7

7

У животных имеются готовые,  врожденные  каналы  утилизации нервно–психической энергии – это инстинкты. В поведении человека  инстинкты  также играют свою роль, однако они ни в малейшей степени не могут полностью удовлетворить потребностей  социальной адаптации.

Более того, начиная с первых месяцев после рождения, генетически запрограммированные функциональные каналы утилизации свободной энергии начинают наталкиваться на все более возрастающее ограничительное воздействие факторов социального характера. При этом  утилизация  психической  энергии  начинает происходить по другим каналам.

Процесс  перераспределения  или  использования,  утилизации внутренней энергии на психические цели в психоаналитической литературе принято обозначать термином «катексис» (от  греческого kathexo – занимать). Сам Фрейд пользовался в своих работах термином «Besetzung», что  означает  занятие,  захват,  оккупация. Фрейд объяснял смысл «besetzung» – «katexis» как «сумму психической энергии, которая занимает или облекает объект   или  отдельные каналы» (152).

С помощью механизма катексиса Фрейд объяснял процесс ранней социализации ребенка. «Ребенок катектирует идеалы родителей,  и они становятся его идеалами; он катектирует запреты родителей и они  становятся  его совестью» (162). Таким образом, по Фрейду, происходит формирование одной из важнейших структур личности – Суперэго с его катексисной направленностью против инстинктивных целей Оно. Между этими двумя функциональными образованиями формируется буферная зона Эго с преимущественно  когнитивной  направленностью  и подчиненная принципу реальности. При этом функцией поставщика психической энергии  обладает, подчеркнем еще раз, только Оно. И Суперэго и Эго обладают только лишь катексисными функциями, они не обладают собственными автономными источниками  питания,  а могут лишь оккупировать и конвертировать ту часть психической энергии (libido), которая реально  необходима индивиду  для лучшей адаптации в биосоциальной среде. В психоанализе все конфликты внутри личности сводятся к противопоставлению между мощным энергетическим напором со стороны Оно, которое всегда стремится реализовать и сбросить избыток психической энергии по каналам наиболее просто устроенных инстинктивных матриц, и сопротивлением более сложных, но  и  с  другой  стороны, позволяющих  связать  большее  количество  психической энергии, благоприобретенных матриц Эго и Суперэго.

Мерфи (Murphy, 1937, 1947) используя биосоциальный подход к личности и фрейдовскую теорию катексисного формирования  основных структур личности, рассматривал человека как организованное поле внутри более широкого поля постоянного взаимодействия приходящих, исходящих и входящих энергий.

К основным компонентам личности он относил: 1) физиологические предрасположения, возникающие из наследственных и эмбриональных предрасположений; 2) канализацию как процесс  (имеющий катексисную природу), благодаря которому мотив или концентрация энергии  находит путь к разряду в поведении; 3) условно–рефлекторные ответы, которые представляют собой связи между  внутренними  условиями  тканей  и специфическими формами поведения; 4) познавательные или перспективные навыки как продукты второго  и третьего  компонентов. В конечном счете, по его мнению, элементами личностной структуры оказываются потребности  (needs)  или напряжения (tensions) (91).

Таким образом, Мерфи, развивая взгляды Фрейда, рассматривает процесс социализации личности как катектирование психической энергии имеющей своей основой биологические органические источники.

Вся  динамика  личности  и ее онтогенез с психодинамических позиций всецело определяется динамикой и термодинамикой базового энергетического потенциала Оно – libido.  Угасание  libido  в процессе онтогенеза приводит к существенному улучшению функционирования  Эго и Суперэго, которое теперь освобождается от разрушительных наскоков Оно. C уходом чувственности приходит нравственность. Существенно улучшается социальная адаптация за счет когнитивных структур Эго, но неизбежно начинается упадок познавательной потребности, творческого потенциала, потому что творчество представляет  собой  сублимированный  поток  психической энергии,  не  связанной с помощью когнитивных ячеистых структур Эго.

Феномен любопытства определяется не каким–либо внешним  новым, незнакомым объектом, (как это считал, например  В. Мак–Даугалл,  который  считал  любопытство  и  связанную с ним эмоцию удивления одним из основных инстинктивных процессов в  человеке и  считал,  что «естественным  возбуждением данного инстинкта, по–видимому, является любой предмет, сходный и в  то  же  время заметно  отличный  от знакомых, привычных замечаемых предметов» (190)), а наличием  или  отсутствие свободной энергии libido, способной активизировать  сенсорно–когнитивные  структуры  Эго. Если энергия отсутствует, никакой «предмет», никакое явление не вызовет  у индивида ни малейших признаков любопытства. Этот феномен можно наблюдать при посещении музеев или во время  туристических поездок, когда через определенный промежуток времени, избыток информации истощает все запасы психической  энергии  и никакая диковинка, даже восьмое чудо света, ни привлечет к себе ни малейшего проблеска любопытства.

Если же энергии по тем или иным причинам в избытке, как это бывает у детей, или при сенсорной депривации, или у  креативной личности, тогда последняя спичка становится предметом пристального любопытства и многочасовых игр.

Последователь Мак–Дауголла – Берлайн также при анализе  любопытства совершенно не учитывал базовые психодинамические модели личности и даже пытался опровергать их, указывая, что исследования  Пиаже  опровергают  сексуальную либидозную подоплеку любопытства на том основании, что Пиаже и другие  исследователи раннего детства сообщают об интенсивном любопытстве и исследовательской активности у детей задолго до появления речи.  Однако, как известно из работ Фрейда, конфликт между либодозными силами и средовыми факторами возникает  у  ребенка  задолго  до формирования речи и вынуждает ребенка к формированию новых функциональных моделей поведения, что обязательно влечет за  собой поисковую  активность и направляет часть libido вовне, что проявляется на психологическом и поведенческом уровне как любопытство.

Тезисы Берлайна о том, что любой стимул вызывает ответ в виде побуждения к порождению стимула (любопытство), и что организм будет действовать в отношении стимула,  вызывающего  любопытство,  так,  чтобы увеличить стимуляцию, совершенно не соответствуют реальности.

Только непонимание или  отрицание  единого  энергетического потенциала,  определяющего  индивидуальную  траекторию развития индивида, отрицание единой черты, подводящей общий баланс всем энергетическим процессам, происходящим в организме, того, что в психодинамической психологии и психотерапии принято  обозначать как  libido,  способно  породить  ту  массу проблем, с которыми сталкиваются ученые, неправильно  понимающие  психодинамическую теорию. Утверждая (совершенно безосновательно), что если энергией побуждающей к деятельности обладают лишь инстинкты (на самом деле инстинкты – это  лишь  врожденные  морфофункциональные системы утилизации либидозной энергии), они торжествующе задают вопрос – чем же тогда объясняется поведение животных и человека в тех случаях, когда,  казалось  бы,  все  известные  инстинкты удовлетворены? И тут же начинают вводить разнообразные  инстинкты  любопытства, функциональные автономии и т.п. и доказывать,  что «инстинкт любопытства лежит в  основе  самых  замечательных достижений  человека, так как именно в нем (а не в libido Фрейда, от которого так пахнет сексом) коренятся истоки  научной  и теоретической деятельности» (166).

White,  1959,  цитируя  ранние работы Berlyne, 1950, 1955 и Butler, 1953, которые показали, что животные  действуют  в  отсутствии  какого–либо  определенного влечения или биологической недостаточности, создает исключительно удивительную теорию действенности – мотивации к достижению компетентности. За счет какой энергии существует эта  деятельность,  если  она  полностью оторвана  от  основных энергетических источников, питающих инстинктивные катексисные и социально-обусловленные антикатексисные функциональные  образования?  Ответ  довольно  оригинален: «Ее энергией  является  просто  энергия  живых клеток, составляющих нервную систему, стремление к  действенности  представляет  то, что  хочет  делать  нервно–мускульная  система, когда не занята иначе и не стимулируется окружающей средой» (166).

Подобные теории возникают из–за отсутствия желания понять и признать общую термодинамическую и  энергетическую  обусловленность  онтогенетического развития личности. Это приводит к повторяющимся и повторяющимся попыткам вывести те или иные стороны психической  деятельности индивида, которые представляются  авторам наиболее «человеческими» за рамки онтогенеза,  обосновать их  самостоятельную  сущность, несводимость и не зависимость от более глубинных процессов психического развития. Наиболее последовательные в этом направлении авторы,  типа  Олпорта наделяют эти структуры независимым автономным источником питания.

Психологически  феномен  создания  подобных теорий понятен. Чаще всего они создаются людьми немолодыми. Механизм защиты от угасания собственного творческого потенциала с помощью отрицания очевидных явлений и замена фактов фантазиями не представляет ничего нового и необычного среди механизмов  психологической защиты. На этом стоит и будет стоять великий человеческий Утопизм и великая человеческая Вера.

За счет  огромного количества энергии ребенок может позволить себе деятельность с максимальной степенью свободы и максимальным количеством свободных вариантов –  это  игры.  Взрослый человек не может жить в мире, где ложка – это пароход, а табуретка – это дворец. Ребенок живет в этом мире с утра до вечера. Ребенок не только усваивает гигантское количество информации (вербальную и невербальную знаковую систему, навыки и т.д.), он умудряется  при этом переворачивать получаемую информацию с ног на голову (а может быть и наоборот) и доводить взрослых дядей и тетей до умоиступления, как это любил делать трехлетний  внук одной моей знакомой, который периодически менял имена всем  окружающим  родственникам и заставлял их правильно откликаться на них.

Лейтес  не  только  блестяще заметил самую основную особенность одаренных детей – их ненасытную потребность в психической деятельности, но и задался вопросом: «склонность ли к труду содействует подъему сил и убыстряет развитие или же сам  ускоренный  темп развития ребенка требует непрестанной умственной деятельности?... Если дети тянутся  к умственным  усилиям  потому, что  в  такой  нагрузке  органически нуждается их развивающийся мозг,  то можно ли знать, что станет с  отличающей  этих  детей психологической  особенностью,  когда темп развития  замедлится или же когда будет достигнута зрелость?» (77).

Знать не только можно, но и нужно. После достижения зрелости мозг нуждается во все меньшем и меньшем количестве  информации, все более утрачивается гибкость  и способность к адаптации в новых условиях. Этот процесс у разных людей начинается в различное время: первые его признаки можно обнаружить уже  в  возрасте  9  – 10 лет, он очень заметен в возрасте 13 – 14 лет, но наиболее отчетливо он обозначается в возрасте 20 – 25 лет, когда полностью заканчивается биологическое созревание.

При  этом  психологам  известен тип возрастного умственного развития «несколько замедленный, растянутый,  когда  исподволь, постепенно происходит накопление определенных достоинств интеллекта». Лейтес отмечает, что такой путь возрастного развития на первый  взгляд менее благоприятный, может оказаться перспективным и обусловливать последующий подъем умственных сил.

Повышенная умственная активность, фантазии,  игры  детей – есть следствие потребности и желания связать значительное количество свободной психической энергии. Активность детей и младших школьников  носит  универсальный  характер,  а  «у  старших школьников,  – как отмечает Лейтес, – она имеет уже избирательный характер (вследствие понижения энергии)... Существенно, что возрастные различия касаются и таких проявлений активности, которые от младших классов к старшим отнюдь не возрастают, например легкость ее пробуждения, непосредственность реакций на  окружающее  в  ходе  возрастного  развития  идет  на убыль» (79).

«Крайним упрощением было бы думать, – пишет Лейтес, – что переход от более младших возрастов к старшим означает только подъем на более высокий уровень...  По–видимому,  в  ходе  возрастного развития  происходит не только последовательное увеличение возможностей нервной системы, но и ограничение некоторых ценных ее свойств» (79). Еще  В. А. Сухомлинский  заметил,  что  умственные способности ребенка словно постепенно угасают и притупляются уже в годы отрочества, т.е. за время  пребывания  его  в  школе (114).

Этот процесс, наблюдаемый в детском возрасте настолько  поразителен,  что  невольно  возникает  иллюзия,  что  что–то или кто–то внешнее останавливает дальнейшее развитие ребенка.

Но это не так. Энергия иссякает, и ребенок уже не способен разбрасывать свою энергию, он стремиться сохранить ее. У единиц эта  энергия не иссякает, и они вынуждены заниматься творчеством как единственно возможной деятельностью, которая  позволяет  им максимально связать свободную энергию. Начинается расхождение между креативной и примитивной  личностью.

При этом примитивная личность, чье умирание началось  раньше, вместе со всеми лучше адаптируется к регрессу, чем креативная личность. Известно, что в основе психотравмирующего воздействия  важное место занимает  тот факт, что только ты подвергаешься его воздействию.  Когда какие–либо несчастья  затрагивают всех – они наносят значительно меньший психотравмирующий ущерб. «На миру и смерть красна». Поэтому примитивные личности, с удивлением  обнаруживая, что жизнь, по сути дела, остановилась, что все мечты юности  как то незаметно остались  позади  и  нет никаких  поводов  думать,  что в жизни что–то кардинально изменится, с опаской оглядываясь кругом, замечают, что  что–то  подобное происходит с подавляющим большинством  сверстников.  Во время встреч одноклассников принято смеяться над своей  юностью, но смех – ведь это защита. Не так ли. Ведь за этим смехом такая боль,  столько  страдания.  Поэтому  примитивные  личности  так склонны к фантазиям на тему «Подарок судьбы», как они найдут  чемодан с долларами или  выиграют приз в лото или в рулетку. Поэтому  всегда  пользуются  таким огромным успехом фильмы и романы, где герой случайно получает в свое распоряжение  силу,  власть, могущество. Классический роман – «Граф Монте–Кристо».   

Но в целом примитивная личность достаточно хорошо  справляется с началом регресса, тем более, что  стабильная  социальная система всегда предоставляет для смягчения этого процесса массу лекарств.

Труднее приходиться креативной личности, которая с  каждым годом, после 25–30 лет начинает все больше и больше осознавать собственную непохожесть, собственное одиночество, а в дальнейшем при неизбежном, только запоздалом регрессе, она  переживает его  намного болезненнее, поскольку страдает в одиночестве и не умеет найти себя в примитивной жизни. Динамика  психической деятельности, равно как и ее потолок, обусловлены биологически. После определенного периода  расцвета достигается  пик,  после  которого  начинается  более или менее плавный регресс, остановить который вряд ли возможно и нужно.

В период становления психической деятельности ребенок обладает значительной пластичностью и значительными резервными возможностями. В период становления психической деятельности можно существенно увеличить скорость и объем ассимилируемой  информации, ее уровень сложности, то есть ребенка можно «развить». Это не столько трудно с практической точки зрения, сколько опасно. Мы хорошо знаем, что рано или поздно начнется регресс, шансы на то, что период развития у ребенка окажется затянутым во времени ничтожно малы. При этом, чем выше взлет, тем круче  будет  перелом, тем острее и осознаннее будет  кризис  аутентичности,  тем скорее мы можем ожидать самый широкий спектр различных психологических и патопсихологических девиаций.

Родители, которые как бы ориентируют своего ребенка на бесконечное развитие, учителя, которые ждут от подростка бесконечного совершенствования, напоминают мне авиадиспетчеров, которые отправляют в полет самолет, не думая о том, что ему суждено когда–нибудь приземлиться, и не позаботившись  научить  летчика выпускать шасси. Только жизнь – не гуманный педагог, она быстро умеет обламывать крылья.

При этом мы еще и еще раз подчеркиваем, что в самом процессе инволюции  нет  ничего патологического и даже болезненного. Сам по себе регресс, как и любой регресс, очень приятен.  Страшен в психопатологическом отношении резкий перелом – кризис аутентичности. И даже не столько он, сколько его осознание.

Развитие человека длится долго, но не бесконечно. После более  или менее длительного периода эволюции начинается неотвратимый инволюционный процесс. В обыденном и научном  языке  процесс завершения развития обозначается очень просто:  «зрелость» («зрелая  личность»,  «зрелый человек», «зрелые мысли», «зрелое решение»). И если мы констатируем в определенный момент феномен зрелости,  следующий шаг после зрелости – увядание. Когда человеческий индивид достигает зрелости, известно даже неспециалисту и это никак не возраст 55–60 лет, с которого принято  отсчитывать старость. После 20–25 лет все люди в большей или меньшей степени  начинают  подчиняться инволюционным процессам, которые неуклонно начинают превалировать над эволюционными процессами и неминуемо ведут человека к духовной и физической смерти.

Нравственность,  религиозность и духовность – три колокола, звенящие по умершей личности. Там, где говорят о морали, вере и душе, нам не найти живой личности.