Постчеловеческая телесность

Постчеловеческая телесность

Более того, в наши дни можно говорить уже и о постчеловеческой телесности.

Греческий философ Х. Яннарас в своих «Вариациях на тему «Песни песней» пишет: «Загоревший мальчик с гибким, как у газели, телом и выгоревшими ресницами, что общего у тебя с тобою завтрашним — с согнутым и хрупким стариком с дрожащими руками и слабым светом в мешках глаз. И ты, дышащая свежестью девочка, трепетное тело леопарда, как меняются твои нежная кожа, светлый взгляд, упругая грудь, живые волосы, которые развивает ветер. Как они становятся желтой, увядшей старушечьей плотью, скрюченными суставами, почерневшими венами, прерывистым дыханием? Каково наше настоящее «Я», наше действительное лицо? Когда и где воплощается наша истинная идентичность, каково «ядро» нашего существования, подлинный «субъект» как красоты, так и тления».

Если наше тело столь бренно и непостоянно, разве может быть оно критерием идентичности? Как идентифицировать имидж Майкла Джексона? Смена расы — то ли в результате болезни, то ли в результате сознательного экспериментирования. Неоднозначный гендер — по крайней мере, поведение и облик говорят о некоем внегендерном имидже, стилистика которого вызывает вопрос — а человеческий ли это облик вообще?

Во времена Платона еще можно было понимать человека как бесперое двуногое с мягкой мочкой уха и плоскими ногтями. Но что есть человек сейчас? Возможные ответы все более утрачивают шансы на однозначность. Если исходить из происхождения, то оно становится все более многовариантным: человек может быть зачат, выношен и рожден уже не только обычным «натуральным» образом, но и возникнуть из пробирки, быть выношенным и рожденным суррогатной матерью, а теперь даже и мужчиной и остается только гадать, какие еще возможности откроет генная инженерия.

Банки спермы и яйцеклеток, клонирование порождают все большую неоднозначность относительно конечности человеческого существования.

            Еще более поливариантна бытийность человеческой телесность, формы ее существования. Манипулирование с телом: косметические и пластические операции, татуировки, пирсинг, бодибилдинг. Полноценная жизнь инвалидов вроде С.Суворова, С. Хокинга. Успехи современной хирургии: смена пола, донорство не только крови, но и органов и частей тела, их трансплантации. Все более совершенное протезирование — на грани киборгизации — конечностей и внутренних органов.

Тело предстает уже не просто неким скафандром духа, а подобием костюма, который можно менять и выбирать по желанию, как предмет игры — спорта, искусства, моды. В любом случае — не раз и навсегда данным, не однозначным, открытым к иным, не привычным, не человечески обычным, нечеловеческим формам.

С точки зрения проблемы идентичности человек предстает неким подобием матрешки, идентификаций, упакованных одна в другую. Человек — это человек и его обстоятельства? Тогда первый слой идентитета образуют именно обстоятельства: место жительства, работа, социальный статус, семья, дом, машина, одежда — все то, во что хорошо или плохо «упакован» конкретный индивид, взятый в его телесности. Но и сама телесность, как оказывается в наши дни, тоже — одна из упаковок, с которой можно манипулировать.

Личность, индивидуальность — не набор неких общих свойств. И даже не уникальная конфигурация таких свойств. Если начать раскрывать матрешек идентичности, доставать их одну за другой, если срывать один за другим листья с кочана личности, то что же останется в конце?

Что или кто есть человек в этой ситуации? Как в наши дни определить понятие человека? Через род и видовые отличия? Какой род и какие видовые отличия? Или посредством конструктивных (генетических, алгоритмических) определений, задающих процедуру порождения? Какую процедуру из упомянутых выбрать?

Человек, тем более — современный, всегда больше суммы своих качеств и свойств. И именно этот остаток, этот «человек без свойств» и есть главное в личности. В этой связи достойна упоминания трактовка стыда, предложенная в свое время Э. Мунье, существенно отличная от рассмотренной нами ране традиционной. Согласно Мунье, «стыдливость — это смущение личности от того, что она может быть сведена к своим внешним проявлениям, исчерпана ими, боязнь того, что видимое существование будет принято за всю полноту ее существования. Физическая стыдливость не означает. Что тело нечисто, но лишь то, что есть нечто бесконечно большее, чем это видимое или осязаемое тело... Противоположностью стыдливости является вульгарность, согласие быть лишь тем, что предполагает непосредственная видимость, выставить себя напоказ перед взорами публики». С этой точки зрения любой имидж (политический, сценический и т.д.) — вульгарен, так же. Как вульгарна, в принципе, всякая идентичность. Собственно Я всегда сакрально, не профанно.

Фактически, остается традиционный аргумент от двойственности человеческой природы, открытостью человеческого бытия свободе, реальному и трансцендентальному планам бытия. И тогда на первый план выходит личность как носитель самосознания, точка сборки свободы и ответственности, источник смыслообразования и символических форм бытия, манипулятор кодами, субъект неповторимо-уникальной траектории в бытии.

Но тогда на первый план выходит проблема преодоления платонистского дуализма, свойственного европейской философской традиции, преодоление пропасти между трансцендентальным и реальным. «Человек есть тело ровно в том же смысле, в котором он есть дух, целиком «тело» и целиком «дух». Из самых примитивных своих инстинктов — еды, воспроизводства — он создал тончайшие искусства — кухни, любви..., а ... хитрости и извращения духа вызвали гораздо больше проклятий, чем грехи «плоти». В азиатской духовной традиции и медицине тело понимается как посредник между мирами бытия, телесность — как путь в этих мирах. На этой идее основаны и концепции чакр, акупунктуры, позвоночника как аналога мирового дерева.

Ранее человеческое бытие уже уподоблялось ленте Мебиуса. Можно, в этой связи, вспомнить и древний образ змеи, заглотившей свой хвост или двух змей, захвативших хвосты друг друга. Человеческое бытие в своей полноте самозамкнуто, его размыкание есть источник историчности. 

Представления человека о самом себе, как уже отмечалось ранее, базируются на некотором хапосе, опыте рефлексии собственной телесности. Такая рефлексия строится, прежде всего на некоем уподоблении формы.