2. ЭЛЕМЕНТЫ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

2. ЭЛЕМЕНТЫ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

Речь идет о проблеме выделения простейших, далее неделимых элементов общества. Существует, как мы увидим ниже, однозначная связь между числом и характером его наиболее широких подсистем и мельчайшими элементами, из которых строятся и сами подсистемы, и более дробные их компоненты. О каких же элементах идет речь?

При ближайшем рассмотрении они оказываются простейшими образованиями совместной деятельности людей, необходимыми для ее осуществления. До сих пор мы рассуждали о необходимости различных форм деятельности, направленных на добывание пищи, создание инженерных проектов, поддержание общественного порядка и т.д. В стороне оставался другой важнейший вопрос: а как устроены все подобные формы коллективной деятельности, что нужно для их осу­ществления, при каких минимальных условиях может быть построена египетская пирамида, сконструирован самолет или отражено нападе­ние неприятеля? Ответ на этот вопрос приводит нас к выделению четырех необходимых организационных элементов, без труда обнару­живаемых в любом из видов совместной деятельности людей.

Субъекты. Выше, рассматривая организацию простейшего акта деятельности  — социального действия, — мы констатировали то оче­видное обстоятельство, что необходимым условием любой деятельно­сти является наличие осуществляющих ее людей, способных быть ее субъектами, т.е. носителями целенаправленной активности, с которы­ми связаны ее пусковые и регулятивные механизмы.

Едва ли нужно убеждать кого-нибудь в том, что при коллективных формах деятельности ситуация меняется лишь в плане увеличения числа осуществляющих ее людей — живых человеческих индивидов, которые представляют в совокупности первый необходимый ее эле­мент. Что делать, человечество не изобрело и никогда не изобретет способов играть в футбол без футболистов, вести войну без солдат или учить без учителей. Даже в тех случаях, когда в спортивном состязании или военных действиях будут участвовать кибернетические устройства, имитирующие целенаправленную деятельность, мы без труда обнару­жим в ней «человеческий фактор» — живых людей, ее единственных субъектов, без которых невозможно ее возникновение и осуществле­ние.

Может показаться странным признание человеческого существа элементом деятельности, т.е. ее простейшим, далее неделимым обра­зованием. Это утверждение способно даже возмутить людей, понима­ющих, насколько сложным существом является человек, предс­тавляющий собой целый и целостный «микрокосм», во многом более сложный, чем среда его существования в виде общества и истории.

Действительно, отдельно взятый индивид является носителем мно­жества социальных ролей, будучи одновременно и работником, и отцом семейства, и членом политической партии и т.д. Ему присуще множе­ство потребностей, интересов, привычек, пристрастий, знаний и уме­ний. И, тем не менее, мы вправе рассматривать индивида в качестве простейшего элемента, если учтем, что это понятие принадлежит структурному анализу, который интересуется частями своего объекта, а не его свойствами или состояниями. При всем многообразии послед­них человек — в отличие, скажем, от социальной группы — не может быть «поделен» на такие части, которые заинтересовали бы социальную теорию, а не анатомию.

Ясно, однако, что строение социальной деятельности не ограни­чивается только человеческими индивидами. Наряду с субъектами ее необходимым элементом являются уже рассматривавшиеся нами объ­екты, точнее, предметы, которые люди — в отличие от животных — создают и регулярно используют, многократно увеличивая тем самым эффект своей деятельности.

Выше мы рассматривали социальные предметы как такие объекты деятельности, которые отличны от людей (также способных, как мы помним, выступать в роли объектов деятельности—того, на что направлена деятельностная способность субъекта). При этом мы избе­гали всякой типологии социальных предметов, которая становится необходимой, когда мы переходим от анализа абстрактно взятого социального действия к анализу общества как организационной формы коллективной деятельности людей.

В данном случае важно подчеркнуть, что весь мир социальных предметов делится на два различных класса, отличающиеся друг от друга своим назначением, социальной функцией. В одном случае эта функция связана с обеспечением непосредственных адаптивных задач человеческой деятельности — приспособлением к природной и соци­альной среде существования путем ее вещественно-энергетической переработки, целенаправленного преобразования. В другом случае она связана с выполнением задач информационного обеспечения деятель­ности—выработкой символических программ поведения, которые могут транслироваться от субъекта к субъекту, т.е. циркулировать в обществе, храниться и накапливаться в нем, передаваясь от поколения к поколению.

Вещи. Первый из этих классов мы будем называть вещами (хотя в социальной теории используются и другие названия, в частности термин «орудия», который употреблял Л.С. Выготский). В любом случае речь идет о предметах, с помощью которых люди оказывают прямое воздействие на тот реальный мир, в котором живут, физически изменяя его в своих интересах.

Класс вещей имеет свою собственную структуру, по-разному представляемую разными теоретиками. В частности, К. Маркс, уделявший особое место анализу человеческого труда, выделял в их составе как предметы непосредственного потребления, так и средства их создания или «средства производства». В составе последних им выделялись: 1) «предметы труда», т.е. то, на что направлено механическое, хими­ческое, биотехническое и прочее воздействие человека (будь то дерево, которое валит лесоруб, или нефть, подвергающаяся химическим воз­действиям): 2) «орудия труда», с помощью которых человек осущест­вляет воздействие на предмет труда (будь то копье, «удлиняющее» руку охотника, или установка для крекинга нефти); 3) средства транспор­тировки и хранения орудий и предметов труда —нефтепроводы, неф­техранилища, танкеры для перевозки нефти и другие элементы «сосудистой системы производства», отличной от его «костно-мускульной системы» (как Маркс образно называл предметы и орудия труда). К этому списку следует добавить отсутствовавшие во времена Маркса кибернетические средства регуляции производства, позволяющие хра­нить, перерабатывать и передавать технологическую информацию (раз­личные ЭВМ и т.д.).

Очевидно, что подобные «вещные» элементы человеческой дея­тельности используются прежде всего при воздействии на природу, с которой изначально «противоборствуют» люди, вырывая природные объекты из их естественных связей и подвергая необходимой перера­ботке.

Однако класс предметов, который мы называем «вещи», включает в себя не только земные богатства и те средства, с помощью которых люди превращают зерно в хлеб, руду в металл или стальной прокат в детали автомобиля. Нужно учитывать, что прямое физическое воздей­ствие люди оказывают не только на природную, но и на социальную среду существования, которая включает в себя помимо «техносферы» еще и «антропосферу» — мир живых человеческих индивидов. Это означает, что и скальпель в руках хирурга, и штанга в руках спортсмена. и даже бутерброд, съеденный нами в буфете, — принадлежат миру вещей, с помощью которых мы физически изменяем реальность (даже если ею выступает наше собственное тело). К классу вещей относятся также и винтовка в руках солдата или артиллерийское орудие, с помощью которых воздействуют на «живую силу», и инженерные сооружения неприятеля с целью изменить такой элемент реальности, как общественные отношения между людьми (защитить свой сувере­нитет или, напротив, подчинить других своей воле, установить господ­ство над ними). Наконец, к вещам принадлежат также те специфические предметы и орудия труда, с помощью которых необ­ходимое физическое воздействие на реальность осуществляется в рамках духовного творчества людей, — авторучка и бумага, использу­емые писателем, холст, кисть и краски, позволяющие художнику реализовать свой замысел, и т.д. и т.п.

Символы или знаки. Существует, однако, и другой класс социальных предметов, необходимых для совместной деятельности, функции ко­торых явно отличны от функций вещей. Последние,как мы установили, служат целенаправленному изменению реальности, существующей за пределами человеческих представлений, позволяют произвести изме­нения, которые вполне могут быть зарегистрированы физическими приборами (исключение составляет лишь такой специфический класс вещей, как измерительная аппаратура, не оставляющая видимых ма­териальных следов на объектах своего воздействия).

Теперь зададимся вопросом: какие физические изменения способ­ны произвести в этом мире дорожные знаки, иконы, книги, картины (если использовать их, естественно, по прямому назначению, а не для топки печей или накрывания бочек с огурцами)? Ответ очевиден — подобные предметы служат непосредственно не изменению реального мира, а изменению наших представлений о мире. Они воздействуют на наше сознание, на наши стремления, желания, цели, и лишь через их воплощение в деятельности опосредованно воздействуют на отличную от сознания реальность.

В отличие от вещей ученые называют подобные предметы симво­лами или знаками. Если вещи служат прямым орудием адаптации, то символы обеспечивают целенаправленность человеческой деятельно­сти, посредством которой эта адаптация осуществляется, функция символов — воплощать в себе особым образом закодированную ин­формацию, служить средством ее хранения, накопления и передачи, позволяющей людям согласовывать цели своей коллективной деятель­ности. Необходимость символов связана с тем, что любые идеи, образы, чувства, призванные повлиять на поведение людей, могут сделать это лишь в том случае, если обретут некоторую «телесную оболочку»: соединятся со звуком, печатными литерами, графическими изображе­ниями и через подобные «материальные проводники» (терминология П. Сорокина), служащие «перевозчиками смысла», достигнут созна­ния.

Подчеркнем еще раз: различие между вещами и символами связано только с их назначением, функцией и никак не связано с материалом, из которых они изготовлены (недаром народная мудрость гласит: «из одного дерева икона и лопата, да не обе святы»).

К этому нужно добавить, что на уровне отдельных предметов различие между символами и вещами, конечно же, не является абсо­лютным. Не только книга может стать топливом, но и трактор вполне способен превратиться из орудия практической жизнедеятельности людей в символ, знак, носитель информации (стать, к примеру, экспонатом промышленной выставки или памятником, установлен­ным на постаменте). Однако «подвижность» отдельных предметов, «кочующих»из класса в класс, не означает, что между самими классами (скажем, художественной литературой и сельскохозяйственной техни­кой) можно поставить знак равенства.

Итак, мы выделили три необходимых элемента коллективной дея­тельности: людей и используемые ими предметы, которые подразде­ляются на вещи и символы. Существует, однако, еще один своеобразный «элемент», который нельзя увидеть глазами, пощупать руками, но без которого ни люди, ни вещи, ни символы никогда не составят целостной социальной системы.

Связи и отношения. Речь идет о сложной совокупности организа­ционных связей и отношений, существующих между уже названными элементами. Согласованность в работе плотницкой бригады (которая предполагает хорошо организованное снабжение материалами, умелое распределение функций, справедливое распределение заработка и пр.), дисциплина в воинском подразделении, регламент работы конферен­ции — все это примеры подобных связен и отношений, без создания и регуляции которых невозможна коллективная деятельность людей.

Не останавливаясь на общефилософском аспекте проблемы, на­помним, что связьявлений мы понимаем как взаимную согласованность, соразмеренностъ их изменении, при которой смена свойств и состоянии одного явления сказывается на свойствах и состояниях другого, свя­занного с ним.

Для характеристики этой структурной реальности мы можем вер­нуться к примеру, уже использованному нами ранее. Представим себе два одинаковых часовых механизма, один из которых находится в рабочем состоянии, а другой разобран на части. Различие между функционирующим устройством и набором деталей очевидно. Но в чем оно состоит? Связано ли оно с номенклатурой деталей? Их состоянием? Ясно, что это не так. Единственное различие между работающими часами и кучкой образующих их деталей состоит в том, что в первом случае эти детали связаны между собой, находятся в отношении элементарного пространственного зацепления, чего не наблюдается во втором случае.

То же самое имеет место и в более сложных системах. Возьмем, к примеру, обычный городской автобус, перевозящий случайно собрав­шихся пассажиров. Нетрудно убедиться, что мы имеем дело с социаль­ным образованием, в котором наличествуют все выделенные нами элементы: люди, самые разнообразные вещи, которые они везут с собой (портфели, продуктовые сумки и пр.), столь же многообразные знако­вые объекты (от трафарета с номером маршрута до прокомпостирован­ных талонов, содержащих в себе информацию об оплаченном проезде).

Но можем ли мы рассматривать наших пассажиров как системное целостное образование? Вспомним: признаком системности является взаимная зависимость частей, при которой существенное изменение одной из них неизменно сказывается на состоянии других и всей системы в целом. Очевидно, что в нашем случае подобная взаимосвязь отсутствует. Люди могут входить в автобус и покидать его, стоять или сидеть, молчать или разговаривать — в любом случае они остаются не зависящими друг от друга пассажирами, каждый из которых едет по своему собственному делу, не связывая свои интересы и цели со случайными соседями по салону. Ситуация изменится лишь в том случае, если людей объединит какое-то внезапно возникшее общее дело—скажем, необходимость вытаскивать застрявший на дороге автобус. В этом случае мы получим хотя и временный, но вполне реальный коллектив, связанный общими интересами, целями и уси­лиями.

Итак, механический набор людей, вещей и символов сам по себе не создает целостного системного образования, каковым является общество. Для его существования необходим еще один организацион­ный момент — сложная совокупность внутренних связей между всеми классами социальных элементов, означающая реальную соразмерность их изменений, наличие взаимоопосредований между ними.

Что же представляют собой общественные отношения, которые многие теоретики рассматривают как особый организационный мо­мент совместной деятельности людей, отличный от связей между ними?

В большинстве случаев общественными отношениями называют особый класс социальных связей, а именно связи субъект-субъектного свойства, отличные от субъект-объектных связей между людьми и используемыми ими предметами или объект-объектных связей между социальными предметами. С этой точки зрения называть обществен­ными отношениями можно только связи между людьми, но не техно­логическую связь между работником и используемым им средством труда или зависимость между различными компонентами поточных линий на автоматизированных производствах.

Допуская целесообразность такого словоупотребления, многие фи­лософы настаивают на том, что далеко не каждая связь между людьми может рассматриваться как общественное отношение между нами. Более того, в социально-философской литературе существует точка зрения, вовсе отрывающая общественные отношения от связей между людьми, противопоставляющая их друг другу. Рассмотрим кратко логику такого подхода, полагающего, что отношения между людьми возникают в случае отсутствия реальных связей между ними.

Для понимания сказанного напомним, что общефилософская тео­рия использует категорию «отношение» в двух различных смыслах. В одном случае отношение интерпретируется как референтная соотне­сенность явлений, не вовлеченных в процесс взаимодействия и, следо­вательно, не соединенных между собой реальными связями, соразмеренностью изменений. Отношения такого рода не возникают в ходе взаимоопосредования явлений, а устанавливаются между ними некой третьей референтной системой, неким наблюдателем, соотно­сящим не связанные между собой явления по избранным им самим критериям.

В самом деле, человек, полагающий, что жареная картошка вкуснее пареной репы, собор Нотр-Дам больше газетного киоска, а пятна на Луне напоминают львиную морду, ставит в отношения сходства и различия объекты, не связанные между собой ни каузальными, ни функциональными или какими-либо еще реальными зависимостями.

Именно такая референтная соотнесенность, как мы видели выше, лежит в основе выделения номинальных социальных групп — рас, географических обшностей людей и пр., не связанных совместной скоординированной деятельностью. Бывают, однако, случаи, когда отношения референтной соотнесенности представляют собой нечто большее, чем статистическую подборку явлений, выступают как зна­чимый факт общественной жизни, оказывающий реальное воздействие на поведение людей.

В качестве примера можно привести систему правовых отношений, которые определяют взаимные права и обязанности граждан, не нахо­дящихся в прямом взаимодействии, но соотнесенных друг с другом через принадлежность к неким фиксированным классам юридических лиц.

В самом деле, представим себе двоюродных или троюродных братьев и сестер, никогда в жизни не видевшихся между собой и даже не знающих о существовании друг друга. Это обстоятельство, как известно, не мешает им находиться в юридическом отношении родства, наследуя (в случае отсутствия более близких родственников) имущество друг друга. Тем самым общественные отношения возникают между людьми, которые не связаны взаимодействием и образуют не реальное единство, возможное лишь при наличии внутренних связей между его членами, а всего лишь — если использовать терминологию П. Соро­кина — «косвенную ассоциацию, обусловленную действием внешнего интегрирующего фактора». Такой внешней силой выступает воля за­конодателя, устанавливающего связи между типизированными соци­альными функциями («муж и жена», «завещатель» и «наследники» и пр.), под которые могут подпадать индивиды, фактически не связанные между собой.

Фиксируя существование подобных отношений референтной со­отнесенности, мы должны понимать, что они не исчерпывают собой всего класса общественных отношений и, более того, являются вто­ричными и производными от отношений реального взаимодействия между людьми, которые выступают как устойчивая форма взаимного обмена деятельностью.

Чтобы пояснить природу последних, вспомним второе из общефи­лософских значений категории «отношения», в котором она обозначает особый класс неслучайных реальных связей, обладающих особым устой­чиво воспроизводимым порядком, «формулой» зависимости между связанными явлениями. Так, закон тяготения, как необходимое отно­шение между притягивающими друг друга телами, представляет собой устойчивую математически константную связь, в соответствии с кото­рой две материальные частицы притягиваются друг к другу не иначе как с силой, пропорциональной произведению их масс и обратно пропорционально квадрату расстояния между ними.

Адаптируя такое понимание к целям социально-философского анализа, мы будем рассматривать общественные отношения как осо­бый класс ролевых и статусных связей между людьми, возникающих в процессе неслучайного взаимодействия и выражающих устойчивый. воспроизводимый характер зависимости между ними.

Различие между так понятым общественным отношением и «обыч­ной» социальной связью можно проиллюстрировать следующим при­мером. Предположим, что вы спросили у случайного прохожего. сколько сейчас времени, а он, в свою очередь, поинтересовался у вас, как пройти к кинотеатру «Прогресс». Очевидно, что в данном случае имеет место взаимодействие двух субъектов, в котором возникает связь взаимного обмена информацией. Но можно ли считать такую связь между случайно столкнувшимися людьми общественным отношением?

Отрицательный ответ на этот вопрос связан со случайным харак­тером взаимодействия между людьми, которое не вызвано устойчивой взаимообусловленностью интересов. В самом деле. встреча с прохожим едва ли повторится вновь — во всяком случае, мы не будем искать ее, поскольку она не является сколько-нибудь существенным способом удовлетворения наших информационных потребностей и не закрепляет эа ними устойчиво воспроизводимого распределения ролей, характер­ного для общественных отношений.

Совсем иначе выглядит ситуация в случае, когда журналист в иоисках необходимой ему информации отправляется на встречу с пресс-секретарем президента, в свою очередь, ищущего встречи с журналистами. Очевидно, что в данном случае взаимодействие субъектов пресс-конференции уже не является случайным способом удовлетворения их потребности получать и распространять информацию. Выполняя свои служебные обязанности, ее участники вступают в необходимые отношения разделения труда, которые придают им устой­чивый профессиональный статус, определяют объективную соотнесен­ность их функций (которая может закрепляться, а может и не закрепляться в писаном перечне взаимных «обязанностей и прав»). Иными словами, реальные общественные отношения независимо от воли людей предписывают им фиксированные формы взаимного по­ведения, которые воспроизводятся в каждом новом акте совместной деятельности, поскольку вытекают из самого ее характера, необходи­мого способа взаимодействия субъектов, вне и помимо которого не могут быть достигнуты их цели.

Особо подчеркнем, что в таком понимании категории критериям общественных отношений соответствуют любые устойчивые зависи­мости междулюдьми, независимо от того, возникаютли они в«личной» или собственно «общественной» жизни людей (об этом ниже). В самом деле, любовь между женихом и невестой или дружба, связывающая школьных приятелей, представляют собой не только интенции чело­веческого сознания, его эмоциональные состояния, но и реальные отношения взаимодействия, в которых каждая из сторон обретает свои ролевые и статусные характеристики, права и обязанности, определя­ющие порядок их взаимной связи, вытекающую из него систему взаимоожидаемых поведенческих реакций. В этом плане «личные» отношения людей в сфере быта обладают теми же родовыми характе­ристиками, что и отношения, существующие между агентами воспро­изводства самодостаточной общественной жизни (феодалами и зависимыми крестьянами, наемными работниками и капиталистами и пр.).

Сказанное заставляет нас различать широкий и узкий смыслы категории «общественные отношения», в первом из которых она означает любые отношения людей, возможные в обществе как сфере надорганической реальности, а во втором  — устойчивые связи, возни­кающие между субъектами воспроизводства общества как организаци­онной формы социального. Естественно, предметом социальной философии — после того, как она установила родовые свойства «от­ношений вообще» — становится класс социальных связей, возникаю­щих в «неличной», «профессионально-гражданской» жизни членов общества.

Для иллюстрации возможного характера таких отношений возьмем, к примеру, большой симфонический оркестр, который состоит не просто из музыкантов, но из музыкантов, связанных между собой особыми отношениями, возникающими в совместной деятельности. Отвлечемся отличных отношений симпатии и антипатии между ними и попробуем назвать основные виды собственно общественных отно­шений, характерных для любых других социальных групп и для обще­ства, взятого в целом.

Прежде всего, речь должна идти об отношениях, которые фиксируют специфическое для оркестра разделение труда, профессиональных функций музыкантов. Так, в оркестре существуют группы струнных, духовых, ударных инструментов, к которым «приписаны» отдельные музыканты, таким образом, что флейтисту не придет в голову само­вольно занять место первой скрипки или взять в руки кастаньеты. Тем более, ему не придет в голову встать за пульт дирижера, которого связывают с музыкантами особые отношения «руководства — подчи­нения», возникающие в процессе разделения «командно-координиру­ющих» и «исполнительских» функций.

Итак, анализируя взаимные отношения между музыкантами, вли­яющие на их совместное и индивидуальное поведение, мы выделяем прежде всего систему профессиональных связей, возникающих на основе разделения «живого», непосредственного труда, «взаимного обмена деятельностью». Однако подобные отношения отнюдь не ис­черпывают собой всего многообразия субъект-субъектных связей, су­ществующих в нашем оркестре. Еще один тип отношений возникает в нем уже не на основе разделения функций, а на основе распределения совместно созданных результатов труда.

В одних случаях такое распределение может иметь непосредствен­ный характер, при котором люди делят совместно созданное — если оно имеет для них потребительскую ценность и поддается такому дележу (так поступают, к примеру, охотники, распределяющие между собой тушу совместно добытого зверя). Очевидно, что в случае с музыкальным коллективом такое распределение бессмысленно и не­возможно — нельзя поделить между собой угасшие звуки уже испол­ненного произведения, даже если бы это и пришло кому-нибудь в голову.

В данном случае мы сталкиваемся с более сложной системой распределения, в которой удовлетворение индивидуальных потребно­стей участников деятельности опосредовано сложными процедурами обмена производимого на потребляемое. Как бы то ни было. каждый из музыкантов рано или поздно получает определенное вознаграждение за свой труд, при этом вознаграждение, получаемое первой скрипкой. превышает жалованье рядового скрипача, опытные музыканты полу­чают больше новичков и т.д. и т.п. Речь идет, таким образом, об Устойчивой системе экономических отношений между людьми, связан­ной с отношениями профессиональными, но не совпадающей с ними.

Следует особо подчеркнуть, что экономические отношения между людьми, область экономики (о которой речь пойдет ниже) отнюдь не сводятся к отношениям распределения уже готовых продуктов труда. но включают в себя также отношения распределения необходимых предметных средств их создания. Не столь важные для музыкального коллектива, в котором труд исполнителя чаще всего соединяется с личной собственностью на средства такого труда (музыкальные инст­рументы), подобные производственно-экономические отношения, как мы увидим далее, имеют критически важное значение для других, более практических форм совместной деятельности.

Итак, мы видим, что необходимым организационным моментом совместной деятельности людей являются устойчивые воспроизводи­мые отношения между ними, выражающие характер взаимной зависи­мости участников социального взаимодействия, взаимную соотне­сенность их ролей и статусов в нем. Важнейшая роль таких отношений состоит в том, что они программируют характер интересов взаимодей­ствующих субъектов, заинтересованных, как уже отмечалось ранее, не только в предметных средствах удовлетворения своих потребностей, но и в определенной кооперации с другими людьми. Соответственно, статус субъекта в сложившейся системе общественных отношений — скажем, наличие или отсутствие у него собственности на предметные средства труда или допуска к механизмам власти —с высокой стати­стической вероятностью определяет характер его действий в поле системного взаимодействия людей. Нас не удивляет тот факт, что люди, не имеющие иного источника существования, нежели их собственный труд, как правило, вынуждены искать себе работу по найму, подчиняясь определенным правилам взаимодействия с собственником средств производства, независимо от того, нравятся или не нравятся им такие правила35.

Нужно сказать, что конституирующая роль общественных отноше­ний далеко не сразу была понята учеными. Известно, что обществознание существенно отстало в своем развитии от естественных наук. Одной из причин подобного отставания явилось то, что социальные мыслители долгое время не могли зафиксировать сам факт существо­вания безличных общественных связей, которые не только не зависят от индивидуальных особенностей человеческого поведения, но, напро­тив, воздействуют на него в строго унифицирующем духе. Потребова­лось немало времени, чтобы ученые осознали тот факт, что при всем различии убеждений и характеров между членами религиозной общины и преступной банды, как отмечал немецкий социолог Г. Зиммель, с необходимостью возникают одни и те же отношения сотрудничества и конкуренции, лидерства и подчинения, прямого или опосредован­ного распределения значимых благ и т.д. и т.п. Было весьма непросто уяснить, что отношение феодала со своим сеньором или зависимым крестьянином в своей основе не зависят от характера вступающих в них людей, имеют по отношению к ним принудительную силу. вполне сопоставимую с принудительным действием законов природы.

Напомним, однако, что общественные отношения не исчерпывают собой всего многообразия социальных связей, существующих в обще­стве. Наряду со связями субъект-субъектными в нем существует, как уже отмечалось выше, разветвленный класс субъект-объектных, а также объект-объектных связей.

Для иллюстрации возвратимся к нашему примеру с симфоническим оркестром. Очевидно, что условием его успешных выступлений явля­ется не только «комплектность» и сыгранность музыкантов (т.е. про­фессиональные связи между людьми) и не только наличие достаточных «материальных стимулов», создаваемых экономическими отношения­ми между ними. Таким условием, конечно же, является наличие приличных инструментов, позволяющих исполнителям в полной мере проявить свое исполнительское мастерство, а также наличие интерес­ных музыкальных сочинений, подлежащих исполнению. Тем самым, успех совместной деятельности зависит от наличия оптимальной связи между людьми и «вещными орудиями» их деятельности, а также связи музыкантов с внешними символическими программами их поведения, представленными в используемых партитурах.

Подобные субъект-объектные связи дополняются в социальной системе многообразными объект-объектными зависимостями, которые распадаются на взаимные связи вещей, взаимные связи символических предметов, а также взаимные связи вещей и символов. Примером последнего рода может служить физический контакт нот и пюпитра, примером первого рода — связь скрипки и смычка, необходимая для рождения звуков, а если брать менее экзотические примеры — техно­логическая связь между компонентами автоматизированного произ­водства.

Зато игра симфонического оркестра прекрасно иллюстрирует связь символических объектов, которая имеет важнейшее значение для социальной теории. В самом деле, прекрасные произведения искусства, исполняемые оркестрантами, представляют собой систему органиче­ски взаимосвязанных музыкальных образов, объединенных общим замыслом, который включает в себя и некоторую концептуальную программу и передающие ее стилевые особенности звучания. Имея дело с подлинными произведениями искусства, мы можем быть уве­рены, что каждый отдельный звук, строфа или сцена далеко не случайны, представляют собой минимальные смысловые фрагменты, «единицы смысла», взаимосвязанные с другими фрагментами, образу­ющие вместе с ними целостную эстетическую систему. Естественно, подобные связи не ограничены отдельными произведениями — такой же целостной системой может быть, к примеру, весь репертуар орке­стра, если он сформирован не случайным образом, а выражает опре­деленную эстетическую позицию музыкантов.

Итак, мы выделили основные элементы человеческой деятельно­сти, одновременно представляющие собой простейшие «кирпичики» общества. После этого мы можем вернуться не к интуитивному, а вполне осознанному выделению ее типов, образующих искомые под­системы общества, сферы общественной жизни.