8

8

В настоящее время крайне трудно  выделить  и  принять  какую–либо  одну  теорию  неврозов.  Несмотря на то, что невроз в настоящее время уже трудно определить как «незнание,  возведенное в степень нозологической формы» (Axenfeld & Huchard, 1883), единой теории невроза до настоящего времени не существует.

Единая теория невроза в мире  не  признавалась  практически никем,  кроме некоторых отечественных психиатров – последователей учения Павлова. Практически каждое направление в психологии и  психопатологии  начиная  от психоанализа, бихевиоризма, гештальт–психологии до  неофрейдизма,  экзистенциального  анализа, гуманистической  психологии пытается опробировать теоретическую обоснованность своих построений в первую  очередь  на  практике невротических расстройств.

Невроз можно образно  сравнить  с  таинственным  прекрасным замком, вокруг которого со всех сторон собрались психопатологи, каждый из которых заворожен богатством и замысловатостью отделки стен, каждый из которых блестяще описывает лишь открывающийся ему одному вид, и взгляды других ученых игнорируются чаще не потому,  что признаются неверными, а лишь потому, что собственная позиция представляется наиболее выгодной и неисчерпанной  в своем познавательном многообразии. Поэтому так часто в описаниях неврозов мы можем встретится с блестящей разработкой симптоматологии, синдромологии, но, к сожалению, в этой  изощренности иногда теряется объемность феномена и его внутренний смысл.

Лишь  немногие  решаются  проникнуть в глубины этого замка. Нужно быть героем, чтобы решиться на такое  путешествие.  Таким героем в психологии и психопатологии двадцатого века был Фрейд. Фрейд  –  «самый  великий  психопатолог», как характеризует его Лэнг, сошел в «Преисподнюю» человеческого сознания и «встретился там с абсолютным ужасом» (180).

Согласно Фрейду, невроз в наше время заменяет монастырь,  в который  обычно удалялись те, кто разочаровался в жизни или которые чувствовали себя слишком слабыми для жизни.

И именно в «преисподней» человеческого сознания, в глубинах личности сможем мы обнаружить  тот  патогенетический  механизм, тот  монастырский  устав,  который вызывает движение стрелок на невротических часах, звон невротических колоколов и  замысловатую динамику невротической симптоматики на фасаде невротической личности.

По  этой  же  аналогии шизофрению можно сравнить с «Замком» Кафки. Что касается симптоматологии, синдромологии и  эпидемиологии  шизофрении, то считается, что в плане клинических описаний мы вряд ли сможем достигнуть большего, нежели это было сделано классиками в конце 19–го начале 20–го века. Однако все попытки проникнуть в сущность данного феномена остаются безуспешными. Яркие клинические формы и проявления шизофрении  при  попытке  их  «поймать»  проходят  сквозь руки исследователей, как воздух. Стоит отойти подальше и шизофрения как клинический  феномен  во  всем  своем блеске предстает перед нами, стоит к ней приблизится – и она рассыпается на наших глазах на тысячи никак не связанных между собой осколков.

Я пишу это для того, чтобы подчеркнуть, что онтогенетический подход к неврозам – это не теория, которая пытается  объяснить  сущность  всех  невротических нарушений. Это лишь один из взглядов на одну из сторон невротической психопатологии, не отрицающий и не подменяющий других взглядов и других подходов.    Единственная цель данного подхода – показать, что в неврозе есть  и  это.  Есть неврозы, сущность которых невозможно понять без учета онтогенетической динамики индивидуального и личностного бытия.

Невротик – это человек, который, не будучи способным развиваться дальше, не желает опускаться вместе со всеми и  получать то примитивное удовольствие, которое в избытке дает примитивная жизнь,  и  зависает  тем  самым в вакууме. Он оказывается между двумя «не»: не могу и не хочу. Он не хочет пожертвовать определенной долей аутентичности ради идентификационных процессов,  и ему недостаточно собственной аутентичности при отсутствии идентичности. Невротик недальновиден. Он всегда забывает, стреляя в далеко стоящую мишень, что пуля подчиняется не только силе, выталкивающей ее из ствола, но и земному притяжению. И чем дальше летит  пуля, тем больше ее клонит к земле, тем выше и недостижимее остается цель.

Таков, в целом, патогенетический механизм  возможного  рассогласования  между  индивидуальным  и  личностным онтогенезом, между индивидуальным и личностным функционированием, патогенетический механизм тревожности, психического напряжения, истощения и других вариантов патологической  защиты  от  возникающего индивидуально–личностного конфликта.

Все это имеет с моей точки зрения огромное значение для понимания  глубинных индивидуальных корней возникновения и формирования различных форм девиантного поведения и девиаций личности, а также различных форм пограничной психопатологической симптоматики.

Все  это позволяет несколько по иному взглянуть на роль онтогенеза в механизме возникновения многих пограничных (а  может быть и не только пограничных) нервно–психических расстройств.