3

.

3

К сожалению, как указывал еще Э. Фромм, «чаще всего  психологические  исследования и нейрофизиологические исследования «варятся каждое в собственном соку» (156), в связи с чем и  возникают различные, ничем  не  подкрепленные,  теории  безграничных возможностей человеческой психики.

Конечно, «нейрофизиология не может ответить, какие  нейрофизиологические показатели соответствуют таким страстям как деструктивность,  садизм,  мазохизм  или нарциссизм», – справедливо пишет Фромм (156), но что касается активности мозговых функциональных систем, которая непосредственно  определяет  активность личностного  функционирования человеческого индивида, физиологи уже сегодня могут дать достаточно точный ответ. Нужно очень  не хотеть прислушаться, чтобы не услышать.

Одно  из  самых  крупных  исследований в области онтогенеза нейрофизиологических и психологических  характеристик  человека было проведено в 70–80-х годах на базе Научно–исследовательского института общего образования взрослых АПН СССР и лаборатории дифференциальной  психологии и антропологии Института комплексных социальных исследований Ленинградского университета под руководством Б.Г.Ананьева (101, 102).

С целью создания реальной возрастной периодизации  зрелости было проведено широкомасштабное комплексное исследование психофизиологических функций взрослых в возрасте от 18 до 35 лет.

Долгое время, как указывают  авторы,  в  нейрофизиологии  и психологии  фактически принималось, что возрастная изменчивость не свойственна психологическим характеристикам взрослых в  пределах  от 20 до 45 лет. Зрелость рассматривалась как состояние, противоположное динамике развития (101).

Центральной для этого единственного в своем роде  онтогенетического исследования задачей явилось описание и анализ психофизиологических  функций по трем «координатам» – возрасту, полу и типу. Авторы подчеркивают, что современная нейрофизиология  и психология  в первую очередь грешат структуралистским и типологическим уклоном. Изучение различий касается в основном индивидуально–типических  особенностей,  без учета половых различий и возрастной динамики.

Изучение типов высшей нервной деятельности на ранних и поздних этапах онтогенеза показало, что без учета хотя бы возрастных факторов обсуждать  проблему  индивидуальности  невозможно. «Зависимость свойств нервной системы от возрастных особенностей настолько существенна, – писал известный отечественный психолог Н.С.Лейтес, – что некоторые  критерии  типологических  свойств, апробированные  на взрослых, не могут быть в полной мере действительными применительно к детям, и возникает вопрос о специфических экспериментальных и жизненных показателях для  различных возрастных периодов» (101).

Что же касается «срединного и самого крупного отрезка  кривой онтогентического развития – периода зрелости, ранней и поздней», который интересует нас более всего, то, как  справедливо констатируют  авторы, – «мы почти не располагаем сколько–нибудь надежными данными о нейродинамических характеристиках  людей  в этом  периоде». Отсутствие надежных данных об онтогенезе нейрофизиологических функций головного  мозга  благоприятствовало и благоприятствует появлению различного рода спекулятивных теорий личностного онтогенеза, в которых динамика личности практически полностью  отрывается  от динамики более глубинных индивидуальных, биологических, организмических процессов.   Группа ученых под руководством Б.Г.Ананьева остановилась  в своем  исследовании на двух базовых нейродинамических показателях:

1) скорости образования положительных и тормозных  условных связей,  характеризующих, по гипотезе Б.М.Теплова и В.Д.Небылицина (1963), специальное свойство «динамичности нервных процессов";

2) характеристике двигательных реакций в ответ  на  стимулы различной интенсивности, определяющих свойство чувствительности – силы нервной системы.

Помимо  этого  были изучены коррелятивные связи между этими базовыми нейродинамическими показателями и более высшими психофизиологическими функциями, такими как психомоторика, внимание, память и мышление.

В  результате  комплексных  исследований было выяснено, что тенденция снижения возбудимости нервной системы выступает  достаточно отчетливо уже при сопоставлении возрастных групп  от 18 до  21 года. Возбудимость в структуре слуховых моторных реакций снижается к 20 – 21 году. Снижение  возбудимости  в  зрительном анализаторе происходит несколько позже – с 22 – 24 до 29–33 лет включительно.

В  тесной  связи  с возбудимостью нервной системы находится успешность мнестической функции:  чем  выше  возбудимость,  тем больше  продуктивность в решении различных мнестических задач и наоборот. Наиболее высокий уровень развития памяти был  выявлен у  19–летних. Снижение функции памяти в различных возрастах носит неодинаковый характер. У 18 –  22–летних  имеется  незначительный спад, который не опускается ниже среднеуровневой оценки развития  памяти. Переходит эту черту память в возрасте 25 и 27 – 28 лет. Однако наибольший спад имеется у 26 летних (102).

Эти данные полностью опровергают устаревшие данные ряда зарубежных исследователей (Г.Эббингауз, 1912; Э.Мейман,  1913)  о трех  основных периодах в развитии памяти: первом – прогрессивном развитии памяти, связанным с биологическим созреванием  организма (до 20 – 25 лет), втором – периоде относительной стабилизации  (до 55 – 60 лет) и третьем – периоде старения или распаде памяти в пожилом возрасте. Из этих данных  следовало,  что от  20  – 25 лет до 55 – 60 лет в памяти человека не происходит существенных изменений. Как показали исследования группы Ананьева, инволюционные изменения функции памяти начинаются сразу же после достижения организмом биологической зрелости  в  возрасте 20 – 25 лет.

Были также получены данные, свидетельствующие о связях возбудимости  (активированности)  нервной системы с эффективностью функций возбуждения и торможения в поведении  в  целом.  Авторы истолковывают  этот материал в понятиях «энергетического фактора», указывая, что «возбудимость в структуре сенсомоторных  реакций можно рассматривать как частную форму возбудимости (активированности)  вообще,  а скорости формирования положительных и тормозных условных рефлексов  –  как  показатели  эффективности (продуктивности)  деятельности нервной системы... Эту эффективность можно трактовать как информационную характеристику  нервно–психической  деятельности,  близкую к «пропускной способности». Как показали результаты исследования, «пропускная  способности»  нервно–психической  деятельности  начинает ослабевать в период от 18 до 21 года.

Онтогенетические  исследования  психомоторики, качественных сторон двигательной деятельности: силы, скорости, выносливости, точности, ритмичности движений, способности  сохранения  неподвижной позы стояния – показали устойчивое нарастание их до 13 – 14  лет, замедление в период от 15 до 18 лет с последующей стабилизацией   (Р.Е.Мотылянская,   Л.И.Стогова,   Ф.А.Иорданская, 1967).

Исследования,  проведенные  группой Ананьева, показали, что от 18 лет до 21 года имеются две различные тенденции возрастных изменений функции внимания. Так, уровень объема внимания с возрастом несколько повышается, в то время как уровни  избирательности  и  переключения с возрастом имеют тенденцию к снижению.

С. Пако (1960), изучая концентрированность внимания у  людей в  возрасте  от  19 до 50 лет, выявил, что точность максимально повышается в возрасте от 19 до 29 лет, в то время как темп  выполнения  задания может нарастать до 35 – 40 лет, а затем начинает снижаться. Наиболее заметное различие в способности к концентрации внимания наблюдается между группой в возрасте 20 – 24 лет и группами более старшего возраста. Отдельные психомоторные реакции в заданиях с распределением внимания убыстряются только в возрасте от 20 до 29 лет, достигая предела наивысших  показателей или «потолка»  в  возрасте 20 – 24 года (101). С  34–летнего возраста уровень развития функции внимания начинает постепенно понижаться, что свидетельствует о наступлении периода начальных инволюционных изменений в регулирующей функции внимания (100).

Оценка видов мышления по возрастным группам  показала,  что наиболее высокие результаты обнаруживаются по всем видам мышления  у 20–летних. Образное мышление наиболее низкое по шкальной оценке у 19–летних, и совпадает у 18– и  21–летних.  Логическое мышление  у 18–, 19–, и 21–летних на одном уровне. Практическое мышление совпадает по уровню развития в группах 19–  и  21–летних.  У  18–летних оказались самые низкие результаты по практическому мышлению по сравнению со всеми  остальными  возрастными группами.

Таким образом, оптимумы развития  основных  нейрофизиологических  функций памяти и мышления падают соответственно на 19 и 20 лет.

П.П.Лазарев  и его сотрудники на протяжении многих лет изучали чувствительность различных  модальностей  (периферического зрения, слуха, кинестезии) у людей разных возрастов. На основании ряда серий подобных   исследований П.П.Лазарев пришел к выводу,  что  чувствительность  «для  периферического зрения, для слуха, для центров движения и, вероятно, для других центров зависит от возраста» (74).

Пороговые  значения, полученные для двадцатилетнего возраста, полагал П.П.Лазарев, могут  быть  использованы  в  качестве эталона сенсорного оптимума, по сличению которым можно определить  возраст любого человека. «Определение возраста, – замечает П.П.Лазарев по поводу такого способа, –  делается  с  точностью около  3 – 5 лет» (74).  Он особо подчеркивает то обстоятельство, что эталоном для разных видов  чувствительности  избирается один и тот же двадцатилетний возраст: «... оптимальная чувствительность  к  внешним  воздействиям  на глаз при периферическом зрении наблюдается около 20 лет. В  этом  же  возрасте  имеется максимальная  слуховая  чувствительность.  Около этого возраста имеется и максимальная чувствительность двигательных центров. В возрасте около 20 лет восприимчивость  указанных  выше  центров является повышенной..."

Результаты  многих исследований возрастной эволюции различительной чувствительности  глаза  были  обобщены  С.В.Кравковым. Сравнительно с данными П.П.Лазарева сенсорный оптимум здесь передвинут несколько выше, к 25 годам жизни (71).

Эти положения можно отнести не только к сенсорно–перцептивным  процессам, но и к так называемым высшим психическим функциям.

В  теории интеллекта также констатированы большинством исследователей относительно ранние сроки появления оптимумов функционального развития и постепенное снижение с возрастом функциональной работоспособности  мышления,  памяти  и  произвольного внимания.  В обзорах С.Пако и К.Ховланда приведены мнения и аргументы многих авторов, полагающих, что оптимум развития интеллектуальных функций располагается между 18 и  20  годами.  Если принять,  по Фульдсу и Равену, логическую способность двадцатилетнего человека за эталон, то в 30 лет она будет равна  96,  в 40  лет  –  87, в 50 лет – 80, в 60 лет – 75 от эталона. С.Пако полагает, что оптимум интеллектуальных  функций  достигается  в юности – ранней молодости, а интенсивность их инволюции зависит от  двух  факторов. Внутренним фактором является одаренность. У более одаренных интеллектуальный прогресс длительный (!), и инволюция наступает позже (!), чем  у  менее  одаренных.  Внешним фактором, зависящим от социально–экономических и культурных условий, является образование, которое по его мнению, противостоит старению, затормаживает инволюционный процесс (7).

Наиболее  представительные возрастные характеристики взрослых людей получены Д.Векслером,  по  которому  интеллектуальное развитие  в  форме эволюции охватывает значительный период с 19 до 30 лет. Пики некоторых функций, например логических,  достигают  максимума  в 40 лет (10,5 по сравнению с 17 годами, когда эта функция оценивается в 8,4). Другие функции снижаются  после 30 лет; такое снижение характерно для интеллектуальных функций, связанных скорее не с речью, а с моторикой (218).

В  ряде своих сравнительно–возрастных исследований Б.А.Греков сопоставлял молодых людей (25–33 года) со старыми (свыше 70 лет), в том числе по весьма важному показателю – подвижности  и пластичности  (образованию и переделке) речевого стереотипа. По его данным, у молодых такой стереотип образуется самопроизвольно в 43%  случаев, у стариков же только в 8%.  У них значительно чаще стереотип образовывался некоторое время спустя  (в  48% случаев), что у молодых встречалось лишь в 28,5% случаев. Переделка  речевых стереотипов не встречала каких–либо  затруднений в группе молодых, в то время как для стариков переделка словесных реакций как на положительные, так и  на  тормозные  сигналы была затруднительной (41).

В общем, сравнительно с подростковым и со  старческим  возрастом люди в молодой и средней фазе зрелости обнаруживают наиболее  высокие реакции переключения и перестройки ранее усвоенных словесных связей.

Принципиально сходная структура развития обнаруживается и в психофизиологической эволюции от 20 до 80 лет, охарактеризованной Бромлей на основании массовых исследований психодиагностическим методом Векслера–Беллвью. Этим методом определялись вербальные и невербальные функции (7).

Особенно примечателен противоположный ход развития  некоторых  вербальных  (информированность, определение слов) и невербальных функций  (кодирование  цифр  геометрическими  фигурами, практический интеллект).

Уже  в 30–35 лет отмечается постепенная стабилизация, а затем снижение невербальных функций, которое становится резко выраженным к 40 годам жизни. Между тем вербальные функции именно с этого периода прогрессируют наиболее интенсивно, достигая самого высоко уровня после 40–45 лет. При этом Ананьев отмечает, что «речемыслительные, второсигнальные функции противостоят общему процессу  старения  и  сами претерпевают инволюционные сдвиги значительно позже всех других психофизиологических  функций. Эти важнейшие приобретения исторической природы человека становятся решающим фактором  онтогенетической эволюции человека» (7).

Большой интерес представляют поля зрения, поскольку эта характеристика имеет особое  значение для  пропускной способности зрительного аппарата, объема внимания и оперативной памяти.

Острота зрения у  большинства детей  достигает  к  7  годам нормы взрослого  человека, между тем поля зрения по объему составляют  80 % от общих размеров поля зрения взрослого человека, а глазомерная функция у семилетнего ребенка в 7 раз меньше развита, чем у взрослого. Поле зрения занимает в этой картине своеобразное положение как по степени зрелости, так и по своей исключительной зависимости от фактора возраста.

Согласно  исследованиям  Е.Ф.Рыбалко «поле зрения, обусловленное структурой проводящих путей и  корковыми  проекциями, в наибольшей  степени зависит от процессов созревания и старения, как, впрочем, и от общего состояния  нормы  и  патологии  мозга взрослого  человека.  «Возрастные изменения поля зрения типичны для онтогенетической  эволюции  психофизиологических  функций» (7).

Автор в свое время опубликовал данные исследований, в которых указывалось, что по состоянию полей зрения подростков можно судить о длительности злоупотребления ими летучих  органических углеводородов.  Длительное вдыхание паров летучих  органических углеводородов приводит к прогрессирующему сужению границ  полей зрения,  а  прекращение  злоупотребления и лечебные мероприятия приводят к их расширению (31).

Из  снижения кортикального тонуса вытекает понижение психической  и  физической энергии, легкая утомляемость, потеря трудоспособности, трудность сдерживания импульсов, замедление темпа восприятия, грубость психомоторных актов  и  сонливость.  От инертности  фиксированной  установки зависят также стереотипия, персеверации и трафареты всяких видов, избавиться от которых не так–то легко для людей этого возраста (25).

Это  весьма важная психофизиологическая характеристика глубокой старости. Ядром этой характеристики  является  инертность возбудительного процесса, выражающаяся в снижении кортикального тонуса.

Согласно гипотезе Небылицына В.Д. баланс возбудительного  и тормозного процессов следует представлять как соотношение ретикулярно–кортикальных  влияний:  «ретикулярная формация является генератором возбуждения, необходимого коре для успешной  циркуляции  в  ней  специфических  импульсов при замыкании временных связей» (92). Что касается коры головного мозга, то она является прежде всего специфическим генератором тормозного процесса.

Распространяя  гипотезу  Небылицына на интерпретацию связей между типологическими свойствами нервной системы, с одной  стороны, и возрастно–половыми особенностями, с другой, Ананьев (7) пришел к выводу, что противоречивое сочетание недостаточной работоспособности корковых клеток с высокой динамичностью  возбудительного процесса объясняет многие черты возрастающего развития возбудительного процесса в ранних возрастах как своего рода избыточность ретикулярных импульсов, приходящих в кору и определяющих высокий тонус ее деятельности. Эта избыточность неравномерно распределяется по периодам роста и дифференцировки, метаболическим преобразованиям и т.д., но, в общем, генерирование возбудительного процесса ретикулярной формацией определяет  высокий кортикальный тонус, которому еще не вполне соответствует уровень работоспособности корковых клеток, формируемый по  мере накопления  опыта и развития тормозного процесса. Испытуемые 22–23 лет уже характеризуются снижением динамичности возбуждения и некоторым увеличением динамичности торможения по сравнению с младшей  возрастной группой (18 – 21 год) и эти факты с очевидностью свидетельствуют о первых признаках  инертности  возбудительного  процесса, снижении кортикального тонуса и об усилении тормозных функций коры у 22 – 23–летних сравнительно с 18 –  21 летними (102).

Генерирование  ретикулярной  формацией возбудительного процесса,  как можно думать, – явление, более непосредственно связанное с созреванием (общесоматическим и половым),  чем  работоспособность корковых клеток. С наступлением зрелости достигается известное соответствие  между динамичностью возбудительного  процесса и работоспособностью корковых клеток. Что касается старения, то оно, возможно, сказывается в том,  что  возрастает недостаточность ретикулярных импульсов, в связи с чем постепенно  понижается  кортикальный  тонус  и увеличивается инертность возбудительного процесса.

В детстве динамичность возбудительного процесса скорее  избыточна. При старении организма наступают существенные изменения динамики основных физиологических процессов в ЦНС.  Важнейшие закономерности этих взаимоотношений нервных процессов были установлены И.П.Павловым и  его  учениками  (А.В.Тонких,  1912; Л.А.Андреев,  1924;  К.В.Рикман,  1928;  Д.А.Бирюков, М.Уколов, 1929; И.А.Подкопаев, 1938; Д.И.Соловейчик, 1938; Г.В.Фольборт и А.В.Семерина,  1946;  А.М.Павлова,  1938;  М.К.Петрова,   1946; В.К.Федоров, 1951).

И.П.Павлов указывает, что при старении раньше всего страдает тормозной процесс. Существенно изменяется и подвижность нервных процессов. С возрастом наступает снижение величины  условных рефлексов, они труднее вырабатываются.

Неравномерные  сдвиги  силы,  уравновешенности, подвижности нервных процессов приводят к изменениям типологических  особенностей при старении человека.

При старении организма развиваются неравномерные  изменения центральной регуляции функций организма. Ослабление центрального  нервного  контроля,  сказываясь на трофике тканей, является важнейшим механизмом сокращения адаптационных возможностей организма в старости.  Неравномерный характер изменения различных структур ЦНС приводит к тому, что при  старении   наступает не простое угасание обмена и функций, а возникает сложная регуляторная перестройка, создается новый уровень приспособления  организма к среде. Высокие метаболические потенциалы ЦНС обеспечивают ее роль в поддержании гомеостазиса организма в условиях возрастных изменений  обмена в других тканях. Однако когда наступление старости существенно меняет обмен и  функцию  самой ЦНС, возрастные изменения организма стремительно прогрессируют.

Вышеизложенные  результаты онтогенетических нейрофизиологических исследований убедительно  показывают,  что  как  базовые нейрофизиологические  процессы,  так  и  связанные с ними более высшие психофизиологические функции достигают своего максимального развития одновременно с фазой биологического созревания человеческого индивида и  претерпевают  инволюционное  развитие одновременно с начинающейся инволюцией организма.