2.4. Гуманистика
.2.4. Гуманистика
Термин «гуманистика» предложен автором данной книги; подход объективно существует. Это важный для биополитики и других стыковых биосоциальных и биогуманитарных научных направлений концептуальный инструментарий, тесно связанный со способностью человека сочувствовать, сопереживать, проецировать себя, перевоплощаться в другое живое существо – т.е. с эмпатией. Отметим, что Н.Ф. Реймерс (1992) использовал термин «гуманистика» в ином, хотя близком смысле – как обобщённое название совокупности наук о человеке.
Гуманистика тесно связана с биоцентрическим представлением о единосущности познающего человека и познаваемого им живого существа, глубоком сходстве человеческого социума и других биосоциальных систем. Последний аспект эволюционного родства Homo sapiens и остального биоса в наибольшей мере соответствует компетенции биополитики. Гуманистика согластуется с рассмотренной выше парадигмой натурализма.
Гуманистика вдохновляет учёного на:
создание объединительных концепций, охватывающих и биос, и человеческое общество;
перенос на H.sapiens идей, концепций и методов, первоначально разработанных при исследовании других форм биоса (путь, характерный для биополитики в ее поведенческом аспекте);
приложение идей, возникших в русле социальных и гуманитарных наук, к наукам о живом (как исторический прецедент напомним, что теория биологической эволюции Дарвина сформировалась под непосредственным влиянием взглядов Мальтуса на эволюцию народонаселения).
Однако, для того чтобы созданные в русле гуманистики идеи стали серьезными научными концепциями, их обязательно нужно подвергнуть двойному "испытанию на разрыв" - в опытах как с животными (растениями, микроорганизмами...), так и с человеком. Такое испытание выдержала выдвинутая профессором Г.Шэфером (1997) концепция "12 принципов жизни", примененная им как к человеческому обществу, так и ко всему многообразию жизни. Концепция Шэфера была независимо проверена как на биологическом, так и на социологическом материале.
Итак, гуманистика понимается здесь как своего рода крайний вариант коэволюционной стратегии: как коэволюция самого учёного и его объекта – вплоть до эмпатического отождествления учёного с этим объектом, взгляда на мир его глазами. Приматолог Ф. Де Ваал говорит в этой связи, что, например, поведение обезьян легче понять на базе сходства с поведением человека, чем считать обезьяну механизмом или компьютнером, как это делают сторонники механицизма (de Waal, 1996).
Однако наряду со сходством нельзя упускать из виду и существенные отличия человека от прочих форм живого. Гуманистика не должна вести к социальному биологизму. Как указано в предшествующем подразделе, любое живое существо есть уникальность со своим особым поведением и восприятием окружающего мира (умвельта). Уподобление поведения собаки, воробья, тем более амёбы человеческому поведению может привести к неправильному истолкованию поведенческих реакций изучаемого живого существа. Так, без специального изучения языка мимики медведя человек может неправильно истольковать то, что ему хочет «сказать» медведь. Человеку кажется, что медведь имеет добродушно-расслабленное выражение лица, в то время как на деле «Топтыгин» зол на этого человека и вот-вот ударит его лапой.
Поэтому исследования на базе подхода гуманистики необходимо подкреплять также данными, полученными в рамках более традиционных подходов, не предполагающих сопоставления с человеком. При всём, что сказано об ограничениях и недостатках физико-химической парадигмы в биологии, последняя имеет тщательно отработанные методики и «ритуалы» эксперимента, позволяющие смягчить присущий гуманистике антропоморфизм (уподобление объекта познания человека).
Преодоление антропоморфизма связывают также с заявленной в начале настоящего раздела способностью к эмпатии[9]. Гуманистика, открыто включая эмпатию в арсенал средств познания живого и его поведения, порождает непростые проблемы, например: как и в какой мере можно обучаться эмпатии? Как выражать полученные эмпатическим путём знания на нашем человеческом языке, который, с одной стороны, приспособлен для чисто логического пути познания (особенно если это научный, а не художественный язык), а с другой стороны – часто грубо антропо – и социоморфен? Подобные проблемы можно рассматривать как неразрешимые, но можно и, по-видимому, более правильно, считать их «точками роста» нового подхода, способствующим его дальнейшей разработке.
При всех своих ограничениях и ещё не решенных проблемах, гуманистика имеет особенный потенциал при исследовании 1) биосоциального аспекта жизни (формы социального поведения, пути формирования биосоциальных систем, био-коммуникация) и 2) ментального аспекта жизни (память, обучение, внутренний мир живого существа). Оба аспекта весьма важны для биополитики.
Эмпатия как путь проникновения во что-то иное, чем Я сам (в данном контексте – в обезьяну, медведя, осьминога и др.) с психологической точки зрения тесно связана со сферой эмоций (это эмоциональное со-переживание, со-чувствие в противоложность отстранённому логическому рассуждению) и поэтому эмпатия предполагает участие не только коры мозга, но и важного для эмоций древнего слоя – лимбической системы. Для обозначения того эволюционно-древнего состояния, которое связано с эмоционально-эмпатическим восприятием живого, один из основоположников социобиологии Э.О. Уилсон предложил термин «биофилия» (Wilson, 1984). Речь идёт об ощущении сопричастности с оттенком любви к одушевлённому биосу, радости от контакта с ним.
Придавая существенное значение эмпатии для биологического познания, гуманистика фактически дополняет характерное для традиционных естественных наук знание, полученное логическим путем, непосредственным пониманием объекта, основанным на вере, что объект познания (шимпанзе, крокодил или даже амеба) отождествимы со мной; Я могу в некоторых состояниях переживать за объект – точно знать, что с ним происходит. Так понял Клингель внгутреннее состояние осьминога.
Вплетая в логически обоснованное знание эмпатическое понимание объекта как подобного мне, исследователю, существа, гуманистика не только помогает выявить сходство между человеком и другими существами[10], между человеческим социумом и сообществами биологических индивидов (биосоциальными системами). Гуманистика, дополняя знание пониманием и верой, способствует также современной эпохальной тенденции к сближению науки и религии. Обе эти исторически разделенные в Новое Время формы освоения мира фактически пересекаются на таком объекте как человек – обе предлагают нам свою интерпретацию. Поэтому указанное в сноске в начале подраздела интерпретация «гуманистики» как совокупности знания о человеке (Н.Ф. Реймерс) фактически не столь далека от авторского понимания гуманистики как очеловечения живого. Ведь включение знания на основе веры в орбиту биологии (и биополитики) меняет наше представление о человеке – и именно в сторону большей открытости по отношению к религии как мощного многовекового пласта знаний, основанных на вере, и обоснованных этой верой ценностей и регулятивов поведения.
Внося свой вклад в научно-религиозный диалог, гуманистика, конечно, способствует также диалогу науки (в частности, биологии) и политики. Это вытекает из ее вклада в развитие стыковой биолого-политической области, которой и посвящена в целом эта книга. Итак, гуманистика стимулирует объединение трех важных сфер человеческой активности – науки, религии и политики. Эти сферы были исторически разделены на протяжении многих веков, более того, можно показать, что в разные исторические периоды различные из этих областей доминировали в социуме. Так, Раннее Средневековье – несомненно, период безраздельного доминирования религии -- «идеальная культура» в понимании Питирима Сорокина[11]. Конец Нового Времени (конец XIX – начало ХХ века) характеризуется значительной степенью преобладания науки («сенситивная культура») с ее эмпирико-логическим путем получения знаний о мире. Наше время, предоставляя человеку объективные предпосылки синтеза науки, религии и политики (в том числе и через развитие биополитики), приобретает черты смешанной эпохи («идеалистической культуры» по Сорокину). В такой культуре имеется, по убеждению Сорокина, возможность гармонического сплава знания на базе веры (религия) и знания на основе эмпирической данности (наука).