судьба Батищева на отечественной почве мало чем отличается от судьбы его западных современников).
Батищев ввел в философский обиход понятия «своецентризма» и «своемерия», с помощью которых описывал те инверсии, которые происходят с человеком, с его нравственными и творческими принципами, когда последние подчиняются законам эгоизма и «нелюбопытства». Стоит ли напоминать, что никакое, даже самое мудрое, правительство и никакая самая укорененная идеология не научат читать и преподавать современную философию. Да это и не их задача.
Вопрос сам по себе достаточно прост: никто не заставляет любить современных западных философов. Серьезная, объективная критика в этом деле более чем необходима. Но можно ли критиковать, не зная и не читая? Отвергать только за то, что им так не повезло, что они — современные? К сожалению, на практике последний аргумент часто доминирует. В лучшем случае критикуются язык и методология, но со странных позиций: неприятие иного философского языка, иных дискурсивных практик выдается за истину в последней инстанции. Можно подумать, что язык современной методологии науки или неклассической логики проще и понятнее, чем язык феноменологии или постструктурализма. Для непосвященного одинаково непонятными будут и первый, и второй, и третий, и четвертый. Просто первые два уже обустроились в пространстве отечественной философии еще с марксистских времен, и их как-то неудобно критиковать, а на другие пока еще можно вешать всех собак…. Вот вам и вся аргументация.
Хочется привести здесь высказывания двух очень разных мыслителей XX в., уроки которых совершенно не востребованы современными критиками.
Первое из них принадлежит А.А. Богданову и является фрагментом его философского завещания — последней прижизненной публикации по проблемам философского знания. «На устарелую философскую книгу, — говорит Богданов, — тратится время, которого достаточно для изучения двух-трех наук, что бесконечно более полезно. Следовательно, поскольку из этого получается практический вывод для молодежи, которая к чему-то стремится и для которой истина не есть кабинетный продукт, я скажу: изучать надо не старые цепи рассуждений, хотя бы даже лучшие из них, — надо идти в природу, в жизнь, всякую цепь рассуждений проверять в природе, в жизни, там критерий, там истина, а все остальное, все затраты усилий на то, что пережито и не может быть воскрешено — это гробокопательство, это вампиризм того, что отжило и что не хочет умирать».
Автор второго — М. Фуко: «Есть всегда нечто смехотворное в философском дискурсе, который хочет извне диктовать закон другим, указывать им, где лежит их истина и как ее найти, или же когда он берется вести расследование по их делу в наивно-позитивном духе. Его право, напротив, в том, чтобы разыскивать то, что в его собственной мысли можно изменить через работу со знанием, ему чуждым».
Существует и еще один аргумент, направленный против изучения современной западной философии. Говорят, что есть великая традиция русской философии ХХ в., и сегодня первоочередной задачей является изучение именно этой традиции. Тезис совершенно справедливый, и с ним следует полностью согласиться. Однако последние из плеяды великих представителей русской мысли, пассажиры «философского парохода», ушли из жизни в 60-е годы. Из оставшихся в России и чудом уцелевших последним был А.Ф. Лосев, расцвет философского творчества которого (в силу трагической судьбы этого замечательного ученого) приходится на 20-е годы.
Вместе с тем, в современной отечественной философской культуре есть имена, к которым обращаются не больше, чем к именам их западных коллег и современников. К счастью, востребованным, наконец, стало, творчество М.М. Бахтина. Но если говорить честно, как часто в практике преподавания используются теоретические идеи М.К. Мамардашвили, Ю.М. Лотмана, В.С. Библера, Вяч. Вс. Иванова, С.С. Аверинцева, С.С. Хоружего, В.Л. Рабиновича, В.А. Подороги и других блестящих представителей современной отечественной философии — исследователей, между прочим, совершенно разных и иногда профессионально «враждующих» между собой.
Такая ситуация опасна даже не сама по себе. Современная философия принципиально соединена с основными элементами человеческой культуры. Без ориентации в ее основах нельзя иметь, например, связные представления о динамике развития современного искусства, языкознания, психологии, социальной практики. То есть она является той самой «квинтэссенцией» современной культуры, о которой мы так любим говорить студентам. Вряд ли можно серьезно рассуждать о прогрессе философского образования, игнорируя этот очевидный факт.
И последнее. В моей практике преподавания современной философии возникали, конечно, разные ситуации. Тем не менее, три урока из этой практики я извлек. Во-первых, современная философия может быть понята студентом и может вызвать у него искренний интерес. Во-вторых, этот интерес иногда провоцируется самими студентами (когда они «выводят» преподавателя на имена интересующих их современных авторов — М.К. Мамардашвили, Д.С. Лихачева, М. Хайдеггера, П. Фейерабенда, М. Фуко, Ж. Лакана и мн. др.). В-третьих, весьма продуктивным оказался парадоксальный метод изучения историко-философского материала, когда курс читается диахронически, «с разных концов». Первое изложение осуществляется, допустим, от античности к Канту; второе, одновременное с первым, — от современных авторов к Канту.
Вместе с тем, намеченное выше проникновение в «традиционные» философские горизонты Нового времени также сопряжено с определенными трудностями, связанными с сужением этих горизонтов до определенного набора персоналий и идей. Имя Вольфа в этом ряду — практически новое. Как верно отмечает Т.В. Артемьева, «именно недостаток систематичности и доступности стремился преодолеть своей деятельностью Хр. Вольф. Его целью было создание четкой, ясной, однозначной, дидактически прозрачной системы на основе уже имеющегося теоретического и натурфилософского синтеза, а также соответствующего этой системе метода познания и метода обучения — вплоть до конкретных методик. Именно он успешно начал разрабатывать категориальный аппарата новой философии, явился творцом таких широко применяющихся ныне философских терминов как «дуализм», «плюрализм», «монизм», впервые ввел в научный обиход понятия «психология», «онтология», «телеология» и т.д.».
Сегодня больше, чем когда либо в прошлом, парадоксально вырисовывается ситуация отсутствия метода — не только преподавания, но и методологического единства философии. Философия, скорее, превращается в ритуал или миф. С одной стороны, взгляд философа устремлен в сферу теософско-религиозного синтеза, для которого априорно решенными и ценностно ранжированными оказываются все основные проблемы бытия. С другой стороны, тоска по методу наталкивается на анархическое сознание современного «методологического принуждения». С третьей (то есть почти невозможной) стороны, наступает постмодерн с его эпатажем и отсутствием классической рефлексии, «купированной», по меткому выражению В.В. Савчука, проектом постсовременности.
Единственным спасением во всех этих случаях становится возврат к строгой логике науки, формализованным аспектам познания. То есть к еще одному давнему, хорошо знакомому стереотипу.
Представляется, что судьба наследия Х. Вольфа на отечественной почве ставит проблему современного философского образования в той точке, в которой «возвратный миф» наталкивается на не освоенный теоретический материал. Решить проблему такого освоения — несомненная задача, решение которой мы можем найти в синтезе «классического» и «неклассического» в современной метафизике.
Ниже приводятся два небольших отрывка. Первый из них
принадлежит М.В. Ломоносову и является частью его предисловия к работе Х.
Вольфа «Экспериментальная физика». Этот фрагмент воспроизводится по
оригинальному изданию
В публикации сохранены некоторые стилистические особенности текстов XYIII века.
[ ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ М.В. ЛОМОНОСОВА К РАБОТЕ Х. ВОЛЬФА “ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ФИЗИКА”]
Мы живем в такое время, в которое науки после своего возобновления в Европе возрастают и к совершенству приходят. Варварские века, в которые вместе с общим покоем рода человеческого и науки рушились и почти совсем уничтожены были, уже прежде двух сот лет окончились. Сии наставляющие нас к благополучию предводительницы, а особливо философия, не меньше от слепого прилепления к мнениям славного человека, нежели от тогдашних беспокойств претерпели. Все, которые в оной упражнялись, одному Аристотелю последовали, и его мнения за неложные почитали. Я не презираю сего славного и в свое время именитого среди других философа, но тем не без сожаления удивляюсь, которые про смертного человека думали, будто бы он в своих мыслях не имел никакого погрешения, что было главным препятствием к приращению философии и прочих наук, которые от нее много зависят. Чрез сие отнято было благородное рвение, чтобы в науках упражняющиееся один перед другим старались о новых и полезных изобретениях. Славный и первый среди новых философов Картезий осмелился Аристотелеву философию опровергнуть и учить по своему мнению и вымыслу. Мы, кроме других его заслуг, особенно за то благодарны, что тем ученых людей ободрил против Аристотеля, против себя самого и против прочих философов в правде спорить, и тем самым открыл дорогу к вольному философствованию и к вящему наук приращению. На это взирая, сколь много новых изобретений искусные мужи в Европе показали и полезных книг сочинили! Лейбниц, Кларк, Локк, премудрые рода человеческого учители, предложением правил, рассуждения и нравы управляющих, Платона и Сократа превысили ... Едва понято, сколь великое приращение в астрономии неусыпными наблюдениями и глубокомысленными рассуждениями Кеплер, Галилей, Гугений, Делягир и великий Невтон в краткое время учинили, ибо столь далече познание небесных тел открыли, что ежели бы ныне Гиппарх и Птолемей читали их книги, то они тое же небо в них едва узнали, на которую в жизнь свою столь часто сматривали. Пифагор за изобретение одного геометрического правила Зевсу принес в жертву сто волов. Но ежели бы за найденные в нынешние времена остроумных математиков правила по суеверной его ревности поступать, то бы едва в целом свете столько рогатого скота сыскалось. Словом, в новейшие времена науки столько возросли, что не только за тысячу, но и за сто лет жившие едва могли на такое надеяться.
Сие больше от того происходит, что ныне ученые люди, а особливо испытатели натуральных вещей, мало взирают на родившиеся в одной голове вымыслы и пустые речи, но больше утверждаются на достоверном искусстве. Главнейшая часть натуральной науки физика ныне уже только на одном этом свое основание имеет ...
... В числе первых почитается сия книжица, в которой все опыты к истолкованию главных натуральных действий нужнейшие кратко описаны. Описатель оных есть господин барон Христиан Вольф.., который многими изданными от себя философскими математическими книгами в свете славен ... . [ 1. Листы 7-9]
[ИЗ РАБОТЫ
«СОКРАЩЕНИЕ ПЕРВЫХ ОСНОВАНИЙ МАТЕМАТИКИ».
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Для двух причин я люблю и восхваляю Математику, во-первых, для исправления хорошего порядка, коим содержащееся в ней учение предлагается и утверждается. Потом для ее наук самых, которые как в истинном познании естества, так и в человеческой жизни весьма много приносят пользы. И для сего всякому учащемуся необходимо нужною почитаю Математику ... И для того хвалю я обыкновение греческих философов, кои никого не допускали к учению прежде, нежели научился арифметике и геометрии; ибо кто т ому основательно научиться желает, тот должен иметь навык, понимать все ясно и разыскивать строго, справедливо ли то, что он слышит или читает. Да и те, кто основательно познать хотят истину христианского закона, не должны быть легкомысленны и верить всему для того только, что сказал учитель; не довольно сего, что только от учителя слышать истину, но должно и самим понимать, что то есть самая истина, и быть уверенным своим умом, что учительское толкование Писания праведно, и преподаваемое учение выведено из этого справедливого истолкования правильно.
... В этом деле Логика с Законом сходна: Закон показывает, что есть добро и что зло, и откуда происходит познание прегрешений, однако ж не дает способности к препровождению добропорядочной жизни. А Математика, ежели надлежащим образом ей обучаться, подает всегдашнее упражнение ясного понятия и точных доказательств и так помалу приучает к правильному употреблению законов логики...[3. Лист 2-3]
Первоисточники
1. Вольф Христиан. Вольфианская экспериментальная физика с немецкого подлинника на латинский язык сокращенная, с которого на российский язык перевел Михайло Ломоносов. 2-е изд. СПб: Типография Императорской Академии Наук, 1760.
2. Вольф Христиан. Разумные мысли о силах человеческого разума и их исправном употреблении в познании правды. СПб: Типография Артиллерийского и Инженерного Шляхетского кадетского корпуса, 1765.
3. Вольф Христиан . Сокращение первых оснований математики, сочиненное в пользу учащегося юношества: В 2 т. СПб: Типография Морского Шляхетского кадетского корпуса, 1770. Т.1.