Деррида и грамматология

Деррида и грамматология

Перед читателем — книга, очень нелегкая для чтения. Тема ее обозначе­на заглавием — "О грамматологии". Граммато-логия — наука о письме, о предмете, которого нет: есть конкретные знания о разных видах пись­менности, но нет знаний о письме в абстрактном и философском смыс­ле слова. Предлог "о" (французское "de" еще менее определенное — не­что из области грамматологии) выражает суть подхода: предмет (тем более отсутствующий) не берется прямо, мы блуждаем "вокруг да око­ло", обходим с разных сторон то место, где он должен (был бы) или мог бы, по нашему мнению, находиться. В книге высказывается парадоксаль­ный тезис: письмо возникло раньше речи, раньше языка. На этих стра­ницах мы постараемся прояснить смысл этого парадокса.

Конечно, были свои причины, по которым письмо стало главным ге­роем толстой книги. Их много, и они разные. Одна из причин связана с тем, о чем сейчас много говорят: это разрастание, разбухание слоя посред­ников, а также умножение форм деятельности, порождаемых затруднен­ной коммуникацией в обществе. Приходится вводить много промежуточ­ных звеньев, чтобы люди могли понять друг друга. Это стало заметно и в обыденной жизни, и в познании. Казалось, не осталось ничего прямо и непосредственно данного, наличного, несомненного. Где только ни ис­кали новые опоры: в очевидностях обыденного человеческого существо­вания, в механизмах бессознательной психики, в мельчайших фактах по­знания, в самой жизненной стихии. Одним казалось важным целиком очистить сознание, с тем чтобы увидеть механизм его работы в действии, другим, напротив, как можно полнее учесть все наслоения культурной жиз­ни и социальные предпосылки, которые никогда не позволяют надеять­ся на чистые данные сознания. В результате те основные направления ев­ропейской мысли, для которых наука и познание были важными предметами (рационализм с опорой на исходные интуиции и эмпиризм с опорой на чистые научные факты), разочаровались в своих программах и пришли, по сути, к общей теме — к посредникам и предпосылкам по­знания, без которых ничто "очевидное" и "достоверное" невозможно.

Прошло уже немало времени с тех пор, как философам стало ясно; подобно тому, как в XIX веке главной проблемой для философии была проблема сознания, так в XX веке на это место претендует язык: само­достаточный субъект стал "учеником текста". Само слово "язык" пони­мается при этом достаточно широко: это и естественный язык, и языки науки и культуры, и язык как способ человеческой связи. Без языка, без осознания его роли было бы невозможно, по сути, ни одно философское построение в аналитической или герменевтической философии, у Хай­деггера или Витгенштейна. Уже в 1943 году, когда над Парижем кружи­ли бомбардировщики, вышла в свет книга Сартра "Бытие и ничто", а в далеком Нью-Йорке, в Школе свободных исследований, встретились Роман Якобсон и Клод Леви-Стросс, и эта встреча стала историческим событием, предвестником французского структурализма 50—60-х годов, основанного на перенесении методов исследования языка на такие со­циальные предметы, как мифы, системы родства, маски, различные ус­тановления и механизмы, факты истории идей. Французский структу­рализм был научной программой, а не философией, но его цели соответствовали главным интересам современной философии, ищущей новые модели значения и понимания.

Общая картина умонастроений во Франции 60-х годов определялась различными темами, сосредоточенными вокруг "конца философии". Выражалось это по-разному: и как призыв перейти от теории к полити­ческой практике (марксисты и сартровцы), и как призыв строить науч­ную философию ("теоретический антигуманизм" Альтюссера) на мес­те идеологических конструкций, и как подведение итогов эпохи господства имперского западного разума (в мире заканчивалась эпоха ко­лониализма) и критика "этноцентризма", сопровождавшаяся широким интересом к "экзотическим" объектам. Деррида отвечает на эти запро­сы к философии двояко: широкомасштабной и все более расширявшей­ся критикой всех "центризмов" европейской мысли и вместе с тем — спо­койной и совсем не революционной радикальностью (в этимологическом значении слова — укорененность) мысли о том, что принадлежность эпохе не обязательно есть признак рабства, равно как и попытки из нее выйти — не обязательно есть признак свободы. Деррида был с самого на­чала замечательно точен в обозначении сомнительного и несомненно­го: ограниченность (тупик) метафизики не есть конец философии — можно строить любые проекты критики разума, однако уже одна толь­ко необходимость формулировать эту критику в языке обрекает ее на про­вал, с чем не могут не считаться самые новаторские начинания. Эти ус­тановки по-своему преломляются в проекте грамматологии Деррида.

Книга "О грамматологии" (1967) вышла почти одновременно с дру­гими работами Деррида — "Голос и явление" и "Письмо и различие": из заглавий видно, что все они во многом перекликаются и поясняют друг друга. Книга появилась в ближайшем соседстве с такими знаменитыми произведениями, как "Слова и вещи" Фуко и "Ecrits" Лакана, с "Кри­тикой и истиной" Барта, который еще в 1953 году ("Нулевая ступень письма") пользовался категорией письма для выяснения специфики но­вых подходов в литературоведении и литературной критике. В плеяде структуралистов и постструктуралистов Деррида стоит как человек со сво­ими темой, предметом и подходом. Своей эмпирией стали для него фи­лософские и литературные тексты, точнее, этим предметом стали неси­стемное в философских текстах и те художественные тексты, которые заостряют нашу способность видеть эту несистемность. Своим способом работы с текстами стала для него деконструкция — разборка и сборка — философской традиции западной разума. Именно в книге "О грамма­тологии" была впервые развернута — и концептуально, и эмпиричес­ки—та стратегия деконструкции, которая потом оказалась преоблада­ющей в его творчестве.

Таким образом, очевидно, что отношение Деррида к структурализ­му было очень непростым. На страницах этой книги Деррида жестко трактует Соссюра и Леви-Стросса, показывая неувязки и противоречия их концепций и даже упрекая их (что случается у него крайне редко) — в "ненаучности", вторгаясь тем самым на "чужую" территорию. И од­новременно с этим он видел в структурализме естественный и необхо­димый жест — критическое беспокойство культуры по поводу языка. И потому в рассматриваемой нами книге широко присутствует класси­ческий структуралистский материал (от Соссюра до Леви-Стросса), но прочерчиваются также и тенденции, идущие ему наперекор. При этом постструктуралистичность Деррида во многом определялась его феноменологической закваской: его диссертация была посвящена гуссерлевской феноменологии (она была опубликована только в 1990 году), а ран­ние замыслы предполагали исследование литературы как идеального объекта. Тем самым в Деррида сложилось свое проблемное напряже­ние — структуралистское внимание к языку спорило в нем с феномено­логическим призывом к обнаружению доязыковых интуиции как осно­вы строгого знания: в данном случае его внимание к языку было чрезмерным для феноменолога, а способ анализа - слишком "ненауч­ным" для структуралиста. Но в его творчестве были и другие влияния: Ницше и Хайдеггер, Фрейд и Левинас, толкование священных еврейских книг и авангардистская литература — все это так или иначе участвовало в образовании проекта деконструкции.

"О грамматологии" — книга стилистически неоднородная: в ней есть элементы эссеистического, источниковедческого, традиционно философ­ского, комментаторского, игрового стиля. Правда, на фоне некоторых будущих экспериментально-литературных работ она покажется чуть ли не академической по стилю и приемам изложения. В этой работе мож­но видеть элементы психоаналитического комментария (в нем есть об­щие психоаналитические темы — сон, желание, вытеснение и даже суб­лимация), структуралистские (язык) и постструктуралистские (до-язык и вне-язык) темы и средства. Семантически — исходный парадокс (письмо до языка) поддерживается целым рядом других парадоксов. Синтакси­чески — много крайностей. Есть фразы длиной по две с половиной стра­ницы, а есть - с рваным синтаксисом: фраза буксует, не хочет выстра­иваться, и ее приходится заново начинать, чтобы как-то продолжить. Любое слово в принципе может приобрести статус понятия и одновре­менно — ритмически повторяющегося лейтмотива. В тексте много ци­тат и цитатных перекличек.

Важен в нем и принцип осторожности: он обычен у французских авторов, но в данном случае мощно усилен. Оговорки типа "так назы­ваемый" могут относиться к чему угодно - от вполне осязаемых вещей до абстрактных понятий (вроде "так называемый XVIII век"). Это, ко­нечно, связано с подкопом под установившиеся смыслы и под при­вычные предпосылки этих смыслов. Иногда, переводя, хотелось со­кращать эти "так называемости" ("своего рода структурализм", "некоторого рода феноменология"). Отметим сразу же неизбежно ос­лабляемый в русском переводе оттенок сослагательности, активно ис­пользуемый в описаниях экспериментальных предметов (у Руссо — "почти язык", "почти общество"). В тексте огромное количество субъ­ективирующих оговорок типа "как нам кажется..." Много слов в ка­вычках — это значит, что все слова чужие и значат не то, что в слова­ре, а что именно — неизвестно.

Сначала предполагалось, что Деррида напишет небольшое вступле­ние для данного русского издания, однако от этой мысли пришлось от­казаться. Неизбежная ретроспективная модернизация стала бы еще од­ним — и притом очень трудным — посредником между читателем и текстом. Нам показалось лучше следовать принципам собственного под­хода Деррида к Соссюру, изложенным в данной книге: намерения Сос­сюра, говорил Деррида с подчеркнутой резкостью продуманной пози­ции, его не интересуют, а интересует лишь текст. А потому и мы прежде всего обратимся непосредственно к тексту книги. Презумпция непони­мания и попытка самостоятельно разобраться представляются более уместными, чем презумпция мнимого диалога без тяжелой предваритель­ной работы.

Именно поэтому нам представляются неверными и обреченными на неуспех попытки "следовать букве и духу" Деррида: для нас - людей другой культуры, других мыслительных привычек и читательского опы­та- это почти неизбежно оборачивается подражанием, неосуществимы­ми перевоплощениями. Наверное, более важно сейчас читать, стараясь думать о том, что читаешь, а потом внятно написать о том, что удалось (или же не удалось!) понять. К такой внятности мы и стремились, ко­нечно по мере сил. И если читатель захочет проработать книгу целиком (а может быть, даже и с карандашом в руках), он сможет сам наметить (или продолжить) цепочки и ряды сплетающихся терминов — и на ма­териале данного текста, и на других текстах, развертывая, укрепляя, обо­гащая и свой концептуальный язык, и свои возможности понимания.

Эта книга — перевод текста "О грамматологии"; и эта вступительная статья посвящена в основном представляемой работе, хотя и с некото­рыми выходами вовне: она ни в коей мере не претендует быть общим очер­ком творчества Деррида. Поскольку тема деконструкции и принципы де-конструктивной работы были впервые запечатлены именно в "О грамматологии", после нее легче будет следить за развертыванием дер-ридианских тем в других работах. В данной статье несколько разделов:

чем? (основные понятия) что? (основное содержание) как? (отклики и оценки) для чего? (смысл проекта) исследует Деррида. И вдобавок к это­му — несколько слов о трудностях перевода книги.