2. Податливость внушению и легковерие толпы

.

2. Податливость внушению и легковерие толпы

<...> Как бы ни была нейтральна толпа, она все-таки находится чаще всего в состоянии выжидательного внимания, которое облегча­ет всякое внушение. Первое формулированное внушение тотчас же передается вследствие заразительности всем умам, и немедленно воз­никает соответствующее настроение. Как у всех существ, находящих­ся под влиянием внушения, идея, овладевшая умом, стремится выра­зиться в действии.

Блуждая всегда на границе бессознательного, легко подчиняясь вся­ким внушениям и обладая буйными чувствами, свойственными тем су­ществам, которые не могут подчиняться влиянию рассудка, толпа, ли­шенная всяких критических способностей, должна быть чрезвычайно легковерна. Невероятное для нее не существует, и это надо помнить, так как этим объясняется та необычная легкость, с которой создаются и распространяются легенды и самые неправдоподобные рассказы. <...>

Толпа мыслит образами, и вызванный в ее воображении образ в свою очередь вызывает другие, не имеющие никакой логической свя­зи с первым. <...>

Казалось бы, что искажения, которые претерпевает какое-нибудь событие в глазах толпы, должны иметь весьма разнообразный харак­тер, потому что индивиды, составляющие толпу, обладают весьма различными темпераментами. Но ничуть не бывало. Под влиянием за­разы эти искажения имеют всегда одинаковый характер для всех ин­дивидов. Первое искажение, созданное воображением одного из ин­дивидов собрания, служит ядром заразительного внушения. Прежде чем изображение св. Георгия было замечено всеми на стенах Иеруса­лима и на всех окнах, его увидел сначала только один из присутству­ющих, и путем внушения и заразы чудо, указанное им, было тотчас же принято на веру всеми остальными.

Таков всегда механизм всех коллективных галлюцинаций, о кото­рых часто говорится в истории и достоверность которых подтвержда­ется тысячами человек. <...>

Самые сомнительные события — это именно те, которые наблю­дались наибольшим числом людей. Говорить, что какой-нибудь факт единовременно подтверждается тысячами свидетелей, — это значит сказать в большинстве случаев, что действительный факт совершенно не похож на существующие о нем рассказы.

Из всего вышесказанного явственно следует, что к историческим сочинениям надо относиться как к произведениям чистой фантазии, фантастическим рассказам о фактах, наблюдавшихся плохо и сопро­вождаемых объяснениями, сделанными позднее. <...> Разве мы знаем хоть одно слово правды о жизни великих людей, игравших выдающу­юся роль в истории человечества, например, о Геркулесе, Будде и Магомете?

Не нужно даже, чтобы прошли столетия после смерти героев, для того чтобы воображение толпы совершенно видоизменило их легенду. Превращение легенды совершается иногда в несколько лет. Мы виде­ли, как менялась несколько раз, менее чем в пятьдесят лет, легенда об одном из величайших героев истории. При Бурбонах Наполеон изоб­ражался каким-то идиллическим филантропом и либералом, другом униженных, воспоминание о котором, по словам поэтов, должно жить долго под кровлей хижин. Тридцать лет спустя добродушный герой превратился в кровожадного деспота, который, завладев властью и свободой, погубил три миллиона человек единственно только для удовлетворения своего тщеславия. <...>