3. Переходные периоды и диалектика своеобразных путей общественного развития
.3. Переходные периоды и диалектика своеобразных путей общественного развития
Наличие переходных периодов (еще их называют трансформационными) – отличительная черта эпохи XX века. Он в целом, как уже отмечалось, выражает переход от ранее единовластно господствовавшего в мире капитализма (с колониями и остатками феодально-традиционных обществ) к социализму и странам третьего мира. Формирование же этих двух новых мировых систем – второй, социалистической, и третьей, развивающихся стран, также начиналось именно с переходных периодов.
То же самое произошло в конце 80-х – начале 90-х годов в СССР и социалистических странах Центральной и Восточной Европы: в результате совершенных внутренними и внешними силами контрреволюций (названных еще “бархатными революциями”) начался их новый, обратный переход назад от социализма к капитализму.
Существо, смысл и содержание всех таких переходных периодов одно: от какого общества к какому, от какой общественно-политической системы к какой общественно-политической системе. Причем главными двумя факторами и целями таких перемен всегда являются и остаются два: собственность и власть, власть и собственность. Первейшее всегда собственность как социально-экономическая основа и фундамент всей общественной системы, а обеспечивает ее смену и завоевание всегда новая политическая власть.
Данное существо переходных периодов нередко умышленно и долго скрывается, как было в СССР и России во времена М.С.Горбачева и Б.Н.Ельцина, ибо это делается в целях обмана народа, не спрашивая народ, против народа, общества, страны, их настоящего и будущего. Такая “стыдливость” этих правителей и их прислуживающего продажного интеллектуального окружения лишний раз подтверждает тот неоспоримый факт, что они делали неправое, противоправное, несправедливое, обманное, насильственное, предательское, антинародное, антигуманное, реакционное дело. Это подтверждено всем практическим развитием СССР и России за последние пятнадцать лет (1985–1999).
Переходный период – это “долгие муки родов” нового общества, новой формации, превращения одного общества в другое, замены старого общества новым. Особенность переходного периода в том и состоит, что в нем наряду с растущими элементами новой общественной системы сохраняются, и довольно долго, вытесняемые элементы предшествующей общественной системы и укладов хозяйства. Это диалектика борьбы нового и старого общества, борьбы новой власти и собственности против сохраняющихся явлений, структур, реальностей предшествующих социально-экономических и политических отношений.
Первая предпосылка общественного перехода, поворота, начала переходного периода – наличие объективных условий для этого, материально-технической и культурной базы, необходимого уровня развития способа производства, лежащего в основе общественных процессов и преобразований.
В последние годы в России часто задают вопрос, а нужно ли было вообще начинать переход к социализму в России, нужно ли было вообще брать власть в 1917 году, поскольку, мол, для нового социалистического строя в России тогда не было объективных предпосылок. Такая и постановка вопроса, и отрицательный ответ на него неверны и с фактической стороны, и со стороны диалектической, не терпящей метафизического, доктринерского, схоластического, догматического подхода.
Капиталистическое общество за несколько столетий проходит три основных этапа развития: низший – мануфактурный капитализм, средний – фабричный капитализм, высший – монополистический и государственно-монополистический капитализм, современный – транснациональный империализм как глобальный суперимпериализм. Россия в начале XX века характеризовалась средним уровнем развития капитализма, наличием многих монополий и в то же время значительной отсталостью в аграрном секторе экономики, в сельском хозяйстве, в котором было занято подавляющее большинство населения страны – крестьянство.
На эту последнюю сторону чаще всего и обращают внимание сторонники той точки зрения, что Россия была “не готова” к переходу к социализму. Это, например, пытался доказать видный польский философ и “творческий марксист”, как он себя называл, Адам Шафф (с которым я много лет встречался, входя в Совет директоров “Венского Центра”, где он был тогда президентом) в книге “Коммунистическое движение на распутье”, изданной в Вене в 1982 г. Главный его аргумент (подобно таким же аргументам Э.Бернштейна, раскритикованным В.И.Лениным) был о “несвоевременности” социалистической революции в тогдашней России ввиду ее “отсталости” и “некультурности”.
Это действительно было присуще России и об этом много раз говорил сам В.И.Ленин. Но Адам Шафф, Э.Бернштейн и другие забыли или специально умалчивали, что Россия в начале XX века по развитости промышленности и трестов, высокой концентрации производства и банковского дела, в целом экономики и финансов входила в состав шестерки крупнейших империалистических держав мира по мощи и весу. Первую тройку тогда составляли Англия, Германия, США, вторую тройку – Франция, Россия, Япония, в третью группу входили Италия и Австро-Венгрия. По интенсивности же капиталистического развития, достижениям и успехам в 1913 г. эти страны выстраивались в таком порядке: США, Германия, Англия, Франция, Россия.
В.И.Ленин, обстоятельно изучивший огромную совокупность фактов о динамике капитализма в России, изложенную в книге “Развитие капитализма в России. Процесс образования внутреннего рынка для крупной промышленности” (написанной в 1896–1899 гг. и опубликованной в 1899 г.) обоснованно указывал на то, что Россия располагала в начале XX века необходимыми материальными условиями и предпосылками для социалистической революции.
Во-первых, они реально имелись в России в определенной степени, ибо “без известной высоты капитализма у нас бы ничего не вышло” [29]. В.И.Ленин писал, что “19-ое февраля 1861 года знаменует собой начало новой, буржуазной, России, выраставшей из крепостнической эпохи”. А “после 61-го года развитие капитализма в России пошло с такой быстротой, что в несколько десятилетий совершались превращения, занявшие в некоторых старых странах Европы целые века” [2, т. 20, с. 174].
Во-вторых, капитализм в России (как практически во всех странах, за исключением США) не выступал в “чистом” виде, а уживался с сохранявшимися от предшествующих социально-экономических формаций феодальным и дофеодальным укладами, особенно на окраинах страны. В России после социалистической революции наряду со все более утверждающимся социалистическим укладом существовали элементы мелкобуржуазного (мелкотоварного) и патриархального (т.е. в значительной степени натурального) укладов [см. 2, т. 43, с. 207].
С точки зрения диалектики социальных и политических революций, диалектики общественных перемен, диалектики начала переходных процессов по замене, смене одного общественного организма другим очень важной является следующая мысль К.Маркса: “В конечностях буржуазного организма насильственные потрясения естественно должны происходить раньше, чем в его сердце, где возможностей компенсирования больше” [1, т. 7, с. 100].
Эту важнейшую и интересную Марксову мысль творчески развернул, приведя дополнительные аргументы, В.И.Ленин. По его словам, “вся тяжесть русской революции состоит в том, что русскому революционному рабочему классу было гораздо легче начать, чем другим западноевропейским классам, но нам труднее продолжать” [2, т. 36, с. 440; см. также т. 39, с. 388]. Поясняя эту мысль, В.И.Ленин писал, что “отсталая страна может легко начать, потому что гнил ее противник, потому что неорганизована ее буржуазия, но, чтобы продолжать, ей требуется во сто тысяч раз больше осмотрительности, осторожности и выдержки. В Западной Европе это будет иначе, там неизмеримо труднее начать, там неизмеримо легче идти дальше. Это не может быть иначе, потому что там организованность и сплоченность пролетариата неизмеримо более велики” [2, т. 36, с. 252].
Таким образом, в высокоразвитых капиталистических странах, где сильна и опытна стоящая у власти буржуазия, начать социалистическую революцию труднее, поскольку она располагает богатейшим арсеналом средств социального принуждения. Она научилась применять против трудящихся меры жесточайших репрессий и расправ, гибкую тактику соглашений, социальную демагогию. Зато после революции можно более легко и быстро перейти к утверждению социалистических общественных отношений и социалистического строя жизни, поскольку для этого имеются достаточно подготовленные и развитые материально-культурные условия и предпосылки. “Страшно трудно дается революция в такой высокоразвитой, с прекрасно организованной буржуазией стране, как Германия, но тем легче будет закончить победоносно социалистическую революцию после того, как она вспыхнет и зажжется в передовых капиталистических странах Европы” [там же, с. 531].
Наоборот, в менее развитых капиталистических странах обычно начать социалистическую революцию легче, поскольку там не столь прочна и многоопытна буржуазная политическая власть, зато много труднее эту революцию продолжить и завершить. По словам В.И.Ленина, “чем более отсталой является страна, которой пришлось, в силу зигзагов истории, начать социалистическую революцию, тем труднее для нее переход от старых капиталистических отношений к социалистическим” [там же, с. 5-6; см. также с. 10].
Упомянутая теоретическая постановка К.Маркса (что впоследствии развернул В.И.Ленин) подтолкнула К.Маркса и его друга и соратника Ф.Энгельса к дальнейшим далеко идущим и более конкретным выводам насчет назревания революционной ситуации в России и возможности революционного прорыва именно в России от капитализма к социализму. По словам К.Маркса в 1870 г., “приходишь к глубокому убеждению, что в России неизбежна и близка грандиознейшая социальная революция – разумеется, в тех начальных формах, которые соответствуют современному уровню развития Московии” [1, т. 32, с. 549].
Ф.Энгельс в 1844 г. в письме А.Бебелю отмечал: “При нынешнем положении толчок извне едва ли может быть дан откуда бы то ни было, кроме России” [1, т. 36, с. 218]. Позже в письме В.И.Засулич от 23 апреля 1885 г. Ф.Энгельс писал: “То, что я знаю или думаю, что знаю, о положении в России, склоняет меня к тому мнению, что страна приближается к своему 1789 году. Революция должна разразиться в течение определенного времени; она может разразиться каждый день. В этих условиях страна подобна заряженной мине, к которой остается только поднести фитиль” [там же, с. 260].
Теперь уже совершенно ясно, что блестящий научный прогноз К.Маркса о прорыве капиталистической цепи на периферии, “в конечностях буржуазного организма”, а не “в его сердце”, столь же блестящий и конкретный прогноз К.Маркса и Ф.Энгельса о начале социальной революции в мире именно в России полностью практически подтвердились успехом третьей народной – Октябрьской социалистической революции 1917 года.
Практика переходных процессов, общественных преобразований в XX столетии сформировала и испробовала в реальности на опыте многих стран три основные типа или вида диалектики, нестандартных, своеобразных переходов и путей общественного развития.
Это видоизменение обычного исторического порядка учитывая диалектику многовариантности исторических процессов, движение иным, обратным порядком.
Это диалектика соединения противоположностей, применение и использование социализмом достижений и положительного опыта капиталистического развития, включение капиталистических элементов в социалистическое развитие, что потом получило название теорий “конвергенции”, “смешанной экономики”.
Это практика развития отсталых стран при обязательной поддержке и помощи более развитых стран, уже вставших на социалистический путь развития, от докапиталистических состояний – феодальных, дофеодальных, патриархальных, традиционных – к движению в социалистическом направлении “минуя капитализм”, но осуществляя в экономике и других сферах то, что обычно делается капитализмом (индустриализация, культурная революция и др.).
Здесь чрезвычайно важно подчеркнуть то главное, что подобные своеобразия общественных переходов, их “обратный порядок”, “зигзаги истории”, осуществляемые субъективно народными массами, революционными движениями, совершаются именно в соответствии с объективными закономерными потребностями, тенденциями общемирового развития, а не против них. Субъективное здесь именно реализует объективную тенденцию и закономерность, лишь конкретизируя и видоизменяя ее.
В.И.Ленин спрашивал: “Бывают ли исторические законы, касающиеся революции и не знающие исключения? Ответ был бы: нет, таких законов нет. Такие законы имеют в виду лишь типичное, то, чту Маркс однажды назвал “идеальным” в смысле среднего, нормального, типичного капитализма” [2, т. 37, с. 246-247].
В другом месте он вообще высказывал как бы совсем парадоксальную и “крамольную” мысль: “...Процесс действительного развития всегда идет запутанно, всовывая кусочки эпилога раньше настоящего пролога” [2, т. 11, с. 369]. Вот так, оказывается, допустимо появление элементов будущего в настоящем. А не так ли и было с коммунистическими субботниками.
Самое главное и решающее, чтобы эти своеобразия и видоизменения, осуществляемые субъективной деятельностью людей, соответствовали объективной закономерности общественного развития, лишь своеобразно реализуя ее, а не шли против общей объективной закономерности, не действовали субъективно насильственно против нее, вопреки ей.
Ведь и капитализм, реализуя свои объективные закономерности внутри и на международной арене, не раз прибегал к их своеобразным историческим видоизменениям.
Итак, первое – видоизменение обычного исторического порядка, применение “обратного порядка” общественного развития. Это нормальное и естественное проявление общей диалектики многовариантности общественных и исторических процессов.
По словам В.И.Ленина, “мы начали не с того конца, как полагалось по теории (всяких педантов), и... у нас политический и социальный переворот оказался предшественником тому культурному перевороту, той культурной революции, перед лицом которой мы все-таки теперь стоим” [2, т. 45, с. 377]. Но в силу чего, почему?
Потому что, отмечал В.И.Ленин, “Россия находится в таком положении, когда целый ряд из первоначальных предпосылок подобного перехода имеется налицо. С другой стороны, целый ряд подобных предпосылок отсутствует в нашей стране, но может быть заимствован ею сравнительно легко из практического опыта соседних, гораздо более передовых, стран, давно уже поставленных историей и международным общением в тесную связь с Россией” [2, т. 36, с. 131].
Анализируя ситуацию, реально сложившуюся в России после победы социалистической революции и потребовавшую поднять еще недостаточно развитую, а во многих регионах страны отсталую экономику и культуру, В.И.Ленин поставил вопрос о возможности и допустимости “видоизменения обычного исторического пopядкa...” [2, т. 45, с. 381].
Критикуя позицию меньшевика Н.Суханова, он подчеркивал, что существует шаблонное, схоластическое представление о том, что только при создании высокоразвитых объективных экономических предпосылок можно начинать движение к социализму. Но диалектика общего и особенного вовсе не является застывшей и метафизичной. Педантам и трусливым реформистам “совершенно чужда всякая мысль о том, что при общей закономерности развития во всей всемирной истории нисколько не исключаются, а, напротив, предполагаются отдельные полосы развития, представляющие своеобразие либо формы, либо порядка этого развития. Им не приходит даже, например, и в голову, что Россия, стоящая на границе стран цивилизованных и стран... окончательно втягиваемых в цивилизацию,.. могла и должна была явить некоторые своеобразия, лежащие, конечно, по общей линии мирового развития, но отличающие ее революцию от всех предыдущих западноевропейских стран и вносящие некоторые частичные новшества при переходе к странам восточным” [2, т. 45, с. 379].
Важно подчеркнуть мысль В.И.Ленина о том, что движение к социализму в России, как и в любой стране, определяется обшей линией мирового развития. Но это не прямая линия. В России в результате сложившейся в первую мировую войну революционной ситуации история открыла народу шанс “на завоевание для себя не совсем обычных условий для дальнейшего роста цивилизации...” [там же, с. 380].
Разве революционный народ должен был упустить этот шанс? Многовариантность выражает постоянную особенность исторического развития. “Ну, а что если своеобразие обстановки, – писал В.И.Ленин в 1923 г., – поставило Россию... в такие условия, когда мы могли осуществить именно тот союз “крестьянской войны” с рабочим движением, о котором, как об одной из возможных перспектив, писал такой “марксист”, как Маркс... Что если полная безвыходность положения, удесятеряя тем силы рабочих и крестьян, открывала нам возможность иного перехода к созданию основных посылок цивилизации, чем во всех остальных западноевропейских государствах? Изменилась ли от этого общая линия развития мировой истории? Изменились ли от этого основные соотношения основных классов в каждом государстве, которое втягивается и втянуто в общий ход мировой истории?” [там же, с. 380-381].
Отсюда В.И.Ленин делает важнейший вывод, что история дала России шанс начать движение к социализму “обратным порядком”, с другого конца. И этот шанс надо использовать, его нельзя упускать. Вместе с тем его нужно и полностью реализовать, что и делал все годы своей деятельности В.И.Ленин.
Россия первой совершила переход от капитализма к социализму. Следуя по общей линии развития мировой истории, она привнесла в нее своеобразие, а именно, завоевав сначала политическую власть, она, опираясь на нее, создавала зaтем необходимые экономические и культурные условия для строительства нового, социалистического общества. По словам В.И.Ленина, “если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный “уровень культуры”, ибо он различен в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы... Для создания социализма, говорите вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну, а почему мы не могли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движение к социализму? В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?” [2, т. 45, с. 381].
Что лучше: ждать, пока капитализм своими бесчеловечными методами и приемами “завершит” (причем неизвестно, когда и как) создание экономических и культурных условий, необходимых для перехода к социализму, или, не дожидаясь этого, начать движение к социализму с завоевания политической власти, а затем в условиях социальной справедливости и социального равенства поднимать на современный уровень социалистическую экономику и культуру? Ясно, что лучше избрать последнее. Причем это не просто лучший путь, а именно тот путь, которого только и требует общий ход мировой истории, объективно обусловливающий необходимость перехода на путь социализма все новых народов и стран при каждой возникающей для этого возможности.
Именно так ставил эти важнейшие вопросы В.И.Ленин. Нельзя теоретически, абстрактно предусмотреть “все формы развития дальнейшей мировой истории”. Эта история, и особенно история революционного перехода к социализму и строительства социализма, богаче всяких застывших формул. “Нашим европейским мещанам и не снится, что дальнейшие революции в неизмеримо более богатых населением и неизмеримо более отличающихся разнообразием социальных условий странах Востока будут преподносить им, несомненно, больше своеобразия, чем русская революция” [2, т. 45, с. 382, 381].
Как прозорлив был В.И.Ленин! Какое богатство и многообразие путей перехода к социализму и социалистического строительства дали не только страны Востока, но и страны Америки, Африки!
Диалектическое единство общего и особенного в историческом движении конкретных стран к социализму выражает закономерность развития мировой истории и вместе с тем дает возможность народам мира идти к социализму своим своеобразным путем. И если чего не поняли в марксизме педанты и реформисты, подчеркивал В.И.Ленин, так это “его революционной диалектики” [2, т. 45, с. 378].
Вторая линия диалектики переходных своеобразий – соединение противоположностей, взятие от противоположного капиталистического общества всего лучшего для социалистического развития, своеобразный “синтез”, “конвергенция” социализма и капитализма в интересах самого социализма.
Для разрешения противоречий и проблем помимо методов устранения одной из сторон диалектических противоположностей или обеих сторон и возникновения двух новых научная марксистская диалектика допускает в конкретных случаях соединение диалектических противоположностей в целях продвижения вперед. Так Ф.Энгельс в письме к К.Марксу от 21 августа 1851 г. критиковал П.-Ж.Прудона за идею, “будто “власть” и “свобода” – несовместимые противоположности...” [1, т. 27, с. 284]. А В.И.Ленин писал: “...мы все-таки марксизму немножко учились, учились, как и когда можно и должно соединять противоположности, а главное: в нашей революции за три с половиной года мы практически неоднократно соединяли противоположности” [2, т. 42, с. 211].
В ленинской диалектической практике в первые годы социалистического строительства в СССР это конкретно выразилось в трех главных моментах и линиях.
Первая, проводимая с самого начала и постоянно, – использование в новом обществе всех достижений современной цивилизации и прежде всего развитых капиталистических стран. Брать все лучшее в достижениях техники, науки и культуры, отсекая присущие капиталистическим методам негативные, эксплуататорские стороны.
Например, писал В.И.Ленин, “последнее слово капитализма в этом отношении, система Тейлора, – как и все прогрессы капитализма, – соединяет в себе утонченное зверство буржуазной эксплуатации и ряд богатейших научных завоеваний в деле анализа механических движений при труде, изгнания лишних и неловких движений, выработки правильнейших приемов работы, введения наилучших систем учета и контроля и т.д. Советская республика во что бы то ни стало должна перенять все ценное из завоеваний науки и техники в этой области” [2, т. 36, с. 189-190].
Исходя из необходимости таких заимствований от капитализма, когда нужно “черпать обеими руками хорошее из-за границы”, В.И.Ленин так определял существо социализма: “Советская власть + прусский порядок железных дорог + американская техника и организация трестов + американское народное образование etc. etc. ++ = S (сумма, итог. – Ред.) = социализм” [там же, с. 550].
Задачи в области организации народного хозяйства, производства, в области всенародного учета и контроля, писал В.И.Ленин, “мы должны решить теперь по-новому, опираясь на господствующее положение пролетариата, на поддержку его большинством трудящихся и эксплуатируемых масс, используя те элементы организаторского таланта, технического знания, которые накоплены предыдущим обществом и которые на девять десятых, а может быть, и на девяносто девять сотых принадлежат классу, враждебно противостоящему социалистической революции” [2, т. 36, с. 132].
В данном случае чрезвычайно интересно и важно высказывание В.И.Ленина о том, что социализм на 99 процентов может брать от капитализма достигнутое им в технико-экономическом отношении и воздействием новой социально-политической власти, новой системы жизни превращать эти 99 процентов в социалистические формы реализации объективных процессов. Таковы сила и значение социального фактора, социально-политической и идейно-нравственной сторон жизни во всем развитии социалистического общества.
Вторая линия – теоретическое обоснование В.И.Лениным и практическое использование в тогдашних социалистических условиях государственного капитализма для общественного прогресса России.
Обобщив практику первых лет социалистического строительства в СССР, В.И.Ленин, особенно с начала 20-х гг., ставит вопрос о том, что там, где нельзя в силу имеющихся объективных условий проводить непосредственно социалистические преобразования, нужно прибегать к использованию посредствующих путей, приемов, средств для продвижения по пути социализма. Это и предоставление концессий капиталистическим государствам для получения необходимых материальных средств (государственный капитализм), и использование под контролем социалистического государства старых социально-экономических укладов, и оживление частной торговли.
В 1921 г. в работе “О продовольственном налоге (Значение новой политики и ее условия)” В.И.Ленин дал обстоятельный анализ данной проблемы. Он писал: “И чтобы “мы” могли успешно решить задачу нашего непосредственного перехода к социализму, для этого надо понять, какие посредствуюшие пути, приемы, средства, пособия нужны для перехода докапиталистических отношений к социализму. В этом весь гвоздь” [2, т. 43, с. 228]. Патриархальщина, обломовщина, полудикость, царившие на необъятных пространствах страны, не позволяли, по мнению В.И.Ленина, осуществить непосредственный переход от мелкого производства к социализму. Поэтому необходимо было “использовать капитализм (в особенности направляя его в русло государственного капитализма), как посредствующее звено между мелким производством и социализмом, как средство, путь, прием, способ повышения производительных сил” [там же, с. 229].
Такие переходные ступени должны подготовить объективные материальные предпосылки для последующего проведения уже непосредственно социалистических мероприятий. Но эти ступени нельзя растягивать на длительное время, ослаблять и упускать контроль над ними. Они имели все же несистемный или полусистемный характер, а потому должны быть обязательно заменены и вытеснены системными, собственно социалистическими мероприятиями, приемами и средствами.
Третья линия – введение с весны 1921 г. новой экономической политики (нэпа), допущения в России капитализма, введения продналога вместо продразверстки, использования рынка в экономических взаимоотношениях между городом и деревней и в мелких и средних предприятиях города, при сохранении в руках государства руководящих и управленческих функций.
Введенная раньше, в период военного коммунизма продразверстка была вынужденной и необходимой мерой. Нэп существенно оживил российскую экономику, помог ей сделать прогрессивный рывок вперед. Но это также была вынужденная и необходимая мера, а вовсе не идеальная с точки зрения задач нового общества. Как говорил В.И.Ленин в ноябре 1922 г., “мы в своем экономическом наступлении слишком далеко продвинулись вперед,.. мы не обеспечили себе достаточной базы... массы почувствовали то, чего мы тогда еще не умели сознательно формулировать, но что и мы вскоре, через несколько недель, признали, а именно: что непосредственный переход к чисто социалистическим формам, к чисто социалистическому распределению превышает наши наличные силы...” [2, т. 45, с. 282].
Поэтому, подчеркивал В.И.Ленин, “изменение нашей экономической политики мы провели, повинуясь исключительно практическим обстоятельствам и вытекавшей из положения необходимости” [2, т. 44, с. 45].
С точки зрения общественной диалектики для нового социалистического общества это было движение назад, а не вперед, в прошлое, а не в будущее. По словам В.И.Ленина, нэп назывался новой экономической политикой в смысле “новой” по отношению к ранее проводимой экономической политике. “А по сути дела – в ней больше старого, чем в предыдущей нашей экономической политике” [там же, с. 156].
С введением нэпа “противоречий в нашей экономической действительности больше, чем их было до новой экономической политики: частичные, небольшие улучшения экономического положения у одних слоев населения, у немногих; полное несоответствие между экономическими ресурсами и необходимыми потребностями у других, у большинства. Противоречий стало больше. И понятно, что, пока мы переживаем крутую ломку, из этих противоречий выскочить сразу нельзя” [там же, с. 212].
Поэтому, подчеркивал В.И.Ленин, неизменная стратегия общественного развития должна заключаться в том, что если объективные обстоятельства и заставляют нас “отступить хотя бы и далеко назад, но в меру, отступить так, чтобы вовремя приостановить отступление и перейти опять в наступление” [там же, с. 229].
В последней своей речи, а именно на пленуме Московского Совета 20 ноября 1922 г., В.И.Ленин говорил о том, что после решения “не завтра, а в несколько лет” задач новой экономической политики наступит новый, качественно своеобразный этап и период в жизни страны, когда “из России нэповской будет Россия социалистическая” [2, т. 45, с. 309]. Вот какой качественно новый, более высокий по уровню этап внутри переходного периода видел В.И.Ленин вслед за нэпом.
Диалектика такова, что в развитии социалистического общества сплошь и рядом соседствуют, сменяют друг друга диалектика нужного, желаемого и диалектика вынужденного, необходимого. С одной стороны, того, что осуществляется исходя из социалистического идеала, из научного замысла социализма, из его целей и задач, а с другой стороны, того, что приходится осуществлять исходя из имеющихся или сложившихся обстоятельств. Но и в этом случае, при применении вынужденных мероприятий, в конечном счете должны превалировать главные, универсальные цели и задачи социализма, осуществление вынужденно необходимого должно происходить при следовании общей стратегии социалистического созидания.
Таким образом, диалектическая теоретическая и практическая гениальность В.И.Ленина в сложнейшем процессе руководства труднейшими первыми годами социалистического строительства в России проявилась в том, что он в этих трех главных линиях действий использовал капиталистические возможности, применял и использовал в условиях российского социализма капитализм и при этом не только сохранил в СССР сам социализм, но и поднял его на качественно более высокий уровень, а не разрушил и не ликвидировал его.
Если в определенном смысле и можно говорить, что В.И.Ленин явился как бы первым в истории XX века основателем практики конвергенции и смешанной экономики, то совершенно обоснованно нужно утверждать, что эту практику соединения противоположностей, “синтеза” социализма и капитализма он полностью использовал и поставил на службу дела социализма, его успехов, прогресса и растущего авторитета в мире, а не его разрушения и уничтожения.
Третья линия своеобразной диалектики переходов – сокращенный переход отсталых стран при поддержке более мощных новых обществ к современной прогрессивной социальной и социалистической ступени развития, минуя капитализм.
Ф.Энгельс писал: “...Не только возможно, но и несомненно, что после победы пролетариата и перехода средств производства в общее владение у западноевропейских народов те страны, которым только что довелось вступить на путь капиталистического производства и в которых уцелели еще родовые порядки или остатки таковых, могут использовать эти остатки общинного владения и соответствующие им народные обычаи как могучее средство для того, чтобы значительно сократить процесс своего развития к социалистическому обществу и избежать большей части тех страданий и той борьбы, через которые приходится прокладывать дорогу нам в Западной Европе”. Возможность “такого сокращенного процесса развития... относится не только к России, но и ко всем странам, находящимся на докапиталистической ступени развития. В России, однако, это будет сравнительно наиболее легко, потому что здесь часть коренного населения уже усвоила себе интеллектуальные результаты капиталистического развития, благодаря чему в период революции здесь возможно будет совершить общественное переустройство почти одновременно с Западом” [1, т. 22, с. 445-446].
Обосновывая в дальнейшем возможность такого пути общественного развития, которая приобрела уже практическое значение в XX веке, В.И.Ленин в своем выступлении на II Конгрессе Коминтерна в июле 1920 года говорил: “...Можем ли мы признать правильным утверждение, что капиталистическая стадия развития народного хозяйства неизбежна для тех отсталых народов, которые теперь освобождаются и в среде которых теперь, после войны, намечается движение по пути прогресса. Мы ответили на этот вопрос отрицательно. Если революционный победоносный пролетариат поведет среди них систематическую пропаганду, а советские правительства придут им на помощь всеми имеющимися в их распоряжении средствами, тогда неправильно полагать, что капиталистическая стадия развития неизбежна для отсталых народностей... Коммунистический Интернационал должен установить и теоретически обосновать то положение, что с помощью пролетариата передовых стран отсталые страны могут перейти к советскому строю и через определенные ступени развития – к коммунизму, минуя капиталистическую стадию развития” [2, т. 41, с. 245-246].
Несмотря на то, что Октябрьская революция победила в стране среднеразвитого капитализма, она затем в силу своего социалистического, подлинно интернационального характера обеспечила некапиталистический путь развития в прошлом отсталых народов Казахстана, Средней Азия и Кавказа. При бескорыстной помощи Советской России сокращенный путь от феодализма к социализму совершила и Монгольская Народная Республика. Так в течение жизни одного поколения в прошлом отсталые народы нашей страны и МНР встали на некапиталистический путь развития.
Взяв курс на передовое общественное развитие, минуя капиталистическую стадию, многие бывшие колониальные страны Азии и Африки в 50-60-е годы XX века после деколонизации приступили к государственному строительству под лозунгами социалистической ориентации и социализма. Позже, в 70-е годы, по этому же пути пошли многие развивающиеся страны, руководством которых был сделан социалистический выбор. Путь ряда из них характеризовался большим радикализмом преобразований в политике и экономике – Ангола, Мозамбик, Эфиопия, Афганистан, Южный Йемен, Конго, Никарагуа, Зимбабве. Это были страны своего рода второго поколения социалистической ориентации. На Западе их чаще называли “новым коммунистическим третьим миром” и “коммунистическими режимами в третьем мире”.
Для стран третьего мира социалистической ориентации были характерны глубина и темпы преобразований в экономической сфере. Революционные режимы национализировали промышленные предприятия, внешнюю торговлю и т.д. Была предпринята попытка слома традиционных структур и феодальных форм в сельском хозяйстве, где создавались обобществленный и государственный секторы.
Другой чертой стало учреждение революционно-демократических партий, признающих своей идеологией научный социализм. Декларативно они опирались на союз рабочих и крестьян, но практически же представляли собой большей частью партии кадрового типа, в деятельности которых доминировал управленческий аппарат, имеющий также решающее влияние на государственные органы и общественные организации.
Социалистические государства оказывали этим странам большую помощь. Она носила комплексный характер, охватывая как политическую поддержку, так и больше всего экономическое и научно-техническое сотрудничество, содействие в идеологической сфере, в частности в подготовке кадров, в культурном строительстве. В широком диапазоне оказывалась военная помощь. Двусторонние связи по большей части регулировались декларациями о развитии дружественных отношений и взаимного сотрудничества, договорами о дружбе и сотрудничестве. На международной арене социалистические страны отстаивали, в частности в ООН, право государств социалистической ориентации на свободное осуществление выбора развития. По большинству вопросов между этими двумя группами стран существовало единство мнений.
В мировом пространстве западных стран некапиталистическое развитие в третьем мире всегда интерпретировалось как сильнейшая угроза для капиталистической системы в целом и в конкретном регионе. Этим объясняется финансовая и военная поддержка в данных странах оппозиционных сил со стороны США и других западных держав. С тем чтобы нейтрализовать создавшуюся в результате этого внешнеполитическую и внутриполитическую напряженность, правительства данных стран стремились, с одной стороны, к развитию равноправного сотрудничества с капиталистическими странами, а с другой, заручались поддержкой социалистических государств, что рассматривалось как важный фактор компенсации недостаточности объективных предпосылок для прогрессивных революционных перемен.
Все эти диалектически своеобразные общественные процессы существенно усиливали в XX веке, особенно во второй его половине, экономические, социально-политические, моральные позиции в мировом сообществе социалистических стран и стран третьего мира, тесно сотрудничающих между собой. Пока в конце 80-х – начале 90-х годов США и другим капиталистическим странам Запада не удалось ликвидировать СССР и другие социалистические страны, а вслед за этим нанести удар по прогрессивным развивающимся странам, особенно придерживавшимся линии и принципов социалистической ориентации.
Сфера социального прогресса в мире была сильно сокращена, но не уничтожена. Народы, испытавшие блага движения к экономическому подъему и улучшению условий жизни, к социальной справедливости и свободе, к народности и гуманизму, остаются борцами за это свое лучшее будущее.
О крупных переворотах в мире в XX столетии, и прежде всего в СССР, России, аргументированно и доказательно написал крупнейший мировой социолог и ученый Питирим А.Сорокин, с которым мне довелось встретиться в 1962 г. в Вашингтоне во время V Всемирного социологического конгресса.
В своей последней работе “Основные черты русской нации в двадцатом столетии” он писал: “В нашем столетии неумелая и устаревшая монархия была преобразована в 1901-1908 гг. в конституционную монархию; в 1917 г. монархия была заменена демократическим режимом; республиканский режим сменил Союз Советских Социалистических Республик, который постоянно подвергался изменениям вплоть до настоящего времени.
Освобожденный от кровавых методов, которые Русская Революция, как и все великие революции, применяла на своей разрушительной фазе, и рассмотренный в контексте своих продуктивных ценностей советский режим, без сомнения, является самым большим радикалом и политическим новатором. Его цель – создание не только политической, но также экономической и социокультурной демократии; он стремится устранить эксплуатацию и несправедливость гораздо более радикальным образом, чем режимы чисто политической демократии”.
Далее П.Сорокин подытожил многое из того, что он раньше писал в своих работах, характеризуя Советский Союз. Интересна сформулированная им характеристика советского строя: “Он пытается соединить преимущества современной технологической централизации, высокой производительности труда и квалифицированного управления с автономией местных групп; выгоды коллективизма – со свободой, достоинством и самореализацией индивида; жесткую правительственную бюрократию – с инициативой личностей и групп; социальное планирование – со спонтанностью и творческим воображением; гармонизировать радикальное равенство и неравенство ума и таланта; соединить ответственность общества за каждого из своих членов с ответственностью индивида перед собой и обществом” [30-31].
Эти тенденции действительно действовали в советских условиях, хотя практическая реализация их в послеленинский период оказалась не совсем успешной и вовсе не оптимальной.