5
.5
Проблемы, связанные с кризисом аутентичности, существуют уже не одну тысячу лет.
Одна из мировых религий – буддизм, целиком и полностью возникла из осознания необратимости и непоправимости онтогенетической динамики личностного бытия. Кризис аутентичности, пережитый в молодости Буддой, привел к разработке путей «бегства» от череды рождений и смертей.
Молодой царевич Сиддхартха из рода Гуатама племени Шакьев, достигнув юности, решил выйти из дворца и совершить путешествие по городу в своей колеснице. В этот момент Бог–Дэва, внезапно является на его пути в облике дряхлого старика.
И в тот же миг, как повествует Ашвагхоша в «Жизни Будды»:
.... царевич, видя старца,
Страх тревоги ощутил.
И он спрашивает возницу, что за странный человек ковыляет вдоль дороги, что с ним случилось:
Иль он высох вдруг от зноя?
Иль таким он был рожден?
Преодолевая затруднение, с помощью Дэва, то есть словами Бога, возница отвечает молодому принцу:
«Вид его иным был видом,
Пламень жизни в нем иссяк,
В измененном – много скорби,
Мало радости живой.
Дух в нем слаб, бессильны члены,
Это знаки суть того,
Что зовем – «Преклонный возраст».
Был когда–то он дитя,
Грудью матери питался,
Резвым юношей он был,
Пять он чувствовал восторгов,
Но ушел за годом год,
Тело порчи подчинилось,
И изношен он теперь».
В ужасе царевич спрашивает своего возницу, один ли только этот человек –
«Дряхлым возрастом томим,
Или буду я таким же,
Или будут все как он?»
И возница посвящает Будду в печальную мудрость жизни:
«О царевич, и тобою
Тот наследован удел.
Время тонко истекает,
И пока уходит час,
Лик меняется, – измене
Невозможно помешать.
Что приходит несомненно,
То должно к тебе прийти,
Юность в старость облачая,
Общий примешь ты удел".
Бодгисаттва...
Слыша верные слова,
Так сражен был, что внезапно
Каждый волос дыбом встал...
«Что за радость, – так он думал, –
Могут люди извлекать
Из восторгов, что увянут,
Знаки ржавчины приняв?
Как возможно наслаждаться
Тем, что нынче силен, юн,
Но изменишься так быстро
И, исчахнув, будешь стар?
Видя это, как возможно
Не желать – бежать, уйти?»
(Ашвагхоша «Жизнь Будды»)
В этих словах – осознание главного онтогенетического кризиса аутентичности, связанного с тем, что биологическое развитие достигая пика, необратимо переходит в процесс старения, и личность, осознавая свою биологическую привязанность к смертному организму, не желает смирится с общим уделом всего живого и ищет путей освобождения.
Возможно ли созерцать старость, болезнь и с ними смерть, и при этом жить, смеяться и шутить с «мертвой петлею на шее» вопрошает Будда? (135)
Вся экзистенциальная философия, по большому счету – лишь ответ на этот вопрос. Не случайно Альбер Камю писал, что есть лишь одна по–настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. «Решить, стоит или не стоит жизнь того, что бы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии... Бывает, что привычные декорации рушатся – пишет Камю, – Подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, обед, трамвай, четыре часа работы, ужин, сон; Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, все в том же ритме вот путь, по которому легко идти день за днем. Но однажды встает вопрос «зачем?.. В немногие часы ясности ума механические действия людей, их лишенная смысла пантомима явственны во всей своей тупости» (141).
Что же делать?
Ответ прост: ничего не делать. Поскольку решение проблемы экзистенциального кризиса, кроется в самой постановке проблемы. Ведь по тому «механическому» пути, который описывает Камю, Франкл, Фромм и другие представители экзистенциальной философии и гуманистической психологии «идти легко»! И по этому пути легко идет большинство людей и для них проблемы экзистенциального кризиса или ноогенного вакуума просто не существует, если только искусственно не пытаться заставить их осознать, что их нормальная жизнь (как ее ни обзови – «механическая», «бессмысленная», «винтиковая») – это неправильная жизнь. Достаточно поставить перед человеком вопрос «Зачем?», чтобы надолго лишить его радости непосредственного аутентичного существования.
Поэтому, в свою очередь мне бы хотелось поставить вопрос: «Зачем?». Зачем пытаться показать человеку, зачем пытаться довести до сознания человека, что его жизнь бессмысленна, что она абсурдна, что удел человеческий и все его существование, как писал Хайдеггер, ничтожно. Для человека, живущего в суетном мире и его развлечениях, забота выступает как краткий миг страха. Но дайте этому страху дойти до сознания, дайте ему разрастись, взлелейте и удобрите его, и он станет тревогой. Как только банальный ум предастся созерцанию смерти, тревога перерастет в ужас.
Что же дальше? Начинать проводить логотерапию, искать утраченный смысл? Может быть, все же лучше психопрофилактика? Может быть, лучше не давать человеку возможности осознать бессмысленность собственного существования, чтобы затем не призывать его существовать на грани абсурда, получая сомнительное удовольствие от жизни на краю бездны.
Поскольку сама проблема возникает только в момент осознания, может быть и не стоит осознавать?
Один из основателей гештальт–психологии K.Koffka (1935) рассказывает одну старинную шведскую легенду о путнике, заблудившемся в снегах:
«Вьюжным зимним вечером, после многих часов блужданий по продуваемой ветром равнине, все тропки и вешки которой окас сокращением штатов, возникли определенные психологические проблемы, которые и заставили ее обратиться за психотерапевтической помощью.
Внимательно выслушав больную, я задал ей совершенно идиотский (как я сейчас понимаю) вопрос, даже не задумываясь о его неуместности. Я спросил ее, собираясь подробно развить свою тему: «Как вы сами считаете, почему ваша жизнь не сложилась?» На что больная очень удивленно посмотрела на меня и обиженно спросила: «А почему вы считаете, что моя жизнь не сложилась?»
Это был умный и сильный человек, который в данной ситуации сумел отстоять свой смысл жизни и поставить меня на место с моим смыслом жизни, который я невольно собирался навязать ей, считая свое понимание жизни как нечто само собой разумеющееся. А если бы передо мной был другой человек? Своими словами я бы автоматически вызвал у него осознание, что та жизнь, которую он ведет – это неправильная жизнь, я бы вызывал у него сомнение и тревогу, и может быть надежду, что я помогу найти правильный путь.
Давно уже Шопенгауэр довольно точно обозначил всю эту проблему, написав, что «абсолютно недостижимое не порождает страданий, если только оно не подает надежды. Всякое счастье основано на отношении между нашими притязаниями и тем, чего мы достигаем» (209).
Это не только совершенно верное обозначение проблемы, но и единственно верный совет, с помощью которого можно избавится от всех психологических страданий, связанных с кризисом аутентичности. «Распознав, в чем наша сила и наша слабость, мы будем стремиться к всестороннему использованию и развитию своих очевидных природных задатков и будем всегда направлять туда, где они пригодны и ценны, – но решительно и, преодолевая себя, будем избегать таких стремлений, для которых у нас от природы мало задатков, и поостережемся пробовать то, что не удастся нам. Только тот, кто этого достиг, будет всегда и с полным сознанием оставаться всецело самим собою (т.е. аутентичным) и никогда не попадет впросак из–за самого себя, так как он всегда знает, чего может ждать от себя. На его долю часто будет выпадать радость чувствовать свои силы, и редко он испытает боль от напоминания о собственной слабости, то есть унижения, которое, вероятно, причиняет величайшие душевные страдания; поэтому гораздо легче вынести сознание своей неудачливости, чем своей неумелости» (209).
Еще более простой формуле Зенона более двух тысяч лет. «Для достижения высшего блага, то есть счастья и душевного покоя, надо жить согласно с самим собой» – учил Зенон.