6.2. Генетика поведения и биополитика
.6.2. Генетика поведения и биополитика
Биополитиков и социобиологов нередко упрекали и упрекают в завышенной оценке роли «эволюционного наследия», отраженного в генах, в репертуаре политического поведения человека и в принижении роли культурной среды. Здесь необходимо высказаться в защиту биополитиков (и социобиологов соответственного толка). Во-первых, большинство биополитиков признают важность условий среды и особенно социокультурных факторов в детерминации поведения людей. Более того, поведение и других живых существ определяется не только генами, но и взаимодействием их продуктов со средой, и даже инстинктивное поведение включает в себя целый ряд пластичных, модифицируемых реакций (например, зависящих от импринтинга, см. 5.2.). Во-вторых, влиянием наследственных факторов не следует пренебрегать, как демонстрируют данные последних десятилетий. Поведение выступает как результат комбинированного действия генов и условий среды.
С применением метода вариационного анализа было, например, показано, что скорость бега лошадей чистокровных пород отражает сочетанный эффект генетических факторов (доля влияния которых составляет от 25 до 40% эффекта) и результатов обучения и тренировки. Существенный вклад как генетических, так и средовых факторов предполагается и в отношении многих личностных черт человека, а также для скорости обработки человеком невербальной информации (Masters, 1993a). Непосредственное влияние генетические факторы оказывают на формирование двигательных и осязательных навыков человека, на различные формы неосознаваемого поведения, а также, как указывал социобиолог Э.Уилсон, на развитие фобий – неосознаваемых страхов, чаще всего связанных с животными и другими объектами, с которыми имел дело первобытный человек. В целом, для большинства поведенческих особенностей и аномалий человека характерен умеренный вклад генетических факторов. Так по шкале экстраверсия (человек открыт для общения, ориентирован вовне) – интраверсия (человек углублен внутрь себя) сходство между близнецами примерно на 50% определена генетически[58]. У зеленых мартышек-верветок преполагается частичное влияние генетических факторов на индивидуальный темперамент (McGuire, 1982)..Уже было указано, что на базе лингвистических исследований школы структурализма (Н. Хомский и др.) был сделан вывод о наличии у ребенка генетически заданной универсальной грамматики, своего рода контурной карты языка, «белые пятна» на которой заполняются при речевом общении с окружающими.
Прямое биополитическое значение имеют данные о влиянии генетических факторов., наряду с факторами окружающей cреды, на социальное поведение и политическую активность человека. Так, уровень основных нейротрансмиттеров (веществ, необходимых для передаче импульсов между нервными клетками), таких как серотонин, норадреналин, дофамин, частично обусловлен генетическими факторами. Например, аномально низкий уровень серотонина в мозгу связан с эффектами генетических факторов, поскольку вызванные нехваткой мозгового серотонина расстройства (депрессия, булимия, т.е. избыточный аппетит, и др.) передаются из поколения в поколение (Харт, 1998). Уровень нейротрансмиттеров влияет на социальный ранг человека, его агрессивность и другие политически важные параметры (см. следующие подразделы этого раздела).
Многие мутации обладают плейотропным эффектом, т. е. мутировавший ген вызывает сразу несколько различных эффектов. Упомянутая выше мутация, вызывающая альбинизм, встречается не только у человека, но и, например, у мышей. У них эта мутация вызывает не только белую окраску шерсти и розовую – радужку глаз, но и сниженную двигательную активность и повышенную эмоциональность. Множественные эффекты характерны и для многих мутаций генов человека. Cиндром Леш-Нихана, связанный с дефектом гена, отвественного за синтез гипоксантингуанинфосфорибозилтрансферазы, причиняет как соматические расстройства (подагра, поражение почек), так и поведенческие отклонения (склонность к самоистязанию) на фоне снижения интеллекта (Зорина и др., 1999).
Изменения внешности наряду с физиологическими и поведенческими расстройствами обусловлены также мутациями, связанными с недостатком или избытком целых генных блоков – хромосом. Женщины имеют в норме две половых хромосомы Х (генотип ХХ), мужчины – одну хромосому Х и одну хросому Y (генотип XY). Иногда возникают аномальные сочетания половых хромосом, как например XXY (синдром Клейнфельтера: стерильные мужчины с некоторыми женскими вторичными признаками и в части случаев слабоумные) и Х0 (только одна хромосома Х, синдром Тернера: стерильная, часто низкорослая женщина с недоразвитием втроичных половых признаков).
С биополитической точки зрения, как представлялось несколько лет назад, особенно интересным можно было бы считать генотип XYY – наличие лишней хромосомы Y. Индивиды с таким генотипом – мужчины, часто отличающиеся высоким ростом и нередко также легкой умственной отсталостью. Высказывалось предположение, что мужчины с генотипом XYY предрасположены к агрессивному, антисоциальному, преступному поведению. Действительно, имелись сведения, что среди осужденных преступников генотип XYY встречался чаще, чем в человеческой популяции в целом. Однако в дальнейшем эти данные были подвергнуты серьезному сомнению, так как мужчины XYY оказались не более (а часто даже менее) агрессивными, чем мужчины с нормальным генотипом. Возможно, преступников с генотипом XYY просто легче арестовать в силу их умеренной умственной отсталости, поэтому они чаще фигурируют в полицейских отчетах.
В нескольких странах осужденные убийцы с генотипом XYY, впрочем, пытались ссылаться на свой особый генотип, чтобы их оправдали по невменяемости. Судьи не оправдали этих преступников, поскольку лишь незначительная доля мужчин с генотипом XYY совершает тяжкие преступления.
Под более серьезным подозрением ныне находятся люди с генетической аномалией, вызывающей первичную психопатию с определенным предрасположением к актам насилия. Гены первичной психопатии пока еще не идентифицированы. Немалое внимание уделяется также ADHD (attention deficit hyperactivity disorder — растройство с дефицитом внимания и повышенной активностью). Тем не менее, общий консенсус таков, что генов, специфически вызывающих криминальное поведение или акты политического насилия, нет. Есть гены, предрасполагающие индивидов к импульсивному, бесконтрольному, гиперактивному, невнимательному, агрессивному поведению. Конечно, люди с таким генотипом при некоторых дополнительных условиях представляют собой подходящий контингент для вербовки в ряды боевиков или в состав криминальных банд. Но эти же отклонения могут сделать индивидов храбрыми воинами, харизматическими политиками, инициативными менеджерами! Единственная биополитически приемлемая тактика — конфиденциально уведомить индивидов в «категориях повышенного риска» об их состоянии и предложить ряд конкретных рекомендаций (без принуждения). Известны многочисленные факты, свидетельствующие о решающей роли окружающей cреды и воспитания в судьбе людей с генетическими аномалиями. Мы вернемся к вопросам генетического (и шире – биополитического) консультирования в этом и в следующем (седьмом) разделах книги.
Обучение, приобретение молодым поколением жизненного опыта в общении со старшими – необходимая предпосылка политической социализации – усвоения человеком тех или иных политических взглядов и ценностей (о чем уже шла речь в разделе пятом). Поэтому с биополитической точки зрения интересно выяснить, как влияют генетические факторы на способность индивидов к обучению вообще. Эта проблема детально исследовалась в ХХ веке на различных объектах, в том числе и на модели обучения крыс навыкам нахождения пищи в лабиринтах различных конструкций. По скорости преодоления лабиринтов с семнадцатью тупиками были отобраны генетические линии крыс Trayon Maze Bright (хорошо обучаемые) и Trayon Maze Dull (плохо обучаемые). Подобные индивидуальные характеристики связаны с эффектами сразу многих генов. Интересно, что в обучение в разных ситуациях, по-видимому, вносят вклад различные группы генов: различие между «хорошо обучаемыми» и «плохо обучаемыми» утрачивается, если используется не 17-тупиковый, а 16- или 8-тупиковый лабиринт (Зорина и др., 1999).
На различных моделях исследованы такие важные для социального (а у человека и политического) поведения характеристики, как склонность к агрессии или, наоборот, к лояльным формам взаимодействий между индивидами. Эти формы поведения имеют немаловажную генетическую компоненту. У мышей различаются расы с высокой (C57BL/6) и низкой (BALB/c) агрессивностью, причем различаются также преобладаюшие формы агонистического поведения. У мышей C57BL/6 доминируют атаки и преследование других индивидов, а у мышей BALB/c, если они вообще ведут себя агрессивно, преобладает «борцовское» поведение и сердитые движения хвостом. Выяснилось, что эти различия имеют нейрохимическую подоплеку, связанную с различной активностью фермента тирозингидроксилазы, необходимого для синтеза нейромедиатора дофамина[59]. С применением генетической инженерии получены расы мышей с выключенным геном Dvl1, у которых снижена частота социальных контактов, а также нарушено поведение в ходе постройки гнезда (Зорина и др., 1999). Множественные поведенческие отклонения наблюдаются у мышей с дефектным геном кальций-кальмодулинкиназы II (CamKII). Мыши-гетерозиготы (одна нормальная + одна мутантная копия гена) характеризуются повышенной агрессивностью, ослаблением чувства страха, снижением частоты половых контактов. Мыши-гомозиготы (две копии мутантного гена) имеют много резко выраженных аномалий в поведении. Мыши с дефектными генами, отвечающими за синтез или распад нейротрансмиттеров, также демонстрируют аномальные формы поведения (см. подробнее 6.6.1, где дана и ссылка на работу: Tecott, Barondes, 1996),
В приложении к человеку показано влияние генетических факторов на такое нейро-психическое расстройство, как женская предменструальная дисфория. У части пациенток она проявляется сниженным настроением, отчуждением и провалами памяти, в то время как другие пациентки отличаются в этой фазе цикла повышенной агрессивностью, вплоть до совершения актов насилия. В Великобритании раздавались голоса с требованием считать преступниц с предменструальным синдромом невменяемыми, т.е. подвергать их не наказанию, а лишь принудительному лечению и реабилитации.
Предменструальная дисфория представляет собой пример взаимодействия
генетических факторов (по-видимому, нарушающих функционирования
серотонэргической системы мозга, см. ниже) и гормонов, уровень которых
циклически изменяется в женском организме. Приведем также другой модельный пример, из которого наглядно видно комбинированное влияние на поведение:
1) генов; 2) гормонов и 3) социальной среды. В экспериментальных условиях
скрещивали койотов и собак. Койотам свойственны нехарактерные для собак формы
оборонительной агрессии (угрожающие демонстрации). У щенков-гибридов такая
оборонительная агрессия не наблюдается. Она возникает у взрослых гибридов, что
объясняется стимулирующим влиянием стероидных гормонов, вырабатываемых по мере
взросления. Однако необходимы и дополнительные пусковые факторы – длительный
социальный стресс, вызывамый постоянным контактом с особью-доминантом[60].
Вернемся к обозначенным в начале раздела программным установкам биополитиков Колдуэлла и Сомита на исследование «индивидуального человеческого поведения под влиянием сигарет, транквилизаторов, наркотиков и алкоголя». В этих исследованиях имеется прогресс, достигнутый путем комбинированного изучения людей и животных. Рассмотрим, например, проблему алкоголизма. У людей клинически различаются два типа алкоголиков: 1) тревожные пассивные пессимисты, которые пьют в различной мере в зависимости от внешних условий и которых сравнительно легко лечить методами психотерапии и 2) любящие новизну решительные оптимисты, не поддающиеся попыткам их излечения от алкоголизма. Известны генетические линии крыс и мышей, также склонных к употреблению алкоголя. Среди них имеются аналоги обоих групп алкоголиков-людей. Так, крысы линий HAD1 и HAD2 осторожны, пассивны, их алкологолизм носит неустойчивый характер, как у алкоголиков-людей типа 1. Крысы-алкоголики линий Р и АА напоминают людей типа 2 – они эмоционально устойчивы, более активны, постоянно потребляют большие количества этанола. На модельных системах с животными объектами показан сложный полигенный характер наследования предрасположения к алкоголизму (Зорина и др., 1999). Например, у мышей картированы гены, которые независимо отвечают за различные компоненты влечения к алкоголю -- толерантность (перносимость, устойчивость) к этанолу (хромосома 12), его предпочтение безалкогольным растворам (хромосома 1) и снотворный эффект этанола (хромосома 7).
Генетические факторы, по-видимому, участвуют также в таких немаловажных для политической деятельности психических и поведенческих расстройствах, как нарколепсия (патологическая сонливость), болезнь Альцгеймера – угроза для многих стареющих политических деятелей (предполагаемый виновник – ген АРР, amyloid precursor protein, локализованный на хромосоме 21 человека и хромосоме 16 мыши), маниакально-депрессивный психоз, шизофрения, а также формы умственной отсталости, связанные, с «ломкой» хромосомой Х. Хромосома Х у этих мутантов обогащена цитозин—цитозин—гуаниновыми повторяющимися триплетами (которые у здоровых индивидов имеются в существенно меньшем количестве) и легко ломается при делении клеток в районе q27.3 близ конца большего плеча двуплечей Х-хромосомы[61].
Со времен знаменитого психиатра Кречмера шизофрения и маниакально-депрессивный психоз описаны не только в ярких клинических, но и в стертых субклинических (пограничных) формах, которые вполне совместимы с социальной адаптированностью и даже политической активностью, лишь придают им соответствующие окраски. Так политик с субклинически выраженным маниакально-депрессивным психозом (циклоид) подвержен периодам повышенного настроения и активности (мания), сменяемым периодами депрессии, что придает неровный почерк принятым им решениям, возможно, затрагивающим судьбы государства и даже целой планеты. Такие политически важные качества человека, как поиск новизны (что в политике соответствует всяким попыткам проведения «новых курсов», как именовал свои нововведения президент Рузвельт в США в 30-е годы ХХ века) и тревога, также, по-видимому, существенно зависят от генетических факторов.
В настоящее время, в связи с разработкой методов генетической инженерии и клонирования, раздаются голоса в пользу улучшения человеческого социального поведения – например, Д. Хамер из Национального Института рака (США) ратует за устранение генетических корней агрессии и насилия путем элиминации соответствующих генов. Эти мероприятия выступают как составная часть современных евгенических программ (см. 6.3).
В заключение подраздела отметим существенный вклад факторов воспитания в даже те поведенческие характеристики, которые частично детерминированы генетически. Это касается, например, уровня агрессивности, несмотря на несомненный вклад генов в формирование этого поведеческого признака, позволяющий выводить путем искусственного отбора гиперагрессивные линии мышей, крыс, морских свинок, кроликов, собак и др. Роль генов порой преувеличивают, поскольку оставляют без внимания воздействие факторов внешней среды на этапе внутриутробного развития и в первые дни, месяцы, годы после рождения индивида. А ведь именно на этих ранних стадиях индивидуального развития влияние факторов среды часто приобретает характер необратимого импринтинга! Выращенные в изоляции мартышки-верветки оказываются более агрессивными, нежели их сверстники, выросшие в составе группы (Raleigh, McGuire, 1994). Агрессивному поведению мартышек способствует также нестабильная ситуация в плане отношений индивидов между собой в биосоциальной системе. В США и ряде других стран накоплены важные данные, например, по влиянию жестокого или равнодушного обращения с маленькими детьми на их социальное поведение и все последующее развитие. Тот факт, что у агрессивных родителей дети достаточно часто также отличаются повышенной агрессивностью, можно объяснить не только общими генами у родителей и потомства, но и варварскими приемами воспитания, распространенными в таких семьях.
Политическая обстановка в стране оказывает неоспоримое влияние на ее генофонд, стимулиряуя распространение одних генов и подавляя другие. Это особенно рельефно видно в случае экстремальных политических ситуаций типа массовых репрессий и кровопролитных войн. Советский Союз при И.В. Сталине пережил и то, и другое, что не могло не сказаться на генофонде: в первую очередь гибли носители генов, предрасполагающих к одаренности и разным формам новаторства – от искусства и науки до политики, оказываясь наиболее уязвимыми в подобные эпохи.