ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ И РАЗВИТИЕ: ДИАЛОГ С ПРОШЛЫМ, НАСТОЯЩИМ И БУДУЩИМ (ПОСЛЕСЛОВИЕ)

ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ И РАЗВИТИЕ: ДИАЛОГ С ПРОШЛЫМ, НАСТОЯЩИМ И БУДУЩИМ (ПОСЛЕСЛОВИЕ)

Одна из причин, по которым книга И. Пригожина и И. Стенгерс вызвала оживленные дискуссии и привлек­ла внимание широкого круга читателей в различных странах мира, состоит в том, что «Порядок из хаоса» за­трагивает проблемы, находящиеся в философском «фо­кусе» многих наук, как естественных, так и гуманитар­ных. Представитель современного естествознания, будь то физик или биолог, геолог или химик, в большей ме­ре, чем его предшественник, склонен уделять внимание теоретико-познавательным и мировоззренческим пробле­мам. Результаты его собственных исследований и тех, которые проводят коллеги, оказывают более прямое и сильное воздействие на картину мира, чем когда-либо прежде. Целый ряд понятий, некогда бывших достояни­ем узкого круга специалистов, теперь становятся меж­дисциплинарными и общезначимыми, далеко выходя за рамки конкретного контекста и тех специальных задач, в связи с которыми они первоначально возникли. По словам В. И. Вернадского, в развитых областях наук о природе «есть некоторые более основные проблемы, есть учения и явления, есть коренные методологические вопросы, есть, наконец, характерные точки или пред­ставления о космосе, которые неизбежно и одинаковым образом затрагивают всех специалистов, в какой бы области этих наук они ни работали. Каждый из них подходит к этим основным и общим явлениям с разных сторон, иногда касается их довольно бессознательно. Но по отношению к ним он неизбежно должен высказывать определенное суждение, должен иметь о них точное представление: иначе он не может быть самостоятельным работником даже в узкой области своей специальности» (Вернадский В. И. Избр. труды по истории науки. М., 1981, с. 32—33).

Так, например, малоизвестное в прошлом за предела­ми гидродинамики понятие «турбулентность» ныне пред­ставляет общенаучный интерес. Хаос перестал быть синонимом отсутствия порядка и обрел структуру, по­добно тому как перестал быть синонимом «ничего» фи­зический вакуум.

Аналогичная метаморфоза произошла и с понятием «время». Переоткрытие времени в современной физике, низведенного в классической механике до роли вспомо­гательного параметра, «нумерующего» последователь­ность событий, — главная тема книги И. Пригожина и И. Стенгерс. Ей вторят многочисленные вариации и по­бочные темы: структура и направленность времени, воз­никновение и развитие необратимости в различных явле­ниях природы, роль необратимости в процессах самоор­ганизации, роль наблюдателя, не только фиксирующего, но и активно изменяющего ход явлений на макроско­пическом уровне, и т.д.

Разумеется, все эти (и многие другие) важные проб­лемы не впервые привлекают внимание физиков. Иссле­дования в соответствующих направлениях проводятся давно, начиная с классических работ Больцмана и Гиббса; ныне же они развернулись широким фронтом.

Известно, что в ходе развития науки выход на новый рубеж познания открывает не только новые перспекти­вы, но и ставит новые проблемы (позволяет вместе с тем по-новому взглянуть на старые). Книга И. Пригожина и И. Стенгерс «Порядок из хаоса», равно как и вышед­шая ранее книга Пригожина «От существующего к воз­никающему. Время и сложность в физических науках» (М., 1985), ценна тем, что она стимулирует воображе­ние читателя, привлекая его внимание к важному кругу идей, связанных с проблемами самоорганизации.

Авторам любой книги по самоорганизации трудно «угнаться за временем»: столь высок темп появления но­вых идей и результатов в этой еще только начинающей формироваться области науки. Не претендуя на то, что­бы компенсировать неизбежную неполноту охвата всех поставленных в книге «хороших» (по выражению О. Тоф-флера) вопросов, настоящее послесловие ставит своей целью поделиться некоторыми мыслями и соображе­ниями, возникшими после прочтения книги, с тем чтобы подключить читателя к самостоятельному раз­мышлению над рассматриваемыми в книге проблемами, к активному диалогу с ее авторами.

Процессы в физических, химических и биологических системах подразделяются на два класса. К первому классу относятся процессы в замкнутых системах. Они ведут к установлению равновесного состояния, которое при определенных условиях отвечает максимально воз­можной степени неупорядоченности. Такое состояние мы называем физическим хаосом.

Современные представления о равновесном состоянии восходят к замечательным работам Больцмана и Гиббса, которые показали, что энтропия, введенная в термо­динамику Клаузиусом, служит одной из важных харак­теристик статистической теории — мерой неупорядочен­ности, или хаотичности, состояния системы. Знаменитая Н-теорема Больцмана и теорема Гиббса стали основны­ми инструментами при разработке современной статис­тической теории неравновесных процессов. Н-теорема Больцмана была установлена на примере временной эво­люции к равновесному состоянию в разреженном газе, когда описание системы проводится с помощью функ­ции распределения (фазовой плотности) в шестимерном пространстве координат и импульсов. Это соответствует вполне определенному — кинетическому — уровню опи­сания, когда распределение газа в шестимерном фазовом пространстве представляется в виде сплошной среды. Такое ограничение является, разумеется, весьма сущест­венным, поскольку при этом не учитывается (по край­ней мере явно) атомарно-молекулярное строение среды. Оно «скрыто» в понятиях физически бесконечно малого временного интервала и физически бесконечно малого объема, наличие которых (часто неявно) используется при построении кинетического уравнения Больцмана. Учет этого обстоятельства позволяет обобщить описание Больцмана, установить более общие уравнения и сфор­мулировать соответствующие обобщения Н-теоремы Больцмана.

Ко второму классу можно отнести процессы в откры­тых системах, в ходе которых из физического хаоса рож­даются структуры — диссипативные структуры, о кото­рых так много говорится в настоящей книге Пригожина и Стенгерс. Напомним, что сам термин «диссипативные структуры» был введен И. Пригожиным. Возникновение диссипативных структур в ходе временной эволюции в открытых системах через последовательность все более упорядоченных диссипативных структур характерно для процессов самоорганизации.

Проблема самоорганизации в различных системах не является, разумеется, новой, о чем неоднократно упоми­нается в книге «Порядок из хаоса». Различным аспек­там этой проблемы посвящено много выдающихся ра­бот. Особое место среди них занимают работы Чарлза Дарвина о естественном отборе в процессе эволюции.

Одно время бытовало мнение, что существует явное противоречие между теорией Дарвина и вторым законов термодинамики. Действительно, но Дарвипу, в процессе биологического развития происходит усложнение струк­тур и степень упорядоченности возрастает. Согласно же второму закону термодинамики, в любой замкнутой си­стеме в процессе эволюции степень хаотичности (энтро­пия) возрастает. Это кажущееся противоречие отпало с осознанием того факта, что существуют два принци­пиально различных (указанные выше) процесса эволю­ции: процессы в замкнутых системах ведут к тепловому равновесию (физическому хаосу, в нашей терминоло­гии), а процессы в открытых системах могут быть про­цессами самоорганизации. При этом возникает необхо­димость введения количественной характеристики степе­ни упорядоченности различных состояний открытых сис­тем. Это необходимо для сравнительной оценки степени самоорганизованности — упорядоченности различных со­стояний, выбора пути наиболее эффективной самоорга­низации (см. об этом гл. 9 настоящей книги).

Из изложенного следует, что необходима единая тео­рия, которая бы естественным образом описывала два выделенных класса процессов. Она должна быть эффек­тивной на всех уровнях статистического описания: кине­тическом, гидродинамическом, диффузионном, термоди­намическом. Такая теория, благодаря усилиям многих исследователей, в частности И. Пригожина и представи­телей созданной им Брюссельской школы, успешно раз­вивается. Она позволяет решать очень широкий круг задач в различных областях знания. Ее можно назвать «статистической теорией неравновесных процессов». Из обширного материала этой теории мы отметим лишь не­которые идеи и результаты, составляющие основу на­ших представлении о структуре хаоса и турбулентном движении.

Понятие «хаос» играло весьма существенную роль в мировоззрении философов древности, в частности представителей школы Платона. Не вдаваясь в детали, отметим лишь два сформулированных ими положения, сохраняющих свое значение и при использовании поня­тия «хаос» в современной физике.

По представлениям Платона и его учеников, хаос (если говорить современным языком) есть такое состоя­ние системы, которое остается по мере устранения воз­можностей проявления ее свойств.

С другой стороны, из системы, находящейся изна­чально в хаотическом состоянии, возникает все, что составляет содержание мироздания. Роль творящей силы — творца — Платон отводил Демиургу, который и превра­тил изначальный Хаос в Космос. Таким образом, все существующие структуры порождаются из хаоса.

Понятие «структура» также является чрезвычайно общим. Структура есть некоторый вид организации и связи элементов системы. При этом может оказаться важным не сам конкретный вид элементов системы, а совокупность их взаимоотношений.

В физике понятия «хаос», «хаотическое движение» являются фундаментальными, и вместе с тем недоста­точно четко определенными.

Действительно, хаотическим является движение ато­мов в любой системе, находящейся в состоянии теплово­го равновесия. Хаотическим является и движение броу­новских частиц, т.е. малых, но макроскопических тел. При этом понятия теплового и хаотического движения оказываются синонимами. Так мы говорим о хаотиче­ских — тепловых — колебаниях заряда и тока в электри­ческой цепи, находящейся в термостате, о хаотическом — тепловом движении электромагнитного излучения и т.д.

Во всех этих случаях речь идет о движении в состоя­нии теплового равновесия. Однако понятия «хаос», «хао­тическое движение» широко используются для характе­ристики состояний, которые далеки от теплового равно­весия, например для описания турбулентного движения.

На вопрос «Что такое турбулентность?» ответить не просто. Разноречивы, в частности, мнения о том, являет­ся ли турбулентное движение более хаотичным (менее упорядоченным), чем ламинарное. Многим представляет­ся почти очевидным, что переход от ламинарного тече­ния к турбулентному есть переход от упорядоченного движения к хаотическому.

«Долгое время турбулентность отождествлялась с хаосом или шумом. Сегодня мы знаем, что это не так. Хотя в макроскопическом масштабе турбулентное тече­ние кажется совершенно беспорядочным, или хаотическим, в микроскопическом масштабе оно высоко органи­зованно. Множество пространственных и временных мас­штабов, на которых разыгрывается турбулентность, со­ответствует когерентному поведению миллионов и мил­лионов молекул. С этой точки зрения переход от ламинарного течения к турбулентности является процес­сом самоорганизации. Часть энергии системы, которая в ламинарном течении находилась в тепловом движении молекул, переходит в макроскопическое организован­ное движение» (с. 195—196). Приведенная здесь трак­товка турбулентности подтверждается и в дальнейшем. Так на с. 225 мы читаем: «Не следует смешивать, одна­ко, равновесный тепловой хаос с неравновесным турбу­лентным хаосом». Однако во многих случаях «порядок» довольно трудно отличить от «хаоса»».

Таким образом, хотя авторы и считают переход от ламинарного движения к турбулентному процессом са­моорганизации, что соответствует точке зрения, разде­ляемой одним из авторов настоящего послесловия, во­прос о количественной характеристике степени хаотич­ности тех или иных состояний открытой системы оста­ется нерешенным. Рассмотрим, к примеру, движение жидкости по трубе, которое обусловлено перепадом дав­ления на концах трубы (градиентом давления). Примем за исходное состояние неподвижную (в гидродинамиче­ском смысле) жидкость, т. е. предположим, что перепад давления равен нулю. В неподвижной жидкости нет выделенных макроскопических степеней свободы — нет макроскопической структуры движения (поля скоро­стей). Имеется лишь тепловое — хаотическое — движе­ние атомов.

Например, при стационарном ламинарном течении несжимаемой жидкости на фоне теплового движения атомов возникает макроскопическая структура. Она оп­ределяется пространственным распределением средней скорости течения — профилем скорости. При гидродина­мическом уровне описания тепловое движение проявля­ется лишь в наличии малых гидродинамических флук­туации.

При увеличении разности давлений, т.е. по мере приближения числа Рейнольдса к критическому значе­нию, интенсивность гидродинамических флуктуаций, а также время и длина корреляции возрастают. Это — предвестник перестройки движения и изменения макро­скопической структуры течения, в результате которой при дальнейшем увеличении числа Рейнольдса и возни­кает турбулентное движение. Микроскопический (моле­кулярный) механизм переноса импульса сменяется мак­роскопическим. Система переходит от «индивидуально­го» (молекулярного) сопротивления к «организованно­му» (коллективному) сопротивлению, вследствие чего закон сопротивления изменяется.

Турбулентное движение характеризуется большим числом коллективных степеней свободы. Оно чрезвы­чайно сложно, но сама по себе сложность движения еще не достаточна для того, чтобы его можно было считать хаотическим (разумеется, если не сводить все к тавто­логии, определяя термины «турбулентность» и «хаос» как синонимы). Подробный анализ показывает, что тур­булентные движения очень разнообразны и что некото­рые из них можно интерпретировать как очень сложные пространственно-временные структуры, возникающие в открытых системах из физического хаоса.

Общее понятие хаоса, как, впрочем, и понятие хаоса в повседневной жизни, лишено определенной количест­венной меры. По этой причине на таком уровне зача­стую трудно определить, какое из рассматриваемых со­стояний системы является более хаотическим или, на­против, более упорядоченным. Здесь в большей мере приходится полагаться на интуицию, чем на расчет.

Не более определенным во многих случаях является и понятие хаоса в физике, поскольку хаотическим назы­вают и тепловое движение в равновесном состоянии, и существенно неравновесное турбулентное состояние.

Необходима, следовательно, теория, позволяющая количественно оценивать степень упорядоченности раз­личных состояний в открытых системах, т.е. степень упорядоченности структур, возникающих из хаоса. Она, разумеется, должна базироваться на современной ста­тистической теории неравновесных процессов.

«Спектр» систем, для описания которых необходима количественная оценка степени упорядоченности различ­ных состояний, очень широк: от простейших систем до Вселенной.  Изначальным может служить физический вакуум, который обладает максимально возможной сте­пенью хаотичности и из которого при наличии управ­ляющих параметров в открытых системах возникают структуры. Вопрос о выборе (определении) управляю­щих параметров в теории самоорганизации является од­ним из наиболее существенных и вместе с тем трудных. При наличии нескольких параметров порядка возмож­ны различные пути самоорганизации — различные «сце­нарии» возникновения порядка из хаоса (гл. 6). При этом возникает возможность оптимального управления.

В качестве одной из характеристик степени упоря­доченности можно использовать (при определенных до­полнительных условиях) этропию Больцмана—Гиббca. Существенно, что в связи с исследованием сложных — хаотических (или, как часто говорят, стохастиче­ских) — движений динамических систем понятие энтро­пии расширилось. А. Н. Колмогоров ввел для таких систем понятие динамической энтропии. Ее называют также К-энтропия. (Об этом достаточно полно сказано в книге И. Пригожина и И. Стенгерс.) Основополагаю­щими для теории динамического хаоса являются работы Н. С. Крылова. Возможность использования энтропии Больцмана—Гиббса для количественной характеристи­ки степени упорядоченности при процессах самооргани­зации в открытых системах не представляется очевид­ной. Здесь следует выделить два подхода.

В одном случае в изолированной системе происходит эволюция к равновесному состоянию. При этом энтро­пия системы монотонно возрастает и остается неизмен­ной при достижении равновесного состояния. Этот ре­зультат был установлен Больцманом на примере раз­реженного газа. Он носит название Н-теоремы Больц­мана.

В другом случае рассматривается совокупность ста­ционарных состояний, отвечающих различным значени­ям управляющего параметра. Начало отсчета управляю­щего параметра может быть, в частности, выбрано та­ким образом, что его нулевому значению будет отвечать «состояние равновесия».

Аналог Н-теоремы Больцмана для открытых си­стем — так называемая S-теорема (Климонтович Ю. Л. Уменьшение энтропии в процессе самоорганиза­ции. S-теорема. Письма в Журнал технической физики 1983, т. 8, с. 1412 и другие его работы) сводится к следующему: если за начало отсчета степени хаотичности принять «равновесное состояние», отвечающее нулевым значениям управляющих параметров, то по мере удале­ния от равновесного состояния вследствие изменения уп­равляющего параметра значения энтропии, отнесенные к заданному значению средней энергии, уменьшаются.

Весьма важной особенностью книги И. Пригожина и И. Стенгерс является также тот факт, что рассмотре­ние весьма специальных вопросов чередуется в ней с анализом наиболее общих проблем развития познания и культуры. Соответственно с этим проблемы времени и развития представлены в книге в широком междисци­плинарном и в том числе гуманитарном аспекте, вклю­чая анализ времени человеческого бытия.

Каждая историческая эпоха по-своему уникальна и неповторима, и в этом отношении время, в которое мы живем, не является исключением: оно также уникально и неповторимо. Однако, признавая этот факт и зада­ваясь вопросом, в чем, собственно говоря, конкретно за­ключается уникальность и неповторимость исторических эпох, мы до сих пор склонны разделять этот общий во­прос на два разных вопроса, один из которых адресован в прошлое, а другой в настоящее. Такая разделенность имеет свои основания, в том числе и исторические. Прошлые исторические события обычно воспринимаются нами как нечто уже ставшее, законченное, завершенное и неизменное. Мы полагаем себя как бы находящимся в позиции «внешних наблюдателей» по отношению к ним. Иное дело — настоящее, «теперь».

Мы живем в эпоху исключительной временной «уп­лотненности», стремительного научно-технического прог­ресса, грандиозных свершений человеческого духа; эпо­ху, насыщенную острыми социальными конфликтами, быстрыми, необратимыми изменениями, неотложными глобальными и региональными проблемами, в перечне которых самой первоочередной и безотлагательной яв­ляется проблема прекращения и свертывания гонки ядерных вооружений на нашей планете и недопущение милитаризации космоса.

Мы все более сознаем, что время не есть нечто «при­надлежащее нам», но есть то, чему принадлежим мы сами. Однако само сознание нашей «принадлежности времени», «пребывания в нем» может быть качественно-разным. Это может быть сознание фатального пребывания в плену у времени, властвующего над нами абсо­лютно и безраздельно. Но может быть и сознанием то­го, что время принадлежит нам именно в той мере, в какой мы не уклоняемся от ответственности познать, понять, осознать его личностно, творчески и посредством своего настоящего «теперь», ибо другого реального, а не иллюзорного места во времени у нас нет. И здесь гори­зонт нашего времени претерпевает качественную транс­формацию, обретая новый, оптимистический смысл.

Меняется и облик прошлого. Оно оказывается гораз­до более многокрасочным, разнообразным и сложным. Многие заблуждения людей прошлого оборачиваются нашими собственными заблуждениями по поводу прош­лого или «проекциями» наших проблем на прошлое. Люди, жившие в прошлом, представляются не столь наивными и невежественными, а проблемы, над которы­ми они размышляли и спорили когда-то, приобретают неожиданную созвучность тем вопросам, над которыми размышляем мы сами.

Иначе говоря, адекватное восприятие нашего време­ни должно быть историчным в полном смысле этого слова.

«Историческое понимание материального и духовного мира, — пишет академик Д. С. Лихачев, — захватывает собой науку, философию и все формы искусства... Вре­мя отвоевывает и подчиняет себе все более крупные участки в сознании людей. Историческое понимание дей­ствительности проникает во все формы и звенья художе­ственного творчества. Но дело не только в историчности, а в стремлении весь мир воспринимать через время и во времени. Литература в большей мере, чем любое другое искусство, становится искусством времени. Время — его объект, субъект и орудие изображения» (Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М, 1979, с. 209). Эти слова оказываются удивительно созвучны­ми тому новому восприятию времени, его переоткрытию в современной науке, которое не просто изображается, "но которое «осуществляется» на страницах книги "И. Пригожина и И. Стенгерс.

Это переоткрытие времени по самой своей сути не является чем-то уже ставшим и завершенным. Пользу­ясь терминологией книги «Порядок из хаоса», можно сказать, что оно — неотъемлемая составная часть общего процесса самоорганизации, охватывающего всю систему нашего миропонимания в целом и радикально меняюще­го его.

Но мы вступили бы в противоречие с самим духом книги И. Пригожина и И. Стенгерс, ее пафосом и общей направленностью, если бы механически и буквально ис­толковали этот процесс как совершающийся «сам по се­бе», автоматически и безличностно, вне связи с практи­чески-созидательной, творческой деятельностью людей.

Понятие самоорганизации в контексте образов и идей книги «Порядок из хаоса» предполагает существенно личностный, диалоговый способ мышления — открытый будущему, развивающийся во времени необратимый коммуникативный процесс. Подобный диалог представ­ляет собой искусство, которое не может быть целиком и полностью описано средствами формальной логики, сколь бы развитой и совершенной она ни была. В этом диало­ге нет готовых ответов на задаваемые вопросы, как нет и окончательного перечня самих вопросов. Каждая из вовлеченных в такой диалог сторон не является только спрашивающей или только отвечающей. Так что органи­зация подобного диалога, — а это одна из основных задач практики использования современных ЭВМ в лю­бых сложных, комплексных, междисциплинарных иссле­дованиях (см.: Моисеев Н. Н. Человек, среда, обще­ство. М., 1982), — с необходимостью предполагает един­ство формальных и неформальных методов мышления, единство логики и творческой интуиции. Отсюда и лич­ностный аспект диалога.

«Эксперимент и математическая обработка. Ставит вопрос и получает ответ — это уже личностная интерпре­тация процесса естественнонаучного знания и его субъ­екта (экспериментатора). История познания и история познающих людей».   Эта   мысль,  принадлежащая М. М. Бахтину (Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979, с. 370) и высказанная им в связи с его размышлениями о естественнонаучном и гумани­тарном знании, их различии и единстве в системе чело­веческой культуры, имеет принципиальное значение для понимания настоящей книги.

Одна из ее особенностей состоит в том, что тема диалога как формы коммуникации в сочетании с темой времени представлена на ее страницах в большом мно­гообразии вариаций, не всегда четко обозначенных, а лишь намеченных в качестве тем будущих обсуждений.

Диалоговый способ мышления, разумеется, не явля­ется изобретением науки нашего времени. Подобно пе­реоткрытию времени в современной науке, он открыва­ется заново как особое искусство «вопрошания» приро­ды; искусство, которое на протяжении человеческой ис­тории (начиная со времени изобретения письменности) принимало весьма различные формы.

Характеризуя принципиальные изменения в современ­ной научной картине мироздания, авторы книги с самого начала акцентируют внимание на происходящих в ми­ре сдвигах в направлении «множественности, темпоральности и сложности» (с. 34). Вполне естественно, что за указанными изменениями стоят также и изменения в способе научного мышления, которые можно охаракте­ризовать самым различным образом. В этой связи, на­пример, говорят о неклассическом, системно-кибернети­ческом, вероятностном, нелинейном и т.д. мышлении, свойственном именно современной науке и отличающем ее от классического естествознания прошлых веков.

Подобные характеристики (при всей их неопределен­ности) весьма существенны, поскольку подчеркивают качественное своебразие облика современной науки, но­визны присущего ей стиля мышления. Но и эти характе­ристики явно недостаточны, когда речь идет о преемст­венности в развитии научного познания, его связи с культурой, с общественным развитием в целом. Диалог как способ мышления позволяет выдвинуть на первый план идею преемственности развития научного позна­ния. Эксперимент же как средство реализации подобно­го диалога выступает, таким образом, не просто как ис­точник эмпирических фактов или свидетельств, но и (что особенно важно) как носитель специфической ком­муникативной функции в системе развивающегося науч­ного знания и познания в целом.

Такая диалогово-коммуникативная интерпретация эксперимента проливает новый свет на интегративную роль методов научного познания как таковых. В любой области деятельности методы выражают систему правил и принципов, на основе которых упорядочивается, дела­ется целесообразной и осмысленной деятельность челове­ка. Соответственно этому в ходе развития познания и формировались общие представления о научном методе, Научный метод в современном смысле слова предпола­гает множество характеристик: и способы фиксации и выражения фактов, и строгую логику фактов, измерения и разработку исследовательских приборов, и строгость и систематизированность умозаключений, возможность обоснования любого научного положения опытным путем, и независимость научных суждений от мнений авто­ритетов, формы выражения знаний, и способы функцио­нирования и экстраполяции знаний, возможности ошибок и способы их устранения, и идею развития знаний и мно­гое многое другое.

Но в первую очередь научный метод подразумевает конструктивную деятельность интеллекта. Но в то же время вполне очевидно, что научное творчество не обла­дает монополией на интеллект. Научная деятельность может оттачивать или совершенствовать те или иные формы деятельности интеллекта, но последний является не менее существенной «основой» всех иных видов жиз­недеятельности человека — и в материальном производ­стве, и в политической деятельности, и в искусстве и т. д. Деятельность интеллекта имманентно включена в процессы научного действия, в структуру научного ме­тода, но специфику последним придает нечто другое.

Для человеческой деятельности особо характерен ее орудийный характер. Вообще можно сказать, что проис­хождение специфических видов человеческой деятель­ности стало возможным в процессе выработки особых орудий деятельности. Соответственно этому специфику научной деятельности, ее методов обусловливает глав­ным образом выработка, совершенствование и применение особых орудий, средств познания. Поскольку научное познание имеет, так сказать, и интеллектуальный (сугубо духовный) и материальный аспекты, то можно говорить об интеллектуальных и материальных орудиях познания. Процесс познания не только обеспечивается средствами исследования, но и закрепляется в них своими результатами.

            Проблемы научного метода широко обсуждались с самого начала возникновения экспериментального есте­ствознания. Уже в эпоху Возрождения достаточно ясно осознавалось, что научный метод включает и экспери­ментальное (опытное) и теоретическое начало. Приборы и математика явились первыми специализированными инструментами осуществления диалога исследователей с природой. И в настоящее время считается само собой разумеющимся, что математика и эксперимент входят в структуру научного метода, совершенствуясь с его развитием. Ныне положительное решение вопроса о воз­можности или необходимости применения математики и приборов в развитии познания не вызывает сомнений. А самый реальный и живой интерес вызывают такие, на­пример, вопросы: какую математику следует применять. в познании новых явлений? Что нового в конструировании приборов и измерительной техники? Какие принци­пиальные изменения происходят и развитии и примене­нии этих — уже ставших незаменимыми — орудий позна­ния? Ответить на эти вопросы можно лишь в том слу­чае, если мы будем рассматривать научное знание не только, и даже не столько в его готовой, полностью объ­ективизированной, «обезличенной» форме, но также и в процессе его становления, т.е. как знание, выступающее в виде средства и метода получения нового знания. Именно  становление, глубокое осмысление  начал научного  метода   привели  в дальнейшем   науч­ное познание (и прежде всего естествознание) к его важнейшим достижениям — разработке первых научных теорий как относительно целостных концептуальных си­стем. Таковыми явились классическая механика Ньюто­на, затем классическая термодинамика, классическая электродинамика, теория относительности, квантовая механика. Эти важнейшие достижения научного позна­ния в свою очередь оказали существенное воздействие и на сам научный метод — его понимание стало неотде­лимо от научной теории, процессов ее применения и развития. Если стройная теория есть высший результат развития познания тех или иных областей действитель­ности, то истинно научный метод есть теория в действии. Квантовая механика есть не только отражение свойств и закономерностей физических процессов атомного мас­штаба, но и теоретический метод дальнейшего познания микропроцессов.

Само развитие математических форм и эксперимента начинает ориентироваться на те обобщающие идеи, ко­торые воплощаются в научной теории. Научный поиск становится более целенаправленным, получает внутренне содержательное единство. «Диалогизм» научного мето­да, как показывает, в частности, книга И. Пригожина и И. Стенгерс, начинает все более определять динамизм концептуальных систем, современного научного мышле­ния.

Процесс «диалогизации» научного познания в наши дни в огромной степени стимулирован вхождением .ЭВМ в научные исследования. ЭВМ являются величай­шим и все совершенствующимся орудием, которое созда­но человеком нашего времени в его стремлении понять окружающий мир. Разработка и применение ЭВМ со­ставляют эпоху в развитии жизнедеятельности человека, расширяя и углубляя его коммуникативные возможно­сти, уровень его контактов с объективной реальностью.

Развитие ЭВМ, по общему признанию, связано с ка­чественным усилением: интеллектуального начала в жиз­недеятельности человека. Они условно применяются во всех основных сферах деятельности человека — и в про­изводстве (развитие технологии), и в системах связи, и в процессах управления. Без ЭВМ сейчас невозмож­но представить себе развития современных научных ис­следований, и в частности исследований всего комплекса вопросов, возникающих в связи с проблемой самоорга­низации. Не случайно многие из приведенных на стра­ницах этой книги графиков и рисунков представляют со­бой результаты выполненных с помощью ЭВМ числен­ных экспериментов. Таким образом, можно сказать, что диалоговый язык общения с ЭВМ оказывается в каком-то смысле и языком описания процессов самоорганиза­ции, инструментом познания их. В конце концов сам термин «самоорганизация» в качестве характеристики процесса развития диалога и его результата косвенно указывает на отсутствие в этом диалоге некоего внешне­го «посредника», арбитра или наблюдателя, к самому диалогу непричастного, а потому судящего обо  всем происходящем объективно и беспристрастно, как лицо, уже обладающее готовым знанием всех возможных во­просов и ответов на них.

Развитие искусства вопрошания природы в той его форме, в какой оно сформировалось в рамках экспери­ментального диалога в естествознании, есть в этом смысле открытый будущему самоорганизующийся про­цесс, в котором ответы на поставленные вопросы вле­кут за собой постановку все новых и новых вопросов. На основе полученного в итоге нового знания наука вы­рабатывает все новые средства познания, благодаря ко­торым открываются все новые и новые возможности для дальнейшего проникновения в тайны строения и эволю­ции материального мира. «...Наука движется вперед, — отмечал Ф. Энгельс, — пропорционально массе знаний, унаследованных ею от предшествующего поколения, сле­довательно, при самых обыкновенных условиях она также  растет в геометрической прогрессии» (Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 568). Кик сказал Л. де Бройль, «...наука непрерывно кует новое материальное и духовное оружие, позволяющее ей преодолевать встающие на пути ее развития трудности, открывать для ис­следования неразведанные области» (Л. де Бройль. По тропам науки. М., 1962, с. 308).

Так, представленные в книге «Порядок нз хаоса» те­мы диалога, коммуникации, средств и методов познания процессов самоорганизации подводят нас вплотную к фундаментальной философской проблеме познания общих закономерностей развития как диалектического процесса, присущего (хотя и в разных специфически конкретных формах) не только человеческому обществу, но и всему материальному миру, включая также и неор­ганический мир неживой материи.

На этот факт указывают и сами авторы книги, которые в обращении к советскому читателю подчерки­вают, что им «очень близка утверждаемая диалектиче­ским материализмом необходимость преодоления про­тивопоставления «человеческой», исторической сферы материальному миру, принимаемому как атемпоральный. Мы глубоко убеждены, что наметившееся сближе­ние этих двух противоположностей будет усиливаться по мере того, как будут создаваться средства описания внутренне эволюционной Вселенной, неотъемлемой ча­стью которой являемся и мы сами» (с. 10).

Действительно, материалистическая диалектика всег­да рассматривала как «...противоестественное представ­ление о какой-то противоположности между духом и ма­терией, человеком и природой, душой и телом, которое распространилось в Европе со времени упадка класси­ческой древности» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 496). С тех пор как были написаны эти слова, минуло более ста лет. В наши дни противоестественность противостояния человека и природы, необходимость ус­тановления их подлинной гармонии все более осознается как одна из самых актуальных и первоочередных за­дач социальной практики. Не случайно поэтому п со­ветской философской литературе последних лет особен­но подчеркивается, что в качестве общей теории развития природы, общества и отражающего их мышления материалистическая диалектика рассматривает природу «не как простой «объект», но как бытие активное, дея­тельное, диалектическое в себе самом» (Богомолов А. С. «Праксис» или практика? Послесловие к кн. Дж. Хоффмана «Марксизм и теория «праксиса». М., 1978, с. 310). Ибо «только такая природа может породить человека; только такая природа может быть превращена в подлинно человеческую «среду»» (там же). И именно на такое понимание природы ориентирована книга При­гожина и Стенгерс, воссоздающая на своих страницах картину обретения современным естествознанием своего нового, подлинно исторического, а тем самым и челове­ческого измерения.

Разумеется, картина эта далеко не полна и не со всеми представленными в ней деталями можно согла­ситься. Ряд суждений и оценок авторов книги выглядят весьма спорными или недостаточно аргументированны­ми. Это, в частности, касается и трактовки некоторых вопросов генезиса классической науки, а также оценки. значения философских идей М. Хайдеггера, А. Бергсо­на, А. Уайтхеда, выступающих в книге в качестве участ­ников диалога естествознания и философии, его крити­ков и проповедников интуитивных способов постижения реальности, альтернативных методам и средствам ее на­учного познания.

Однако, как уже отмечалось, книга «Порядок из хао­са» вовсе не ставит своей целью сообщить читателю не­кую совокупность готовых и окончательных истин. Не ставит такой цели и настоящее послесловие.

И все же думается, что каждый, кто взял на себя не­легкий труд внимательно прочитать книгу И. Пригожи­на и И. Стенгерс «Порядок из хаоса» или даже просто ознакомиться с ее отдельными главами, согласится, что оценивать эту книгу нужно в конечном счете в соответ­ствии с теми критериями и по тем законам, которые предполагает ее собственный нетрадиционный жанр. Мы говорим «в конечном счете» потому, что именно к такой ориентированной в будущее, рассчитанной на актив­ный заинтересованный диалог с читателем нас обязы­вает книга И. Пригожина и И. Стенгерс.

В. И. Аршинов,

Ю. Л. Климонтович,

Ю. В. Сачков