М. МОНТЕНЬ
.М. МОНТЕНЬ
Странное дело, но в наш век философия, даже для людей мыслящих, всего лишь
пустое слово, которое, в сущности, ничего не означает; она не находит себе
применения и не имеет никакой ценности ни в чьих-либо глазах, ни на деле.
Полагаю, что причина этого - бесконечные словопрения, которыми ее окружили.
Глубоко ошибаются те, кто изображает ее недоступною для детей, с нахмуренным
челом, с большими косматыми бровями, внушающей страх. Кто напялил на нее эту
лживую маску, такую тусклую и отвратительную? На деле же не сыскать ничего
другого столь милого, доброго, радостного, чуть было не сказал - шаловливого.
Философия призывает только к празднествам и веселью. Если пред вами нечто
печальное и унылое — значит, философии тут нет и в помине. Деметрий Грамматик,
наткнувшись в дельфийском храме на кучку сидящих вместе философов, сказал им:
«Или я заблуждаюсь, или,— судя по вашему столь мирному и веселому настроению,—
вы беседуете о пустяках». На что один из них — это был Гераклион из
Мегары—ответил: «Морщить лоб, беседуя о науке,— это удел тех, кто предается
спорам, требуется ли в будущем времени глагола βάλλω
две ламбды или одна или как образована сравнительная степень
χετρου и
βέττιου) и превосходная
Κείριβτου и
βέλττοτου. Что же касается философских
бесед, то они имеют свойство веселить и радовать тех, кто участвует в них, и
отнюдь не заставляют их хмурить лоб и предаваться печали»...
Душа, вместившая в себя философию, не может не заразить своим здоровьем и тело. Царящие в ней покой и довольство она не может не излучать вовне; она не может равным образом не переделать по своему образу и подобию нашу внешность, придав ей, соответственно, исполненную достоинства гордость, веселость и живость, выражение удовлетворенности и добродушия. Отличительный признак мудрости — это неизменно радостное восприятие жизни; ей, как и всему, что в надлунном мире, свойственна никогда не утрачиваемая ясность. Это baroco и baralipton измазывают и прокапчивают своих почитателей, а вовсе не она; впрочем, она известна им лишь понаслышке. В самом деле, это она утишает душевные бури, научает сносить с улыбкой болезни и голод не при помощи каких-то воображаемых эпициклов, но опираясь на вполне осязательные, естественные доводы разума. Ее конечная цель — добродетель, которая пребывает вовсе не где-то, как утверждают схоластики, на вершине крутой, отвесной и неприступной горы. Те, кому доводилось подходить к добродетели ближе других, утверждают, напротив, что она обитает на прелестном, плодородном и цветущем плоскогорий, откуда отчетливо видит все находящееся под нею, достигнуть ее может, однако, лишь тот, кому известно место ее обитания; к ней ведут тернистые тропы, пролегающие среди поросших травой и цветами лужаек, по пологому, удобному для подъема и гладкому, как своды небесные, склону. Но так как тем мнимым философам, о которых я говорю, не удалось познакомиться с этой высшею добродетелью, прекрасной, торжествующей, любвеобильной, кроткой, но вместе с тем и мужественной, питающей непримиримую ненависть к злобе, неудовольствию, страху и гнету, имеющей своим путеводителем природу, а спутниками — счастье и наслаждение, то, по своей слабости, они придумали этот глупый и ни на что не похожий образ, унылую, сварливую, привередливую, угрожающую, злобную добродетель и водрузили ее на уединенной скале, среди терниев, превратив ее в пугало, устрашающее род человеческий.
Монтень М. Опыты. М.-Л., 1954. Кн. I. С. 207—209