9

.

9

Так называемая научная революция привела к поразительным открытиям и значительно расширила наши знания в области физики, физиологии и астрономии. Это было достигнуто за счет того, что факты, поддерживавшие прежнюю философию, были отметены в сторону, объявлены маловажными и подчас даже несуществующими. Таким образом, все свидетельства в пользу колдовства, демонических способностей, существования дьявола и т.п. были отброшены вместе с "предрассудками", которые они когда-то подтверждали. В результате к концу средних веков наука была изгнана из психологии человека, так что даже великих усилий Эразма и его друга Вивеса – этих лучших представителей гуманизма – оказалось недостаточно для их нового сближения, и в течение столетий психопатология была вынуждена влачиться далеко позади общей медицины и хирургии. В сущности." отделение медицинской науки от психопатологии было настолько резкам, что последнюю всегда в целом относили к области теологии и церковного и гражданского законодательства – двум сферам, которые естественно все дальше и дальше отходили от медицины..." (Зильборг Дж. {401}, с. 3 и сл., с. 70 и сл.). Астрономия успешно развивалась, однако познание человека постепенно сползало назад на все более ранний и более примитивный уровень. Другим примером является астрология. На ранних стадиях развития человеческого мышления, – пишет О.Конт ({62}, т. III, с. 273-280), – связи между астрономией и биологией исследовались с весьма различных точек зрения, но по крайней мере исследовались, а не выпадали из поля зрения, как это происходит в наше время из-за сдерживающего влияния нарождающегося и еще несовершенного позитивизма. За фантастической верой прежней философии в физиологическое влияние звезд крылось здравое, хотя еще и весьма путаное, осознание той истины, что события нашей жизни некоторым образом зависят от Солнечной системы. Подобно всем первобытным предвосхищениям человеческого духа, это чувство нуждалось в очищении позитивной наукой, а не в разрушении, хотя, к сожалению, в науке, как и в политике, часто трудно что-либо преобразовать, не отвергнув этого хотя бы на некоторое время".

Галилей. Диалог, с. 31 и 156.

Галилей. Диалог, с. 423. В других местах Галилей выражается гораздо более воинственно и догматично, не обнаруживая какого-либо осознания трудностей, упомянутых здесь. См. его подготовительные заметки для письма к великой герцогине Христине ({155}, V, с. 367 и сл.).

Галилей. Диалог, с. 430.

Там же, с. 434.

Там же, с. 429.

Там же, с. 429. Подробности относительно исследования изменений величин планет см. в Приложении t к настоящей главе.

Галилей. Пробирщик {146}, с. 184.

Это относится примерно к концу XVI в. (см. статью Прайса {319}, с. 197-218). Д.С.Прайс обсуждает лишь кинематические и оптические трудности новых концепций. (Рассмотрение динамических трудностей еще больше укрепило бы его позицию.) Он указывает на то, что "при самых лучших условиях геостатическая или гелиостатическая система, использующая эксцентрические Круги (или их эквиваленты) с центральными эпициклами, может объяснить все угловые движения планет с точностью, лучшей чем 6'..., правда, здесь нужна специальная теория для объяснения движения... Меркурия, а также планеты Марс, которая обнаруживает отклонения до 30'. Это, несомненно, лучше, нежели та точность в 10', которую сам Коперник считал вполне удовлетворительной Для своей теории". Эту теорию было довольно трудно проверить, так как во времена Коперника рефракцию (почти 1 градус вблизи горизонта) не принимали во внимание и эмпирический базис предсказаний был совершенно неудовлетворителен.

К.Шумахер {351} обнаружил, что предсказания относительно движения Меркурия и Венеры, сделанные Птолемеем, отличаются от предсказаний Коперника самое большее на 30'. Расхождения между современными предсказаниями и предсказаниями Птолемея (и Коперника), достигающие 7 градусов, обусловлены главным образом ошибочными константами и начальными условиями, включая неверную оценку величины прецессии. О гибкости птолемеевской схемы см. статью Н. Хэнсона (Isis, № 51, 1960, р. 150-158).

Некоторые исторические факты, приведенные в этой и следующих главах (вплоть до гл. 11), и выводы из них оспариваются в недавно появившемся сочинении (Studies in the History and Philosophy of Science, May, 1973, р. 11-46), сфабрикованном Ч.К.Мэчемером с помощью Г.Бухдаля, Л.Лаудана и других специалистов. Обсуждение этого сочинения можно найти в приложении 2 к настоящей главе.

Что это не так, можно убедиться из прим. 12 к гл. 8

Птолемей. Альмагест, I, 7.

Галилей. Диалог, с. 423-424.

См. об этом в: Джеймонат Л. {157} с. 184.

См. {156}, т. 1, с. 21.

См. {155}, X, с. 441.

Имеется в виду {209}, цит. по: {208}. На это издание мы будем ссылаться как на "Оптику 1604 г.". Это была единственная полезная работа по оптике, существовавшая в то время. Наиболее вероятно, что причиной интереса к ней Галилея были многочисленные ссылки на эту работу в отзыве Кеплера на "Звездный вестник". Об истории этого отзыва см. "Разговор со звездным вестником Галилея", написанный Кеплером {211}. Многочисленные ссылки на более раннее произведение, содержащиеся в "Разговоре...", были интерпретированы некоторыми противниками Галилея как "срывающие с него маску" (Г.Фуггер в письме к Кеплеру от 28 мая 1610 г., Галилей {155}, т. X, с. 361) и как указание на то, что он (Кеплер) "хорошо отделал его" (Мэстлин в письме к Кеплеру от 7 августа, Галилей {155), т. X, с. 428). Галилей должен был получить "Разговор..." Кеплера до 7 мая ({155}, т. X, с. 349) и о получении оттиска "Разговора..." сообщает в письме к Кеплеру от 19 августа ({155}, т. X, р. 421).

Кеплер. Диоптрика. Аугсбург, 1611 {210}. Эта работа была написана после открытий Галилея. Ссылки на них: Кеплера в предисловии были переведены Е.Карлосом ({208}, т. IV, с. 37, 79 и сл.). Проблема, о которой говорит Ж.Тард, обсуждается в "Диоптрике" Кеплера.

См. Джеймонат Л. {157}, р. 37.

Письмо к Личети от 23 июня 1640 г. {155}, т. VIII, с. 208.

Кеплер, наиболее знающий и известный из современников Галилея, ясно изложил те причины, по которым он, несмотря на превосходное знание проблем оптики, "воздержался от попытки построить оптический прибор". "Однако вы, – обращается он к Галилею, – возбудили мое восхищение. Отбросив все опасения, вы обратились прямо к визуальному эксперименту". ("Разговор...", цит. соч., с. 18). Остается только добавить, что благодаря незнанию оптики Галилей вовсе не должен был преодолевать "опасений": "Галилей... был совершенным невеждой в оптике, и не будет слишком большой смелостью предположить, что это было счастливой случайностью как для него самого, так и для человечества" (Рончи В. {69}, с. 550).

Хоуп Э. {192}, с. 32. Суждение Э. Хоупа относительно изобретения телескопа разделяется Р. Вольфом, Э. Зиннером и другими. X. Гюйгенс указывает, что потребовался бы сверхчеловеческий разум, чтобы изобрести телескоп на основе существовавшей физики и геометрии. В конце концов, добавляет он, мы все еще не понимаем принцип работы телескопа ({199}, с. 163). Впоследствии эту мысль повторил А. Кеетнер ({205}, с. 60).

Различные авторы, маскирующие отсутствие воображения и темперамента высокими моральными нормами, усмотрели проявление глубокой мудрости в деятельности Галилея и приложили все усилия к тому, чтобы объяснить его действия высокими и скучными побуждениями. Один весьма незначительный факт (а именно, замалчивание Галилеем достижений Коперника в его "Trattato della Sfera" ({155}, II, с. 211 и сл., где упомянута идея движения Земли, но отсутствует имя Коперника, в то время как, по мнению некоторых исследователей, он уже признал коперниканство) привел к многочисленным психологическим исследованиям и нескольким удобным гипотезам ad hoc даже такого серьезного автора, как Л.Джеймонат ({157}, с. 23). И все-таки нет никаких оснований для ответа на вопрос, почему человек, причем человек чрезвычайно умный, должен подчиняться стандартам современных академических консерваторов и почему он не может пытаться своим собственным путем удовлетворять свои интересы. Действительно, что за странный моральный принцип, требующий, чтобы мыслитель был болтуном, который лишь бубнит о своей вере в "истину" и никогда ни словом не обмолвится о том, что он в чем-то сомневается? (Не этого ли требует современный поиск достоверности?) Подобное пуританство, несомненно, слишком наивно, чтобы объяснить нам суть человека эпохи позднего Ренессанса и раннего барокко. Кроме того, мистификации Галилея открывают гораздо более интересный характер, нежели тог образ изможденного "искателя истины", который нам обычно преподносится в качестве объекта преклонения. И наконец, как мы увидим, только благодаря таким мистификациям мог быть достигнут прогресс в данный конкретный период. См. также прим. 19 к данной главе.

Пропагандистские махинации Галилея нередко объясняются его пониманием того факта, что давно сложившиеся институты, социальные условия и предрассудки могут препятствовать развитию новых идей и потому их следует вводить "окольным" путем, изобретая связи между их источником и силами, способными помешать их выживанию. Действуя таким образом в связи с учением Коперника, Галилей сразу же сошел с прямого пути истины (какой бы она ни была). В своем письме к великой герцогине Христине (цит. по: Дрейк С. {75}, с. 178) он говорит, что "Коперник... был не только католиком, но даже священником и каноником. Он пользовался таким уважением со стороны церкви, что, когда при. папе Льве Х Латеранский собор принял решение о реформе церковного календаря, для ее осуществления из самой отдаленной части Германии в Рим был вызван Коперник". На самом же деле Коперник никогда не был духовным лицом, в Рим его никто не вызывал и Григорианский календарь свидетельствует о том, что Коперник в его создании не участвовал. "Так почему же Галилей искажает этот факт биографии Коперника? Будучи правоверным. католиком, Галилей был вовлечен в героическую попытку спасти свою церковь от серьезной ошибки (?) осуждения коперниканства как ереси. В ходе этой бурной кампании Галилей высказал несколько исторически ложных утверждений относительно Коперника, направленных на то, чтобы связать астронома-революционера с римской католической церковью более тесно, чем это позволяли сделать факты" (Розен. Биография Коперника в {334}, с. 320) – Это напоминает нам замечание Канта о том, что ложь "служит только предварительно для того, чтобы вывести человека из грубости" (И. Кант {204}, с. 623).

Л.Джеймонат {157}, с. 39.

Письмо к Кариозо от 24 мая 1616 г. ({155}, X. с. 357); в письме к П.Дини от 12 мая 1611 г. ({155}, IX, с. 106) Галилей пишет: "Никто не может сомневаться в том, что за более чем два года я проверил свой инструмент (вернее, дюжины инструментов) да сотнях и тысячах объектов – близких и далеких, больших и малых, светлых и темных, поэтому я не понимаю, как может появиться мысль, будто я простодушно обманываюсь относительно коих наблюдений". Сотни и тысячи экспериментов, упомянутых Гуком, скорее всего, также выдумка; см. прим. 8 к гл. 10.

Лагалла {238}, цит. по: Розен Э. {335}, с. 54. Регулярные отчеты (Awisi) герцогства Урбинского о событиях и сплетнях в Риме содержат следующую заметку: "Математик Галилео Галилей прибыл сюда из Флоренции накануне пасхи. Ранее он был профессором в Падуе, а в настоящее время состоит при великом герцоге Тосканском с жалованьем в 1000 скудо. Он наблюдал движение звезд с помощью {искусственного} ока (occiali), которое он изобрел или, вернее, улучшил. Вопреки мнению всех древних философов он провозглашает, что имеется четыре дополнительные звезды или планеты, которые являются спутниками Юпитера и которые он называет Медицейскими телами, как и два спутника Сатурна. Это свое мнение он обсуждал здесь с отцом Клавиусом, иезуитом. В четверг вечером в поместье монсиньора Мальвазиа, стоящем на высоком и открытом месте, в честь Галилея был устроен обед Фредериком Цези, маркизом Монтичелли и племянником кардинала Цези, которого сопровождал его родственник П.Мональдеско. Среди собравшихся были: Галилео, некий фламандец по имени Теренций, Персио из свиты кардинала Цези, Лагалла – профессор здешнего университета, один грек – математик кардинала Гонзаго, Пиффари – профессор из Сиены, и еще восемь человек. Некоторые из них пришли специально для того, чтобы осуществить наблюдения, и хотя они просидели там до утра, но так и не пришли к согласию в своих мнениях". Цит. по: Розен Э. {335">, с. 31.

Галилео Галилей. Звездный вестник ({156}, т. 1, с. II). Согласно Береллиусу ({18}, с. 4), принц Мориц сразу же понял военную ценность телескопа и приказал держать в секрете это изобретение, которое Береллиус приписывает Захарии Енсену. Таким образом, телескоп сначала был секретным оружием и только позднее стал использоваться в астрономии. В литературе можно найти многочисленные предвосхищения телескопа, однако большей частью они принадлежали области натуральной магии, и использовались соответствующим образом. Одним из примеров может служить Агриппа фон Неттесгейм, который в своей книге по оккультной философии (написанной в 1509 г., кн. II, гл. 23) пишет: "Et ego novi ex illis miranda conficere, et specula in quibus quis vide-re poterit quaecunque voluerit a longissima distantia". ("И я ознакомился там с удивительным устройством, наблюдая через которое можно было что угодно увидеть с очень большого расстояния" (лат.) – Прим. ред.)

"Так игрушки одного столетия могут стать драгоценными сокровищами другого", – замечает по этому поводу Г. Морли ({278}, г. II, с. 166).