АГОРА, ХРАМ И РЫНОК

АГОРА, ХРАМ И РЫНОК

Город — начало цивилизации. Пространство города, с одной сторо­ны, является физическим и включает здания, улицы, площади, а с другой, — символическим, т. е. таким, разметка которого осуществляется в сознании и видима лишь тому, кто воспринимает скрытую и шифрованную моральную, сакральную, политическую и т. п. топографию. Город не сводится к архитектуре и не прочитывается до конца как система знаков или овеществленная форма духа. Он представляет собой территорию, пространство, которое организует, упорядочивает и в каком-то смысле формирует индивидуальное и общественное тело. Поэтому в истории они тесно взаимосвязаны. Ведь тело — это не только организм, а такое же порождение цивилизации, как и город. Оно явля­ется символической системой и при этом совершенной и экономичной машиной, в которой используются преобразованные природные или искусственно выращенные и протезированные обществом органы. По-верхностьтела испещрена культурными знаками, а его внутренние управ­ляющие структуры — душа и разум используются как носители и испол­нители общественных означающих. При этом жилище, предприятие, школа, рынок и церковь представляют собой дисциплинарные простран­ства производства человеческого тела.

Было бы наивностью считать, что такое ответственное дело как фор­мирование человека является привилегией чистой мысли. Нельзя забы­вать о том, наука имеет соответствующие учреждения, например, лабо­ратории или клиники, а религия — храмы, как места производства чело­века. И как клиника не столько лечит, сколько производит болезни или безумие, необходимые для установления границ здорового и рациональ­ного, так и христианский храм это такое место, где люди не только со­страдают Христу, каются и прощают, но и производят самое важное — границу между виной и законом, грехом и добродетелью. Организован­ной совокупностью таких дисциплинарных пространств выступает пре­жде всего город. В античном городе центральным местом была площадь, где и осуществлялось производство государственного тела. Средневеко­вый город усложняется и его центр включает замок, храм и рынок. Эти места находятся в сложных и подчас противоречивых отношениях. В хри­стианском храме производится сердечность, душевность, сострадание, соучастие и единство людей. Благодаря пространству храма, религия об­ретает способ воплощения веры. Поэтому следует учитывать не только духовный, но и телесный характер христианской культуры. В храме про­исходило преобразование человеческой телесности на основе подража­ния Христу и сострадания его нечеловеческим мучениям. Напротив, на рынке человек формировался как автономный индивид, конкурирую­щий с другими. Там формировались иные чувства: зависть, агрессия, жад­ность и т. п. Рынок также привлекал чужестранцев, культура которых угрожала единству нации. Условием дальнейшего развития стали поиски формы сосуществования различного в едином пространстве города. Вместо призывов к изгнанию чужого, необходимо было обеспечить возможность самосохранения, сосуществования и общения представителей различ­ных наций. Вопрос о единстве обсуждался и в философско-идеологическом дискурсе. Рынок разрушал моральное единство, собираемое в хра­ме. Поэтому, ссылаясь на угрозу падения нравов, на ослабление государ­ства, христианские проповедники призывали к устранению чужих. Фи­лософы и экономисты, напротив, успокаивали общественность. Авто­номные индивиды смогут договориться на основе разума и подписать общественный договор, благодаря которому сохранится единство обще­ства. А. Смит, которого считают апологетом капитализма, на самом деле считал рынок демократическим институтом: он обеспечивает как свобо­ду, так и взаимную зависимость людей, переплетает их интересы и за­ставляет развивать формы коммуникации.

Церковь — место любви и единства, покаяния и прощения, дости­гаемых опытом сострадания. Таким образом, храм соединяет людей в духовную общность не только любовью, но и одновременно болью и страданием. Опыт совершенства Бога требует опыта несовершенства че­ловека, ибо только зная о собственном несовершенстве и греховности, человек может терпеть насилие со стороны государства и других людей и, более того, прощать их. Без опыта нравственного признания невозможно сильное государство, предполагающее соединение несовместимого — рас­слоение и насилие, с одной стороны, и единство и содружество, с другой.

В городском пространстве Афин люди испытывали свою телесную недостаточность совсем по-другому. Агора стимулировала человеческую телесность и формировала опыт общественности как способность не­прерывной риторической речи. Однако люди заплатили за это такой це­ной, о величине которой сами греки еще и не подозревали. Агора способ­ствовала осознанию недостаточности тела, управлению и контролю за ним посредством гимнастики, диэтики, философии и риторики. С одной стороны, культ тела, а с другой, понимание его несовершенства и необ­ходимости воздействия на него нарративной речью способствовали ла­бильности. И несмотря на глубокую неудовлетворенность собой, кото­рую порождал город, ни один народ в мире не пережил так сильно един­ство “полиса” и “человека”. Определение Аристотелем человека как по­литического животного означало, что моральным и разумным человек становится только в государстве. Человек как общественное животное постепенно утрачивал свои природные корни и уже явно выпадал из раз­ряда других стадных животных, даже таких, как пчелы и муравьи. Пара­доксальным образом искусственно созданная и неудобная с точки зре­ния природных потребностей городская среда укрепляла социальное един­ство. Однако, несмотря на ритуалы и обычаи, афинский полис был не стабильным. Противоречие между идеалами и повседневными тради­циями кажется современным историкам причиной заката Афин, так как мы с предубеждением относимся к неудовлетворенности и нестабильно­сти, ибо напуганы ужасами классовой борьбы. Но такие оценки как античных, так и средневековых конфликтов связаны с нашим идеалом ин­дивидуальности и самодостаточности человека.

Перикл так описывает преимущества государственного устройства, которое он называет “народоправством”: городом управляет не горсть лю­дей, а большинство народа; в частных делах все пользуются одинаковыми правами, а государственные дела решаются избранными за свои достоин­ства гражданами. “В нашем государстве мы живем свободно и в повседнев­ной жизни избегаем взаимных подозрений: мы не питаем неприязни к соседу, если он в своем поведении следует личным склонностям, и не выказываем ему хотя и безвредной, но тягостно воспринимаемой досады. Терпимые в своих частных взаимоотношениях, главным образом из ува­жения к ним, и повинуемся властям и законам, в особенности установлен­ным в защиту обижаемых, а также законов неписаных, нарушение кото­рых все считают постыдным”131. Далее Перикл обращает внимание на от­сутствие репрессий и муштры, заменяемых врожденной отвагой и живо­стью. Богатство ценится, если употребляется с пользой, а не ради пустой похвальбы. И наконец, самая важная черта греческого общества: “Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося общественной дея­тельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезньм обывате­лем”132.Однако политическое в Афинах парадоксально соединяется с дружбой, сохраняющей традиции мужских союзов. “Мы единственные, — го­ворил Перикл, — кто не по расчету на собственную выгоду, а доверяясь свободному влечению, оказывает помощь другим”133. Благодаря этому, лю­бой свободный гражданин может проявить свои личные способности и с этим связано могущество Афин.

Открытое тело и свободно произносимая речь не оставались чис­тыми идеями, а были воплощены в камне. Афинские публичные про­странства были созданы в расчете именно на эти свойства человеческо­го тела и духа. Парфенон располагался на высоком холме и был хорошо виден с любого места в городе, точно также любая окрестной просмат­ривалась с вершины холма. Общественная площадь — Агора была от­крытым политическим пространством для свободных граждан. Место, где принимались решения, было открытым и амфитеатр позволял ви­деть голосование как индивидов, так и групп. Публичность и непотаенность, о которой Хайдеггер писал как об особенности греческой мысли, на самом деле — искусственно культивированная претензия власти на укрытость и приватность. Поэтому Афины воплотили свои идеалы в гармонии камня и плоти. Открытость тела — внешнее качество, но оно связано с внутренним. Главным свойством души считалась теплота и чем ее больше, тем меньше нужно одежды. Повышению теплоты способствует и речь, которая заставляет загораться души энтузиазмом. Эти свойства тела переносились и на разделение полов. Женское тело считалось холодным и не общественным. Поэтому женщины носили оде­жду и сидели дома. Темное, изолированное пространство лучше соот­ветствует их физиологии, чем залитая солнцем площадь. Собственно в этом единстве психологии и интерьера, городского ландшафта и прояв­ляется то единство слова и дела, которым гордился Перикл.