11

11

Какова же она – креативная личность?

Уленшпигель, смеющийся при подъеме в гору  и  плачущий  при спуске с горы – символ креативной личности. Дон  Кихот,  сражающийся  с  ветряными мельницами, – символ креативной личности.

Сизиф, катящий свой камень в гору, Сизиф, неспособный избавиться  от вечно скатывающегося камня, хитрый Сизиф, обманувший Зевса и богиню смерти Танатос – единственный  умерший,  возвратившийся на Землю и вынужденный вечно катить свой  камень,  созерцая  как в бесконечный раз разрушается труд его, Сизиф, презирающий плоды труда своего – символ креативной личности.

Камю в «Мифе о Сизифе» называет  Сизифа  абсурдным  героем. «Его презрение к богам, ненависть к смерти и желание жить стоили  ему  несказанных  мучений – он вынужден бесцельно напрягать силы. Такова цена земных страстей» – пишет он (141).

Такова и жизнь  креативной  личности  –  лишенная  духовной смерти,  она вынуждена вечно катить свой камень, вечно творить, создавая уникальные по своей бессмысленности и красоте произведения культуры, созидая самою  культуру,  которая  уничтожается бездарным  человечеством,  как волны уничтожают песочные замки, которые строят бессмысленные детские ручки ради одной лишь  забавы и игры.

Архимеда убил проходящий мимо солдат, сгорела Александрийская библиотека. Для создания резного костяного шарика индийский мастер  тратит  несколько лет своей жизни, а для его разрушения достаточно одной секунды и одного удара.

Трагедия креативной личности, как и  трагедия  Сизифа  –  в вечном созидании. Все, что они умеют – это катить камень вверх. Силы, вне них и помимо них существующие, снова и снова скатывают этот камень вниз.

Камю  пишет,  что  сегодняшний  рабочий  живет так всю свою жизнь, и его судьба трагична. Нет, это не так – трагедия  рабочего в том, что его камень уже закачен и налегке лежит путь его вниз – туда, откуда он когда–то с таким удовольствием начал катить  свой  камень  вверх, и будем ласковы к нему. Он умер. Его больше нет. Есть лишь тень человека и воспоминания о том камне, который когда–то удалось ему закатить на маленькую или  большую вершину.

Трагедия Сизифа, но и радость его в камне и в вечном подъеме. Это бессмысленно? Не более чем вся жизнь. Примитивная  личность – это Сизиф, вкативший свой камень в гору, спустившийся с горы, упавший на Землю, повернувшийся лицом к  Богу  с  мирским счастьем отдохновения и прощения.

Самое  страшное  – это закатить свой камень на вершину и не умереть. Для Сизифа не существует скатывающегося камня, существует только камень, который он катит, как и для креативной личности не существует созданного, существует только созидаемое.

Плоды креативной деятельности – суть экскременты  обожаемые только  примитивными  личностями,  ибо  примитивная личность не только мертва, но и некрофильна. Она  может  переварить  только то,  что  уже  кем–то  переварено. Она не любит жизнь, но любит изображение жизни. Она не любит настоящее,  но  любит  прошлое, ибо  каждое  мгновение примитивная личность есть нечто меньшее, чем мгновение тому назад.

Один из отличительных признаков креативной личности –  вечная обращенность лицом вперед. Прошлого не существует. Бродский удивляется   способности  некоторых  личностей  осмыслять  свою жизнь, видеть в ней все по отдельности. У себя  он  никогда  не мог различить никаких вех. На взгляд  Бродского  все  категории типа  –  детство,  взрослость, зрелость – очень странны. Таково мировосприятие креативной личности. Потому что креативная  личность – это вечный ребенок, вечное разворачивание, вечный расцвет.

Музиль,  характеризуя главного героя своего романа «Человек без свойств» пишет: «Он прошел чуть ли не через все, через  что можно  пройти,  и чувствовал, что и теперь еще всегда готов кинуться во что–то, пусть даже ничего для него не значащее,  лишь бы оно побуждало инстинкт действия» (192).

Точно также понимал себе креативную личность Ницше:  «Великие  люди...  суть взрывчатые вещества, в которых накоплена огромная сила... Гений – в творчестве, в деле – необходимо  является расточителем: что он расходует себя, в этом его величие... Инстинкт  самосохранения как бы снят с петель; чрезмерно мощное давление вырывающихся потоком сил воспрещает ему  всякую  такую заботу  и  осторожность.  Это  называют «жертвой»; восхваляют в этом его «героизм», его равнодушие к  собственному  благу,  его самопожертвование идее, великому делу, отечеству – сплошные недоразумения... Он изливается, он переливается, он расходует себя,  он  не  щадит себя, – с фатальностью, роковым образом, невольно, как невольно выступает река из своих берегов» (194).

Если бы не происходило остановки в развитии, человек мог бы ассимилировать бесконечное количество смысловых констант  окружающего мира, все глубже и глубже погружаясь в механизм причинных зависимостей окружающего мира. Но этого не происходит. Рано или  поздно развитие останавливается на том уровне, который успел достигнуть индивид к моменту биологической зрелости и дальнейший  прогресс невозможен. По достижении зрелости процесс ассимиляции претерпевает своеобразную инверсию и теперь уже социальная среда начинает ассимилировать человека, с  каждым  годом все более порабощая его. Общество постепенно, как паук опутывая паутиной  свою  жертву, окутывает личность сетью правил и норм, чтобы затем высосать из нее все соки и силы, великолепно  понимая, что жертва уже никуда не сможет сбежать.

Но, чем больше у человека энергии, чем  позже  иссякает  ее запас, тем большее количество смысловых констант он может ассимилировать, тем дольше он будет сопротивляться агрессии на  личность со стороны социальной системы, тем лучше он  будет  понимать  недостатки,  присущие  той или иной системе, тем менее он будет  зависеть  от этой системы. «Независимость – удел немногих: это преимущество сильных. – пишет Ницше. – И кто покушается на нее, хотя и с полнейшим правом, но  без  надобности,  тот доказывает,  что  он,  вероятно,  не только силен, но и смел до разнузданности. Он вступает в лабиринт, он в тысячу раз  увеличивает число опасностей, которые жизнь сама по себе несет с собою; из них не самая малая та, что никто не видит, как и где он заблудится,  удалится  от  людей  и будет разорван на части каким–нибудь пещерным Минотавром совести» (194).

Всеми  этими качествами обладает креативная личность, которая может ассимилировать неограниченное   количество  смысловых констант  и  социальных  систем. Креативная личность в истинном смысле слова асоциальна, имея в виду какую–либо отдельную социальную систему и в истинном смысле этого слова интернациональна и космополитична. Как я уже говорил – ничто человеческое ей  не чуждо, хотя одновременно и ничто человеческое ей не родное.

Еще одна отличительная черта креативной личность –  способность  адаптироваться  в любых, самых сложных условиях. Единственное условие – чтобы система  функционировала  по  законам, и креативная  личность  за  короткий промежуток времени усваивает эти законы, адаптируя свое поведение под них.  Сложно  сказать, существуют  ли  прямая  и  обратная взаимосвязь между необходимостью постоянно адаптироваться к самым сложным условиям существования, и увеличением количества креативных личностей в популяции. Но пример с еврейским народом напрашивается  сам  собой. Народ,  который на протяжении практически двух тысячелетий подвергался самым суровым гонениям, в итоге породил самое  большое количество  креативных личностей, какое только знала история. И само понятие «идишкайт» с моей точки зрения включает в себя  те же  критерии, что понятие «креативная личность» – особое мелкосетчатое мышление, очень тонкое, ажурное мировосприятие (поэзия Мандельштама, Пастернака, Бродского – тому пример) и неистребимую энергию, активность, трудолюбие и жизнелюбие.

Мне очень запомнился монолог  еврейской  женщины  в  фильме Стивена Спилберга «Список Шиндлера» о том, что в каждом обществе существуют определенные законы и евреи всегда приспосабливались  к  ним,  находя  свою  нишу при всех «чертах оседлости» и «процентных нормах», но «фашизм уничтожает нас как нацию, – говорит она, – как приспособиться к этому?»

Креативная личность со своим богатым, автономным и самодостаточным духовным миром, как ни странно, обладает  при  определенных  условиях даже лучшей приспособляемостью к самым суровым условиям существования, какие только может изобрести человечество.

Психолог Коэн, побывавший в нацистском концлагере, описывает, что в этом «царстве смерти» можно было только уйти только в духовную жизнь. «Только те могли уйти из  царства  смерти,  кто мог  вести духовную жизнь, – пишет он. – Если кто–то переставал ценить духовное, спасения не было, и ему приходил конец.  Сильное  влечение  к  жизни при отсутствии духовной жизни приводило лишь к самоубийству... Чувствительные люди, с детства привыкшие

к активному духовному существованию, переживали тяжелую внешнюю ситуацию лагерной жизни хоть и болезненно, но, несмотря  на  их относительно мягкий душевный нрав, она не оказывала такого разрушительного действия на их духовное бытие. Ведь для  них  как раз был открыт путь ухода из ужасающей действительности в царство духовной свободы и внутреннего богатства» (156).

Франкл,  также прошедший через ужас концлагеря, вспоминает, что, в самые тяжелые минуты, когда их заставляли часами  ходить кругами,  разнашивая  новые сапоги для солдат немецкой армии, и когда ноги превращались в одну кровавую мозоль, он  представлял себе, как он выступает перед аудиторией студентов и рассказывает  им  об  особенностях психологических переживаний человека в момент наивысших физических страданий.

Креативная личность способна подстроиться под любую функционирующую  систему, в том числе и социальную, но все эти законы всегда остаются для нее всего лишь правилами игры, общество  не проникает  в  сущность креативной личности глубинно, креативная личность и социальная среда не имеют  той  внутренней  глубокой родственности и привязанности, которую можно наблюдать в случае примитивной личности. То, что так характерно для детей, которые с азартом играют в жизнь, та  асоциальность  в  хорошем  смысле этого слова, которая свойственна подросткам и о чем хорошо сказал  Музиль: «Жизнь, которую они ведут и которая ведет их, затрагивает людей не сильно, не внутренне... каждый знает это, пока он юн» продолжает сопутствавать креативной личности и в зрелом возрасте.

Никогда общество не может заставить креативную личность полюбить себя всей душой, интуитивно чувствуя и злобясь за это на нее. Креативная личность не от мира сего и мирская суета, самые сладкие  крошки  хлеба  (социальное положение, деньги, власть), которыми общество отработанно заманивает обыкновенного человека в свои силки, вызывают у креативной личности только смех.

Эфроимсон называет художника – «мучеником правды». Он вспоминает Рембранта – богача, прежние картины  которого  продавались  по  фантастическим ценам, но лишившегося своего состояния «только потому, что творческий поток не оставлял ему времени на заботу  о сохранении своего имущества». Двумя – тремя заказными картинами мог вернуть себе художник богатство, но не смог пересилить самого себя, не пошел на поводу у заказчиков.

Там, где мы видим перед собой креативную личность,  лебезящую перед обществом, мы присутствуем при гибели креативной личности. Возникает своеобразный феномен посткреативной личности – феномен, о котором в этой книге пока еще рано писать.

Стихи  Мандельштама  о Сталине 1933 года – стихи креативной личности:

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца...

И «Ода» 1937 года:

           ... вдруг узнаешь отца

И задыхаешься, почуяв мира близость...

... Не огорчить отца подобным образом

Иль мыслей недобором...

Так умирает креативная личность.

О, как же я хочу,

Не чуемый никем,

Лететь вослед лучу,

Где нет меня совсем.

О, как было бы утешительнее, «если  бы  на  этом  последнем удивительно  чистом  взлете  голос поэта навсегда оборвался. Но случилось  не  совсем так.» – пишет удивительно тонкий и мудрый Сергей Аверинцев, который очень любит Мандельштама,  и  поэтому желает  ему смерти физической, но не личностной. Личностная инволюция и смерть креативной личности – страшный феномен, намного более заметный, мучительный и  болезненный,  чем  личностная смерть примитивной личности. Свалить креативную личность всегда великий  праздник для любой социальной системы. Когда Советской России удалось совратить Фейхтвангера и Уэллса –  система  торжествовала.

Креативная  личность,  не согласившаяся умереть личностно – часто умирает буквально. Так было всегда. Джордано Бруно  сожгли.  Барух Спиноза, презрев пример Акосты, пошел на отлучение и зарабатывал «прожиточный минимум» шлифованием линз,  стеклянная пыль которых вызвала туберкулез, унесший его в сорокапятилетнем возрасте.