5rik.ru

                              Николай ЛЕОНОВ

                              ЯВКА С ПОВИННОЙ




                               ГЛАВА ПЕРВАЯ

     Инспектор уголовного розыска Лев Гуров облокотился  на  металлический
барьерчик и с любопытством разглядывал ипподром.
     По кругу в легких игрушечных колясках проезжали наездники, они сидели
откинувшись,  скорее  полулежали,  смешно   задрав   ноги.   Лошади   были
разномастные и, если можно так выразиться, разнокалиберные. Одни  высокие,
мощные, с широкой грудью, другие миниатюрные, с тонкими  хрупкими  ногами.
Все без исключения удивительно красивые.
     Гуров давно собирался выбраться на ипподром, все откладывал,  сегодня
был здесь впервые и не ожидал, что лошади могут быть  такими  красивыми  и
произвести на него, человека современного и рационального,  столь  сильное
впечатление.
     Льву Ивановичу Гурову было двадцать шесть лет, и поэтому его отчество
упоминалось лишь в документах. Он окончил юрфак университета  и  четвертый
год работал в уголовном розыске.
     Вчера начальник отдела полковник  Константин  Константинович  Турилин
попросил Гурова  остаться  после  оперативки  и  торжественно  вручил  ему
пустую,  пахнущую  конторским  клеем  папку,  на  которой  было  написано:
"Уголовно-розыскное дело по раскрытию убийства гражданина Логинова  Б.А.".
Турилин,  вручая  пустую  папку,  порекомендовал  почаще   заглядывать   и
советоваться, а сейчас немедленно отправляться к следователю  прокуратуры,
получить от него указания и  действовать,  чтобы  установить  "неизвестное
лицо, совершившее убийство гр-на Логинова Б.А.".
     Борис Алексеевич Логинов более тридцати  лет  работал  наездником  на
ипподроме; три дня назад он был найден мертвым в стойле всеобщего  любимца
рысака Гладиатора. На виске  Логинова  была  запекшаяся  рана,  на  правой
задней подкове жеребца обнаружили следы крови. Составили  все  необходимые
документы, мол, произошел несчастный случай. Но на следующий день эксперты
научно-технического отдела дали заключение, что Логинов был убит не ударом
подковы. Все это Гуров узнал от следователя прокуратуры, который  встретил
его вежливо, но без особого энтузиазма.
     Гуров три  раза  перечитал  протокол  осмотра  места  происшествия  и
протоколы  допросов  людей,  работавших  в  конюшне  вместе  с  Логиновым,
попытался разобраться в заключениях  экспертиз,  но  тут  же  запутался  в
терминологии.
     Николай Тимофеевич,  так  звали  следователя,  довольно  бесцеремонно
забрал у Гурова папку с уголовным делом, сел рядом.
     - Вот что, Лев Иванович, - он вздохнул. - Можно называть  вас  Левой?
Вот и прекрасно. С врачами  и  экспертами  я  беседовал.  Логинова  убили,
знаменитый Гладиатор не имеет к происшедшему никакого отношения. Удар  был
нанесен острым металлическим предметом сверху вниз. Такого острого края  у
подковы нет, и на такую глубину в височную  кость  подкова  проникнуть  не
могла. Так что давайте искать убийцу. Вы знаете ипподром? Нет? Ваш Турилин
всегда удивлял меня. Отправляйтесь, Лева, к  нему,  составляйте  ваш  план
розыска, затем - на ипподром. Звоните, приходите в любое время.
     Гуров  взглянул  на  проезжавших  мимо   лошадей   и   направился   в
административный корпус.  Он  прошелся  по  тихому  прохладному  коридору,
постоял у Доски почета, вынул из кармана  сложенную  вчетверо  глянцевитую
бумагу, развернув, в который уже раз перечитал: "Редакция  журнала  просит
оказать содействие литератору Л.И.Шатрову, который работает над  повестью,
рассказывающей  о  работе  ипподрома".  Фамилию  Гуров  на  всякий  случай
изменил, а имя и отчество оставил.
     На двери, рядом с которой он стоял, раздумывая, красовалась табличка:
"Главный зоотехник М.Г.Бондарева". Решая, как расшифровываются эти "М.Г.",
он постучал и вошел в кабинет к сидевшей за столом крупной, уже  немолодой
женщине, смутился, молча протянул письмо редакции.
     - Бондарева, Мария Григорьевна, -  прочитав  бумагу,  сказала  она  и
протянула руку.
     Пожимая  плотную  сильную  ладонь,  Гуров  замешкался  и   покраснел.
Наградили же родители именем. Представляться "Лев" смешно и  претенциозно.
Яшин - тот действительно Лев. Говорить "Лева", так сразу хочется добавить:
"Из Могилева". Так дразнили его ребята в школе. Мамины  Левушка  и  Левчик
вообще в счет не шли.
     - Лев Иванович, - он скомкал отчество, почувствовал, что покраснел до
неприличия. Тоже милая черта краснеть по каждому поводу и без  оного,  это
удивительно помогает в работе с людьми.
     Бондарева жестом предложила ему сесть, вздохнув, отодвинула  лежавшие
перед ней бумаги, словно расставалась  с  недоеденными  пирожными,  ловко,
по-мужски закурила "Беломор".
     - Ну-с, Лев Иванович? - Она внимательно оглядела Гурова,  но  он  уже
оправился и ответил обезоруживающей улыбкой. Лева знал, что улыбка у  него
отменная. - Что же вас интересует?
     "Кто убил наездника Логинова", - мог бы ответить  Гуров,  но  сдержал
столь естественный и правдивый ответ, задумался, рассудил, что ему  только
двадцать шесть, литератор он начинающий, и искренне сказал, что пока точно
не знает, в основном, конечно, люди.
     Бондарева откинулась в  массивном  кресле,  одобрительно  улыбнулась,
глядя  поверх  Гурова,  тут  же  нахмурилась  неизвестным  ему  мыслям   и
неторопливо заговорила:
     - Что же, мы, конечно, заинтересованы  в  прессе...  -  Она  опустила
взгляд на Гурова. - У  нас  бывают  художники,  фотографы,  журналисты.  -
Бондарева замолчала,  провела  сильной  ладонью  по  столу,  в  ее  глазах
появились вопрос, сомнение, даже просьба. - Некоторым выдашь пропуск, а он
на конюшню не зайдет даже, толкается в призовые дни на трибунах, играет.
     Упоминание о тотализаторе вернуло мысли Гурова к  убитому  наезднику.
Тотализатор. О нем говорили  Турилин  и  следователь  прокуратуры,  а  он,
Гуров, и не видел никогда этот тотализатор. Бондарева  расценила  молчание
посетителя как растерянность и продолжала увереннее:
     - Люди вас  интересуют.  У  нас,  как  и  везде,  люди  разные:  иной
оформится, думает, здесь золотое дно, проработает месяц и  уволится.  Есть
такие, которые через конюшню хотят попасть сюда, поближе к кассе.
     Гуров украдкой оглянулся, кассового окошечка видно не  было.  Обычный
служебный кабинет, скромненькая мебель, никакого тебе  тотализатора,  даже
лошадьми не пахнет. А вот от слов Бондаревой деньгами запахло. Видно было,
что эти деньги раздражают главного зоотехника.
     - Замечательные у нас люди. Замечательные! Фанатики  конного  спорта!
Лошади,  лошади  какие  у  нас!  Поэма!  Сказка!  -  Бондарева   замолчала
неожиданно, как бы смутившись своего порыва. - Есть  и  людишки.  Есть,  к
сожалению.
     - Я зайду и на трибуны, - сказал Гуров. - Меня интересует ипподром  в
целом.
     -  Конечно,  конечно,  -  согласилась  Бондарева  и  взглянула  вновь
подозрительно. - Можно дать вам пропуск дня на три-четыре.
     - Нет уж, спасибо,  -  Гурова  совершенно  не  прельщала  перспектива
каждый раз брать билет и платить восемьдесят копеек, однако не  отказаться
он уже не мог.
     - Почему же, дадим, - виновато сказала Бондарева.
     - Спасибо, -  Гуров  отрицательно  покачал  головой.  -  Я  хотел  бы
познакомиться с тренотделением Григорьевой, -  излишне  резко  сказал  он,
давая понять, что разговор о пропуске закончен, пришел он сюда работать  и
пора начинать.
     - Нина Петровна человек очень интересный, талантливый, но...
     - Извините, - Гуров встал, - я хотел бы пойти именно к Григорьевой.
     Бондарева хотела сказать, что здесь  хозяйка  она,  но  сдержалась  и
промолчала. Гуров ждал. Высокий, худой и очень стройный, в изящном дорогом
костюме, глаза голубые, наивные, краснеет, как девица. Он, видимо,  пришел
сюда по делу Не игрок, конечно, не игрок,  думала  Бондарева,  разглядывая
Гурова снизу вверх. Однако Нине сейчас не до писателей.
     Бондарева  с  Гуровым  вышли  из  административного  корпуса,   Мария
Григорьевна указала на противоположную сторону ипподрома.
     - Шестое тренотделение. Я позвоню.
     - Благодарю, Мария Григорьевна. Извините  за  беспокойство.  -  Гуров
раскланялся, легко перепрыгнул через барьерчик и пошел полем.
     "Ничего, сейчас Нина тебе работенку  определит,  хорош  ты  будешь  в
отутюженном костюмчике да с  манжетами",  -  не  без  злорадства  подумала
Бондарева,  глядя  ему  вслед.  Она  еще  постояла  немного,  полюбовалась
лошадьми и вернулась в кабинет, чтобы позвонить Нине.
     Гуров пересек поле. Длинные белого камня конюшни,  у  которых  бегали
неизвестной породы собаки. Жарко, малолюдно и тихо, процокают  подковы  по
асфальту, выедет наездник на круг ипподрома -  и  не  слышно  его,  лошадь
где-то фыркнет, звякнет ведро,  и  вновь  тишина,  даже  не  верится,  что
находишься в центре огромного города.
     После яркого солнца в конюшне темно, Гуров задержался у входа,  ждал,
пока глаза привыкнут. Пахло лошадьми, но  совсем  не  так  резко,  как  он
ожидал. Гуров пошел по коридору,  читая  таблички:  "Гиацинт",  "Виринея",
"Кустанай". Красивые, немного загадочные имена. Гуров знал,  что  в  пятом
стойле находится знаменитый дербист Гладиатор,  у  ног  которого  три  дня
назад нашли тело  Логинова.  Лева  не  хотел  подходить  к  этому  стойлу,
успеется, да и на  фотографии  он  все  хорошо  видел,  сейчас  там  стоит
знаменитый жеребец, и все, трупа нет.
     Гуров повел плечами,  оглянулся.  Никого.  Виринея,  тихо  всхрапнув,
ткнулась лбом в прутья денника, потянулась к нему. Гуров  погладил  мягкую
теплую кожу.
     - Известная попрошайка, - из соседнего денника вышел молодой  парень,
хлопнул Виринею по морде. - Иди, иди, бегать научись сначала. Сахар потом.
     Конюху было лет двадцать с небольшим, звали его Колей.
     - Мария Григорьевна уже  звонила,  Нина  Петровна  сейчас  на  кругу,
тренирует Лотоса. - Все это он сообщил Гурову, вытирая  белые  веснушчатые
руки ветошью и глядя равнодушно в сторону,  затем  вернулся  в  стойло  и,
опустившись на колени, начал  бинтовать  ноги  вороной  лошади  по  кличке
Роковая.
     - Не брыкается? - после долгой паузы спросил Гуров  и  чуть  было  не
откусил себе язык. Ведь надо такой вопросик придумать. Парень-то  считает,
что Логинов погиб от удара своей лошади.
     - Привыкла, - односложно ответил Коля.
     Гуров разозлился.
     Тишина и уют, прохлада и приятные запахи, конюх Коля  с  веснушчатыми
полными руками. Кобыла с издевательской кличкой Роковая, а  Логинова  убил
якобы Гладиатор, на самом же деле убийцей может  быть  конюх  Коля,  такой
спокойный и флегматичный с виду.
     Почему он так спокойно и беспечно сидит у самых копыт, если  считает,
что Логинова пристукнул точно в такой ситуации?
     Гуров изучил все анкетные данные как  этого  Коли,  так  и  остальных
работников конюшни. Штат малюсенький, выбор невелик: мастер-наездник,  она
же руководитель отделения, Григорьева, практически отпадает.  И  биография
ее безупречна, и не женское дело проламывать головы.  Коля,  как  известно
Гурову, прошлой осенью демобилизовался,  хочет  стать  наездником,  второй
конюх - Рогозин Михаил Яковлевич, шестидесяти двух лет, работает  здесь  с
сорок шестого. Два молодых наездника, оба недавно из армии. Известно о них
крайне мало. Еще здесь бывает прикрепленный к отделению кузнец Петрушин.
     Из этих и выбирай, Гуров. Если даже никто из них не убивал, все равно
хотя бы косвенное отношение к убийству иметь должен. Так ему вчера говорил
Константин Константинович. Анкетные данные всех  работников  тренотделения
Гуров  выписал  из  протоколов  допросов,  подшитых  в   уголовном   деле.
Результаты экспертизы  им  неизвестны,  все,  кроме  убийцы,  естественно,
считают, что произошел несчастный случай.
     Тихо в конюшне, уютно, лошади шуршат в денниках, изредка  всхрапывают
или трутся боком о перегородку.  Идиллия.  Человека  убили,  и  все  тихо,
спокойно. Мастер занят своим делом, конюх -  своим,  остальных  вообще  не
видно. Гуров прошел до конца  конюшни,  насчитал  шестнадцать  денников  с
одной стороны, соответственно столько же - с другой.
     Знаменитый рекордист и дербист Гладиатор от своих соседей  внешне  не
отличался - темно-гнедой, статный и выхоленный.  Гуров  взглянул  на  него
мельком, не стоило останавливаться рядом с местом  убийства,  ведь  кто-то
может наблюдать за ним, "писателем", со стороны. Кто-то, имеющий отношение
к  убийству,  напряжен  и  нервен,  он  подозрителен,  может  элементарное
любопытство истолковать по-своему. Тогда  легенда  Гурова,  конспирация  и
весь план розыска полетят к черту. План? А в чем он, собственно,  состоит?
Познакомиться с людьми, постараться понять их. Все было ясно и  понятно  в
кабинете Константина Константиновича. Здесь же с тобой и  разговаривать-то
никто не хочет. Попробуй разберись.
     В конце конюшни две расположенные друг против друга комнаты. В правой
отдыхают наездники. Гуров заглянул. Наездники  отдыхали  в  полном  смысле
слова, сладко спали, один даже храпел. На столе пакеты  с  молоком,  мятая
газета, хлеб, колбаса. В комнате напротив  пусто,  резиденция  начальства.
Григорьева Нина Петровна, двадцать восемь лет, незамужняя... Гуров  вошел,
сел около круглого стола, покрытого  красной  плюшевой,  кажется  пыльной,
скатертью, огляделся. Говорят, вещи рассказывают о человеке правдивее, чем
он сам. Что же, начнем, слева направо, по часовой стрелке, как при обыске.
     У стены, рядом с дверью,  огромный  деревянный  сундук.  Лет  сундуку
столько, что его вполне можно  назвать  историческим.  На  сундуке  стояли
вполне современные весы. В углу, по другой стене  -  комод.  Не  шкаф,  не
сервант, а комод - дубовый, резной. Он  брат,  племянник,  возможно,  отец
сундука. Ну, еще вот стол, на  который  он,  Гуров,  облокотился.  На  нем
приемник,  молодой  сравнительно,  сорока  лет   не   будет.   Вазочка   с
очаровательной восковой розочкой, на  лепестках  пыль.  Дорожка-половичок,
между комодом и шкафом половичок хорошо смотрится.  Напротив  двери  окно,
при поверхностном осмотре - его не открывали и не мыли... в  этом-то  году
уж точно. Главное украшение комнаты - картина. Она висит на стене. На  ней
изображен конь. Плоский, мертвый конь сундучно-комодного цвета.
     Что же можно сказать о хозяйке  такой  комнаты?  Конечно,  Григорьева
здесь не живет, но ведь какое-то время проводит? Гуров сделал  в  блокноте
несколько пометок, услышал у входа в конюшню цокот подков,  голоса,  вышел
из комнаты. На фоне яркого  проема  распахнутых  ворот  были  четко  видны
лошадь, коляска и человеческие фигуры.
     Лошадь, на которой приехала Григорьева, была вся в мыле. Наездница  и
конюх быстро распрягли, Коля повел лошадь прогуливать, а Григорьева,  даже
не взглянув на Гурова, сказала:
     - Помогите мне.
     Он понял, что надо откатить коляску,  и  тут  же  убедился,  что  она
совсем не такая изящная и легкая, какой выглядит  со  стороны.  Григорьева
была невысокого роста, с чуть косолапой походкой,  шлем  закрывал  волосы,
поднятые очки - лоб, лицо было грязное и злое. Гуров смущенно отвел  глаза
и стал наблюдать, как конюх Коля подвел лошадь к расположенной  неподалеку
площадке, в центре которой торчал столб с приделанными к нему  параллельно
земле шестами. Сооружение напоминало детские  карусели.  Конюх  пристегнул
лошадь к концу шеста, и она пошла по кругу, тряся  головой,  роняя  хлопья
пены.
     Наездница возилась со  снаряжением  и  украдкой  разглядывала  гостя.
Чистенький, вылощенный, похож на  эстрадного  артиста.  Лицо  растерянное,
удивленное, а уж молод-то, двадцать два, двадцать  три,  не  больше.  Лева
действительно выглядел моложе своих лет и от этого еще  больше  стеснялся.
Нина оглядела свой покрытый пылью мужской костюм, который делал ее похожей
на водолаза.
     - Эй! - умышленно грубо окликнула она Гурова. - Писать сюда пришли?
     - Простите? - Гуров залюбовался лошадью, которую мыл конюх. Он  вылил
на нее несколько ведер воды,  теперь  чистил,  а  она  фыркала,  раздувала
ноздри,  блестела  шелковыми  боками,  была   нереально   красива,   будто
пожаловала сюда прямо из сказки.
     - Неужели ее может кто-то обогнать? - забыв, что к нему обратились  с
вопросом, пробормотал Гуров.
     - Это Лотос. Ленька, - подчеркивая мужской  пол,  насмешливо  сказала
Григорьева. - Ленька лодырь, еще не жеребец, а так себе. Кроме королевских
кровей и таланта, ничего нет.
     - Чего ничего? Разве талант...
     - На одном таланте далеко не уедешь, - Нина ударила хлыстом по сапогу
и рассмеялась. - Запомните и деньги на этого бездельника не ставьте.
     Гуров задрал подбородок и высокомерно оглядел наездницу. Он мгновенно
забыл,  что  он  инспектор  уголовного  розыска,  "писатель",   расследует
убийство,  что  ему  нужны  хорошие,  доверительные  отношения,   что   он
разговаривает с мастером-наездником, хозяйкой тренотделения, в котором ему
необходимо провести не один день. Он был уязвлен  и  ответил  заносчиво  и
глупо:
     - Послушайте, как вас там, Нина Петровна, кажется?
     Глядя на пылающие щеки юноши, Нина расхохоталась еще громче.
     - Писатель! Знаю, знаю. У меня тут скульптор был, - давясь от  смеха,
говорила она. - Эдакий мэтр, с трубкой.  Не  только  лошадей,  меня  ваять
собирался.  В  соседней  конюшне  художник,  к  Василию  фотокорреспондент
похаживал...
     - У Прохорыча  один  журналист  ден  пять  навоз  убирал,  -  вставил
вышедший из конюшни молодой наездник.
     В пылу гнева Гуров не заметил, что его  окружили  работники  конюшни.
Проснулись и вышли на него посмотреть два  молодых  наездника,  неизвестно
откуда появился старый конюх Рогозин. Все улыбались, смотрели на пришельца
с любопытством и насмешкой. Гуров пересилил себя, хотел тоже улыбнуться  и
пошутить.
     - Хватит! - Нина вновь ударила хлыстом по сапогу. -  Михалыч,  выводи
Риту.
     Все занялись своим делом. Рогозин (видимо, его здесь звали Михалычем)
побежал выводить Роковую, вот почему Коля бинтовал ей ноги. Коля  завел  в
стойло Лотоса-Леньку. А он, вымытый и вычищенный, тут же упал на солому  и
стал кататься, поджимая ноги, словно собака.
     - Дурак, он и есть дурак, - ласково сказала Григорьева шедшему за ней
Гурову. - А вам работать надо, иначе ничего не узнаете.
     - Не помешаю?
     - Нам нужен любой человек, - сделав ударение на предпоследнем  слове,
ответила Григорьева. Она остановилась, протянула руку. - Нина.
     - Лев, - Гуров впервые назвал свое имя без запинки.
     - Работайте, Лева, - она оглядела его костюм. - Мы  начинаем  в  семь
утра.
     - Буду стараться бывать почаще, - ответил Гуров и прижался к  стойлу,
так как конюх выводил Роковую.
     - Блокнотик положите, подержите лошадь, - сказала Нина, и  он  только
сейчас заметил, что все время держал в руке блокнот.
     Гуров встал против морды лошади, принял от Нины узду.  Рита  смотрела
удивленно, мотнула головой.
     - Осторожнее, кусается!
     Гуров напрягся. Шутит или серьезно? Рита неторопливо тянулась мягкими
губами к правой руке, когда он протянул налево,  Рита  ткнулась  мордой  в
левую руку. Григорьева рассмеялась.
     - Не дергайте, иначе Рита подаст назад. - И  через  несколько  секунд
добавила: - Отпускайте.
     Гуров опустил затекшие от напряжения руки, отскочил в  сторону,  Нина
выехала из конюшни и скрылась за поворотом.
     Какими-то делами занимались наездники. Михалыч развешивал на крючках,
привинченных к наружной стороне стойл, мешочки с овсом, конюх  Коля  сидел
уже под другой лошадью и бинтовал ей ногу, значит, готовил  к  тренировке.
Григорьева уехала, и стало вновь тихо.
     Однако именно здесь убили человека. С семнадцати до девятнадцати, как
утверждает эксперт.  Убили  и  бросили  под  копыта  жеребца,  на  котором
мастер-наездник Логинов за час до этого выиграл очередной заезд.
     Гуров вздохнул и поплелся в комнату Нины Григорьевой. Что  делать-то,
как убийцу искать? Как бы с людьми подружиться для начала?



                               ГЛАВА ВТОРАЯ

     Борис Алексеевич Логинов был  убит  в  июньский  воскресный  день.  В
шестнадцать часов  он  участвовал  в  заезде,  выиграл  его,  вернулся  на
конюшню. Гладиатора распрягли, выгуляли, вымыли и вычистили. Логинов в это
время находился в комнате начальника отделения. Комната была формально  за
Ниной Григорьевой, фактически ее занимал Логинов. Став мастером-наездником
в конце сороковых годов, он получил конюшню и занял  эту  комнату.  Как  и
многие сегодняшние мастера, Нина была его  ученицей.  Когда  после  смерти
жены Логинов начал выпивать и, по выражению наездников,  "засбоил  и  стал
сходить с круга", начальство отстранило его от руководства тренотделением.
Должность  предложили  Григорьевой.  Она  отказывалась,  но   Логинов   ее
уговорил. "Ты умница и человек ученый, - объяснял он, - однако  все  равно
поначалу тяжело будет. Тут я  рядом,  подскажу  чего,  подмогу.  Меня  же,
старого, все одно снимут, так уж лучше я на привычном месте, рядом с тобой
буду". Нина согласилась, и они сначала формально,  а  затем  и  фактически
поменялись местами. Но комнату Нина ему оставила, заходила туда редко.
     Итак,  в  то  воскресенье  конюхи,  приняв  от  Логинова  Гладиатора,
приводили его в норму, а старый наездник направился  в  свои  апартаменты,
где, как всем было известно, у него имелась четвертинка  и  бутылка  пива.
Через полчаса, когда Гришу, так звали на конюшне Гладиатора, заводили  уже
в  стойло,  Логинов,  улыбчивый,  с  блестящими  глазами  и  подозрительно
оттопыривающимся карманом, появился в коридоре.  Через  десять  минут,  то
есть в семнадцать часов, начинался очень интересный заезд,  конюхи  хотели
его посмотреть и торопились, а  надо  было  еще  снять  с  жеребца  бинты.
Логинов покровительственно усмехнулся,  сказал,  чтобы  ребята  топали  на
круг, он, старый, сам посидит с Гришей и сам разбинтует  ему  ноги  Конюхи
отлично знали, что Гладиатор любимец Логинова.  Наездник  вместе  с  Ниной
вытренировал жеребца и поднял его на высшую  ступень  лошадиной  славы.  В
руках Логинова жеребец выиграл в прошлом году дерби, а  Нина  привела  его
первым на больших международных соревнованиях с новым всесоюзным рекордом.
В общем, конюхи знали, что наезднику побыть с Гришей одно удовольствие,  и
заторопились на круг.
     Заезды шли на редкость  интересные,  от  конюшни  Григорьевой  больше
никто не участвовал, все чувствовали себя вольготно, смотрели соревнования
до конца. Григорьева тоже следила за состязаниями до последнего заезда,  а
затем, то есть в девятнадцать часов, вернулись все на конюшню.
     Логинов лежал в стойле Гладиатора, на виске старого мастера запеклась
кровь.
     Начальник   отдела   уголовного    розыска    полковник    Константин
Константинович Турилин встретился со следователем прокуратуры  лишь  через
двое  суток  после  убийства  -  происшествие  было  зарегистрировано  как
несчастный случай. Он  ознакомился  с  протоколом  осмотра,  фотографиями,
заключением врача и эксперта научно-технического отдела; следов  волочения
на обуви, одежде, теле и на  полу  конюшни  обнаружено  не  было.  Турилин
сделал естественный вывод, что Логинов либо был убит прямо в стойле,  либо
принесен туда после убийства.  Посоветовавшись  со  следователем,  Турилин
решил факт убийства гласности не предавать, пусть преступник считает,  что
инсценировка   несчастного   случая   обманула   следствие.    Сотрудников
тренотделения  допросили,  выяснили,  что  в  период   с   семнадцати   до
девятнадцати часов все они следили за соревнованиями и находились  в  поле
зрения друг друга.  Следователь  вел  допросы  таким  образом,  словно  он
пытался установить, не виновен ли кто в пьянстве Логинова, не  было  ли  у
него собутыльника, напоминал о Постановлении  по  усилению  борьбы  против
пьянства. Нет, никто не уходил, все стояли недалеко друг от друга. Сначала
возникла версия, что Григорьева ушла с круга  на  несколько  минут  раньше
всех. Так заявил конюх Рогозин, которого допрашивали первым, но затем  все
остальные и сама Григорьева это категорически  отрицали.  Рогозин  же  при
повторной беседе,  сославшись  на  память,  признал  ошибку  и  взял  свои
показания назад. Ни  следователь,  ни  Турилин  не  верили,  что  подобное
убийство могла совершить женщина, да и врач категорически  утверждал,  что
удар был нанесен очень сильной рукой.
     Итак,  предстоял  розыск  убийцы.  Турилин  долго  думал,   кому   из
сотрудников его поручить, и остановился  в  конце  концов  на  кандидатуре
Гурова.
     Когда три с лишним года назад Лев  Иванович  Гуров  пришел  в  отдел,
Турилин встретил его крайне сдержанно. Папа - генерал, мама  -  врач,  сам
мальчик, а иначе Леву тогда и назвать было нельзя, производил  впечатление
существа инфантильного и избалованного.  Во  время  получасовой  беседы  с
Турилиным он несколько раз краснел. Константин Константинович  не  считал,
что работа в розыске  требует  недюжинной  физической  силы  и  отчаянного
мужества, однако определенная специфика имеется. Льву Ивановичу Гурову, по
мнению полковника  Турилина,  работавшего  в  розыске  с  сорок  седьмого,
профессия сыщика была противопоказана.
     "Дурью мучается.  На  романтику  потянуло,  -  сказал  тогда  Турилин
начальнику управления кадров. - Не возьму, простите,  товарищ  генерал,  у
меня и  без  вашего  Левы  забот  хватает".  Генерал  посмеялся  вместе  с
полковником,  однако  не  согласился,  объяснил,  что   парнишка   окончил
университет с отличием, серьезно увлекается психологией,  мама  у  него  в
данной  области  классный  специалист,  в   общем,   Гурова   настоятельно
рекомендуют, согласие начальника городского управления получено.
     Льва  Ивановича  Гурова  зачислили  приказом,  лейтенант,   инспектор
Управления уголовного розыска начал свою деятельность в отделе по борьбе с
особо опасными  преступлениями.  Турилин  отнесся  к  новому  подчиненному
подчеркнуто беспристрастно, направил его в самую сильную группу, где  было
у  кого  поучиться,  мол,  послужи,  голубчик.  Быстренько  тебе  надоест,
уволишься, устроит тебя папа портфельчик по ковровым коридорам таскать, не
волнуйся, все будет ладушки.
     Группа, в которую пришел  Лева  Гуров,  считалась  в  отделе  лучшей.
Руководитель - пятидесятилетний подполковник Трофим Васильевич  Ломакин  -
единственный человек в группе, не имевший высшего образования. Семь лет он
заочно учился в высшей школе, закончил лишь три курса, однако специалистом
был классным, асом розыскного дела. Были в группе два брата-близнеца  Коля
и Толя Птицыны. Майоры тридцати четырех лет,  в  розыске  двенадцать,  оба
закончили университет, и фамилия им скорее подошла бы Орловы, Соколовы,  а
злые языки утверждали, что и Стервятниковы тоже. Когда в  группе  появился
Лева, братья, глазом не моргнув, свалили на новичка  всю  грязную  работу.
Лева "не плакал", "пахал", молчал  и  в  группе  прижился.  Турилин  давно
собирался поручить Гурову самостоятельное дело. Соответствовал Гуров и еще
одному требованию - был абсолютно не похож  на  сотрудника  милиции.  Жена
Турилина как-то на торжественном вечере сказала: "Только не  уверяй  меня,
Костя, что тот вон голубоглазый высокий юноша с  руками  Клиберна  тоже  у
тебя работает". Турилин отшутился, что этот артист, конечно, не  работает,
но высказывание жены запомнил.
     Дело по убийству на  ипподроме  Турилин  взял  под  личный  контроль,
определив группе Ломакина три основные линии работы.
     Первая. Месть из-за женщины, какая-либо ссора в личной жизни.
     Вторая. Преступник воевал вместе с Логиновым. Что-то компрометирующее
о преступнике Логинов знал.
     Третья. Преступление связано с деньгами, которые  преступник  получил
либо собирался получить на ипподроме.
     Так Турилин с Гуровым и назвали версии: личная, военная  и  ипподром.
Опыт розыскной работы подсказывал, что реальнее всего  третья  версия,  но
работа в розыске почти всегда основана  на  принципе:  обнаружить  искомое
можно, лишь отбросив все ненужное.  Ведь  сказал  кто-то:  статую  создать
крайне просто, надо взять глыбу мрамора и отколоть все лишнее.
     Версии личную и военную Турилин поручил отработать братьям  Птицыным.
Они выслушали полковника с  улыбкой,  братья  были  сыщики  из  настоящих,
поэтому прекрасно понимали, что они убирают шлак, очищают  подход  Гурову,
так как  вгрызаться  в  настоящую  породу  досталось  именно  ему.  Братья
работали серьезно. Они на своем опыте прекрасно знали,  сколько  раз  Леве
станет казаться, что он идет по ложному следу.  Если  все  боковые  версии
будут вымощены  безукоризненно,  он  станет  упорнее,  увереннее,  от  его
уверенности зависит успех.
     Турилин выслушал Левин  отчет  о  первом  дне,  передал  ему  рапорты
Птицыных и спросил:
     - Кто он такой, этот убийца? Расскажите мне о нем, Лева.
     Гуров облокотился на стол, очень по-детски подпер ладонью  щеку,  так
малыши готовятся слушать вечернюю сказку, долго молчал, наконец, задумчиво
глядя куда-то вверх, проговорил:
     - Зависит от мотивов,  Константин  Константинович.  Грубо  рассуждая,
последних может быть два. Месть, расплата  за  неудачу.  Второе  -  захват
добычи.  В  первом  случае  убийство  совершено   с   заранее   обдуманным
намерением, заранее обдумана инсценировка несчастного случая.  При  втором
варианте  убийство  могло  быть  совершено  спонтанно.  Неудача.  Вспышка.
Состояние аффекта. Удар. Осознание,  испуг,  инсценировка.  Отсюда  -  две
разные модели человеческой психики.
     - Я запрошу справку о результатах всех заездов за последний месяц и о
денежных выплатах. Вам же следует в кратчайший срок установить круг лиц на
соседних конюшнях, которые могли находиться на улице с пяти до семи вечера
и могли видеть проходившего человека. Следователь их допросит. Главное же.
Лева,  вот  в  чем:  нам  с  вами  не  разобраться  в   тонкостях   бегов,
тотализаторных делах и за  год.  Вы  должны  найти  на  конюшне  человека,
которому можно довериться. Вам нужна помощь профессионала. Он объяснит вам
психологию заездов того дня, вы сделаете соответствующий вывод и  доложите
о нем мне. Что-то произошло, чего нам с вами не дано понять. Что?  Найдите
человека, который вам ответит на этот вопрос, и вы очень продвинетесь.



                               ГЛАВА ТРЕТЬЯ

     На следующий день была пятница, в восемнадцать начинались  бега,  они
проводятся по воскресеньям, средам и пятницам. Лева  подошел  к  ипподрому
около четырех кассы еще  не  открывались,  однако  у  главного  входа  уже
собирались  завсегдатаи,  шелестели  программками,  обсуждали   результаты
проходивших в среду и прошедшее воскресенье заездов. Позднее Гуров  узнал,
что настоящие игроки судят не только по родословной  лошади,  наезднику  и
последнему результату, но придают большое значение разминке.
     Все это Лева узнал через несколько  дней,  сегодня  же  с  удивлением
смотрел на людей, стремящихся попасть на трибуны за два часа до начала.  У
многих из присутствующих на груди болтались полевые бинокли, а у иных даже
секундомеры. Лева не курил, однако сигареты и зажигалку  всегда  имел  при
себе:  угостить  сигаретой  или  попросить  спичку  -  простейший   способ
знакомства.  Так  и  сейчас,  слоняясь  между  собравшейся  у  центральной
колоннады  публикой  и  слушая  русские,  но  почти  непонятные  слова   и
выражения. Лева неторопливо  достал  пачку  сигарет,  зажигалку,  медленно
вынув сигарету, стал ее разминать.
     - Брось мне заправлять, все не  так  было,  -  говорили  рядом.  -  В
середине дистанции  повел  Секрет,  после  посыла  хлыстом  плохо  сбился,
закинулся и съехал.
     - Веселая сегодня в хороших шансах считается.
     - А я говорю, что второй подошла Пихта.
     - Капитальный жеребец или нет? Ты мне скажи, скажи?
     Никто никого не слушал, на вопросы не отвечали, каждый говорил  свое.
На Левину сигарету не обращали внимания, он сунул ее назад в пачку. Слушая
разговоры   знатоков,   Лева   убеждался,   насколько   прав    Константин
Константинович,  самому  разобраться  в  бегах  невозможно.  Однако  совет
Турилина открыться перед кем-нибудь в тренотделении Григорьевой Леве  тоже
не нравился. Наставника следует искать здесь, среди завсегдатаев.
     В  стоявшей  неподалеку   группе   мужчин   кто-то   громко   сказал:
"Гладиатор". Лева, услышав знакомую кличку, подошел ближе.
     - Не так проходил заезд, не так, - доказывал какой-то шикарно  одетый
мужчина с огромным золотым перстнем на пухлой руке.  -  С  первого  номера
повела Веселая. При выходе из поворота ее перехватил Гастролер.  Гладиатор
шел третьим, на втором повороте он выдвинулся и с поля вступил в борьбу  с
Веселой. А по бровке ее  захватывал  Гастролер,  и  Веселая  сбилась.  Тут
Борис, - Гуров догадался, что  рассказчик  говорит  о  покойном  наезднике
Логинове, - в сильном посыле  удержал  Гладиатора  на  полкорпуса  впереди
Гастролера.
     - Зачем мудрить-то было? - спросил неказистый мужчина и  бесцеремонно
взял из пачки Гурова сигарету (Лева забыл, что все еще держит ее в руках).
- Нина на Гладиаторе  как  на  противоположную  прямую  выходит,  выезжает
вперед на два корпуса, так и привозит их за милую душу.
     - Верно, что Логинова зарезали?
     - Ну, трепачи. Сегодня хоронили, я сейчас с кладбища.  Поддал  Борис,
упал, виском об железяку...
     - Говорят, его Гладиатор стукнул...
     - Разве Гладиатор может ударить наездника, ты что, ошалел?
     - Да спился Борис. Видал, как ипподром в него не верил? За Гладиатора
дают три целковых. Нина  ехала  бы,  так  за  Гладиатора  в  одинаре  рупь
тридцать давали бы. Борька  ехал,  против  и  играли,  считали,  проиграть
может.
     - Кто-то крупно играл против  Гладиатора.  Сотенную  поставил,  верно
говорю?
     - Сто? - мужчина с перстнем рассмеялся. - Больше, гораздо больше.
     - Когда едет  Гладиатор,  я  вообще  не  играю,  -  сказал  маленький
мужичонка, все одобрительно закивали. - Он выиграет  -  копейку  получишь,
против него играть - дураком надо быть.
     - Вот-вот, а кто-то против него такие деньги зарядил. На что  человек
рассчитывал?
     Открылись кассы. Разговоры прервались на полуслове, и все устремились
на ипподром. Лева пошел в обход, к конюшням.
     Обогнув  ипподром,  он  оказался   у   служебного   входа,   ведущего
непосредственно к  конюшням,  достал  свою  бумажку  из  редакции,  гадая,
возымеет ли она необходимое действие. На него никто не  обратил  внимания,
точно так же, как и на конюшне, где все было иначе, чем вчера. Ни  тишины,
ни покоя, все чем-то заняты, если  и  отвечают  на  приветствия,  то  лишь
рассеянным кивком. Леве все-таки удалось переброситься несколькими фразами
с конюхами, он узнал: кормят лошадь за четыре часа  до  езды,  за  полтора
проминают, затем вытирают пену, перебинтовывают ноги. Лева записал  все  в
блокнот.
     У конюшни прогуливались  люди,  обстановка  свободная,  внутрь  может
войти кто угодно.  Прогуливаются  жены  наездников  и  конюхов,  проявляют
интерес к результатам заездов, знают лошадей по именам, иногда  держат  их
при мытье.
     Приехала с разминки Нина, отдала лошадь, пересела в другую коляску  и
вновь уехала. На Гурова она даже не взглянула.
     Вокруг  все  -  в  непрерывном  движении:  распрягают,  моют,   поят,
прогуливают, выводят, вновь запрягают.
     -  Что  же  ты  такой  дурак?  Когда  ездить  научишься?  -  слышался
укоризненный голос Нины. Гуров стоял в стороне, понимая, что она проиграла
и сейчас ей не до разговоров.
     Снова все убежали на круг,  Гуров  один  бродил  по  конюшне,  старый
Рогозин вилами ворошил сено. Очки, сползающие на потной переносице, делали
его похожим скорее на бухгалтера, чем на конюха. Гурову стало стыдно своей
праздности и никчемности, он предложил конюху помощь.
     - Не надо. Мне помогать не надо, - раздраженно ответил Рогозин, почти
крикнул, воткнул вилы и ушел в темноту конюшни. Леве казалось, что оттуда,
из темноты, стекла очков  сердито  поблескивали  в  его  сторону.  Рогозин
переживает смерть Логинова? Они были  ровесниками.  Присутствовал  Рогозин
сегодня на похоронах или нет? И ему, Гурову, не мешало бы сходить.  Шляпа.
Первое самостоятельное дело, надо  работать,  он  же  топчется  здесь  без
толку.
     - Молодец. Только что ты на дорожке выделывал? - к конюшне  подъехала
на взмыленной лошади Григорьева. - И чеку  порвал  зачем?  И  что  это  за
лошадь такая несуразная? Стой, говорю.
     Коля уже выпрягал, излишне суетился, сиял веснушками.  Нина  пыталась
сохранять серьезность, однако улыбка светилась в глазах.
     - Молодец, Нинок! - крикнул, направляясь в соседнюю конюшню  тоже  на
взмыленной лошади, наездник. Гуров услышал, как он говорил своему  конюху:
- Как выиграла, как выиграла, стерва.
     - Так ведь дочка Петра Степановича, -  распрягая,  отвечал  конюх.  -
Кровь одна. Династия.
     А  Нина,  присев  у  ворот  конюшни  на   какой-то   ржавый   каркас,
прихлебывала из пакета молоко в смотрела, как  Коля  и  Рогозин  запрягают
гнедую  кобылу.  Лошадь  перебирала  ногами,   казалось,   ей   доставляют
удовольствие многочисленные ремни, железный мундштук она взяла охотно, при
этом все время косилась на Нину, отлично  понимая,  что  эти  двое  сейчас
уйдут, а Нина сядет сзади, возьмет вожжи и хлыст.
     - Нина Петровна, - уныло заговорил Коля, и  Гуров  понял,  что  конюх
сейчас начнет просить. - Нина  Петровна,  -  повторял  он  еще  протяжнее,
поглаживая лошадь и выглядывая из-за нее, как из засады.
     - Да черт с тобой, делай, как желаешь, -  Нина  смяла  пустой  пакет,
вытерла ладонью лицо и взяла у Рогозина вожжи. - Балуешь  парня,  Михалыч.
Он же этого абсолютно, - произнесла она длинно, нараспев, - не стоит.
     Только она отъехала, как Коля обратился к Рогозину:
     - Классный мастер, скажи! Как Алмаза привела?
     - Топай, топай. Связал  Алмаза  с  Верочкой?  -  Рогозин  взглянул  в
сторону ипподрома. - Может приехать, вполне может, - пробормотал он и ушел
в глубь конюшни.
     Коля через приятелей поставил деньги, хотя работникам конюшни  играть
категорически запрещалось. Он поставил на дубль Алмаз-Виринея.  На  Алмазе
Григорьева выиграла, теперь Колин успех  зависел  от  резвости  Верочки  и
мастерства наездницы. Конюх стряхнул с себя ковбойку, направился к крану и
только сейчас заметил Гурова. Смотрел на него  долго,  решая,  слышал  или
нет, коли слышал, то понял ли?  Гуров  спокойно  выдержал  взгляд  конюха,
открыл блокнот и записал: "Конюх Коля играет".
     - Пишешь? - Коля начал мыться, брызгаясь и фыркая,  продолжал:  -  На
час раньше ухожу, а разговоров-то, будто Михалыч один Верочку не примет  и
не умоет. Последняя от нас пошла, понял? Так ты зря тут стоишь.
     - А бега еще не кончаются? - спросил Гуров.
     - Шесть заездов осталось.
     - Строгая у вас начальница, - поддерживая разговор, сказал  Гуров.  -
Наверно, при Логинове легче жилось?
     Коля сосредоточенно мылся, Гуров решил  уже,  не  дождавшись  ответа,
идти на круг, когда конюх прополоскал рот и сказал:
     - Я у него не работал, пришел, уже  эта  заправляла,  -  взглянув  на
Гурова, он неожиданно рассмеялся и подмигнул. - А  ведь  кто-то  ее...  а?
Целует кто-то, говорю, а?
     - Думаю, что это неинтересно, - ответил Лева. Ему не понравился такой
оборот разговора.
     - Чего? Нинка не интересна? - Коля поперхнулся от  возмущения.  -  Ты
чего понимаешь, писатель? - Со стороны поля донеслись частые удары  гонга,
Коля плюнул Гурову под ноги и убежал внутрь конюшни.
     Гуров пошел к трибунам. Он один пересекал широкое поле, казалось, все
зрители только на него и смотрят. Наконец поле кончилось, у калитки стояла
женщина с повязкой,  Лева  представил,  как  бы  на  его  месте  поступили
Птицыны, и вместо уже почти слетавших с  языка:  "Здравствуйте,  извините,
пожалуйста",  коротко  обронил:  "Пресса"  -  и  прошел  на  трибуны.  Они
напоминали трибуны стадиона, только публика здесь в основном не сидела,  а
стояла, ходила,  даже  бегала.  Под  ногами  -  настил  брошенных  билетов
тотализатора. Совсем недавно все эти картонные  квадратики  были  рублями.
Гуров выбрал одиноко стоявшего мужчину, который нетерпеливо поглядывал  на
электрическое табло, и, протянув пачку сигарет, сказал:
     - Простите, пожалуйста, у вас спички не найдется?
     Мужчина взял сигарету, чиркнул зажигалкой, они закурили.
     - Простите, я в первый раз...
     - Молодец, и не ходи сюда, -  перебил  Гурова  мужчина.  -  Дурачково
поле. Помнишь, Буратино золотые закапывал?
     - Кот Базилио, лиса Алиса. Помню, - Лева рассмеялся.
     - По кругу ездят коты и лисы, а мы здесь деньги закапываем и ждем.
     - Я не играю, - сказал Гуров.
     - Молодец, - ответил мужчина, не сводя глаз с  электрического  табло.
Наконец  там  появились  цифры,  мужчина  выругался.  -  За  Нину  полтора
целковых, - он показал Леве несколько билетов. - Играл ее пятеркой.
     - Теперь семь пятьдесят получите?
     Мужчина  вздохнул  и  отвернулся,  воспользовавшись   случаем,   Лева
выбросил сигарету. Неожиданно мужчина схватил его за рукав.
     - В первый раз здесь? Не играл никогда? - Лева кивнул, мужчина  сунул
ему мятую, исчерканную карандашом программу.  -  Кто  в  следующем  заезде
выиграет?
     Лева  растерянно  перелистнул  программку,  догадался,   что   прошел
седьмой, значит, нужен восьмой заезд. Десять лошадей,  указаны  наездники,
какие-то цифры. Лева понимал, что  мужчина  верит  в  счастье  новичка,  и
выбрал кобылу с красивым именем Лесная Бабочка. Мужчина  вздохнул  и  лишь
махнул на Леву рукой, затем долго рассматривал программку и  свои  записи,
сходил к кассам, сделал ставку и вернулся. Лева за это время съел  пирожок
с неизвестной начинкой. Мужчину, как выяснилось, звали Сеня, о бегах  знал
абсолютно все. Не глядя в программку, Сеня без запинки называл отца и мать
любого рысака,  знал,  из  какого  рысак  тренотделения.  Он  с  гордостью
сообщил, что посещает "дурачково поле"  (иначе  ипподром  он  не  называл)
третий десяток лет.
     На табло появились новые цифры: семь и три,  напротив  -  двенадцать.
Сеня дал пояснения: Алмаз ехал под седьмым номером, Верочка  под  третьим,
выиграла комбинация семь - три, двенадцать - сумма выигрыша.
     - Простите, я вам надоел, возможно, - Лева виновато улыбнулся. -  Как
же могло получиться, что в прошлое воскресенье, мне здесь  рассказали,  за
Гладиатора в одинаре три рубля платили? Он же известный жеребец. Дербист и
рекордист. Почему на него не ставили?
     - Смысла нет, - ответил Сеня. -  Если  все  на  одну  лошадь  ставят,
выигрывает лишь ипподром.
     - Однако платили три за рубль, - рассуждал Лева. - Сколько  же  людей
против него играло?
     - Ну, лишнего не заплатят, дорогой, - уверенно ответил Сеня.  Услышав
частые звуки гонга, сзывающего лошадей на  старт,  он  повернулся  к  Леве
спиной, смотрел, как лошади  по  двум  бровкам  друг  за  другом  медленно
направились к старту, развернулись к  стартовым  столбам.  Перед  лошадьми
ехал "Москвич", сзади у него были развернуты  как  бы  самолетные  крылья,
которые удерживали лошадей в одной шеренге.  "Москвич"  разогнался,  убрал
свои крылья, раздался гонг, лошади понеслись. Лева хотел еще поговорить  с
новым приятелем, однако Сеню сейчас ничто не могло отвлечь от бега.
     Лева взглянул на "великого лошадника"  Сеню,  решив  вернуться  к  их
разговору несколько позже. Он чувствовал, что получил  ценную  информацию,
обрабатывать ее следует в спокойной обстановке.
     Он шел под трибунами, вдоль ограды,  решил  подняться,  взглянуть  на
поле и бегущих лошадей сверху.
     - Писатель! - крикнули из ложи, он повернулся и увидел конюха Колю. -
Иди к нам, писатель.
     Коля, одетый франтом, с еще  мокрыми  от  недавнего  мытья  волосами,
занимал с компанией целую ложу. Лева раскланялся,  назвал  себя,  в  ответ
услышал:  Аня,  Наташа.  Какой-то  мужчина,  лет  около   сорока,   сидел,
облокотившись на парапет, чуть привстав, он учтиво наклонил голову,  имени
не назвал, но улыбнулся  открыто,  покосился  на  Колю,  вновь  улыбнулся,
словно  извиняясь  перед  Левой  за   своего   приятеля,   который   столь
бесцеремонно окликнул его, отодвинул стоявший рядом с ним  пустой  стул  и
жестом пригласил "писателя". Только когда Лева сел, мужчина представился:
     - Крошин Александр Александрович.
     - Очень приятно, - ответил Лева и повернул свой стул  так,  чтобы  не
сидеть к девушкам спиной.
     Александр Александрович положил ему на плечо руку и вновь улыбнулся.
     - Бросьте, Лев, здесь на такие мелочи не  обращают  внимания.  -  Имя
Гурова прозвучало у него очень естественно, Лева  не  уловил  насмешки.  -
Слышал, собираетесь писать. Статья, очерк или что-то  более  серьезное?  -
глаза у Александра Александровича были лукавые и  очень  молодые.  "Он  не
намного меня старше, - подумал Лева, - только держится  не  в  пример  мне
очень уверенно и солидно.
     - Журнал заказал очерк, - ответил он после небольшой паузы.
     - Как здоровье Кирилла Петровича? - спросил Александр  Александрович,
делая какую-то пометку в программке.
     Лева очень  скверно  запоминал  имена  и  фамилии  Кто  такой  Кирилл
Петрович? Он, вероятно,  работает  в  журнале,  на  бланке  которого  была
отпечатана бумажка, открывшая Леве ворота ипподрома. Не главный  редактор,
с которым  Лева  познакомился,  получая  задание.  Может  быть,  зам?  Или
ответственный секретарь? Кто он, этот Кирилл Петрович? Как  его  здоровье?
Может, неделю назад у него  был  инфаркт  или  он  попал  в  автомобильную
катастрофу? Или вопрос о  здоровье  Кирилла  Петровича  дежурная  шутка  в
редакции, так как он какой-нибудь чемпион?
     Александр Александрович сложил программку, смотрел  Леве  в  глаза  и
ждал ответа.
     - Спасибо, на здоровье он мне не жаловался, - ответил Гуров,  считая,
что инфаркты и катастрофы - вещь  довольно  редкая,  а  на  все  остальные
случаи жизни ответ годился. Во избежание дальнейших осложнений Лева  решил
перехватить инициативу. - Я второй раз на  ипподроме,  очень  интересно  и
совершенно непонятно.
     -  Я  здесь  почти  каждый  игровой   день,   -   ответил   Александр
Александрович. - Тоже разбираюсь слабо.
     Кто-то из девушек хихикнул, Александр Александрович взглянул  строго,
затем улыбнулся, не выдержал  и  рассмеялся.  Хорошо  он  смеялся,  мягко,
искренне.
     - Меня считают асом, - пояснил он Леве, - только потому,  что,  играя
регулярно, я не оставляю здесь зарплату.
     Начинался очередной  заезд.  Лошади  приняли  сразу,  Лева  увлеченно
следил за бегом. Вперед сразу вырвалась  гнедая  лошадь,  наездник  был  в
красном камзоле  и  красной  шапочке,  он  ярким  пятном  выделялся  среди
зеленых, синих и белых  соперников.  На  повороте  разрыв  увеличился,  на
трибунах одобрительно  шумели.  Лева,  заглянув  в  программку  Александра
Александровича, спросил:
     - Какой это номер?
     - Второй, Ринг, - ответил Александр  Александрович,  -  едет  на  нем
Виталий Тенин. Ринг отличный рысак, почти равный Гладиатору.
     На последней прямой разрыв между лидером  и  ближайшими  конкурентами
составлял  метров  тридцать,  наездник   ослабил   вожжи   и   неторопливо
финишировал под дружные аплодисменты.  Ринг  нес  славу  достойно,  бежал,
скромно опустив голову, как бы впечатывая стальные копыта в дорожку.
     - Красавец,  -  сказал  Лева,  поворачиваясь  к  девушкам.  -  Верно,
девчата?
     Как зовут девушек, Лева не помнил, но, взглянув, понял,  что  недавно
смеялась,  конечно,  брюнетка.  Хрупкая,  изящная,  она   быстро,   как-то
по-мальчишески курила, ей,  безусловно,  хотелось  говорить  и  двигаться,
однако она сидела молча, закинув ногу за ногу.  Лева  сидел  на  ступеньку
ниже и, повернувшись, почти ткнулся лицом  в  обтянутые  ажурными  чулками
колени. Девушка быстро оглядела свои ноги, насмешливо взглянула на Гурова,
как бы спрашивая: "Здорово, верно?"
     Уши у Левы уже пылали, всегда начиналось с них. Конюх Коля  о  чем-то
шептался с двумя  подошедшими  ребятами.  Вторая  девушка  была  мягкая  и
женственная, сидела, свободно откинувшись, полулежала, вытянув ноги. У нее
были  каштановые  длинные  ухоженные  волосы,  девушка  смотрела  на  Леву
неприятно равнодушно и цинично. Сдерживая зевок, девушка отвела взгляд  и,
видимо, на какой-то знак  Александра  Александровича,  ведь  больше  сзади
Гурова никого не было, капризно надула губы и, лениво  выговаривая  слова,
спросила:
     - Простите, вы что-то сказали?
     В некоторых случаях Лева умел  быть  злым  и  решительным.  Он  легко
поднялся,  поклонился  Александру  Александровичу,  который  тоже   встал,
пытаясь удержать Гурова.
     - Благодарю, очень приятно было  познакомиться,  -  сказал  Лева,  не
подчеркивая, однако и не скрывая насмешки. - Всего доброго, - поклонившись
девушкам, он вышел из ложи.
     Он действовал импульсивно, не отдавая себе отчета, почему  так  резко
распрощался и ушел. Ему не понравилась атмосфера в компании.
     Остался один заезд. Интересно, Григорьева еще на конюшне?  Хорошо  бы
ее застать. Гуров шел быстро, почти бежал, однако конюх Коля  догнал  его,
остановил и, задыхаясь, спросил:
     - Ты чего? Обиделся, что ли?
     - Я? - Гуров сделал шаг назад, оглядел Колю. Хорош. Джинсы,  замшевая
курточка, фирменная рубашечка. Он взял растерявшегося  конюха  за  лацкан,
взял грубо, а заговорил очень мягко. -  Старайтесь  быть  вежливым,  Коля.
Старайтесь, вежливость вам в жизни не повредит.  -  Лева  вновь  торопливо
зашагал к конюшне.
     Коля трусил рядом, торопливо говорил:
     - Извините, не хотел обидеть, думал, можно по-простому. Поймите, Лев,
простите, не знаю вашего отчества, у нас не разрешают ходить  на  трибуны.
Нина Петровна может меня выгнать.
     Лева понял, что конюх не отстанет, хотел спросить: зачем же  ты  меня
окликнул? Я шел и не видел тебя. Лева не спросил,  остановился,  вздохнув,
медленно произнес:
     - Идите, Коля. Идите, я даже в школе не ябедничал.
     Коля отстал,  Гуров  прибавил  шагу  и  вскоре  оказался  у  конюшни.
Навстречу шли три женщины и  Рогозин.  Плотная,  однако  стройная  молодая
женщина с русыми коротко стриженными волосами строго спросила у Гурова:
     - Вы где  были?  -  лишь  по  голосу  Лева  узнал  Григорьеву.  -  Не
расслышали? Я спрашиваю, где вы были?
     -  На  трибунах,  -  ответил  Лева,  совершенно  не  понимая,  почему
отчитывается.
     - Я  вас  прошу,  -  приказным  тоном  сказала  Нина,  повернулась  к
спутникам. - Минуту, - и пошла назад к конюшне, не сомневаясь,  что  Гуров
идет следом. Он действительно шел. - Я вас  прошу,  -  входя  на  конюшню,
повторила наездница. - Либо здесь, либо там.
     - Меня интересуют не только лошади, но и люди, - Гуров остановился  у
стойла  Гладиатора,  Нина  прошла  дальше  одна,  повернулась   и   громко
повторила:
     - Либо здесь, либо там. Вы наверняка достаточно побывали на трибунах,
-  она  остановилась  у  висевшего  на   стене   ящика,   где   в   разных
отделениях-ячейках  лежали  подковы,  персональные  для   каждой   лошади.
Тоненькие точеные подковы, согнуть такую, пожалуй, сумеет  любой  мужчина.
Нина придирчиво оглядывала какую-то пару, Лева подошел и спросил:
     - Простите, Нина, почему вы считаете для себя возможным разговаривать
со мной в подобном тоне?
     Нина резко  повернулась,  тряхнула  влажными  волосами,  нахмурилась.
Гуров смотрел сверху вниз, смотрел  твердо,  он  знал,  что,  если  сейчас
проиграет, его выставят с конюшни. Ведь ей легко и просто зайти в дирекцию
и попросить перевести писателя в другое тренотделение.  Гуров  чувствовал:
чаша весов колеблется, сейчас Нина ответит, ответ станет окончательным.
     - Нехорошо, - добавил Лева, и его чаша перетянула.
     "Нехорошо". Лева любил это  слово,  часто  им  пользовался.  Простое,
мягкое, оно, никого не обижая, касалось чего-то сокровенного, возвращало в
детство. Лева часто наблюдал, как  люди,  не  реагировавшие  ни  на  какие
слова, услышав, что поступают нехорошо,  вспыхивали,  смущались,  пытались
объяснить, что жизнь штука сложная, затем понимали, что прячутся за слова.
Нехорошо.
     -  Писатель.  Психолог,  -  Нина  наклонилась   к   подковам,   вновь
выпрямилась, подняла голову. Она доставала Леве лишь до  плеча.  -  Я  вас
очень прошу: в тот день, когда вы  работаете  на  конюшне,  не  ходите  на
трибуны. Хорошо? Выберите для этого, пожалуйста, другой день.
     - Постараюсь, - уклончиво ответил Гуров, заговорщицки глядя  на  руки
наездницы, которые перебирали  подковы  Лева  вспомнил,  как  она  держала
лошадь. Натянутые вожжи, натянутые вожжи - и так день  за  днем,  день  за
днем. Какая же сила должна развиться в руках у молодой женщины? Как  ловко
она держит подкову, а ведь она лишь в передней части округлая, а  концы  у
подковы острые. Лева вспомнил  строчки  из  заключения  экспертизы:  "Удар
нанесен  острым  металлическим  предметом.  Удар  был  очень  сильным,   и
маловероятно, что его могла нанести женщина".
     - Смотря какая женщина, как вы считаете, Нина Петровна? -  неожиданно
спросил Гуров.
     - Вы о чем? - Нина все возилась с подковами, и Гуров  незаметно  взял
одну из подков, сунул в карман.
     - Не понимаю, о чем вы? - Нина бросила подковы, отложив свои  заботы,
смотрела на Леву, ждала ответа.
     - Вы очень меняетесь, когда снимаете свою рабочую форму. -  Лева  был
уверен протяни он руку, тотчас получит полновесную затрещину. Он стоял  не
двигаясь, как это делает каждый, входя в чужой сад, где к  нему  подбегает
здоровенная овчарка.
     Нина немного оттаяла и с сарказмом спросила:
     - Начнете ухаживать?
     - Обязательно, как я могу устоять? - чистосердечно ответил Лева.
     - Ну, ну! - Нина рассмеялась, направилась к выходу. - Я  люблю  розы,
только обязательно на длинном стебле, шашлыки и кататься на такси.
     - Запомнил, - ответил Лева. - Вас подвезти?
     - Спасибо, - ответила Нина, направляясь к ожидавшим ее подругам.
     Гуров остался у конюшни, хотел было туда вернуться, но ему  преградил
дорогу седой старик с ведрами в руках. Старика этого Гуров раньше  никогда
не видел на конюшне.



                             ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     Кирилл Петрович оказался фотокорреспондентом журнала. В прошлом  году
он  делал  фоторепортаж  с  ипподрома.  Стало   ясно,   откуда   Александр
Александрович его знает. Лева составил список  всех  сотрудников  журнала,
выучил имена, отчества и фамилии, как дети учат  иностранные  слова.  Была
суббота, познакомиться  с  сотрудниками  было  невозможно.  Заучив  имена,
отчества, фамилии и должности сотрудников редакции, Лева спрятал список  и
вытащил из сейфа справки,  рапорта  -  в  общем,  все  материалы,  которые
раздобыли братья Птицыны, изучая личную жизнь покойного  наездника  Бориса
Алексеевича Логинова.
     Некоторые полагают, что сотрудники уголовного розыска с удовольствием
работают без выходных. Это несколько не соответствует действительности.  В
субботу и воскресенье люди идут на работу  лишь  в  случае  необходимости,
причем крайне неохотно.
     Однако бега состоятся в воскресенье. Следует  подготовиться,  поэтому
Лева в субботу загорал в кабинете, а не на пляже.
     Материал  на  Логинова  не  представлял  ни  малейшего   оперативного
интереса. Воевал, два ордена,  четыре  медали,  затем  двадцать  семь  лет
работал на ипподроме. Тридцать восемь различных наград и  семь  выговоров,
последние три за появление на работе в нетрезвом виде.
     Жил Логинов в маленькой двухкомнатной скромно обставленной  квартире,
жильцами дома  характеризовался  как  исключительно  скромный,  порядочный
человек. Бывало, у него  занимали,  реже  он  занимал  деньги,  суммы  все
незначительные - десять, двадцать рублей. После смерти жены  жил  одиноко,
изредка сестра зайдет. Порой Логинов не приходил ночевать -  болел  ночной
конюх, и старый наездник дежурил за него.
     Все материалы аккуратно подшиты  и  пронумерованы,  сверху  приложена
записка: "Левушка, ты на правильном пути. Ты кузнец нашего общего счастья,
честь, знамя, светоч  группы.  Долгих  лет  жизни  и  удачи.  Твои  верные
подданные братья Птичкины. P.S. Лева, это хорошо или нехорошо?"
     Издеваются, черти.  На  песочке  сейчас  нежатся.  Нет,  скорее  свою
любимую клубнику на даче собрали, сидят в качалках, выбирают  из  блюдечка
сначала какие похуже, самые сочные оставляют под конец. Хорошо.
     "Кузнец и светоч" отложил бумаги, повертел в  руке  подкову,  которую
взял вчера на конюшне.
     Нина Григорьева, молодые наездники Василий Жуков и Петр Семин, конюхи
- Михаил Яковлевич Рогозин и губошлеп Коля. Один из них либо убийца,  либо
пособник. С наездниками Лева еще не познакомился, сказать о них ничего  не
мог. Коля робок и  добродушен,  убийцей,  конечно,  быть  не  может,  а  в
пособники умный преступник такого парня не возьмет. Нина и старый Рогозин.
     Рогозин? Что он, Лева Гуров, знает о старом конюхе? Мало, до смешного
мало. С  него  и  следует  начать,  изучить,  понять,  разобраться  в  его
психологии.  Нет,  начать  следует  с  мотива  преступления.  Мотив   даст
возможность определить психологическую модель личности преступника. А  это
чуть  ли  не  больше,  чем  словесный  портрет.  Тогда  ненужное  отпадет,
останется один, максимум два человека.
     Итак, мотив.
     Убийство с целью обогащения, видимо, отпадает, так как ни  денег,  ни
иных ценностей у Логинова не было. Убивать  из  мести?  За  что?  Женщина?
Несерьезно. Логинов обманул убийцу, нанес ему ущерб? Возможно.
     Лева составил список подозреваемых, отнес  в  картотеку,  вернулся  в
кабинет и задумался о Нине Григорьевой.  Двадцать  восемь  лет,  наверное,
замужем была. Почему была? Нет, сейчас точно незамужняя, чувствуется в ней
свобода и независимость. Жены, они все с сумками,  пакетами,  вечно  домой
торопятся, озабоченные.
     За что Нина могла мстить Логинову? Мотив? В своих рассуждениях  Лева,
описав окружность, вернулся к отправной  точке,  взял  подкову,  покрутил,
приложил к виску, она  оказалась  холодной.  В  понедельник  Лева  отнесет
подкову экспертам. Категорического заключения: мол, таким и  только  таким
предметом нанесли смертельный удар,  конечно,  он  не  получит.  А  вот  в
следующей  формулировке  Лева  не  сомневался:  "Рассмотрев...  сравнив...
тщательно исследовав...  удар  мог  быть  нанесен  острым  концом  конской
подковы".
     Лева положил подкову на  стол,  все  свои  рассуждения  расставил  по
местам.
     Удобное место конюшня, ситуация предельно подходящая. Время убийства?
Идут интереснейшие заезды, все свободные  от  работы  наездники  и  конюхи
находятся в трехстах метрах, на  кругу.  Вновь  Лева  представил:  длинные
белые здания конюшен, ленивые собаки,  пропасть  собак.  У  тренотделения.
Григорьевой  никого,  но  от  соседних  конюшен  участвовало  в  последних
заездах,  если  верить  воскресной  программе,  восемь  лошадей.   Значит,
шестнадцать раз пробежали конюхи и  шестнадцать  раз  проехали  наездники.
Графика никакого составлять не  стоит,  непрерывное  движение  прямо  мимо
ворот, через которые надо войти, а затем и выйти. Страшно, очень  страшно,
как же он рискнул? Неужели  нет  лучшего  времени,  чем  с  семнадцати  до
девятнадцати?  Уйма.  Такого  времени  уйма.   Любой   день,   когда   нет
соревнований. Сколько он, Лева, бродил по конюшне, и никто не  обращал  на
него внимания.
     Рассуждая о времени преступления, Лева натолкнулся на вопрос, который
у любого здравомыслящего сыщика  должен  возникнуть  едва  ли  не  первым:
Почему Логинова убили в праздничный шумный день чуть ли  не  на  глазах  у
изумленной публики, а  не  тихой  ночью,  когда  наездник  дежурил  вместо
заболевшего конюха? Та же конюшня, тот же рысак, та же  инсценировка.  Все
то же. Только тихо, спокойно, безопасно. Труп находят окоченевшим,  работа
эксперта  затруднена.  Умный,  хладнокровный  убийца,  все  его   действия
доказывают это, не станет без нужды рисковать. Так почему же не позже и не
раньше, а именно в самое опасное время?
     Гурова лихорадило, как он ни уговаривал  себя  не  торопиться,  мысли
суматошно подталкивали друг друга.
     Другого времени у убийцы не было. Почему? Ответ напрашивался сам.  До
воскресного дня отсутствовал мотив. Что же сделал  Логинов  в  воскресенье
днем?
     Лева раскрыл  дело  и  перечитал  все  протоколы  допросов.  Дотошный
следователь прокуратуры максимально точно установил, где и когда находился
Логинов в воскресенье.
     Что же  произошло  в  десятом  заезде,  который,  как  и  полагалось,
Гладиатор выиграл? Лева вспомнил Сеню, который вчера объяснял  ему  законы
игры и правила оплаты выигрышей. За фаворита Гладиатора неожиданно платили
непомерно высокую цену. Объяснение только одно: кто-то очень крупно  играл
против фаворита. Если бы Логинов на Гладиаторе проиграл, то кто-то  загреб
бы кучу денег. Может быть, Логинов обещал проиграть, а затем  передумал  и
выиграл? Кто-то разорился в прошедшее  воскресенье,  этот  кто-то  и  убил
Логинова. Убийца мстил не только за обман, за потерянные деньги, он  убил,
чтобы Логинов молчал о предложенной сделке. Если бы убийца мстил  лишь  за
проигрыш, он бы выжидал, пришел бы ночью! Убийца, увидев результат  заезда
и оценив ситуацию, сразу явился на конюшню. Старый наездник  ехал  честно,
он мог разоблачить махинацию, почти наверняка так бы и поступил.
     Лева попробовал нарисовать портрет убийцы. Хорошая реакция. Мгновенно
сориентировался и принял решение, инсценировка,  почти  импровизация,  так
как на тщательное продумывание нет времени. В конфликтной ситуации спокоен
и решителен. Физически силен.
     Сразу отпадают все, кроме  Нины  Григорьевой.  Конюх  Коля,  Рогозин,
мальчики-наездники не подходили ни  по  одной  статье.  Ну  разоблачил  бы
Логинов. Увольнение. Все. Откуда у них деньги для подобной операции?  Лева
попробовал вернуться к изначальной позиции, затем  вновь  пройти  по  всей
цепи рассуждений и выводов. Видимо, одна из основных посылок была  ложной.
Лева откинулся на спинку стула, решил отвлечься и отдохнуть. Он никогда не
предполагал, что от работы за столом можно так уставать.
     Лева взглянул  на  свое  логическое  построение  со  стороны.  Ошибка
возможна только в  основании,  в  посылке,  в  предположении,  что  убийца
работает на конюшне. Кто, кроме работников тренотделения, мог  знать,  что
Логинов находится в конюшне один? Никто. Утверждение, что все  они  стояли
на кругу, наблюдая за заездами, липа. В первых показаниях Рогозин говорил,
что Григорьева ушла с круга на полчаса  раньше.  Завтра  надо  попробовать
проверить их алиби. Выяснить, где действительно находился каждый из них во
время убийства. В понедельник, решил Лева, он доложит все свои соображения
Константину Константиновичу.
     Турилин устных докладов, тем более пространных рассуждений, не любил.
Лева переставил с тумбочки на свой стол машинку, снял с нее чехол, заложил
два экземпляра и уже начал печатать,  когда  раздался  телефонный  звонок.
"Мама", - решил Гуров и снял трубку.
     - Гуров, - автоматически - сказал он.
     - Лева, спуститесь в картотеку, ваши справки готовы.
     Лева мигом скатился на третий  этаж,  схватил  со  стола  голубенькие
листочки, перевернул. На обратной стороне одинаковые фиолетовые  штампики:
"Не значится", "Не проходит". Значит, никто из работников конюшни  никогда
органами милиции не задерживался.
     Лева благодарно улыбнулся дежурной, которая говорила  по  телефону  и
лишь кивнула в ответ.
     Он снова сел за машинку, и снова зазвонил телефон. "Теперь  уж  точно
мама, больше некому, интересуется, когда приду обедать".
     - Гуров, - привычку называть свою фамилию по телефону  он  перенял  у
Трофима Ломакина. Коротко и ясно, слушает вас Гуров, и все тут.
     - Здравствуйте, - услышал он незнакомый женский голос.
     - Здравствуйте, - ответил он, пытаясь вспомнить голос и  понять,  кто
говорит.
     - Не узнавать своих знакомых невежливо, - девушка рассмеялась.
     - Простите, мы с вами незнакомы, - уверенно ответил Лева. Голоса - не
имена, на голоса память у него отличная.
     - У вас плохая память, Лева. Ах вы, голубоглазый донжуан.
     - Извините, вы ошиблись. Меня  зовут  Николай,  глаза  же  у  меня  -
темно-карие.
     - Простите, - девушка рассмеялась и повесила трубку.
     Лева аккуратно положил трубку на стол,  доносившиеся  из  нее  частые
гудки звучали как сигнал бедствия.
     Номер служебного телефона знали дома да три приятеля.  Даже  если  бы
они и решили его разыграть, то такую глупость о донжуанстве никто говорить
не стал бы.
     Он позвонил по другому телефону дежурному по управлению.
     - Еще раз здравствуйте, Юрий Федорович, Гуров говорит. Номером  моего
телефона у вас не интересовались?
     - Пять минут назад,  Левушка.  Однако  не  твоим.  Позвонил  какой-то
мужчина, спросил, есть ли кто на месте из отдела Турилина.
     - Вы назвали мое имя-отчество? - стараясь говорить сдержанно, спросил
Лева.
     - Нет, Лева, не назвал. Дал  номер,  сказал,  что  старший  лейтенант
Гуров. Ты ведь теперь у нас старший? А по какому поводу пожар?
     - Позже, Юрий Федорович. А  сейчас  не  сочтите  за  труд,  выясните,
пожалуйста, с каким номером соединен мой аппарат: восемь-девять-шестьдесят
четыре.
     - Слушаюсь, Левушка. Не клади трубку.
     Теперь перед Гуровым лежали  две  телефонные  трубки,  одна  тревожно
гудела, другая молчала.
     Если звонили из автомата, значит, Левины предположения верны, звонили
по  поручению  преступника.  Пока  Лева   сидел   тут,   выстраивал   свои
предположения, подгонял кирпичики, убийца...
     - Лева? Алло! - Гуров взял трубку. - Должен тебя огорчить, звонили из
автомата.
     - Спасибо, Юрий Федорович, извините за беспокойство.
     - Брось ты  свои  "извините",  "пожалуйста".  Что-нибудь  не  так?  -
встревожился дежурный. - Понимаешь, спросили не тебя, а отдел Турилина,  я
уже знал, что ты на месте.
     - Хорошо, хорошо. Спасибо, Юрий Федорович. - Гуров положил обе трубки
на место.
     Убийца  забеспокоился.  Появление  на   конюшне   молодого   писателя
взволновало его. Видел преступник Леву лично или узнал о его визитах через
кого-то? Знает, какой отдел  занимается  розыском  убийцы,  знает  фамилию
начальника.
     Лева взял полученные в картотеке бланки с результатами проверки.  "Не
значится". "Не проходит". "На учете не состоит". Никто из тренотделения не
подходит. Нина тоже, даже теоретически, не  подходит.  Вот  здорово,  Лева
облегченно вздохнул и рассмеялся. Будем дарить цветы,  угощать  шашлыками,
ездить на такси. Опять у отца занимать? Только расплатился, вновь долги.
     Отец Левы - генерал-лейтенант, мама - доктор наук, семья  жила  очень
обеспеченно. Его восемьдесят рублей, которые он отдавал домой  ежемесячно,
как говорится, в семейном бюджете  погоды  не  делали.  Когда  он  учился,
стипендию ему позволяли оставлять на карманные расходы, начал  работать  -
будьте любезны, мужик обязан деньги в дом  приносить.  Все  считали  такой
порядок правильным. Нужно тебе? Возьми. Заработаешь,  положишь  на  место.
Дисциплина. Отец,  вечно  всем  одалживающий,  забывал,  кто  ему  сколько
должен, но копеечные долги сына он помнил  отлично.  Теоретически  Лева  с
отцом соглашался, практически денег вечно не хватало.
     Лева уложил бланки проверок в дело. Турилин говорил,  что  необходимо
открыться   кому-то   из    профессионалов    конного    дела,    получать
квалифицированные консультации. Он уже представлял,  как  вместе  с  Ниной
ведет расследование, находит и изобличает убийцу. Лева  повеселел,  однако
ненадолго,   мысли   вновь   вернулись   к   телефонному   звонку.   Какую
дополнительную информацию получил преступник? Фамилия -  Гуров.  В  письме
редакции  Лева  проходит  как  Шатров.  Голос.   Если   убийца   с   Левой
разговаривал, то мог узнать голос. Каким  образом?  Звонили  из  автомата,
значит, параллельный  телефон  исключается.  Девушка  во  время  разговора
передавала трубку? Нет, она говорила без пауз, а если слушать одну  трубку
вдвоем, не очень-то разберешь голос.
     Что нового узнал он, Лева Гуров? Убийца видел его либо узнал о нем  -
следовательно, очень близок к конюшне. Данный факт  и  ранее  сомнений  не
вызывал. Преступник подозрителен и  обеспокоен.  Мало.  Он  опытен,  знает
структуру аппарата управления, фамилию начальника. Кое-что. Он  умен,  раз
сумел просчитать вариант: сотрудник, занимающийся розыскам убийцы,  должен
в субботу, перед воскресным днем, когда вновь состоятся заезды, находиться
в кабинете, просматривать материалы, которые выносить из  стен  управления
не разрешается. Умен - также не ново.  А  вот  способность  к  логическому
мышлению  -  уже  характеристика.  Такой  склад   ума   значительно   чаще
встречается у мужчин, чем у женщин. Все это хорошо, плохо другое. Потерпев
неудачу  в  Управлении  внутренних  дел,  преступник,  проверяя  писателя,
займется редакцией  журнала.  Писатель  Л.И.Шатров  не  штатный  сотрудник
журнала, он лишь собирает материал для повести, одни его знают,  другие  -
нет.


     Семья Гуровых жила в большой четырехкомнатной квартире в самом центре
города. Папа, мама, Лева и Клава, которая не считалась, а  была  на  самом
деле членом, если  не  главой  семьи.  Клава  была  значительно  старше  и
генерал-лейтенанта и доктора наук, а  Левчика  Клава  вырастила,  так  как
Александра (Левина мать) после войны все  училась  и  на  воспитание  сына
времени не оставалось. Сколько Клаве лет, кажется,  никто  не  знал.  Лева
утверждал, что у нее и паспорта нет и никогда не было. Звали эту маленькую
сухонькую женщину Клавой совсем  не  панибратски,  а  в  таком  тоне,  как
говорят: мать или - хозяйка. Клава и была в доме хозяйкой, полновластной и
довольно грозной. Все, не исключая отца, Клаву побаивались. Только в одном
вопросе ее власть была сильно ограничена - в воспитании Левы.  Воспитанием
сына занимался сам генерал. Отец не собирался делать из него военного, был
довольно сух, но внимателен и справедлив. Все его требования  сводились  к
одному: будь человеком и мужчиной. Отметки и замечания в дневнике отца  не
волновали. Спросит лишь, за что, пожмет плечами,  мол,  тебе  жить,  думай
сам. Держи слово, не будь трусом, не лги, не подводи друга, в  общем,  все
то же: будь человеком и мужчиной.  Приспосабливаясь  к  требованиям  отца.
Лева усвоил два основных понятия: хорошо и плохо. Так  они  и  остались  с
Левой, простые и всеобъемлющие слова-символы. Отец не признавал полутонов,
утверждая: все рассуждения  о  сложностях  человеческой  природы,  которая
якобы не может делиться  на  элементарные  половинки,  не  что  иное,  как
попытка плохое выдать  за  хорошее.  От  подобных  рассуждений  мама  Левы
хваталась  за  голову  и  говорила:  "Ваня,  Ваня,  какой  же  ты   дикий,
невежественный человек".  Мама  Левы,  отец  звал  ее  Сашей,  а  Клава  -
Александрой,  была  по  профессии  психиатром.   Занимаясь   исследованием
человеческой   психики,    познавая    сложность    ее    организации    и
противоречивость, она любила человека очень категоричного, не  признающего
ничего, кроме черного и белого.
     Когда Лева был маленький, категоричность  отца  ему  нравилась  своей
простотой  и  доступностью.  Затем  в  какой-то  период  она  его  страшно
раздражала.
     Когда Лева учился в старших  классах,  мама  начала  подсовывать  ему
различные книжки по психологии.  Книжки  он  с  интересом  или  без  оного
прочитал,  после  чего  поступил  не  в  медицинский,  а  на   юридический
факультет. Мама расстроилась,  а  отец  -  нет.  "Жизнь  Левку  определит,
поставит на нужное место, - считал он. - Если нет, то грош ему цена, а нам
с тобой, Саша, - три копейки".
     Еще в университете Лева  понял,  насколько  его  родители  самобытные
люди. Осознав это, Лева долго взвешивал: хорошо это для  него,  Левы,  или
плохо? Существовали свои "за" и "против". "За" понятны, самым существенным
"против" являлось стремление Левы к самостоятельности.  Как-то  сложилось,
что вокруг него все время вращались сыновья и дочери,  которые  хвастались
не собственными успехами, а положением отца  или  матери.  Лева  же  хотел
стать Львом Гуровым. Ведь никто не интересуется, кто папа  у  Льва  Яшина?
Чтобы стать Львом Гуровым, необходимо стать личностью. Вот и решай: хорошо
это или плохо, когда рядом папа - генерал-лейтенант, а мама - доктор  наук
и к ней чуть не со всей страны приезжают советоваться. Как ни крути, а  ты
всего лишь их сын, иначе к тебе никто и не относится.
     Когда Лева пошел работать в милицию, мама сказала: "Ужас.  Я  иногда,
как  следователи  выражаются,  с   их   "клиентами"   сталкиваюсь.   Почти
стопроцентная патология". Папа же, пожав плечами, сказал: "Не  артиллерия,
однако работенка мужская". Клава посмотрела  на  папу,  затем  на  маму  и
сказала: "Довоспитывались? В приличном доме милиционер будет жить".
     В доме существовал установленный отцом обычай - делиться радостями  и
держать при себе неприятности. Попавшего в переплет  деликатно  опекали  и
никогда не расспрашивали. Каждый гордился своей сдержанностью, считал себя
чуть ли не йогом, в крайнем случае - индейцем-команчем, по  лицу  которого
невозможно определить, что именно он в данный момент чувствует.
     Едва  глянув  на  пришедшего  с  работы,  Клава  безошибочно  ставила
диагноз. Если следовало  ворчание  на  остывшие  котлеты,  значит,  все  в
порядке. Если Клава ставила еду молча, значит,  так  себе.  Когда  же  она
начинала суетиться и на столе  появлялись  неизвестно  откуда  извлеченные
любимые человеком блюда, значит, плохо, "дело наперекосяк".
     Логинова убили в воскресенье. Розыскное дело Лева завел во вторник, а
в среду вечером Клава подала ему на ужин бутерброды с черной  икрой.  Лева
очень любил черную икру. Клава ходила по квартире на цыпочках,  шипела  на
Ивана и Александру, словно кобра.  В  четверг  она  их  предупредила,  что
"милиционер" в пятницу, конечно, на дачу не поедет.
     "Неожиданно", "так уж получилось", у отца накопились дела в городе, у
мамы организовался "непредвиденный" консилиум. Клава заявила,  что  у  нее
давление, клубнику пусть черти  собирают.  Таким  образом,  на  субботу  и
воскресенье вся семья осталась в городской квартире. В  будни  все  ели  в
разное время и, конечно,  на  кухне,  в  выходной  обедали  обязательно  в
столовой, причем стол без всякой  нужды  раздвигался,  будто  их  было  не
четверо,  а  двенадцать,  покрывался  белоснежной  скатертью,   доставался
парадный сервиз, хрусталь. Лева называл такие обеды - парад-алле.
     Когда Лева вернулся  с  работы,  стол  уже  сверкал  хрусталем,  мама
поставила в центре вазу с цветами, затем, решив, что цветы  будут  мешать,
перенесла вазу на сервант.
     - Добрый день! - крикнул Лева, направляясь в ванную и снимая на  ходу
пиджак. Умывшись, приведя себя в  порядок  перед  зеркалом,  Лева  остался
доволен, полагая, что выглядит нормально. Молодости свойственно ошибаться,
за последние три дня Лева осунулся, под  лихорадочно  блестевшими  глазами
появились темные круги.
     Мама вновь переставила цветы, постучала в кабинет мужа.
     - Ваня, кончай работать. Обед!
     Генерал-лейтенант захлопнул "Три мушкетера", которые читал  последний
час, сунул книгу на полку и, потирая руки, вышел в столовую.
     - Ну, Клава, берегись! - заявил он воинственно.
     Лева вошел в столовую из других дверей.  Сегодня  все  было  особенно
торжественно, мама надела вечернее платье, выглядела в нем моложаво,  отец
- в  строгом  костюме,  удивительное  дело,  на  отце  любая  вещь  сидела
безукоризненно, приобретая сразу дорогой вид.
     Родители, стоя у серванта, что-то озабоченно обсуждали, их  серьезные
лица не вязались с праздничной одеждой, цветами, парадно накрытым  столом.
У отца с матерью  какие-то  неприятности,  подумал  Лева,  задерживаясь  в
дверях. Он представил себе, что произошло  какое-то  несчастье  у  мамы  в
институте, и следователь прокуратуры возбудил  уголовное  дело.  Инспектор
уголовного розыска икс начал работать и недрогнувшей рукой  вписал  мамино
имя в круг подозреваемых, так как она в такое-то  время  отсутствовала,  в
показаниях разночтения. А.М.Гурова человек, безусловно, сильный,  властный
и  решительный.  Психиатр  А.М.Гурова  проводила  специальные  экспертизы,
неоднократно имела дело с различными преступниками, накопила  определенный
опыт.  Мотив?  Нужно  обнаружить  мотив.  Что  могло  толкнуть  Гурову  на
убийство?
     - Ну-ка, Левчик, пропусти старуху.
     Он не заметил, как из кухни с подносом вышла Клава, а он загораживает
ей проход. "Левчик? Дела! Дома какие-то неприятности", -  как  и  подобает
инспектору уголовного розыска, Лева обладал незаурядной проницательностью.
Он мгновенно принял решение развлечь родителей.
     - Отец, ты умный и многоопытный, так ответь мне,  пожалуйста,  почему
мы  профессиональную  преступность   ликвидировали,   а   профессиональные
преступники у нас остались? - спросил Лева, когда все садились за стол.
     - Преступность - явление социальное, наше общество данную  социальную
проблему разрешило, - ответил отец, - преступник же, как личность, предмет
исследования психолога. Вопрос к Саше, она у нас специалист.
     - Личность не в Сахаре рождается и  формируется.  Люди,  определенная
среда выпестовывают личность, - Лева взял у мамы тарелку, стал накладывать
закуску. - Саша, тебе золотую рыбку положить?
     - Спасибо. - Последний год Лева порой называл маму по имени,  ей  это
нравилось. - Кого конкретно ты  называешь  профессиональным  преступником?
Человека, который, кроме преступлений, ничем не занимается?
     -  Узко  мыслишь,  Саша,  -  ответил   несколько   покровительственно
инспектор. - В наших условиях  ему  приходится  работать,  хотя  работа  у
такого человека лишь ширма, профессия же у него - совершение преступлений.
     Отец решил подогреть разговор несколько с  другой  стороны,  взяв  со
стола графин с водкой, спросил:
     - Ты больше не работаешь сегодня?
     - Налей, отец. Коньяк в доме есть?
     - Коньяк? - отец поставил  графин,  пожал  плечами.  -  Давай  выпьем
коньяку.
     Клава сегодня уже не командовала и  сидела  за  столом  тихо,  словно
мышь. Она поднялась и поставила на стол коньяк.
     - Мне завтра на работу к семи утра, я лягу пораньше. - Лева  протянул
отцу большую рюмку. - Надо пить коньяк, отец, сейчас это модно.  Твой  сын
обязан шагать в ногу со временем.



                               ГЛАВА ПЯТАЯ

     Утро было свежее, даже прохладное. Лева  рассчитывал  провести  целый
день  на  солнце,  поэтому  надел  дакроновый  костюм,  сшитый  словно  из
блестящей  папиросной  бумаги.  Зябко  передернул  плечами.   На   стоянке
безнадежно выстроились такси. Лева, чувствовавший себя крезом,  решительно
направился к головной машине.
     Вчера  вечером  мама,  заговорщицки  подмигнув,  принесла  конверт  и
положила   перед   каждым   по   сто   рублей.   Она   получила   какую-то
сверхнеожиданную премию, "деньги свалились с неба", и решила разделить  их
поровну. Отец сказал, что купит себе наимоднейший спиннинг, Клава заявила,
что наймет садовника, который станет выхаживать "чертову  клубнику",  мама
решила разориться на  французские  духи,  Лева  же  чистосердечно  сказал:
истрачу на вино и женщин.
     Все рассмеялись и не поверили, между прочим, зря не поверили, так как
Лева говорил абсолютно искренне. Когда же  около  девяти  он  ушел  спать,
Клава и отец вернули маме деньги,  она  присовокупила  к  ним  свою  долю,
"премия" вернулась в домашнюю кассу.
     У конюшен, как обычно, бродили  добродушные  собаки,  доносился  стук
копыт,  катились  коляски,  перекликались  наездники.  Свернув  в   узелок
нехитрое свое хозяйство, ушел ночной сторож. Рогозин Леве лишь  кивнул,  а
вот подошедшая почти  одновременно  с  ним  Нина  поздоровалась  громко  и
весело:
     - Привет писателям!  Какое  утро!  Ночь  дождило,  сейчас  подсохнет,
дорожка будет легкая. - Она улыбнулась Леве открыто и дружелюбно, глаза  у
нее были карие, с яркими желтыми блестками.
     - Легкая? - пожимая ее сильную руку, удивился Лева.
     - Запишите. Есть у нас такое выражение: легкая дорожка.
     Нина вбежала в конюшню, достала  из  сумки  пачку  сахара,  пошла  от
денника к деннику, ласково разговаривая с лошадьми, угощала их.
     Двигалась Нина легко и свободно, ступая  на  носки,  отчего  казалась
выше, стройнее, чистые линии сильных  рук  и  ног  делали  ее  похожей  на
породистых скакунов. Сквозь легкое платьице  просвечивали  тонкие  полоски
белья. Лева хотел отвернуться и не мог, смотрел и смотрел.
     Лошади благодарно кивали, аппетитно хрупали сахаром.
     - Умницы вы мои, дурашки любимые. Да, да, сейчас работать  начнем.  -
Нина смеялась. - Понимаете, писатель, они конюхов любят, а  наездников  не
очень. Конюх чистит, моет, кормит и холит,  а  наездник  гоняет,  работать
заставляет.
     - Понятно, - севшим от волнения голосом ответил Лева, подошел  ближе,
протянул руку, хотел погладить  наездницу  по  обнаженному  плечу.  К  его
счастью, она не заметила, перешла к следующему деннику.
     - Видали дурака? Я его, бездельника, вчера настегала, вот он морду  и
воротит, Нина вновь рассмеялась, похлопала жеребца по крупу. - Не  хочешь,
глупый, не надо. Ты сегодня, между прочим, выходной.
     Жеребец понял ее, повернулся, взял с протянутой ладони сахар,  затем,
решив выдержать характер, обошел в дальний угол.
     - Видали? Весь в  отца.  -  Нина  взглянула  на  часы,  заторопилась,
крикнула: - Василий, Петр! На разминку! Михалыч! Где Колька?  Нет,  уволю,
уволю, уволю вас всех! - она убежала в свою комнату переодеваться.
     В коридор вошли молодые наездники. Лева и не подозревал, что они  уже
на конюшне. Рогозин выкатил коляску. Лева уже знал:  тренируются  в  одной
коляске, на соревнованиях же едут в другой, более  легкой  и  изящной.  Он
переложил удостоверение в брюки,  повесил  пиджак  в  комнате  наездников,
засучил рукава и, не спрашивая, что именно делать, начал вместе  со  всеми
выводить, держать, даже  затянул  два  каких-то  ремня,  в  которые  ткнул
заскорузлым пальцем Рогозин.
     Нина и наездники уехали. Лева  достал  сигареты  и  зажигалку,  конюх
пробормотал, мол, трава, однако закурил.
     -  Нравится  стерва-то  наша?  Вижу,  нравится,  -   Рогозин   сильно
затянулся, прищурившись, глянул на Леву. -  Молодой.  К  девкам  тебя  как
магнитом тянет.
     - А вы, Михаил Яковлевич, в молодости девчат гнали от себя?
     Рогозин хмыкнул, вновь оглядел  Леву  снизу  вверх,  туфли  осмотрел,
затем брюки,  рубашку,  уперся  в  глаза.  Леве  хотелось  повернуться  на
каблуках, разглядываешь,  так  уж  валяй  со  всех  сторон.  Когда  же  он
встретился с Рогозиным взглядом, у Левы охота  шутить  пропала,  инспектор
уголовного розыска  почувствовал  -  сейчас  конюх  скажет  важное,  самое
главное. Лева напрягся, пытался  взглядом  подтолкнуть  Рогозина,  говори,
дорогой, говори.
     Старый конюх в две затяжки прикончил сигарету, погасил  о  каблук  и,
сунув окурок в карман, пошел по каким-то  делам,  словно  не  стоял  рядом
человек, с которым он сейчас разговаривал. Ни полслова не обронил Рогозин,
думал же явно об убитом, хотел что-то сказать, раздумал. Все прошедшие дни
Лева удивлялся: никто не вспоминал погибшего наездника, ни разу не  назвал
его имени, даже косвенно не упоминали о нем. Ведь он  ходил  здесь,  ел  с
ними и разговаривал, смеялся и ссорился. Вечер воскресенья  и  понедельник
они все провели в прокуратуре, во вторник Лева уже  был  здесь.  Допрос  у
следователя для любого человека потрясение, возникает естественное желание
поделиться, спросить, о чем спрашивали приятеля, что  он  ответил.  Обычно
коллектив, где произошло несчастье либо преступление, несколько дней почти
не работает, все говорят и говорят, повторяя  одно  и  то  же,  сочиняя  и
придумывая новые  подробности.  Естественно,  часто  говорят  о  покойном,
вспоминают, какой душевный он был человек, даже если ругались с ним целыми
днями. Здесь же царила деловая, будничная атмосфера.  Логинова  здесь  как
будто никогда не существовало. А ведь он здесь жил несколько десятков  лет
- в последней комнате с левой стороны, где каждая  вещь  принадлежит  ему.
Вот почему  Лева  не  мог  угадать  характер  и  привычки  Григорьевой  по
обстановке: каждый предмет там принадлежал покойному.
     Лева подошел к комнате мастера-наездника, толкнул приоткрытую  дверь.
В лицо ему ударил яркий свет, который через вымытое до блеска окно заливал
просторную чистую комнату. Ни одной старой вещи  в  комнате  не  осталось.
Потолок побелен, под ним изящная современная люстра, стены оклеены обоями,
на  месте  коричневого  коня  висит  фотография:  группа  вытянувшихся   в
стремительном  беге  лошадей.  Снимок  прекрасный,   сделан,   безусловно,
профессионалом. В углу аккуратный шкаф, рядом небольшой диванчик, на столе
белоснежная  скатерть,  вазочка  из  чешского  стекла,  а  в   ней   роза.
Полураспустившийся гордый цветок на  длинном  стебле.  Пахнет  чистотой  и
чуть-чуть  кофе.  Обследовав  комнату  вторично,  Лева  заметил  на  полке
кофеварку и электрическую кофемолку.
     - Намедни покрутила все, - сказал  незаметно  подошедший  Рогозин.  -
Дождалась своего часа. Добилась, девонька, - последнее слово  он  произнес
как ругань.
     И тут Лева совершил поступок, о котором и не думал секунду назад:  он
молча протянул Рогозину свое удостоверение. Конюх поправил очки, прочитал,
пощупал мягкую кожаную обложку, словно его убедила  кожа,  а  не  гербовая
печать и  фотография.  Вновь,  как  совсем  недавно,  он  осмотрел  Левины
ботинки, брюки,  рубашку,  заглянул  в  глаза,  казалось,  сейчас  оттянет
заскорузлым пальцем губу и проверит зубы. Рогозин  не  выразил  удивления,
вообще не проявил никаких эмоций, вернул документ и сказал:
     - Значит, не  дураки.  Конешно,  разве  ж  Гладиатор  может  человека
зашибить? Убили Лексеича, мешал он тут, торчал, как старый дуб,  посередь,
- он не  нашел  подходящего  слова,  лишь  указал  на  Нинину  комнату  и,
сгорбленный, длиннорукий, зашагал по коридору между стойлами.
     Услышал Лева, как звякнуло пустое ведро, еще какие-то  звуки,  темная
фигура конюха мелькнула в ярком  проеме  ворот  конюшни  и  исчезла.  Лева
остался один, в конюшне  тихо,  лишь  изредка  всхрапнет  лошадь,  стукнет
копытом о перегородку.
     Он подошел к конюху, который возился у полки с подковами.
     - Черт бы их побрал, - сердито бормотал он. - Теперь Рогозин  подкову
потерял.
     Лева насторожился. Одну подкову вынес он сам, конюх сказал: "Теперь".
Значит, не первая подкова пропала?
     - Теперь две придется Ивану заказывать. Григорию  и  Розке,  -  конюх
оглядел непарную подкову. -  Правая  передняя,  а  Григорию  левая  задняя
требуется.
     Лева вспомнил - кровь обнаружили у Гладиатора на левой  задней  ноге.
Убийца учел даже такую мелочь. Времени же согласно разработанной версии  у
преступника на подготовку и обдумывание не было. Вернулся Рогозин.
     - Михаил Яковлевич, вы где в то время находились? - Лева не  уточнял,
какое "то время"; они понимали друг друга. - На  кругу  вас  не  было.  Не
ходите вы туда.
     - Не хожу, - согласился Рогозин, взял две подковы и пошел к воротам.
     Лева понимал, конюха говорить не заставишь, захочет сам, дело иное, а
нет, так хоть весь уголовный розыск с прокуратурой вместе приводи, упрется
- и конец.
     Обливаясь потом, скидывая на ходу модную куртку, подбежал конюх Коля,
затравленно взглянул на Леву и Рогозина.
     - С первой разминки не вернулась? Я уже час здесь. Час назад  пришел,
-  толстыми  непослушными  пальцами  он  расстегивал  пуговицы,  испуганно
поглядывая в сторону поля, переодевался.
     На взмыленной лошади подъехала Нина.
     - Умница, умница, - говорила она лошади, - хорошо работала сегодня.
     Коля схватил  кобылу  под  уздцы,  сунул  ремни  Леве,  начал  быстро
распрягать и говорить:
     - На одно мгновенье  опоздал,  Нина  Петровна.  Вы  еще  на  поле  не
въехали, и побежал. За вами дернулся, да разве догонишь. Верно,  писатель,
а? Вот и писатель видел, Михалыч подтвердить может.
     Нина не отвечала. Коля  быстро  повел  лошадь  выгуливать.  Подъехали
молодые наездники, работа закипела.
     Лева же занялся своим делом. Ну, хорошо, Коля и молодые наездники тут
без году неделю, разбираются в лошадях слабо. Нина же понимает, мог  Гриша
ударить человека или нет? Наверняка знает, не  Гладиатор  убил  наездника,
человек убил. В прокуратуре она ничего не сказала. Мало  того,  утверждая,
что Рогозин находился на круге,  она  лгала.  Лева  вспомнил  ее  стройную
приподнятую  на  носки  фигурку,  мягкие  законченные  движения,  в  рыжих
блестках карие глаза. Ложь - противного, какого-то химического цвета,  она
корявая,  хромая,  кособокая,  если  и  округлая,  то   липкая,   вонючая.
Представления Левы о Нине и лжи  никак  не  сочетались.  И  все-таки,  как
подсказывала ему интуиция, Нина лгала, Нина лгала  в  данной  истории  все
время, по крайней мере - много. Значит, неправильно он Нину видит, неверно
оценивает, красота ее лишь прикрытие.
     - Парень! - издалека донеслось до Левы. Он слышал и не слышал, к себе
данный возглас не отнес точно. Лишь когда повторили  громче,  Лева  поднял
голову.
     - Парень! - Рогозин стоял в воротах конюшни, манил пальцем.
     Лева вошел, щурясь, никак не мог он привыкнуть к резкому переходу  от
света к тени, остановился, затем поспешил за Рогозиным, который был уже  в
дальнем конце, у комнаты Нины.
     - Сядь, - Рогозин указал Леве на стул, посмотрел в  окно  и  потом  в
течение всего своего рассказа смотрел на клочок видневшегося в окне  неба.
- Ты не отстанешь, мне же скрывать не дело. Было все так. Ехать в тот день
на Григории должна была она, - Лева уже отметил, что Рогозин Нину по имени
не называет, либо - она, либо ругательно. - Накануне предложила  Лексеичу,
мол, ты давай, я прихворнула  вроде.  Точно  врала,  здоровая  по  конюшне
шастала. Лексеич, конешно, обрадовался, на Григории ехать всегда  почетно.
Ну, день тот был как день, воскресенье, одним словом, сам  теперь  видишь.
Лексеич с утра пришел чистый, бритый, без вчерашнего  духу,  он  на  заезд
всегда такой являлся. "Маленькая" у него была и пиво, так то  после  езды.
Если бы ему каждый день ездить давали, он бы ее в рот, зеленую, не брал.
     Рогозин говорил трудно, с паузами повторялся, отворачивался  к  окну.
Леве все это мешало, но он твердо знал: перебивать вопросами нельзя. Может
замолчать Рогозин, тогда пиши пропало.
     - Заявился Лексеич с утра  в  новой  рубахе  с  галстуком.  Я  его  с
галстуком в жизни не видел и удивился. Он мне, точно не помню, вроде того:
мол, мы с тобой, Михалыч, покажем, кто мы такие есть. Подзабыли некоторые,
так можно им мозги прочистить. Сильно взъерошенный он был. Я молчу,  знаю,
отойдет, сам расскажет. Промял он Григория, как  положено,  сам  прогулял,
сам протер. Я ему подсобил, запряг, перед ездой он мне вдруг и шепни:  "За
меня сегодня деньги в одинаре платить будут". Я понял, шутит. Он  открытый
фаворит, цена ему по кассе рупь с гривенником.
     Уехал. Тут  дела,  дела.  Подчищаем.  Григорий  от  нас  в  тот  день
последним  ехал.  Двухлетки  (так  Рогозин  молодых  наездников   называл)
прихватили своих барышень и ушли. Она тоже переоделась, убралась на  круг.
Мы с Колькой приборку кончаем. Слышу, шум у  соседей,  вернулись,  значит.
Лексеич подкатил, смеется, как малый, таким веселым  я  после  смерти  его
Сани и не видал. Прямо заливается. Григория обнял,  в  морду  поцеловал  и
пошел, знаю, принять стаканчик. От Семеныча, сосед наш, приходят, говорят:
Лексей чудом, концом выехал. Молчу, не верю. Веселая  -  классная  кобыла.
Гастролер - тоже слов нет, стоящий жеребец. Однако не с  Григорием  же  им
равняться. Он таким фору завсегда  даст.  Лексеич  здесь  недолго  пробыл,
вышел, глазки поблескивают...
     Рогозин  замолчал,  глядя  в  окно,  будто   видел   там   смеющегося
помолодевшего Логинова.
     - Колька,  шалапут,  переодеваться  пошел,  я  Григория  прогулял,  в
порядок привел. Колька заявляется, гляжу, пьяненький. Где, думаю, хлебнул,
крепко хлебнул? Лексеич ему в жизни не даст. Чтобы припасти на конец  дня,
- этого за Николаем не  водилось.  Ну,  пьяный  мне  ни  к  чему.  Говорю,
сматывайся, она увидит, выгонит. Колька топчется рядом, выпил,  поговорить
ему охота, ведет со мной Григория на место. Тут  как  раз  Лексеич  вышел.
Кольку шуганул, меня просит: "Сходи в ресторан,  возьми  красненького.  По
дороге глянь на табло, сколько нынче за Логинова платят".  Я  отказываюсь,
он - свое и дает мне двадцать билетов, все в одинаре, все на второй номер,
на Григория, то есть на себя, Лексеич деньги поставил. Удивился я,  третий
десяток работаем тут, - Рогозин кивнул в окно, - каждый друг про друга все
знает, мне с ним говорить не надо. Он в жизни рубля не поставил,  презирал
это. Вдруг такое! Видит, я рот открыл, объясняет: мне сегодня  полагается,
жулье учить надо. Забрал я чертовы билеты, знаешь уже,  по  три  за  рубль
платили. Получил деньги, купил вина,  назад  тороплюсь,  невтерпеж  мне  у
Лексеича все выведать. Не было меня, - Рогозин на  секунду  задумался,  но
Лева видел, что у него все учтено заранее. Конюх все время в окно, в  одну
точку смотрит, чтобы не отвлечься, не сбиться. -  Ушел  я  без  нескольких
минут шесть, вернулся к семи. Концы, видите, немалые, то да се.  Уже  наши
ворота видно, меня пацан у шестой  конюшни  перехватил,  конюхом  он  там.
Вижу, она из конюшни вышла, спокойно вышла, руки  за  спиной  держит.  Она
меня не заметила и к полю пошла, в руке держит что-то, газету, кажется.  Я
к конюшне тороплюсь, враз наперехват она, пацаны с барышнями  своими,  еще
кто-то.  Кончилось,  значит,  идут,  обсуждают,  спорят,   как   положено.
Чувствую, мне с Лексеичем сейчас не поговорить,  придержался,  сравнялись,
вошли вместе. Остальное, как там, - Рогозин кивнул на окно,  явно  имея  в
виду прокуратуру, - записано. Лексеич еще теплый лежал.
     - Затем? - впервые спросил Лева.
     - Ваши понаехали. Она вызвала, -  Рогозин  опустил  голову,  медленно
поднял глаза. Лева увидел в них и горе, и едва заметную насмешку.
     - Николай где находился? - как можно беззаботнее спросил Лев.
     - Черт его знает.  Говорю,  пьяный  был,  -  ответил  Рогозин,  хотел
подняться. Лева положил ему на плечо руку.
     - Друга убили, вы уж извините меня, Михаил  Яковлевич,  а  вы  убийцу
покрываете. Или жалко ее?
     - Кого? - Рогозин досадливо сморщился. - Кого ее-то?
     - Григорьеву. Вы же сами говорили.
     - Дурак ты. Двухлеток, -  Рогозин  резко  поднялся,  распахнул  дверь
ногой, послышался глухой удар. За дверью кто-то стоял.
     Лева выскочил  в  коридор  и  столкнулся  с  Колей,  который,  широко
улыбаясь, потирал лоб. Рогозин уже находился у выхода,  в  светлом  проеме
ворот виднелся силуэт лошади. Смешно взвизгнув, Коля опрометью бросился на
улицу, успел вовремя принять у подъехавшей  Григорьевой  лошадь.  Началась
обычная  работа.  Лева  в  ней  участия  не  принял,  сел  в  сторонке  на
перевернутую бочку, достал блокнот. Писать он ничего не собирался,  помнил
все  отлично.  Из  работников  тренотделения  алиби  имели  лишь   молодые
наездники, или, как они здесь назывались, помощники.  Один  был  с  женой,
второй -  с  невестой.  Где  находились  Николай  и  Рогозин,  неизвестно,
Григорьева с круга ушла раньше, в какое время, тоже пока не ясно.  Рогозин
отпадает. Лева убежден в этом, рассказанное им - правда. Оговорить Нину он
мог, очень уж не любил ее, а вот придумать такую историю ему  явно  не  по
силам. Теперь Лева убежден, она приказала говорить  следователю,  что  все
стояли вместе, что никто  не  уходил  с  круга.  Она,  безусловно,  знает:
Логинов убит, конечно, не убивала, видела либо труп, либо  убийцу.  Может,
не  мучиться,  рассказать  все  следователю,  пусть  он  всех   официально
допросит? Как ни упрям Рогозин, показания в прокуратуре ему дать придется.
Коля заговорит обязательно. С Ниной сложнее, она может заупрямиться.  Лева
прошел на трибуны, без труда отыскал ложу Крошина.
     Поздоровавшись, Лева сел на предложенный стул.
     Тот факт, что в ложе  имелся  свободный  стул,  объяснялся  просто  -
Александр  Александрович  Крошин  состоял   в   элите   завсегдатаев.   Он
принадлежал к новой волне "корифеев", обладал хорошим зрением, поэтому  не
пользовался биноклем и не щелкал секундомером.  Зная  резвость  лошадей  и
оценив посыл наездника, мог определить время на четверти  с  точностью  до
секунды. Играл он расчетливо, не зарывался, не искал мешка с деньгами,  то
есть на "темных" лошадей не ставил.
     Встретили сегодня Леву как старого знакомого. Девушки, Лева с  трудом
усвоил, что черненькая - Анна, а светленькая - Наташа, подшутили  над  его
вспыльчивостью. Получилось это у них очень мило, Лева даже  не  покраснел.
Сан  Саныч,  так  девушки  называли  Крошина,  сказал,  что  сегодня  день
интересный, и Лева пришел исключительно вовремя, ему пора приобщаться, так
как настоящий мужчина должен получить зачеты на ипподроме, у стойки  и  за
карточный столом.
     Лева  почувствовал  себя  не  в  пример  прошлому  разу  свободно  и,
инструктируемый  Сан  Санычем,  начал  играть.  Играть   оказалось   очень
интересно. Лева не считал себя человеком азартным, но, как  и  многие,  он
ошибался в оценке своей персоны. Сан Саныч понимал  в  бегах.  Лошади,  на
которых Лева делал  ставки,  либо  выигрывали,  либо  приходили  в  первой
тройке. Лева все время был близок к победе.  Ставить  Сан  Саныч  разрешил
лишь рубль. Проиграв пять рублей, Лева  получил  массу  удовольствия.  Вот
тогда Крошин сказал:
     - Сейчас вы отыграетесь, Лева. Идите в кассу, ставьте на три - пять.
     Лева еще ни разу не делал ставку в кассе, он передавал свой рубль Сан
Санычу, а тот еще кому-то, вскоре  им  приносили  билеты.  Чтобы  Лева  не
заблудился, с ним пошла Аня. Высокая, изящная,  даже  хрупкая,  она  легко
двигалась среди многочисленной публики и быстро привела  Леву  в  кассовый
зал. Узнав, что Ане  восемнадцать,  Лева  занял  очередь  в  восемнадцатую
кассу. Не ожидая вопросов, Аня быстро сообщила, что живет она  с  матерью,
учится  на  втором  курсе  факультета  журналистики  и  уже  печаталась  в
центральной прессе. Заразительно,  как-то  по-мальчишески  расхохотавшись,
она подняла мизинец, показывая размеры своих статей. Леве  она  нравилась,
только вот губы и ногти  у  Ани  были,  пожалуй,  ярковаты,  да  сигарета,
которую она почти непрерывно курила, делали ее чуть-чуть вульгарной.
     Поставив на комбинацию три - пять два рубля, они  вернулись  в  ложу.
Третий номер, гнедой жеребец по кличке Ринг, выиграл легко, как говорится,
водил от столба до столба, на финишной прямой он шел впереди соперников на
несколько корпусов. Публика наградила его  аплодисментами.  Лева  понял  -
Ринга "играли" многие.
     - Конечно, - согласился Сан Саныч, - Виталий  (так  звали  наездника)
здесь не должен проигрывать. А вот если я прав  и  выиграет  пятый,  народ
засвистит. - Он взглянул на окружающих и озорно улыбнулся.
     Лева заглянул в программку и прочитал: "Гугенот, гнедой жеребец,  под
управлением мастера-наездника Н.П.Григорьевой".
     Он взглянул на противоположную сторону, конюшни еле виднелись, к  ним
и от них бежали маленькие лошадки, катили игрушечные коляски.  Леве  стало
тоскливо, захотелось уйти. Мысль о деле, ради  которого  он  сюда  пришел,
факты и фактики, предположения, словно прятавшиеся последние два  часа  за
шумом толпы, суетой, бегом лошадей, разом вынырнули, обрушились  на  него.
Нина находилась в конюшне непосредственно после убийства?  Видела  убийцу?
Видела только труп? Или сама нанесла  удар?  Сейчас,  когда  Нина  далеко,
где-то на той стороне, подобное предположение уже  не  кажется  абсурдным.
Сил у нее больше чем достаточно. Логинов и смещенный с должности стоял  ей
поперек пути, мешал работать. Да что он, Лева, знает об их  действительных
отношениях? Что могла Нина вынести завернутым в газету? Подкову? У нее  не
хватило времени смыть кровь, положить подкову на  место.  Нина  держала  в
руке газетный сверток и ушла. Однако, как утверждает Рогозин, она  тут  же
вернулась с молодыми наездниками.
     - Простите, я скоро вернусь, - Лева поднялся, не взглянув на  девушек
и Сан Саныча, выскочил из ложи.
     Он  пробрался  сквозь  толпу,  выскочил  на  улицу,  побежал   вокруг
ипподрома к конюшням. Нина вернулась без свертка, значит, она бросила  его
где-то неподалеку. Она не могла его бросить, должна спрятать. Куда?
     Он  проскочил  через  проходную,  перед  самой  конюшней,  отдуваясь,
вытирая пот, перешел на шаг. Коля умывался, Рогозин выгуливал лошадь. Лева
решил пройти по маршруту от конюшни до поворота  к  кругу  ипподрома.  Где
Нина могла спрятать сверток?
     - Наша-то, слышал? - брызгаясь под краном, спросил Коля.
     Лева не обратил на него внимания, встал спиной к  конюшне.  "Она  шла
неторопливо", - вспомнил он слова Рогозина.  Лева  медленно  направился  к
кругу, когда Коля, обрызгав водой, схватил его за рукав.
     - Не поехала Нина на Горе, шансов-то выиграть нет, она и  посадила  в
качалку Петьку. - Лева хотел освободиться, но Николай не отпускал. Он тряс
мокрыми волосами, шлепал губастым  ртом,  неприятно  дрожали  его  жирные,
похожие  на  женские  груди.  -  Вот  ты  напиши,  напиши.  Как,   значит,
выигрывать, так мастер едет, а как шансов нету, так помощник. Порядок, а?
     Лева наконец отцепил от своего рукава Колину пятерню и пошел к полю.
     С  трибуны  ипподрома  давно  доносился  свист,   увлеченный   своими
рассуждениями, Лева  не  обращал  на  него  внимания.  Восстановить  путь,
которым шла Григорьева из конюшни, найти место, куда  она  могла  спрятать
сверток. Лева чуть не столкнулся с выехавшим с круга взмыленным жеребцом.
     Гугенот ронял пену, на его черном от  пота  боку  болталась  бирка  с
пятым номером. Нина шла рядом с коляской, держала наездника за руку,  Петр
то ли всхлипывал, то ли смеялся и монотонно, как пьяный, повторял  одно  и
то же:
     - Значит, могу. Значит, могу. Значит, могу.
     - Молодец, умница, Петенька, -  Нина  смеялась.  Увидев  проезжавшего
мимо наездника, она  крикнула:  -  Извиняй,  Сергей  Трофимович!  Пыли  не
наглотался?
     Наездник, лишь сердито буркнув в ответ, прикрикнул на свою  тоже  еле
трусившую лошадь:
     - Шагай, безногая! Чай домой идешь, не к столбу!
     - Верно ехал, Петруша, - Нина теребила совсем очумевшего наездника. -
План бега изменил мастерски. Как ты его после первой четверти  перехватил?
Мастер. Тихая езда тебе ни к чему, он бы тебя концом задавил.
     - Я так и подумал, Нина  Петровна,  -  ответил,  изображая  смущение,
наездник. Он явно уже кокетничал, ведь выиграл, теперь все можно. - Думаю,
не убьет меня Нина Петровна, что я после первой четверти водить начал.
     Тут Нина заметила Леву и спросила:
     - Красивая езда была, не правда ли?
     - Возможно, - уцепившись за свои последние рассуждения, Лева не хотел
отвлекаться и, взяв Нину под руку,  повел  ее  назад,  к  кругу,  дорогой,
которой она уходила с конюшни в день убийства Логинова.
     - Потерял я тут кое-что, - говорил он на ходу, продолжая  исследовать
газон рядом с ездовой дорожкой. - Куда мог запропаститься, проклятый?
     - Что потеряли? - Нина высвободила руку.
     Они свернули к ведущей на ездовое поле прямой. Лева  увидел  решетку,
закрывающую водосток. Рядом с решеткой виднелся четкий отпечаток, ее  явно
вынимали, клали на  землю  рядом.  Лева  нагнулся,  легко  вынул  чугунную
решетку, положил в ее собственный  след.  Яма  не  глубже  метра,  на  дне
обрывок газеты.
     - А сверток где? - Лева смотрел, на босоножки наездницы, он покраснел
до неприличия, не мог поднять глаза. Полагается в таких  случаях  смотреть
пристально, в лицо.
     - Какой сверток? - голос у Нины  зазвенел,  она  хотела  вернуть  ему
естественный тембр и спросила: - О чем вы?
     - Сверток в газете,  клочок  вон  остался,  -  продолжая  завороженно
разглядывать босоножки, ответил  Лева.  -  Вы  его  бросили  сюда  в  день
убийства Логинова. Что в  нем  находилось,  Нина  Петровна?  Куда  вы  его
перепрятали?
     - Чушь какая-то, - ответила Нина.
     Лева сорвался.
     - Сверток, который вы спрятали здесь в  день  убийства,  -  он  хотел
достать из кармана удостоверение. - Вы, женщина...
     Что-то сверкнуло перед глазами, шарахнулись конюшни, земля  рванулась
из-под ног, ударила по затылку. Он не потерял  сознание,  наоборот,  думал
очень четко, пытаясь увернуться от  второго  удара,  покатился  по  земле,
услышав над головой мужской смех, вскочил.
     Нинино  платье  мелькнуло  за  поворотом,  рядом,  в  качалке,  сидел
незнакомый наездник, натягивая поводья, хохотал.
     - Ниночка преподнесла? Она может! А ты  не  лапай,  ишь  франт  какой
объявился! - Он показал Леве хлыст. - Видал? Прими рысью отсюда.
     Лева отскочил, грязный, взлохмаченный, с саднившей скулой - он  никак
не походил на франта.
     Когда наездник, еще раз хохотнув, уехал,  Лева  подвинул  решетку  на
место, кое-как отряхнулся и пошел на конюшню. Теперь, как  никогда  более,
он отступать не собирался. Да, впрочем, уже и некуда было отступать-то.
     Мастер-наездник Нина Петровна Григорьева на конюшне отсутствовала. По
словам Коли, который усердно мыл гнездо Гугенота, Нина мигом  собралась  и
уехала.



                               ГЛАВА ШЕСТАЯ

     На следующий день, в понедельник,  Лева  расхаживал  перед  кабинетом
Турилина. Коридор был пуст.
     Ежедневно, в девять сорок, все  собираются  в  кабинете  у  Турилина.
Три-четыре минуты выясняют, кто отсутствует: одни ведут  срочные  допросы,
кто-то на месте происшествия. Затем Турилин,  как  полководец,  оглядывает
оставшихся в строю и, повернувшись к дежурившему  ночью,  говорит:  "Прошу
вас". Дежурный  встает  и  медленно,  монотонно,  словно  читая  псалтырь,
сообщает о зарегистрированных за сутки преступлениях. Если дело по  своему
характеру  и  общественной  опасности  заслуживает  внимания   управления,
Турилин смотрит на  сотрудника,  которому  предстоит  им  заниматься,  тот
отвечает кивком, мол, понял, сводка читается дальше.
     В  понедельник  в  сводке  записаны  преступления  двух  дней,   двух
нерабочих дней. Люди же проводят свой досуг различно, в уголовном  розыске
данный факт известен давно.
     Лева явился сегодня на работу около восьми, написал обширную справку,
где подробно изложил свои соображения по делу. Сейчас он ожидал  вызова  к
начальнику, который обычно  принимал  сотрудников  сразу,  а  вот  сегодня
мариновал Леву в коридоре, уже около часа.
     Константин Константинович прочитал справку, теперь сидел за столом и,
отвечая  на  телефонные  звонки,  давая  указания,   выслушивая   доклады,
размышлял, что же ему  делать  с  инспектором  Гуровым.  В  целом  молодой
инспектор    работал    неплохо.    Полученная    информация    обработана
профессионально, рассуждения логически связаны, интересны, хотя  многовато
фантазерства, к примеру, в отношении  "проверочного"  телефонного  звонка.
Правда, сыщик без фантазии что всадник без лошади: кричать  "ура!"  может,
да скакать не на чем. Довольно покашливая,  прочитал  Турилин  справку  до
последнего абзаца, то есть до эпизода с наездницей  Григорьевой.  Выходит,
рано радоваться.
     Поведение Гурова с Григорьевой перечеркивало все его достоинства. Его
поступок мог очень  усложнить  расследование,  поиски  доказательств.  Это
беда, однако поправимая. Розыск убийцы, человека расчетливого,  жестокого,
требует в первую очередь осторожности. Преступник, безусловно, осведомлен,
что убийство из корыстных побуждений с заранее обдуманным намерением может
привести к высшей мере наказания. Защищая собственную жизнь, когда  терять
уже  нечего,  он  может  и  убить  не  моргнув  глазом.  Существует  много
профессий, где риск является их  составной  частью.  Люди  этих  профессий
обязаны безукоснительно соблюдать правила безопасности.  Минер  не  ударит
кулаком по неизвестному предмету, лишь бы убедиться,  мина  это  или  нет.
Хирург не тыкает скальпелем в поисках аппендикса. Электрик не хватается за
обнаженные провода, проверяя силу тока.
     Гуров допустил серьезнейшую ошибку. Турилин не знал, как поступить, и
злился. Отстранить от ведения дела? Тогда мальчишка потеряет веру в  себя,
всю жизнь останется исполнителем. Пропесочить и оставить? Предположим,  он
извлек урок на  всю  жизнь:  подробный  откровенный  доклад,  в  общем-то,
свидетельствует  об  этом.  Григорьева,  конечно,  не   убивала,   убийца,
безусловно, мужчина. Есть преступления мужские и женские. Порой  их  можно
спутать, чаще, - нельзя. Логинова убил  мужчина.  Турилин  не  сомневался.
Однако Григорьева могла быть невольной пособницей.  Она  может  рассказать
убийце о Леве Гурове,  сумасшедшем  "писателе".  Убийца  поймет:  на  него
"выходят". Из мести, позерства, мании величия: плевать  я  хотел  на  весь
уголовный розыск, где-нибудь за той же конюшней он  может  проломить  Леве
голову, обрывая ведущую к нему нить, может зарезать Григорьеву.
     От этих мыслей Турилина отвлекла секретарша генерала,  сообщившая  по
селектору, что Константина Константиновича просят  к  начальству.  Турилин
обрадовался вызову - решение можно отложить. Лева подскочил к  полковнику,
как только тот вышел из кабинета.
     - Разговор  наш,  коллега,  отложим  на  завтра,  -  говорил  Турилин
вышагивающему рядом  Гурову.  -  Поезжайте  в  прокуратуру,  доложите  все
следователю. На ипподроме я вам пока появляться запрещаю.  -  Он  вошел  в
приемную генерала, слышал за  спиной  невнятное  бормотание  подчиненного,
повернулся и добавил:  -  Только  вы  уж,  коллега,  пожалуйста,  обойдите
молчанием полученную оплеуху.  Разрешаю  соврать,  скажите:  оттолкнула  и
убежала. Ваше ползанье по навозу не делает чести ни отделу,  ни  мне,  его
руководителю.
     Лева выскочил в коридор, добрел  до  кабинета,  плюхнулся  в  кресло.
Главное, от дела не отстранили,  остальное  поправимо.  Он  сложил  второй
экземпляр справки, положил в карман. Что еще? Вспомнил вчерашний вечер,  о
нем он  не  сообщил  Турилину.  Лева  не  собирался  ничего  скрывать,  он
несколько раз пытался изложить все события на бумаге,  получался  рассказ,
эдакое эссе, но никак не деловая справка. Однако...
     Вчера Лева ушел с конюшни и вернулся на ипподром. В  ложе  ничего  не
изменилось. Это для Гурова прошла чуть ли не вечность, а здесь - лишь  два
заезда. Аня насмешливо заметила, что из-за денег мужчине так нервничать не
пристало. Наташа, томно улыбнувшись, сказала: "Ничего, Анка, он привыкнет,
скоро станет пай-мальчиком". Сан Саныч кивнул на табло и спросил:
     - Вам нравится?
     Только теперь Лева вспомнил о лежавших в кармане  билетах.  На  табло
горели цифры: три и пять, чуть дальше - двести тридцать четыре.
     - Сколько же я выиграл? - растерянно спросил Лева.
     - Четыреста шестьдесят восемь, - ответил Сан  Саныч  и  вопросительно
указал взглядом на Левину уже опухшую щеку.
     Лева пренебрежительно махнул рукой,  кивнул  на  шумевшую  за  спиной
публику и, пытаясь замять щекотливый вопрос, заговорил:
     - Потрясающе, почти пятьсот рублей.  Мне  тут  внушали,  -  он  вновь
указал на зрителей, - Гугенот не имеет шансов, придет Титан либо Гвоздика.
     - Педагоги, - Сан Саныч усмехнулся. - По сто лет  на  бегах  провели.
Анекдот. Ну, не будь на свете дураков, умным бы жилось скверно.
     - Как же вы угадали? Секрет?
     - Логика и психология. - Сан Саныч развернул перед Левой  программку.
- Здесь написано, что едут мастера. По радио  же  объявили  изменения.  На
Титане вместо мастера-наездника Харкина  едет  наездник  второй  категории
Кузьмин, а на Гугеноте едет не Нина, а Петька Семин, - Сан  Саныч  говорил
тихо, проникновенно, в то же время казалось, что он говорит с трибуны и не
для профана Левы, а поучает многочисленную квалифицированную аудиторию.  -
Титан жеребец в компании сильнейший. Теоретически. Практически живой рысак
с четырьмя ногами может разладиться, перетренироваться.  Харкин,  как  мне
известно, человек паршивый, и лошадь, которая должна  выиграть,  помощнику
не отдаст. Раз Харкин не едет, значит, шансы Титана невелики.  Григорьева?
Гугенот впервые участвует по четвертой группе, должен ехать  мастер.  Нина
сажает в качалку помощника. Она знает, что Титан разладился, он и встал на
третьей четверти, а Трофимовича на Гвоздике можно взять ездой. Семину пора
получить  первую  категорию.  Нина  отдает  ему  Гугенота.  Пусть  молодой
дерзает.
     - Все просто, - Лева потер распухшую щеку.
     - Очень, - согласился Сан Саныч. Глаза же его смотрели насмешливо.  -
По законам ипподрома с вас причитается, дорогой новичок.
     Лева засуетился, предложил пойти  в  ресторан.  Сан  Саныч  брезгливо
поморщился.
     -  Пата,  ты  приглашаешь  нас  в  гости.  Отметим  успехи  Гугенота,
Григорьевой, пацана Семина и связанную с ними нашу скромную удачу.
     - Рада, только у меня нет даже хлеба, - ответила Наташа.
     Решив все купить по дороге,  они  вышли  с  ипподрома.  Лева  получил
выигрыш, вместе с мамиными у него теперь имелось более пятисот  рублей,  и
он чувствовал себя как-то непривычно, Стараясь не думать о завтрашнем дне,
полковнике Турилине, Лева с радостью  уцепился  за  возможность  забыться,
принял приглашение "выпить по чашечке кофе и послушать приличную  музыку".
Впрочем, его  никто  не  приглашал.  Сан  Саныч  ни  о  чем  не  спрашивал
окружающих, не предлагал, не советовался, он сообщал им,  где  и  как  они
проведут ближайшее время, У него была "волга", старая модель, но в хорошем
состоянии. Проехав несколько кварталов, он остановил машину и сказал:
     - Командуйте, Лева.
     Лева понял, его отправляют за спиртным и закуской. Он  взял  сидевшую
рядом с ним Аню за руку и шепнул:
     - Спасайте, я абсолютный профан, - и очень предусмотрительно  сделал,
так как Сан Саныч остановил машину не  у  гастронома,  а  около  шикарного
ресторана.
     Лева знал, лучше всего на людей, к которым ты обращаешься с просьбой,
воздействует правда. Особенно если она  просителя  слегка  принижает  либо
делает чуть смешным. По дороге в зеркальный вестибюль Лева быстро  выложил
девушке свою правду: он никогда не  заходил  в  этот  ресторан,  не  имеет
понятия, как здесь следует  разговаривать.  Анна  назвала  его  прелестью,
взяла уверенно под руку, провела через  весь  зал,  усадила  за  свободный
столик, который явно никем не обслуживался. Затем она взяла у него  десять
рублей и подозвала официанта. Он начал  объяснять,  жестикулировать,  Анна
положила ему в нагрудный карман десятку, и официант затих.  Лева  перестал
удивляться, со скучающим видом осматривал зал, девушка же разделывалась  с
официантом, как опытный следователь с задержанным с поличным воришкой.
     - Икра есть?  Десять  порций.  Рыба?  Я  не  про  селедку  спрашиваю,
оставьте кету шеф-повару. Десять порций. Коньяк - две бутылки, шампанского
две бутылки. Шашлыков восемь...
     Официант стоял смирно, вперив глаза в потолок.
     - Пять минут, - закончила свой монолог девушка.
     - Шашлыки жарить надо, - безнадежно сказал официант.
     - Ихние принесешь, - Анна указала  на  соседний  стол.  -  По  мордам
видно, шашлыки ждут.
     - Они час с лишним...
     - Час или два, какая разница? - перебила официанта Аня.
     Пытаясь сохранить видимость достоинства, официант отошел к  соседнему
столу, до Левы донеслись обрывки разговора, официант объяснял, что шашлыки
оказались на редкость скверные, подавать стыдно, сейчас приготовят новые.
     Лева уже изучил весь зал, пересчитал все столики, занялся люстрой. Он
чувствовал, девушка смотрит на него, ему же смотреть ей в глаза  очень  не
хотелось.
     - Сколько вам лет, Левушка? - спросила Аня и,  не  дожидаясь  ответа,
продолжала: - Двадцать пять, двадцать семь. Как же вам  удалось  сохранить
невинность?
     Злить Леву не стоило, в отделе это знали, знали и  некоторые  из  его
бывших "клиентов".
     - Я не люблю наглые вопросы, - медленно сказал он и посмотрел Анне  в
глаза.
     - Подумаешь! - она пожала плечами. - Много о себе...
     - Не надо, - перебил Лева. -  Людей  унижать  нехорошо.  -  Он  встал
навстречу подбежавшему официанту, принял от него огромный пакет,  заплатил
двести с лишним рублей по счету и, не оборачиваясь, пошел к дверям.
     Аня секунду помедлила, затем бросилась догонять Гурова. К машине  они
подошли вместе.
     Наташа  жила  в  однокомнатной  квартире.  Впуская  гостей,  нарочито
ужаснулась дарившему беспорядку, ленивыми движениями переложила  несколько
вещей. Неубранная двуспальная тахта, разбросанные везде предметы  женского
туалета, пепельницы, полные окурков. Лева выбрал единственное  кресло,  на
котором ничего не  валялось,  осторожно  сел,  взял  с  кровати  книжку  с
глянцевитой обложкой. Кукольная блондинка, томно закатив глаза  и  обнажив
грудь, изображала испуг, а существо с когтями и клювом,  склонившееся  над
ней, готово было вот-вот задушить ее. Других картинок  Лева  не  нашел,  а
английского он не знал, книжку пришлось отложить.
     Хозяйка исчезла и, судя по  доносившемуся  шуму  воды,  находилась  в
ванной. Сан Саныч с Аней, перебрасываясь шутками, ловко накрывали на стол.
Ходили по квартире они уверенно, знали, какой ящик серванта  открыть,  где
что взять. Аня избегала смотреть на Леву, казалась или  пыталась  казаться
смущенной.
     Сан Саныч выглядел в домашней обстановке значительно моложе и  проще,
чем в ложе ипподрома. Исчезла  монументальность,  солидная,  чуть  ленивая
медлительность.  Он  двигался  быстро  и  легко,  порой   с   мальчишеской
порывистостью, явно хотел казаться ловким. Когда он сидел,  то  производил
впечатление крупного, даже полноватого мужчины,  когда  стоял  или  ходил,
казался  среднего  роста,  стройным.  Волосы  он  носил  длинные,  но   не
битловские, а красивые, вьющиеся. Лева пытался отгадать, чем он занимается
в свободное от бегов время, когда Сан Саныч сел рядом, налил две  рюмки  и
сказал:
     - Выпьем, писатель. - Он сделал два  бутерброда  с  икрой,  приподнял
свою рюмку.
     Лева кивнул и выпил. После второй рюмки кресло стало мягче и  глубже,
комната просторнее. Сан Саныч  тоже  молчал,  Лева,  бесцеремонно  в  упор
разглядывая его, понял, почему он, сидя,  выглядит  старше.  Вблизи  можно
разглядеть в шевелюре седину, главное же  -  глаза,  серьезные,  глядевшие
чуть устало и насмешливо. Умные глаза, красивые. Он не скользил  взглядом,
смотрел, точно показывал пальцем.
     Вернулась из ванной Наташа,  опустилась  на  стул,  сбросив  тапочки,
поджала босые ноги. Лева наконец  понял,  что  все  ее  медленные  ленивые
движения, позы и театральные повороты она скопировала с Сан Саныча.  Таким
он был в ложе ипподрома. Только у него, как  выражаются  киношники,  четко
проступал второй план, он действительно  о  чем-то  напряженно  думал,  от
этого у него не хватало энергии на движения, Наташа же казалась  позеркой,
плохой актрисой.
     Точно угадав мысли Левы, Сан Саныч сказал:
     - Настасья Филипповна из местных.
     Лева согласно  кивнул.  Наташа  явно  не  была  знакома  с  Настасьей
Филипповной и, томно зевнув, сказала:
     - Мальчики, хочу шампанского.
     - Как прикажете,  -  Сан  Саныч  вскочил,  начал  суетливо  открывать
бутылку.
     - Служить завсегда рады-с, - поддержал  игру  Лева,  тоже  вскочил  и
занялся приготовлением бутербродов.  -  Икорка  свежая,  не  сомневайтесь,
сегодня от Елисеева.
     -  Семужка  нежнейшая,  так  и  тает,  -  вторил  Сан  Саныч,  -   по
специальному рецепту.
     Включили музыку. Лева любил и умел танцевать. Девушки приглашали  его
по очереди, посмеиваясь над Сан Санычем, который танцевал скверно.
     Около двенадцати Лева собрался уходить. Дня,  подхватив  свою  сумку,
тоже направилась к дверям. Сказав, что  нетрезвым  машину  не  водит.  Сан
Саныч остался в квартире. Не спросил разрешения, просто сказал:
     - Ната, организуй раскладушку, я останусь.
     Какое дело инспектору Гурову до их отношений? Мало ли почему,  кто  и
где остается спать?
     Лева отвез Аню домой  на  такси.  Она  жила  в  старых  переулках,  в
трехэтажном неказистом доме.
     Потом он шел домой пешком и думал, думал, вспоминал  и  вспоминал,  и
чем дальше, тем больше накапливалось вопросов. Многое было неясно, одно не
вызывало сомнений:  Лева  Гуров  чем-то  заинтересовал  Сан  Саныча.  Чем?
Экспромт с вечеринкой умело и тонко подстроен.  Почему?  Лева  выиграл  по
подсказке, выигравший  угощает.  Естественно,  Лева  запутался,  когда  же
попытался изложить свои соображения на бумаге, получилась полная ерунда.
     Предупрежденный звонком, следователь прокуратуры ждал  Леву  в  своем
кабинете. На  огромном  старинном  столе  громоздились,  папки  с  делами.
Следователь, крякнув, поднялся из кресла, протянул  Леве  руку.  Как  и  в
прошлый раз, Левины пальцы потонули в широкой мягкой  ладони.  Следователю
было около шестидесяти, он был очень крупным, полным мужчиной. В  кабинете
все большое - стол, кресло, не сейф,  а  необъятный  железный  шкаф,  даже
папки на столе  неправдоподобно  пухлые.  Следователь  прошелся,  разминая
затекшие ноги, тяжело дышал, сопел, словно перед приходом Левы  не  писал,
камни ворочал.
     - Ну что, господин инспектор? - Он выпил подряд два стакана воды, тут
же стал вытирать платком  лицо  и  шею.  Увидев,  как  Лева  достает  свою
справку,  следователь  запротестовал:  -  Ой,  бумаги  надоели.   Словами,
русскими простыми словами, пожалуйста. - Лева сел в кресло для посетителя,
начал было говорить, хозяин остановил: -  Подожди.  -  Он  кряхтел,  долго
усаживался в кресло, попытался  сложить  разбросанные  по  столу  папки  в
стопку, безнадежно  вздохнул  -  словом,  готовился  слушать  многочасовой
доклад. - Ну, давай, - обреченно сказал он.
     Лева начал резво, следователь его тут же остановил:
     - Стой! - Подумав, сказал: - Давай!
     Весь доклад Левы своими "стой"  или  "давай"  следователь  разбил  на
логически законченные куски, даже точнее, чем они были разделены  абзацами
в справке. Когда Лева закончил, следователь ему подмигнул и сказал:
     - А чего? Ты ничего. - Он с любопытством разглядывал Леву, словно тот
сию минуту вошел без стука.
     Лева не любил, когда к нему обращались на "ты", терпеть не мог  порой
употребляемые интеллигентами простонародные выражения, которые сегодня и в
деревне-то  не  услышишь.  Толстенький,  утирающий  пот  следователь  Леве
нравился. 'Ты" у него звучало естественно, без упрощения  и  панибратства,
"чего" - он выговаривал вкусно, видно, нравилось  ему  слово.  Следователь
закончил осмотр Левы, поворочался в кресле, хотел подняться, лишь вздохнул
и сказал:
     - Шкафчик открой, пожалуйста, сделай любезность, - он указал на  свой
огромный, во всю стену, сейф-шкаф.
     Ключи  торчали  в  замке.  Лева  отодвинул  тяжелую  дверцу,  пахнуло
сыростью и лежалой бумагой.
     - На нижней полке сверточек в газете, дай-ка его сюда, дружок.
     Лева взял лежавший на нижней полке перевязанный шпагатом,  заклеенный
сургучными  печатями  пакет,  положил  на  письменный  стол.   Следователь
подвинул пакет к себе, накрыл ладонями, хитро улыбнулся.
     - Даю одну попытку, отгадывай.
     - Пакет принесла Григорьева, - ответил Лева.  -  Она  прятала  его  в
водостоке, перед этим нашла у тела Логинова.
     - Ну, - протянул следователь, -  с  тобой  неинтересно.  -  И  быстро
спросил: - Что в пакете?
     Лева протянул руку, хотел пощупать пакет, следователь не разрешил.
     - Ты его уже держал.
     "Подкова", - подумал Лева, тут же отказался от мысли. Пакет  тяжелее,
главное, больше по объему.
     - Ну, ну, - следователь усмехнулся. - Ведь верно все здесь излагал.
     - Билеты тотализатора, - как бы шаря впотьмах, сказал Лева.
     - Верно. Сколько?
     - Пятьсот, - рубанул сплеча Лева.
     - Чертенок. Пятьсот тридцать, -  следователь  вновь  достал  огромный
платок, как бы признавая свое поражение. Когда же Лева собрался влезть  на
пьедестал, следователь  тихо,  как  бы  между  прочим,  спросил:  -  Когда
Григорьева принесла их?
     - Григорьева ждала вас сегодня  в  девять,  у  кабинета,  -  уверенно
сказал Лева.
     - Шиш! - Лева увидел шиш такого размера, какие и  в  мультфильмах  не
показывают. - Вот так-то, - следователь говорил  уже  серьезно,  без  тени
юмора: - Возьми, поработай немножко. - Он протянул Леве бумагу, на которой
столбиками были выписаны цифры. - Номера билетов,  покупали  их  в  разных
кассах,  но,  может,  кассирши  что-нибудь   подскажут.   Они   же   знают
завсегдатаев.  -  Понимая,  что  Лева  ждет  от  него  другого  разговора,
следователь смилостивился. - Дружок, ты сам  здесь  очень  хорошо,  точно,
главное, логично доказал: Григорьева и Логинов  люди  хорошие,  от  данной
печки и плясать следует. Доказал одно,  а  бросился  в  обратную  сторону.
Решил, так не сворачивай,  хуже  нет  метаться.  Григорьева  принесла  мне
данный сверточек в четверг. Спрятала она его  сгоряча,  думала,  обнаружат
рядом  с  мертвым  наездником  билеты  тотализатора,  запачкают   билетики
покойного с ног до головы, дело ее любимое измажут,  товарищей-наездников,
всех. Я вам в пятницу звонил несколько раз, - перешел на "вы" следователь.
- Мне сказали, вас не будет. Я и отложил до понедельника.
     Лева слушал следователя, не зная, радоваться ему или огорчаться. Нина
ни в чем не виновата. Все  его  выкладки  оказались  верны,  кто-то  играл
против Гладиатора. От этого непомерно высокая выплата  за  фаворита.  Есть
билеты тотализатора, можно побеседовать с кассирами. Смогут они вспомнить,
кто делал такие крупные ставки? Судя по списку, ставки делались в двадцати
пяти  кассах.  Этим  займутся   братья-разбойники,   Леве   на   ипподроме
расшифровываться нельзя.
     - Молодой человек! -  следователь  смотрел  на  Леву  сердито.  -  Я,
кажется, разговариваю с вами.
     - Извините, задумался, - Лева улыбнулся, он видел,  следователь  лишь
напускает на себя сердитый вид.
     - Слушай, ты случаем не Ивана Гурова сын? - спросил следователь.
     "Началось, - подумал Лева, - хоть фамилию  меняй.  Куда  ни  придешь,
один вопрос: сын или не сын".
     - Нет, - ответил он.
     -  Врешь,  -  следователь  хитро  подмигнул.  -  Запамятовал,  сейчас
вспомню. Иван мне как-то в горкоме встретился и рассказывал, мол,  отпрыск
по сыскной части трудится. Да ладно.  Не  сын  ты,  личность.  Признаю.  -
Вспомнил что-то смешное, искорки забегали в  глазах,  потом  нахмурился  и
засопел.
     Лева приготовился, ясно, сейчас разыгрывать его начнет.
     - Да, вспомнил, - сказал следователь. Лева даже приподнялся в кресле.
- Что-то ты про звонок в  кабинет  рассказывал?  Интересно,  интересно,  -
пытаясь сдержать улыбку, он хрюкнул, получилось ужасно  смешно,  тогда  он
расхохотался вовсю. Непонятно, над кем  он  смеется,  над  Левой  или  над
собой. Вообще, как уже отметил Лева, старший  следователь  прокуратуры  по
особо важным делам оказался непозволительно возрасту и положению смешлив.
     Лева из вежливости тоже улыбнулся, потом, вспомнив  известную  фразу:
"Платон мне друг, но истина дороже", сказал:
     - Простите, однако под всем мною сказанным могу расписаться.
     - Фантазер, фантазер. Оставим это.
     - Простите, - Лева начал краснеть. - Свою версию я готов отстаивать.
     - Каким образом? - чтобы  не  видеть  Левиного  румянца  и  вновь  не
рассмеяться, следователь начал перекладывать разбросанные на столе дела.
     Идея, которую собирался высказать Лева, появилась у него,  когда  он,
ожидая Турилина, расхаживал по  коридору  управления.  Методом  исключения
Лева пришел к выводу, что если он знает звонившую девушку,  то  это  может
быть только Аня, приятельница Сан Саныча. Почему бы и не проверить.  Номер
телефона у него имеется.
     - Вы мне на слово поверите? - спросил Лева.
     Следователь ответил жестом, означавшим: "Как тебе не стыдно, старик!"
     - Прекрасно, нужен параллельный телефон и молодая женщина.
     - Аппараты параллельные, - следователь указал на телефон на  столе  и
аппарат, стоявший на столике в углу кабинета, - а молодая  женщина,  -  он
взглянул на часы. Лева отметил,  что  хозяин  часто  на  них  поглядывает,
расценивал  это  как   предложение   закругляться.   -   Молодая   женщина
задерживается,  -  следователь  выбрался  из-за  стола,  приоткрыв  дверь,
выглянул в коридор. - Здравствуйте, я вас жду.
     - Я слышала голоса и считала, вы заняты, - Лева услышал женский голос
и встал.
     -  Обычно  на  работе  я  всегда  занят,  Нина  Петровна.  Проходите,
пожалуйста.
     Нина была в строгом, почти вечернем  костюме,  в  туфлях  на  высоких
каблуках, видимо, только что из парикмахерской, так как Лева  почувствовал
запах лака, каким обычно покрывают волосы после укладки.
     - Здравствуйте, - Лева поклонился.
     Нина глубоко вздохнула, будто собиралась прыгнуть с  вышки,  зачем-то
переложила сумочку в левую руку. За спиной закашлялся следователь, и  Нина
опомнилась.
     -  Пишете?  Доносы  пишете!  -  громко  сказала  она.  -  Мерзкий  вы
человечек!
     - Сядьте, Григорьева, - спокойно сказал следователь. От его тона даже
Лева поежился.
     Нина  села,  демонстративно  отвернувшись  к  стене.  Лева  продолжал
стоять, следователь начал расхаживать по кабинету, ходил и молчал,  молчал
и ходил. Было совершенно ясно, говорить здесь сейчас имеет право он  один.
Следователь молчал долго. Нина  перестала  смотреть  в  стену  и  опустила
голову, только тогда следователь заговорил:
     - В этом кабинете доносов не писали. Когда  вас,  Нина  Петровна,  на
свете не было, в те времена доносы здесь тоже не писали. Вы меня поняли?
     - Простите, вас я не хотела обидеть, - ответила Нина.
     Леве хотелось сказать: ну,  хватит,  хватит,  все  понятно.  Он  даже
откашлялся. Следователь наградил его таким  взглядом,  что  Лева  еще  раз
кашлянул и промолчал. Неужели  этот  человек  несколько  минут  назад  был
смешливым толстяком, жаловался на жару, хлопал себя по груди и  кряхтел  в
кресле?  Хозяин,  большой  и  массивный,  расхаживал  по  кабинету  легким
стремительным шагом. Леве казалось, пожми сейчас ему следователь руку -  и
ладонь у него немягкая, железная.
     -  Я  вас  в  прошлый  раз  пожалел,  зря  пожалел,  оказывается.  Вы
понимаете, что  означают  эти  билеты  тотализатора?  Их  оставил  убийца,
возможно, на билетах были его отпечатки  пальцев.  Вы  самовольно  собрали
билеты и все испортили.  (Это  был  блеф,  на  картонных  билетиках  могли
оказаться сотни отпечатков). - Лев Иванович Гуров -  советский  офицер,  -
следователь вновь сделал паузу. - Все должны усвоить, что значит советский
офицер. Гуров - один из лучших сотрудников уголовного розыска,  ас,  можно
сказать. - Лева не знал, куда деваться, сесть, что ли?  А  то  стоит,  как
памятник самому себе. Следователь почувствовал  его  состояние,  взял  под
руку, заставил ходить рядом и, уже не обращая внимания  на  Нину,  спросил
своим обычным тоном: - Так  что  у  тебя  за  идея,  дружок?  Есть  у  нас
параллельный телефон, есть молодая женщина.
     Лева приходил в себя.
     -  Ты  хочешь  позвонить  своей  незнакомке?   Значит,   ты   кого-то
подозреваешь и имеешь номер телефона? Почему не рассказал раньше? Кто? Как
познакомились?  Какие  основания  подозревать?   Хорошо,   хорошо,   позже
расскажешь. - Не давая  Леве  вставить  ни  слова  и  продолжая  говорить,
следователь подвел "советского офицера" к креслу, усадил.  -  Предлог  для
звонка? Тема разговора? Не получится, что вы  нас  проверяете,  а  мы  вас
перепроверяем?
     -  Не   получится,   я   продумал,   -   ответил   Лева.   Передышка,
предоставленная   ему   следователем,   вернула   спокойствие.   Во   всем
происходящем увидел даже комическое, когда  же  хозяин  из-за  спины  Нины
подмигнул ему,  Лева  заулыбался.  -  Я  запишу,  чтобы  Нине  было  легче
говорить.
     Лева записывал для Нины текст, следователь негромко объяснил ей:
     - Нам нужно послушать один женский голос. - Нина кивнула, следователь
хотел предварительно разговорить ее и спросил: - Как здоровье Гладиатора?
     - Гриша? Спасибо здоров. - Нина сразу оживилась. - Он  вообще  у  нас
крепыш, не жалуется, веселый, порцию свою сегодня  хорошо  поел.  Скоро  в
Европу едет.
     - Вас возьмет?
     -  Возьмет,  -  Нина  улыбнулась.   Разговаривая   о   лошадях,   она
преображалась, от всей ее сдержанности не оставалось и следа.
     - Пожалуйста, - Лева протянул Нине лист.
     Нина читала, морщилась, удивленно спросила:
     - Костюм стоит рубль двадцать?
     - Нет, но она вас поймет, - ответил Лева.
     Вчера он слышал, как Аня говорила  Наташе,  что  оставила  продавщице
комиссионного магазина свой телефон, хочет купить брючный костюм. На  этом
Лева и собирался сыграть. Нина перечитала текст несколько раз, следователь
поставил ей телефон на колени и сказал:
     - Сядьте свободнее, легче говорить будет.
     Нина послушно откинулась на  спинку  кресла,  набрала  номер.  Снимая
параллельную трубку, Лева вспомнил, как вчера у него постепенно  появилось
ощущение, будто голос Ани ему хорошо знаком. Когда  они  ехали  в  машине.
Лева спросил у девушки номер телефона, она почему-то соврала, сказала, что
телефона нет. Он запомнил адрес и по справочному узнал: в доме, где  живет
Аня, телефон есть только в ее квартире.
     В трубке звучали  длинные  гудки.  Нина  вопросительно  взглянула  на
следователя, и в это время резкий женский голос ответил:
     - Да. Говорите.
     - Позовите, пожалуйста, Аню, - сказала Нина.
     - Я на проводе.
     Лева не узнавал ни голоса Ани, ни голоса незнакомки.
     -  Добрый  день,  -  читала  по  бумажке  Нина.  -  Я   слышала,   вы
интересуетесь брючным костюмом.
     - Да, да. Вы от Ксюши? - голос подобрел, и Лева узнал Аню.
     - Нет, но мне сказали... - сообразила ответить Нина.
     - Верно. Не имеет значения, - Аня заговорила веселее. - Что вы можете
предложить?
     - Италия, - ответила Нина, - цвет морской волны, брюки  с  манжетами,
карманы накладные.
     - Что вы хотите?
     Нина  растерянно  взглянула  на  Леву,  тот,  закрыв  трубку   рукой,
подсказал:
     - Сколько стоит.
     - Рубль двадцать, - чуть запнувшись, ответила Нина.
     - Надо взглянуть. Какой размер?
     - Сорок шесть - сорок восемь.
     Лева умышленно написал размер больший, чем Ане нужно,  чтобы  удобнее
было прервать разговор.
     - Милочка, - разочарованно протянула  Аня,  -  я  не  доярка  колхоза
"Красный богатырь". Сорок четыре. Это максимум.
     - Сорок шестой вполне приличный размер, - обиделась Нина.  -  Или  вы
балерина?
     - Не балерина,  -  передразнила  Аня,  -  но  задница  у  меня  сорок
четвертого размера, и я не кормящая мать.
     - Не подходит? - решительно спросила Нина.
     - Сорок четыре, милочка, очень прошу...
     - Оревуар, - Нина положила трубку, но Лева ее не  положил  и  слышал,
как Аня продолжала говорить:
     - Минуту, милочка. Если у вас будет сорок четвертый...
     Лева опустил  трубку.  Самое  обидное,  что  эксперимент  не  дал  ни
положительного, ни отрицательного результата. Лева и узнавал и не  узнавал
голос незнакомки.
     Хозяин кабинета сочувственно спросил:
     - Не понял, Лев Иванович?
     - Не понял, - согласился Лева. - Оставим как версию?
     - Оставим, - следователь повернулся к Нине. - Спасибо за помощь, Нина
Петровна. А сейчас вот вам журнальчик, - он  взял  с  журнального  столика
несколько экземпляров, протянул Нине, - посидите  в  коридорчике.  Мы  тут
кое-что обсудим, затем Лев Иванович вас проводит.
     - Благодарю, мне пора на работу, дорогу  я  найду.  -  Нина  смотрела
независимо.
     За последние сорок минут у следователя в третий раз изменился голос.
     - Оставьте, Нина Петровна. Я вам сказал - подождите, и вы  подождете.
Лев Иванович вас проводит, купит по  дороге  цветы,  я  хочу,  чтобы  ваши
сослуживцы видели, как он за вами ухаживает. В дальнейшем ни он, ни  я  не
станем вам объяснять свои поступили. Помощь следствию  не  благодеяние,  а
священный  долг  каждого  нормального  советского  человека.  -  Он  четко
выговаривал каждое слово, Нина стояла перед ним и выслушала все до  конца.
- Мы защищаем  социалистический  правопорядок.  Жизнь  человека  священна,
убийца должен быть выявлен и наказан. Один раз  вы  нам  помешали,  больше
мешать не будете. - Следователь взял Нину под  локоток,  подвел  к  двери,
открыл ее. - Сидите и ждите.
     Лишь только закрылась за Ниной дверь,  следователь  будто  потолстел,
обрюзг. Тяжело вздохнув, он спросил:
     - Понял, какие слова знаю? А ведь то не слова, - он взялся за графин,
выпил два стакана  подряд  и  извлек  из  кармана  свой  платок-полотенце.
Усаживаясь в кресло, он вновь сопел, охал,  морщился,  в  общем,  страдал,
словно великомученик.
     - Женщины - публика тяжелая, - сказал он. Лева хотел улыбнуться,  но,
встретив серьезный взгляд, воздержался. - Ты, братец, умен, возможно, даже
талантлив, да вот чувства собственного достоинства тебе  не  хватает.  Что
это ты девочке так с собой держаться позволяешь? Там, в вашей  оперативной
обстановке, ты можешь клоунаду разыгрывать, фигли-мигли разные. А уж  коли
здесь встретились, обязан держать себя достойно. Она ведь тебя чуть ли  не
ударить собиралась. А ты знаешь, кого бьют? Бьют только человека,  который
разрешает себя ударить.
     - Не понимаю, - смущенно пробормотал Лева.
     - Вижу. То и плохо, раз не понимаешь. Тебе доверено  охранять  людей.
Доверено. Вдумайся. Ты не Лева Гуров, ты - это полковник  Турилин,  друзья
по работе, вся наука, которая на нас работает, все - ты.  Так  и  держись.
Если  убежден,  что  нельзя  тебя  ослушаться,  убежден  -   хамить   тебе
невозможно, любыми глазами на человека гляди, он  точно  поймет,  что  ему
позволено, что - нет. Силу за собой чувствуй, другие ее вмиг  почувствуют.
- И вдруг без всякого перехода спросил: - Как дальше-то  жить  будем?  Что
предпримем, товарищ инспектор уголовного розыска?
     Лева хотел изложить свой план, вовремя вспомнил указание  Турилина  и
сказал:
     -  Мне  Константин  Константинович   запретил   пока   на   ипподроме
появляться.
     - Костя? Испугался за тебя, значит?  -  Следователь  снял  телефонную
трубку, начал набирать номер. - Сейчас мы с ним посоветуемся.
     Лева не удивился, что следователь называет  Турилина  по  имени.  Все
старики друг друга знают. Кости, Вани, Васи. Либо  они  вместе  строили  и
копали, либо воевали. Все друг другу обязаны по гроб жизни. Если  не  один
другого вытаскивал из-под огня, значит, тот вытаскивал из иного места  его
брата. Почему-то по служебным вопросам  они  разговаривали  всегда  сугубо
официально,  и  Лева  не  удивился,  когда,  соединившись  с  полковником,
следователь сказал:
     - Константин Константинович? Здравствуйте. Из прокуратуры города...



                              ГЛАВА СЕДЬМАЯ

     Нина работала на кругу. Двухлетний жеребенок, которого она водила  по
дорожке шагом, поступил на  ипподром  с  завода  в  апреле,  сейчас  июль,
жеребенку пора участвовать в бегах, а  он  рысь  как  следует  не  освоит.
Четверть круга пройдет - запрыгает, галопом ему хочется. Не понимает,  что
он рысак, да еще королевских кровей,  должен  осенью  по  своему  возрасту
выигрывать, он же все балуется, даже по седьмой группе проигрывает. Сейчас
опять, словно впервые услыхал  воробья,  закосил,  зафыркал,  прыгать  его
потянуло. Нина строго одернула жеребенка, заставила идти шагом.
     Как всякая женщина, Нина  мгновенно  почувствовала  внимание  к  себе
писателя.   Ей   нравились   его   фигура,   изящный   костюм,   нравились
стеснительность, постоянный вопрос в глазах, голубых, мальчишески наивных.
Когда там, на аллее ипподрома, Лева поднял решетку, посмотрел  на  Нину  с
отвращением,  начал  говорить  обидные  слова,  она  потеряла  голову.   К
сожалению, ей часто приходилось давать отпор мужчинам, особенно  в  первые
месяцы работы на ипподроме. Но те,  прежние,  ждали  от  нее  удара,  даже
признавали  ее  право   на   физическое   сопротивление,   встречали   его
подготовленными, с шуткой или пьяней руганью, защищались. Лева  упал,  так
как не ожидал ничего подобного. Она бежала, бежала и плакала. В глазах его
она увидела презрение. И этот взгляд больнее всего оскорбил ее.  Бессонной
ночью эмоции постепенно утихли, уступили место рассудку.  Писатель  что-то
разузнал, значит, выведывал за ее спиной. Кто-то из работников мог  видеть
ее у этого люка. Писатель теперь собирает материал  для  газеты,  то  есть
собирается  сделать  то,  чего  Нина  более  всего  боялась   -   огласки,
тенденциозной, обывательской, грязной оценки  происшедшего.  Вновь  увидев
его в кабинете, Нина снова захотела поднять руку,  следователь  за  спиной
вовремя закашлялся, а то быть бы беде.
     Она послушно сидела в коридоре прокуратуры и ждала. Журналы лежали  у
нее на коленях, она их даже  не  развернула.  Лева  все  не  выходил,  она
радовалась отсрочке, ведь необходимо подготовиться. Как теперь вести  себя
с ним? Значит, она  ударила  не  рыскающего  в  поисках  сенсации  писаку,
ударила офицера, инспектора уголовного розыска,  человека,  который  искал
убийцу, старался ей, Нине, помочь. Что же теперь делать, как вести себя  с
ним? Инспектор уголовного розыска.  Ас,  сказал  следователь.  Но  ведь  в
уголовном розыске работают либо самбисты, либо боксеры, на  худой  случай,
штангисты. Худенький юноша, если бы не рост, жокеем мог бы стать.  Как  он
бандитов и убийц выслеживает и арестовывает? Где холодный взгляд,  тяжелые
плечи, уверенная  поступь?  В  прокуратуре  тоже  сидит  какой-то  дачник,
пенсионер, опившийся чаем. Инспектор на эстрадного гитариста похож,  разве
что прическа поприличнее. Нина с ужасом ждала появления Левы. Он вышел  из
кабинета веселый, улыбающийся, протягивая ей руку, сказал:
     - Нина, я давно хотел вам предложить, - мимо проходили какие-то люди,
он наклонился к ее уху и тихонько поцеловал, - маленькую сделку: за каждый
ваш удар - два поцелуя, договорились?
     ...Воспоминания  не  мешали  Нине  работать.  Она   чувствовала   шаг
жеребенка, слышала его, копыта ударяли ритмично.  Выйдя  на  прямую,  Нина
решила пустить жеребенка в резвую, надо выяснить в конце концов, почему он
так  "сбоит"  на  испытаниях.  Жеребенок  послушно  принял  посыл,  копыта
застучали чаще. Нине не нужен был секундомер, она знала, едет  четверть  в
тридцать шесть секунд, то есть может  пройти  дистанцию  примерно  за  две
минуты двадцать пять секунд. Для двухлетки, участвующей  в  испытаниях  по
седьмой группе, просто отлично. Сколько он в таком темпе может  выдержать?
Миновали вторую четверть, вошли в третью, неожиданно сзади  раздался  стук
копыт. Нина не оглядывалась, вслушивалась в  настигающий  их  шаг,  как  в
музыку, хотя никакой мелодии не было Такая неумолимая печать  шага  рысака
лучшая музыка для наездника. Нинин жеребенок все держался в свои  тридцать
шесть. По тому, как мощно настигал их соперник, Нина  определила,  что  он
бежит в тридцать одну. Так ровно и четко идти мог только Григорий,  но  он
сейчас в деннике. Рысак проплыл мимо, будто Нина не  ехала,  топталась  на
месте,  жеребенок  ее,  желая  догнать  нахального  соперника,   запрыгал,
наездница осадила  его,  взяла  в  руки,  сама  смотрела  на  удаляющегося
гнедого. Она мгновенно узнала и наездника, и рысака.  Ехал  мастер  Тенин,
только он умел в качалке сидеть как на  троне,  расправив  плечи  и  гордо
откинув голову. Его гнедой жеребец Ринг бежал великолепно, еще недавно  он
показал две минуты двенадцать, сейчас был готов на две ноль пять.
     Нина успокоила своего двухлетка, заставила шагать. Она видела гнедого
Ринга лишь  мгновение,  но  ей  и  этого  было  достаточно.  Готовность  и
классность рысака наездник определяет с одного взгляда. Нина  заторопилась
на конюшню взглянуть на Григория, она не  видела  его  уже  часа  полтора.
Осталось чуть больше недели, держись, Гриша,  у  тебя  появился  достойный
соперник. Нина не знала, радоваться ей или огорчаться.
     У конюшни Рогозин с Левой возились с  "американкой",  правили  у  нее
колеса,  "восьмерило"  чуть-чуть.  Нина  бросила  жеребенка  на  попечение
встретившего их Николая, даже  не  взглянув  на  Леву,  о  котором  думала
последние часы, прошла к денникам. Гладиатор заржал.
     - Выводить, Нина? - спросил подошедший Рогозин.
     За последние дни он впервые  назвал  ее  по  имени.  Нина,  оторопев,
кивнула и радостно ответила:
     - Выводите, выводите, Михаил Яковлевич.
     Гладиатор выбежал на солнце, играя, делал вид, что пугается  тени  от
столба, описал вокруг конюха круг и замер.  Он  отлично  понимал  -  людям
необходимо полюбоваться на него. Ну что ж, пусть любуются, ему  не  жалко.
Он стоял свободно и в то же время картинно изогнув шею,  раздувал  ноздри,
не двигаясь, перекатывал под лопатками мощные мышцы. Черный шелк кожи  был
так тонок, что просвечивали  голубые  вены.  Нина  провела  полотенцем  по
крупу, смахнула опилки, кожа, до этого блестевшая, засверкала.
     - Не воображай, грязнуля, - Нина протирала жеребца полотенцем,  ласка
ее рук никак не сочеталась с нарочито серьезным тоном. - Я  сейчас  покажу
тебе одного товарища, ты лишь взглянешь и поймешь, не зря  он  тебе  через
бабушку родственничком приходится. Он с тебя спесь собьет.
     Коля уже подкатил качалку, Рогозин запрягал,  жеребец  взял  железный
мундштук, будто сахарный. Нина заняла свое место, конюхи отскочили,  рысак
стоял. Выдержав солидную паузу - ведь  необходимо  напоминать,  кто  здесь
главный. Гладиатор медленно двинулся. Он  не  жеребенок,  не  какой-нибудь
заштатный  рысачок-трехлеток,  ему  не  пристало  бежать  на  круг  рысью.
Медленно, медленно, каждый шаг - в историю, он еще сдерживался,  бежать-то
все-таки хочется.
     - Понял Григорий, все понял, -  скупо  улыбнулся  Рогозин.  -  Видал,
Виталий на Ринге проехал,  зацепил  Нинку,  зашебуршилась  девочка.  Хорош
Ринг, спору нет,  капитальный  жеребец,  класс,  школа,  все  при  нем.  А
Григория ему все равно не объехать.
     Когда Нина с  букетом  алых  гвоздик  появилась  у  конюшни,  Рогозин
зыркнул из-под нависших  бровей  и,  как  жук,  уполз  в  темноту.  Он  не
поздоровался, молча ушел,  пока  наездница  переодевалась,  так  же  молча
запряг Нине жеребенка. Только когда она отъехала, повернулся к Леве.
     - В хахали решил запрячься? На этой дорожке тебе не проехать.
     Николай увел трех жеребят на выводку.  Лева  скинул  пиджак,  засучил
рукава, схватил ведро, может, воды принести? Рогозин ушел в денник,  молча
начал колдовать над копытом серого жеребца по кличке Вымпел.  Лева  упрямо
вошел в денник, сел в углу на опилки, это в своих-то блестящих  дакроновых
брючках. Он уже понял, молчание старого конюха  прочно.  Плетью  обуха  не
перешибешь, решил он, надо подойти  с  другого  конца.  Лева  честно,  без
утайки рассказал Рогозину все. Рассказал свою версию убийства Логинова,  о
билетах, о подкове, сознался, что одну подкову унес  он,  Лева.  Последний
факт особенно подействовал на Рогозина,  ведь  действительно  пропали  две
подковы, а не одна. Конюх перестал привязывать компресс, сел,  обнял  ногу
лошади, прижался к ней, слушал Леву уже внимательно  и  смотрел  на  него.
Слукавил Лева только в одном месте: он сказал, что Нина якобы сама заявила
о найденных билетах тотализатора. И  будто  бы  она  сказала:  без  помощи
настоящего  специалиста  вам  не  разобраться.  Лучше   Рогозина   Михаила
Яковлевича на всем ипподроме конюха и человека вам  не  найти.  Откройтесь
Михаилу Яковлевичу, не пожалеете, он один помочь может.
     В этом месте конюх не выдержал и сиплым голосом пробурчал:
     - Врешь, как двухлеток скачешь.
     Все грехи человеческие Рогозин приписывал двухлетним,  поступающим  с
завода  жеребятам.  Лева  уже  привык,  не  обиделся,  доказывая,  что  он
значительно обогнал в хитрости не только жеребят, но и  взрослых  призовых
рысаков, напомнил  конюху,  как  он,  инспектор  уголовного  розыска,  без
сомнений открылся Рогозину.
     - Скачи, скачи, - сказал Рогозин, выходя из денника.
     Лева поплелся следом, Рогозин расхаживал у конюшни, скреб в  затылке,
думал. Лева присел в сторонке, не мешал. Рогозин  выкатил  качалку,  начал
снимать колесо. Лева молча стал помогать. Несколько  минут  они  трудились
молча, наконец Рогозин спросил:
     - Чего же ты хочешь, нескладеха?
     Лева объяснил, что покойного мастера не знал, не может понять, почему
он так странно вел заезд перед смертью. Кто и чем мог его так рассердить?!
Рогозин вновь задумался, они молча трудились, один размышлял, другой ждал,
В это время подъехала Нина.
     Лева заметил перемену в Рогозине - старый конюх подобрел,  повеселел,
даже улыбнулся невзначай. Хотя говорил о вещах, никакого отношения к  делу
не имеющих, Лева слушал внимательно, боясь  слово  пропустить.  Случается,
люди зазорным считают помочь  следствию,  обронят  самое  главное,  словно
случайно, а дальше твое дело,  подобрал  важную  информацию  или  валяться
оставил.


     Ровно в шестнадцать часов Гуров вошел  в  кабинет  Турилина.  Отменив
свое запрещение появляться на ипподроме, полковник попросил Гурова прибыть
к этому  времени.  Кабинет  начальника  отдела  уголовного  розыска  ничем
особенным не отличался, лишь сейф в углу да телефонов многовато.
     Турилин пригласил Леву к себе, хотя вполне мог дать ему  указания  по
телефону. Под нажимом  следователя  прокуратуры  полковник  разрешил  Леве
вернуться на ипподром, но отнюдь  не  был  уверен  в  правильности  своего
решения. Преступник опасен, работать рядом с ним следует крайне  осторожно
и быть готовым к прямому столкновению. Оружия Гуров, конечно, с  собой  не
носит, правильно делает. Что ему сказать, как еще раз  предупредить?  Либо
верить, что он готов к такой работе, либо отстранять.
     - Поезжайте в редакцию, - Турилин мельком взглянул на подчиненного. -
Нехорошо получается, Лева, бумажку в  журнале  мы  получили,  а  очерк  не
пишем. Некрасиво. Сейчас главный редактор совещание проводит, вы у  дверей
подождите. Вы меня поняли?
     -  Да,  Константин  Константинович,  -  Лева  кивнул.  -   Показаться
сотрудникам журнала. К редактору заходить?
     - Естественно. Валя вас ждет.
     - Вместе учились или воевали? - поднимаясь, осведомился Лева.
     Полковник что-то искал в ящике стола и рассеянно ответил:
     - С Валькой? С Валькой мы Гамлета на пересменку...  -  он  поднял  на
Леву взгляд, резко захлопнул ящик. - Какое вам дело,  собственно?  Главный
редактор журнала - Валентин Сергеевич Краснов. Марш отсюда, сыщик,  видите
ли, выискался.
     "Быть или не быть", - напевал Лева по дороге в редакцию. Интересно на
полковника  в  роли  Гамлета  посмотреть.   Лева   уже   представил,   как
рассказывает в отделе о юношеском увлечении начальника, даже руки потирал.
     В редакции на дверях не хватало досок крест-накрест и плакатика: "Все
ушли на фронт". Лева подергал холодные никелированные  ручки,  заглянул  в
приемную. Секретарша пила чаи, не ожидая вопроса, сказала:
     - Редколлегия.
     - Извините, - Лева прикрыл за собой дверь, давая понять, что  уходить
не собирается.
     Стремясь  сохранить  губную  помаду,  секретарша  пила  чай,   смешно
складывая губы буквой "о". Леве захотелось  дунуть  в  этот  перламутровый
кружочек.  Он  попытался  представить,   как   журналисты   знакомятся   с
секретаршами.  В  уголовном  розыске,  когда   требуется   подлизаться   к
секретарше, существует испытанный прием. Следует потереть  глаза,  зевнув,
намекнуть, мол, ночка сложилась непростая, бандит  уходил,  отстреливаясь.
По  правилам  игры  можно  рассказывать  все,  кроме  правды,   хвастаться
настоящими делами считается дурным тоном. Инспектор сочиняет, а секретарша
знает, что он сочиняет. Однако такие мелочи не лишают никого удовольствия,
опытный рассказчик за ерундовую новеллу может получить почти  невозможное,
к примеру, ему отпечатают справку для начальства не завтра, а до обеда.
     У Левы имелось в запасе несколько погонь, пара перестрелок, даже один
прыжок с самолета, но, глядя на перламутровый ротик, он  боялся  оказаться
непонятым. Пока он колебался,  дверь  в  кабинет  редактора  открылась,  и
оттуда, из клубов дыма,  начали  медленно  появляться  люди.  Кабинет  был
довольно обычным, на  столе  -  несколько  тарелок  с  окурками.  В  любом
кабинете главного определить легко,  следует  подойти  к  переднему  торцу
стола и громко поздороваться. Лев так и сделал.  Широкоплечий,  с  большой
головой и седой почти до самых бровей шевелюрой человек, перекрывая гвалт,
сказал:
     - Здравствуйте, Лев Иванович. Мы сейчас заканчиваем.
     - Как здоровье, Валентин Сергеевич?  -  в  тон  главному,  усаживаясь
рядом, спросил Лева.
     - Витя! - крикнул главный. -  Познакомься,  Лев  Иванович  согласился
написать для нас очерк об ипподроме. Женя, у тебя найдется  две  полосы  в
одиннадцатом номере?
     Лева жал чьи-то руки. Кто-то его предупреждал, что две полосы ему  не
выбить даже ценой жизни. Другой убеждал, лучше резать себя  самому  сразу,
чем кромсать в последний момент по  живому.  Третий,  ткнув  Леву  в  бок,
советовал вычеркнуть этот год из жизни, забыть его раз  и  навсегда.  Лева
держался битым воином и не повел бровью.
     Как ни странно, через час все  ушли,  главный  шире  распахнул  окна,
ловко собрал разбросанные по столу бумаги и быстро заговорил:
     - Как я вас узнал? Здорово! Костя сказал,  что  вы  похожи  на  Славу
Коноваленко, взглянул, вы точная копия. Славка у нас играл  королеву-мать.
Вы случайно не сынок Вани Гурова? Нет? Жаль, прекрасный парень.
     Лева любил  разговаривать  с  людьми,  которым  не  обязательно  было
услышать ответ на свои вопросы. Главный говорил и читал  какую-то  статью,
чиркал карандашом, вздыхал и говорил:
     - Напишите нам об ипподроме,  очень  интересный  и  нужный  материал.
Ничего не знаю, я Костю  предупредил.  Что?  Писать  не  умеете?  Удивили,
старик. Чехов умел. Толстой, еще двое-трое. Достоевский не умел! Гений,  а
писать не умел. Очерк к первому августа, пожалуйста. - Валентин  Сергеевич
сделал  очередную  пометку  на  статье,  отложил,  взял  другую.  -  Косте
кланяйтесь,  кланяйтесь,  кланяйтесь,  -  задумчиво  повторял  он,   читая
материал.
     - Спасибо. До свидания, - Лева попятился, осторожно приоткрыл дверь и
выскользнул в приемную, затем в коридор.
     Здесь он снова столкнулся с Виктором.
     - Старик, сигареты есть? Как тебе наш главный? Мамонт! - с  гордостью
сказал Витя, как понял Гуров,  заведующий  отделом,  в  который  следовало
принести очерк.
     - Мамонт, - согласился Лева.
     Вите, как и большинству сотрудников журнала, было около  тридцати,  и
седой гривастый редактор выглядел среди них действительно мамонтом.
     - Заговорил,  слова  не  дал  вставить,  -  Витя  улыбнулся  нежно  и
покровительственно. - Только не  надейся,  он  ничего  не  забудет.  Когда
притащишь свой опус?
     - К  первому  августа,  -  ответил  Лева,  чувствуя,  что  заходит  в
лабиринт.
     - Не подведи, отец  с  меня  спросит.  И  я  тебя  прошу,  старик,  -
продолжал Витя доверительно, - не трогай ты этот чертов тотализатор.
     В дальнем конце коридора Лева  увидел  Аню,  девушка  остановилась  у
первых дверей, с кем-то заговорила.
     - С тотализатором вечный скандал. Одни говорят: закрыть, другие -  не
закрывать. Лошадки нам нужны, лошадки.
     - А люди? - наблюдая на Аней, спросил Лева. - Я хотел бы рассказать о
человеке, по-настоящему влюбленном в свое дело.
     - Прекрасно,  старик!  Только  не  рассказывай,  а  покажи  нам  его.
Поступки, старик, действия, словам сейчас никто не верит.
     С дальнего конца коридора крикнули, Аня увидела Леву, махнула рукой и
подошла.
     Лева собрался  познакомить  Аню  с  Виктором,  однако  они  прекрасно
обошлись без формальностей, пожали друг другу руки и заговорили как старые
знакомые. Через несколько минут Лева с Аней вместе вышли из редакции.
     ...Лева шел рядом с Аней и молчал, обдумывая  ситуацию.  Если  он  не
заболевает шпиономанией и девочка действительно выполняет чье-то  задание,
она, естественно, ничего не знает. Ее, конечно, используют втемную: сделай
то, не делай это. Она ничего не знает. Кто ее мог послать? Только один  из
двух  -  либо  Сан  Саныч,  либо   конюх   Николай.   Конюх   все   больше
заинтересовывал Леву. Многое в его  поведении  не  вязалось  с  дурашливой
губошлепостью. Или конюх абсолютный  простак,  или  он  человек  хитрый  и
предусмотрительный. Предположим, удастся выяснить у  Ани,  кто  именно  ее
послал? Почему преступником должен быть конюх или  Сан  Саныч?  Почему  не
икс, пока Леве невидимый, но который  отлично  видит  "писателя"  и  через
третьих лиц проверяет его. Мешала думать виснущая на его  руке  Аня.  Нина
рядом не шла, однако тоже мешала.  Стоило  хоть  приблизительно  построить
свои рассуждения, как  Нина  оказывалась  рядом,  заглядывала  в  глаза  и
шептала: "Левушка, я прошу вас, Левушка. Это  для  меня  важно".  Так  она
шептала ему по дороге из прокуратуры. Для нее, видите  ли,  важно,  а  для
него нет. Для мертвого Логинова не важно?  Для  людей,  которые  радуются,
трудятся, любят и не желают жить рядом с убийцей, не важно? Лева в который
уже  раз  начинал  этот  спор,  злился  от  его   бессмысленности,   своей
беспомощности... Когда он, взяв себя в  руки,  возвращался  к  конкретному
делу,  все  собранные  логические  конструкции,  расставленные  по  местам
вопросы и вопросики валялись бесформенной кучей. Он начинал эту кучу вновь
терпеливо разбирать. Нужное, только недавно очевидное, не находил. Так  он
занимался самостоятельно первым серьезным делом.
     Следователь прокуратуры убежден, что установить преступника  даже  не
четверть дела. Найти ты  его  найдешь,  говорил  он  утром  Леве,  где  мы
доказательства искать будем? Очаровательный у нас организуется  натюрморт:
преступник и рядом два дурака в колпаках  с  бубенчиками.  Один  старый  и
толстый, другой молодой и стройный. Колпаки у нас будут  одинаковые.  Лева
пытался объяснить, что способен восстановить всю картину  преступления  до
мельчайших деталей.  Следователь  ответил:  дружок,  картины  -  бесценный
материал для мемуаров, а не для суда. Главное у нас впереди. Учти, дружок,
когда будешь искать преступника, не забывай  о  доказательствах,  тащи  их
вместе. Он даже упрашивал Леву, уговаривал, словно маленького:
     -  Хоть  самую  малость  откопай,  детальку  крохотную,  фактик,   но
железный, чтобы не лопнул, не обломился.  У  меня  хватка  бульдожья,  дай
уцепиться, старый все вытащит.
     Во время этого разговора  следователь  выбрался  из-за  стола,  встал
перед своим сейфом-шкафом на колени и  извлек  из  его  недр  две  толстые
папки. Он обтер с них пыль.
     - Видишь это дело? Он  двух  девочек  убил,  а  я  его  безнаказанным
оставил. Не просто убил, издевался. Отец у них на фронте погиб, мать потом
с ума сошла, умерла вскоре. Убийца со мной на одной улице жил.
     Лева посмотрел на обложку дела,  еле  прочитал  фиолетовые  выцветшие
цифры - сорок шестой год. Следователь съежился, щеки у  него  обвисли,  он
вдруг сразу постарел.
     - Мне эта картина преступления каждую ночь снилась. Вот так,  дружок,
не хватало доказательств. Убийца остался на свободе, шляпу при встрече  со
мной снимал, он в эдакой широкополой шляпе ходил.
     Лева не выдержал, спросил, где преступник сейчас.
     - Зарезали его свои же, - ответил следователь.  -  А  я  по  их  делу
самоотвод взял. Мне строгача влепили. Я к тому рассказал, дружок, чтобы ты
картинами преступлений не увлекался.  Суд  не  выставочный  зал,  понятно,
дружок?
     А Нина шептала:  "Левушка,  я  прошу  вас,  Левушка".  В  голове  все
путается, рядом эта девочка шагает, Аня. И от нее духами  резкими  пахнет.
Нина пахнет водой и чуть-чуть лаком для волос.
     - Я сдаюсь! - Дня дернула  Леву  за  рукав,  остановила.  -  Слышишь,
сдаюсь, писатель! - она кричала, почти плакала.
     Он  нахмурился,   не   понимая   происходящего,   какой-то   прохожий
остановился, молодая женщина покатила детскую коляску быстрее и сказала:
     - Вот так они нас доводят, молоко пропадает.
     Лева подхватил Аню под руку, повел на другую сторону.
     - В чем дело? Почему истерика? Кому ты сдаешься? - сердито  спрашивал
он.
     - Не кричи на меня!  -  Аня  разрыдалась.  Горе  ее  было  искренним,
девушка даже забыла про тушь на ресницах. Размазывая ее по лицу скомканным
платочком, Аня объяснила Леве, что решила его перемолчать, теперь сдается.
Они ходят по городу уже час, она проголодалась и  устала,  он  на  нее  не
обращает ни малейшего внимания. Худенькая и  жалкая,  даже  клеши  поникли
мятыми  фалдами,  Аня  продолжала   всхлипывать,   поглядывала   на   Леву
нерешительно, то ли ей плакать дальше, то ли прекращать.
     - Прекрати истерику, или я сейчас уйду,  -  сказал  Лева,  подтолкнул
девушку в подворотню. - Приведи себя в порядок.
     В конце концов, разговаривать с ней моя работа, уговаривал себя Лева.
Надо  разобраться,  какое  она  место  занимает  в  компании.  Что   собой
представляет Наташа? Насчет ее квартиры ответ в управлении  дадут  завтра.
Лева дал задание проверить обеих девиц и,  конечно.  Сан  Саныча  по  всем
картотекам, учетам, задержаниям в отделениях милиции.
     Из подворотни появилась  Аня:  носик  воинственно  поднялся,  ресницы
свежо поблескивают. Она несколько пренебрежительно  взглянула  на  Леву  и
сообщила, что собирается зайти в "кабак".
     - В ресторан я с тобой не пойду, ты не умеешь себя вести,  -  ответил
Лева. - Хочешь есть - рядом кафе.
     Девушка не ответила ни словом, ни взглядом, резко повернувшись, пошла
прочь. Лева облегченно вздохнул и направился домой. Сейчас он примет  душ,
уляжется на тахту и спокойненько все обдумает. Если девочка его  разыскала
из чисто амурных соображений, то все прекрасно, если ее послали к нему, то
в среду, на ипподроме, она станет ниже травы. Возможно,  ей  поручили  его
привести  в  определенный  ресторан  или  вновь  к  Наташе.  Лева   сумеет
подогревать интерес компании к своей особе, пусть  они  ищут  подходы,  он
может подождать. Ему суд не грозит, у него нервы в порядке. Возможно, он в
среду даже не зайдет на трибуны, а  ведь  им  надо  вытерпеть  сегодняшний
вечер, весь завтрашний день и среду. Вот он позднее и  решит,  встретиться
им в среду или нет. Мы станем решать, вы - ждать.



                              ГЛАВА ВОСЬМАЯ

     Нина медленно подходила к ипподрому, миновав  проходную,  постояла  у
угла. Она ждала Леву, хотела увидеть его пораньше, побыть вместе несколько
минут, ведь затем  рысью  побежит  вокруг  ипподрома  новый  день.  Смерть
Логинова сейчас казалась давно прошедшим, Нина стеснялась себе  признаться
в этом. Убили ее учителя, друга отца, прекрасного тихого человека, она  же
вспоминает о нем лишь на мгновения, тут же думает о молодом инспекторе. Он
придет на конюшню, начнет неумело помогать конюхам,  бродить,  молчаливый,
между денниками, удивленно поднимая брови, разглядывать лошадей и украдкой
смотреть на нее, Нину. Она чувствовала на себе мужские взгляды с  момента,
как  осознала  себя  женщиной.  Мужчина  либо  маскирует   свой   интерес,
прикидывается безразличным  или  насмешливым,  либо  смотрит  восторженно.
Главное же, все они торопятся, спешат объяснить, какие они необыкновенные,
какие нестандартные, возвышенные или циничные, никогда не влюблявшиеся или
прошедшие огни, воды и медные трубы, причем им безразлично,  какими  быть,
лишь бы выделиться, лишь бы их не  спутали  с  соседом.  И  от  этого  они
действительно стираются. Нина забывает их имена, не  помнит,  кто  из  них
любит  безумно  и  впервые,  кто  устал  от  поклонения  кинозвезд,  решил
отдохнуть, приволокнуться за наездницей,  устроить  себе  эдакий  месяц  в
деревне.  Инспектор  смотрел  влюбленно,  лишь  краснел  порой,   смущенно
улыбался, как бы спрашивал взглядом: вы  не  сердитесь?  Не  надо,  я  вот
взгляну еще разок и больше не буду. Лева ей понравился сразу, как появился
на конюшне, хотя в тот день Нине  абсолютно  было  не  до  него.  Высокий,
стройный, изящно одетый, он привлекал не внешностью, был  обаятелен  своей
непосредственностью и искренностью. Узнав, что  он  за  ней  следит,  Нина
словно получила удар и ответила ударом, так она привыкла, считала, в жизни
иначе нельзя. Там, в прокуратуре, он мог отыграться сполна. Она бы на  его
месте... Нина даже зажмурилась, а когда открыла  глаза,  увидела  в  конце
улицы высокую, быстро приближающуюся фигуру.
     - Нина, - последние метры он пробежал. - Вы ждали меня? Я так рад.
     Он мог и не говорить. Нина  видела  это.  Но  она  заметила  тревогу,
чем-то он был огорчен. На ее вопрос он ответил:
     - Дома напортачил. Отцу нагрубил, нехорошо.
     Нина взяла его под руку, они шли некоторое время молча.
     - Лева, а вы моложе меня, - неожиданно сказала Нина,  подняв  голову,
посмотрела ему в лицо.
     - Знаю, но это пройдет, - он рассеянно улыбнулся, думая уже о  чем-то
своем, тут же нахмурился своим мыслям, отвел ее в сторонку,  к  росшему  у
забора огромному платану.
     - Вы только не сердитесь. Вы  мне  мешаете,  Нина,  -  он  торопился,
боялся, что Нина обидится и уйдет. - Я думаю  все  время  о  вас,  мне  же
следует заниматься делом. Людей нельзя убивать. Мне  верят,  мне  поручили
мои товарищи, люди. Нина, - он указал ей на идущую по другой стороне улицы
женщину с кошелкой, - эта тетенька, даже не  зная  о  моем  существовании,
верит мне.
     Нина, отлично понимая свою несправедливость, сказала:
     - О  чем  вы,  Лева?  Оправдываетесь,  будто  должны  и  не  отдаете.
Занимайтесь-ка своим делом.
     - Нехорошо, - Лева покраснел. - Но я не обиделся, - он кивнул и ушел.
     Лева работал на конюшне весь день рядом с Рогозиным  и  Николаем.  Он
уже научился держать лошадь  спокойно,  когда  ее  запрягают,  прогуливать
после тренировки, ему даже  доверяли  мыть  двухлеток.  Работать  -  одно,
думать, видеть, чувствовать - другое. Он видел,  что  Николай  нервничает,
следит, старается все время держать его в поле зрения. Пиджак Гурова висел
между замшевой курткой  Николая  и  потрепанным  пиджаком  Рогозина.  Есть
тысяча  предлогов,  чтобы  войти  в  комнату  и  опустить  руку  в  карман
собственной куртки, а заодно проверить и чужие карманы.  Как  все  просто.
Когда Лева держит лошадь, между ними и комнатой отдыха  больше  пятидесяти
метров. Даже если он все бросит и побежит, Николай успеет обшарить карманы
его пиджака, взять в своей куртке папиросы и выйти  из  комнаты.  Как  все
просто. Два часа, три, четыре, пять часов Николай не может  сделать  такой
Простой вещи.  Пиджак  притягивает,  как  мощный  магнит.  Лева  чувствует
страдания  Николая,  к  сожалению,  помочь  не  может.  Сегодня  инспектор
уголовного розыска оставил удостоверение  в  пиджаке,  не  переложил,  как
обычно, в брюки. Уже два дня Николай обыскивал его  пиджак,  сегодня  Лева
"забыл" удостоверение. Вчера Лева мог убежать  на  круг,  у  Николая  было
время обыскать не только пиджак, всю вселенную. Но вчера в пиджаке не было
удостоверения.
     Пять часов два человека страдают, мучаются  одной  навязчивой  идеей.
Лева не выпускает из поля зрения коридор и дверь в комнату, стоит  Николаю
приблизиться к ней. Лева находит предлог, идет следом. Когда  Лева  держит
лошадь, Рогозин  распрягает  или  запрягает,  Николай  свободен.  Но  Лева
обязательно становится так, чтобы видеть коридор насквозь. Николай возится
у денника, смотрит на четкий силуэт писателя и проклинает его.
     Приезжала,   меняла   лошадей   и   уезжала   Нина   с   помощниками,
сосредоточенно занимался  своими  делами  Рогозин.  Долговязый  парень  из
милиции нравился старому конюху. Надо же,  ведь  сопливый  совсем,  однако
обстоятельный, думает, не принимает с места, есть в парне уверенность.  Не
понимает конюх его скачки, мастера же в любом и незнакомом заезде видно, у
мастера повадки особые, класс всегда чувствуется. Лева нервничал,  Николай
топтался вокруг да около, приманку взять боялся. Помогать ему Лева не имел
права. Если конюх хоть на секунду заподозрит, что инспектор "подставился",
весь Левин план полетит к черту. День кончается, сейчас Нина с помощниками
вернется, лошадей обработают, и все. Завтра все сначала.
     Принимая от приехавшего наездника последнюю лошадь,  Лева  чувствовал
на себе взгляд Николая,  который,  стоя  у  второго  денника,  возился  со
сбруей. От комнаты Николая отделяло шагов пятьдесят. Лева поставил  лошадь
у ворот конюшни, упрямо встал лицом  к  Николаю.  Либо  так,  либо  никак,
помощи от меня ты не дождешься. Хотя?  Лева  дернул  повод,  лошадь  пошла
боком, он, пытаясь ее удержать, с силой потянул в обратную сторону,  рысак
резко принял назад,  Рогозин  успел  его  выпрячь,  жеребенок,  взбешенный
грубостью человека, взбрыкнул, рванулся уже вплотную,  и  Лева  полетел  в
пыль.
     - Ну,  ну,  балуй,  -  Рогозин  положил  ладонь  жеребенку  на  круп,
погладил, повернулся к Леве. - Вставай, чего разлегся?
     - Нога, - Лева медленно поднимался, на ногу не ступал.  -  Подвернул,
кажется.
     - Нога не голова, - философски ответил Рогозин. - Вот и думай  башкой
своей, жеребенок ведь не трактор.
     Жеребенок стоял рядом с Рогозиным, сердито косился на Леву. Инспектор
посмотрел на жеребенка с симпатией и, сдержанно охая, заковылял к комнате,
где висел его пиджак. Николая он встретил по дороге, хотел хлопнуть конюха
по плечу и спросить: "Ну как, друг? Решился наконец? Не зря же я  здесь  в
пыли валяюсь, комедию выламываю?" К сожалению, в жизни порой  говоришь  не
то, что хочется. Поравнявшись с  Николаем,  Лева  охнул,  взял  конюха  за
плечо.
     - Простите, Коля, - и, опираясь на его рыхлую влажную руку,  допрыгал
до комнаты отдыха.
     Боясь  выдать  себя  взглядом,  Лев  в  лицо  Николая   не   смотрел,
устроившись на  стуле,  стал  разуваться.  Конюх  суетился,  принес  ведро
холодной воды. Лева опустил в нее якобы растянутую ногу.
     Когда шаги Николая затихли где-то у выхода из конюшни, Лева  вскочил,
снял  пиджак  с  вешалки,  достал  удостоверение.  Меточка,   которую   он
приспособил заранее, отсутствовала, значит, его  расчет  оказался  верным,
следовательно, и все логическое построение верно, он, Лева Гуров,  умница.
Он повесил пиджак на место, сел, вновь опустил ногу в холодную  воду  и  с
искренним блаженством закрыл глаза.
     И следователь прокуратуры, и Турилин с насмешкой отнеслись  к  версии
Левы о телефонном звонке. Молодой инспектор должен с уважением  относиться
к мнению старших, более опытных товарищей. Они, конечно, правы, Лев  Гуров
невозможный фантазер, лукавил он сам с  собой,  заканчивая  рассуждения  и
подводя черту.  Ну,  а  если  они  правы,  то  почему  бы  и  не  оставить
удостоверение в пиджаке? Ведь Леву Гурова никто не проверяет, им никто  не
интересуется, никакой опасности нет.
     Лева пошевелил в воде ногой, он торжествовал свою маленькую победу.
     - Серьезная травма?
     Лева не заметил, что Нина уже с минуту, стоя в дверях,  наблюдает  за
ним.
     - Нина, помните, один человек сказал, что я ас в своем деле и прочее?
     - Помню, - Нина бросила тяжелый шлем, расстегнула на  куртке  молнию.
Девушка знала,  какая  она  сейчас  чумазая  и  некрасивая,  почему-то  не
стеснялась, с улыбкой смотрела на Леву.
     - Толстяк делал мне рекламу.
     - Я поняла, - Нина рассмеялась.
     - И неверно поняли. Оказывается, я очень толковый парень, -  серьезно
сказал Лева, поднялся, брючина свалилась в воду и мгновенно намокла.
     - Вижу, - Нина даже не улыбнулась, парень, стоявший в ведре с  водой,
не казался ей комичным. Она смотрела на него  и  не  могла  понять,  каким
образом человек, носящий чужую фамилию, чужую  профессию,  может  казаться
настолько искренним и правдивым?
     Договорившись с Ниной встретиться в девять, Лева уехал в  управление.
В отделе никого не было. Дежурный выехал на происшествие, на  своем  столе
Лева нашел заказанные накануне справки и  записку:  "Не  унывай,  Левушка,
молодость с годами проходит. Доброжелатели". Близнецы, конечно, уехали  на
дачу, для  их  мотоциклов  тридцать  километров  пустяк.  Когда  в  работе
наступает затишье, Птицыны в любую погоду уезжают на дачу.
     Лева перечитал записку, судя по ней, справки ничего существенного  не
давали, а он так на них рассчитывал. На  оборотной  стороне  записки  Лева
увидел: "Позвони", и крючок, означавший подпись Ломакина. Стервецы братья,
Трофим написал, а близнецы перевернули бумажку, ничего себе шуточки.  Лева
подвинул телефон и, передумав, решил сначала все-таки прочитать справки.
     Анна Васильевна Полякова, где и когда родилась, адрес, отца нет, мать
работает в ателье закройщицей. Аня говорила, что мать художник,  возможно,
она и права, закройщик вполне может  быть  и  художником.  Анна  закончила
первый   курс   факультета   журналистики,   имеет    две    академические
задолженности. Не привлекалась, не задерживалась, на учете не состоит.
     Наталья Алексеевна Лихарева, по данным центрального адресного бюро, в
городе не проживает. Не привлекалась, не задерживалась, не состоит.  Среди
студентов  университета  не  значится,   поступала   прошлой   осенью   на
филологический факультет, не прошла по конкурсу. По адресу, где  проживает
Лихарева, она не прописана, кооперативная  квартира  принадлежит  супругам
Скобеевым, которые  находятся  в  заграничной  командировке.  В  отделении
милиции известно, что квартиру оплачивает Крошин Александр  Александрович,
которому хозяева оставили ключи.
     Лева отложил справку. Значит,  Наташа  в  университет  не  прошла  по
конкурсу, домой возвращаться не захотела. Чем же она занимается и на какие
средства живет? Да уж наверняка не ворует, людей не убивает, живет  же  на
деньги Сан Саныча. Сколько же он зарабатывает или выигрывает?
     Крошин Александр Александрович, родился в  Москве,  работает  старшим
инженером  в  СМУ.  Холост...  Однокомнатная   кооперативная   квартира...
Характеризуется исключительно хорошо... оклад  сто  шестьдесят,  заработок
около двухсот рублей в месяц.
     Лева перевернул справку учета о судимости  и  задержаниях  в  органах
милиции.
     Нет. Нет. Нет.
     До встречи с Ниной еще оставалось время. Лева позвонил Ломакину.
     - Я этого Крошина, кажется, знаю, - сказал Трофим, не жалующий всякие
вступительные фразы. - Три года  назад  в  Москве  судили  большую  группу
валютчиков. Там наших двое затесались, я и ездил. Твой Крошин проходил  по
делу.  Кажется,  он  месяц   находился   под   арестом,   затем   его   за
недоказанностью освободили, на суде он выступал уже как свидетель.  Я  его
запомнил, так как  мой  дружок  из  МУРа  из-за  него  неприятности  имел.
Незаконный арест и прочее... Хотя ни суд, ни прокуратура  не  сомневались,
что твой Крошин по самые уши замаран в деле был, раз  не  доказали...  сам
понимаешь...
     Лева слушал, не перебивая.
     - Конечно, валюта - одно, мокрое дело - другое. Не вяжутся они, знаю,
- продолжал Трофим.
     - Нет, не вяжутся, - согласился Лева.
     - Так я Стасу в Москву позвонил, он нам  справочку  на  нашего  героя
составит. Почему-то он из столицы убрался. Номер уголовного дела Стае тоже
пришлет, ты его в прокуратуру подсунь, пусть твой "по особо важным  делам"
графин воды выпьет и запросит то дело. Вы его полистайте, мало ли.
     - Спасибо, больше спасибо, Трофим...
     - Большое пожалуйста, - передразнил Ломакин и повесил трубку.


     Лева  пришел  на  свидание  за  минуту   до   назначенного   времени,
приготовился терпеливо ждать и увидел Нину, которая уже сидела на  лавочке
и читала журнал. Она была одета так же, как в кабинете  у  следователя,  -
строгий вечерний костюм и черные лакированные туфли  на  высоком  каблуке.
Сидела она чисто по-мужски,  закинув  ногу  на  ногу  и  облокотившись  на
колено.  Сильные,  но  не  мускулистые  ноги   безукоризненно   обтягивали
телесного цвета чулки, проходившие мимо мужчины замедляли шаг,  однако  не
останавливались, так как Нина действительно читала. У мужчин на такие вещи
глаз наметанный. Лева остановился в нескольких шагах, на Нину было приятно
смотреть, приятно  сознавать,  что  эта  интересная,  обращающая  на  себя
внимание девушка ждет его, Леву. Вчера в прокуратуру она  пришла  явно  из
парикмахерской, сегодня ее волосы  уже  потеряли  искусственную  пышность,
вились  естественно,  выгоревшими  прядями   спадали   на   лоб,   девушка
отбрасывала их назад, они тут же опадали  вновь.  Переворачивая  страницу,
она мельком взглянула на часы  и  нахмурилась.  Лева  стоял  в  нескольких
шагах, чувствовал на лице глупую улыбку, не двигался, ведь, если он сейчас
подойдет, получится, что опоздал, а  он  гордился  своей  пунктуальностью.
Наконец Нина увидела его, подхватила  сумочку,  легко  поднялась,  шагнула
навстречу.
     - И давно так? - она рассмеялась.
     - С обеда, - ответил  Лева,  беспомощно  развел  руками.  -  В  вашем
присутствии я катастрофически глупею.
     - Левушка, давай на "ты", - она взяла его  под  руку,  они  пошли  по
аллее сквера. - В нашем "вы" звучит  комплекс  неполноценности,  будто  мы
защищаемся, боимся, как бы нас не обидели. Не  такие  уж  мы  беззащитные,
правда?
     - Мы? - Лева расправил плечи и воинственно поднял  голову.  -  Только
Левушкой меня не называй.
     - Я уже думала об этом.  Конечно,  "Левушка"  слегка  принижает  твое
мужское достоинство, - говорила Нина,  улыбаясь.  -  Сейчас  же  перестань
краснеть. Нет, красней, - она рассмеялась. - Левушка, красней и вообще  ни
в чем не меняйся. С твоим именем накладочка получилась. Ты  же  не  хочешь
быть Львом?  Естественно.  Придется  отращивать  гриву,  пшютовские  баки,
переучиваться говорить.
     Если существует на свете седьмое небо, то Лева находился именно  там,
шагал по нему легко и уверенно, не забывая при том держать курс в  сторону
своего дома. Немногие женщины умеют  ходить  с  мужчиной  под  руку.  Нина
опиралась  на  Левину  руку  так,  что  он,  чувствуя  себя  мужчиной,  не
превращался в носильщика. Иногда она освобождала руку совсем, но не давала
ему потеряться,  напоминала  о  своем  присутствии  легким  прикосновением
плеча. Она вела его по седьмому  небу,  сильного,  уверенного,  совершенно
неповторимого.
     Лева улыбался, находясь в состоянии блаженного покоя, он  как  бы  из
нереального далека думал об убийстве и убийце,  пытался  представить  лицо
матери, улыбку отца и хитрые глаза Клавы. Нина  была  чуть  ли  не  первой
девушкой, с которой он приходил в дом.  Когда-то,  еще  на  первых  курсах
университета, мама удивилась, что девушки редко заходят к нему. Отец тогда
пошутил, мол, не  такие  уж  у  тебя  страшные  родители,  прятать  их  не
обязательно. Лева, не придавая  словам  никакого  значения,  ответил:  как
встречу достойную девчонку, приведу мигом. Посмеялись и забыли. Затем Лева
понял, что случайно оброненная им  фраза  налагает  на  него  определенные
обязательства. Проходили месяцы, годы, уже неловко  стало  отшучиваться  и
прийти просто со знакомой. Идя  к  Нине  на  свидание,  Лева  и  не  думал
приглашать ее в гости, а увидев  в  сквере  на  скамейке,  решил  сразу  и
бесповоротно. Только Нина  о  его  решении  не  знала.  Лева,  как  многие
мужчины,  обладал  недюжинной  отвагой:   пережевывая   уже   десять   раз
отрепетированные слова, в подъезд своего дома он свернул молча.
     - Куда это мы? - не останавливаясь, спросила Нина.
     Легкость ее тона, то,  как  она  помогла  ему  закрыть  дверь  лифта,
помогли Леве беспечно ответить:
     -  Ко  мне  заглянем,  я,  между  прочим,  сегодня  не   ел.   Заодно
познакомишься с моими стариками. Они у меня страшно молодые. Учти, главная
в доме Клава, наша судьба в ее руках.
     Клава, сразу не разобрав, что Лева пришел с  девушкой,  встретила  их
ворчанием,  мол,  двое  это  не  один,  предупредить  следует.  Она  мигом
поставила в кухне второй прибор, спросила: "Неумытые за стол сядете?" -  и
увела Нину.
     Пока молодые люди послушно мыли руки, Клава прикрыла дверь на  кухню,
приборы появились в столовой. Лева, как и подобает  инспектору  уголовного
розыска, сразу отметил, что тарелки не будничные,  разнокалиберные,  а  из
"пасхального" сервиза. Кормили, естественно, по первому классу. Лева хотел
было объяснить, что севрюгу ест далеко не каждый день, но махнул  рукой  и
принялся за еду. Клава сновала  между  кухней  и  столовой  бесшумно,  но,
видимо, успела оповестить о событии, так как мать с отцом  довольно  долго
не появлялись.  Первым  из  своего  кабинета  вышел  генерал,  он  солидно
представился, попросил у Клавы стакан чаю и, сев за стол, начал  ухаживать
за Ниной.  На  сына  после  утренней  стычки  Иван  Иванович  старался  не
смотреть. Затем появилась мама, она, в отличие от отца, одетого в домашнюю
куртку, успела переодеться, каким-то образом оказалась  в  костюме,  очень
похожем на костюм Нины. За столом завязался  обычный  разговор-знакомство:
немножко о погоде, поверхностно о том, кто чем занимается. Мама рассказала
дежурный анекдот о "своих психах". Лева молчал, полагая, что  мавр  сделал
свое дело, теперь  пусть  родители  выпутываются  сами.  Неожиданно  Клава
поставила на стол запотевший графин с настойкой собственного производства,
заявив, что сегодня то ли рождество, то ли пасха. Спорить с ней  никто  не
стал.
     Клава заметила, что Нина,  лишь  слегка  пригубив,  отставила  бокал.
Девушка  объяснила,  что   ей   завтра   выступать,   разговор   полностью
переключился на бега, быстро превратившись в пресс-конференцию, на которой
Нина представляла главу правительства, отвечавшего на сыпавшиеся  на  него
вопросы. Она мгновенно уловила стиль, манеру разговора семьи. Сначала отец
задавал вопросы шутливо. Почувствовав, что гостья не  смущается,  отвечает
даже задиристо, принялся за нее всерьез.
     - Скажите, Нина, ну кому в наш век нужны лошади? - спрашивал он. -  Я
понимаю, для развлечения, отдыха. Но вы говорите серьезно, как о науке,  о
производстве, требующем больших капиталовложений. Кому? Кому  это  сегодня
надо? Посвящать такому делу жизнь?
     Нина взглянула на хозяина несколько растерянно,  перевела  взгляд  на
Леву, смутилась. Лева хотел прийти на помощь, мама его опередила:
     - Иван, ты считаешь, что посвящать жизнь имеет смысл только пушкам?
     - Спасибо, - Нина благодарно кивнула, повернулась к генералу. -  Кому
нужны племенные лошади сегодня? Надеюсь, что вам, Иван Иванович.
     - Сожалею, Ниночка, нам они не нужны, - парировал генерал,  не  желая
обострять спор, попытался  сменить  тему,  начал  было  разговор  о  новом
фильме, однако Нина прервала его:
     - Простите, у наездников принято вести борьбу от столба до столба.  Я
настаиваю, что и вам, военным, и вам,  Иван  Иванович,  лично,  совершенно
необходимы лошади. Не лошади вообще, а племенные,  выхоленные,  специально
вытренированные чемпионы и рекордсмены.
     Генерал пожал плечами, виновато улыбнулся, как бы говоря: ей-богу, не
хотел, честное слово, больше не буду, а вслух произнес:
     - Интересно.
     Нина начала говорить, и через несколько минут  даже  Клава  перестала
звякать посудой и бегать то и дело на кухню.
     - Говорят: собака друг человека. Возможно, не буду спорить.  Но  если
на земле не было бы лошади,  может,  человек  не  стал  бы  человеком,  не
победил бы в борьбе с природой? У многих народов  и  племен  долгое  время
конь стоил дороже человеческой жизни, потому что один мог  спасти  многих.
Вспомните историю человека и вы увидите, что он тысячелетии не расставался
с лошадью. Живопись. От наскальной до экспрессионистов! Ничто и  никто  не
повторен в таком количестве раз, как лошадь.
     - Человек, - вставил генерал.
     - Он же творец, человек, и сегодня, как и тысячи лет назад, влюблен в
себя до потери сознания, - ответила Нина. - Стоило человеку  отвлечься  от
собственной персоны, как ему приходилось  отдать  должное  лошади.  Стихи,
проза,  драматургия.  Собака  была   когда-нибудь   героем   поэмы?   Конь
неоднократно. Полцарства за коня!  Из-за  коня  мужчины  бросали  любимых,
отчий дом. Лошади выигрывали сражения, из-за них возникали войны. Они  нас
кормили и охраняли, спасали нашу жизнь и честь! - Нина всплеснула руками и
с возмущением оглядела всех присутствующих. - И теперь они нам не нужны? А
память нам наша нужна? История  наша  нужна?  Как  мы  удержимся  рядом  с
природой, сохраним доброту и свою хваленую человечность? - Она смотрела на
всех с отчаянием. - Да мы перестанем быть людьми, если  мы  дадим  умереть
нашей  памяти,   нашему   прошлому.   Всю   жизнь   раскапывать   черепки,
восстанавливать цивилизацию  тысячелетней  давности  -  это  благородно  и
нужно. Охранять, беречь, совершенствовать  память  тысячелетней  давности,
которая вот тут, рядом, бегает, живет, пока еще живет,  Иван  Иванович!  -
Это ли не достойная цель для жизни? А вы знаете, что благодаря энтузиастам
мой сегодняшний Григорий красивее, сильнее, резвее  знаменитого  Буцефала?
Любой наш скаковой призер даст фору воспетому Лермонтовым Казбеку.
     - Нина, я сдаюсь! - генерал поднял руки. - Я сдаюсь, самым...
     - Подождите, товарищ генерал! - перебила его девушка. -  А  дети?  Вы
придите к нам в манеж, взгляните на детей. Больше тысячи ребятишек  у  нас
занимается, а сколько не могут к нам попасть? Ребенок,  растущий  рядом  с
лошадью, никогда не бывает злым, жестоким. Лошадь гуманна, люди устали  от
машин, от железа, они ищут природу...
     - Простите, Нина, я был как-то на ипподроме, - вновь перебил генерал.
Мама взглянула на Леву, кивнула в сторону мужа и недвусмысленно  постучала
себя по голове. - Я видел, чего именно там ищут люди.
     - А вы в лечебнице для алкоголиков не были? - спросила Нина. - Может,
нам теперь все виноградники в стране вырубить?
     Клава бросилась заваривать свежий чай, мама сказала,  что  больше  не
разрешит отцу сказать ни слова, и начала расспрашивать Нину  о  характерен
психике лошадей, отец слушал женщин, пытался тоже высказаться, но они  его
строго одергивали, и генерал замолкал. Лева  сидел  чуть  в  стороне,  его
никто ни о чем не спрашивал. Почему жизнь складывалась так,  а  не  иначе?
Какое место в жизни занимает его величество случай? Дело могли поручить не
Гурову, Логинов  мог  бы  работать  в  другом  тренотделении.  Нина  могла
оказаться не такой, а совсем другой. Почему все сложилось так, а не иначе?
Он, Лева, сидит у себя дома, Клава разливает чай, мама и папа рядом,  все,
как всегда, таких вечеров прошло  тысячи.  Но  здесь  Нина,  вечер  от  ее
присутствия совсем иной и в то же время обычный. Кажется, что эта  девушка
всегда здесь, сидела, просто Лева раньше ее  не  замечал.  А  знакомы  они
всего неделю.
     Когда Лева собрался провожать Нину, отец отозвал его в сторону, сунул
ключи от машины и сухо, в приказном тоне, сказал:
     - Доставить домой и доложить.
     - Доложить, - повторил Лева.
     Они спустились во двор, Лева открыл машину и зачем-то сообщил:
     - Машина отцовская, я на ней никогда не езжу.  -  Он  завел  мотор  и
добавил: -  Лет  восемь  не  садился  за  руль,  мы  тогда  поссорились  с
генералом. Кажется, он был полковником.
     Нина сидела рядом притихшая, взяла Леву под руку, прижалась к  плечу,
тяжело вздохнула и спросила:
     - Ну, как я? - Сама  же  ответила:  -  Ничего,  все-таки  мастер.  По
тяжелой дорожке, в незнакомой компании, пришла голова в голову.
     - Ты оставила всех за столбом, - ответил Лева.
     - Врунишка, - Нина снова вздохнула. - Ты счастливый, я не люблю  тебя
за это, - она продолжала прижиматься к его плечу. Лева  с  трудом  включил
скорость и осторожно выехал на улицу.



                              ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     На следующий день Лева  работал  на  конюшие,  как  обычно.  Все  уже
привыкли к нему, забыли, что он "писатель". Молодые наездники покрикивали,
когда он ошибался или опаздывал. Конюх Николай сегодня задерживался дольше
обычного. Леве приходилось работать  за  него,  автоматизма  Лева  еще  не
достиг, все мысли крутились вокруг ремней, уздечек, чек  и  прочей  хитрой
лошадиной амуниции. Лева сейчас был конюхом, а не  инспектором  уголовного
розыска, лишь изредка он поглядывал на часы, время приближалось к полудню,
а Николай не появлялся. Лева задумался и попал под лошадь,  рысак  толкнул
его грудью, сам испугался и захрапел. Подъехавший наездник выругался, Лева
равнодушно вытер упавшую на рубашку лошадиную пену.
     - Принимай отсюда, - беззлобно сказал подошедший Рогозин, - управимся
без тебя, принимай, принимай.
     Лева молча кивнул и пошел за  своим  пиджаком,  когда  его  из  своей
комнаты окликнула Нина.
     - Вас к телефону, - официально сказала она, протягивая трубку.
     - Спасибо, - Лева удивился, телефон  был  внутренний,  звонить  могли
только с ипподрома. Лева чуть было не произнес привычно: "Гуров",  вовремя
спохватился и, отчаявшись вспомнить свой писательский псевдоним, сказал: -
Слушаю.
     Звонила секретарша из дирекции и  сообщила,  что  его  срочно  просят
приехать к Николаю Тимофеевичу.  Нина  заполняла  какой-то  дневник.  Лева
потоптался, не зная, как начать разговор. Нина  отложила  ручку,  привычно
закинула спадавшие на лоб волосы.
     - Поезжай, что же ты стоишь, - она кивнула.
     - Да, да. Конечно, - он продолжал стоять. Лева почему-то был  уверен,
что деятельность его на конюшне  закончилась.  Они  увидятся,  обязательно
увидятся, но уже не будут работать рядом. Он уже не примет от нее  лошадь,
не станет украдкой поглядывать, когда она, сидя на сломанном колесе,  пьет
из пакета молоко, не будет, поглядывая на часы,  ждать  ее  возвращения  с
круга. Ничего этого уже никогда не повторится. Он сейчас уйдет  туда,  где
ее нет, даже мыслей о ней нет.
     - Иди же, - Нина нетерпеливо постукивала ручкой по столу. - Ты больше
сюда не придешь?
     - Не знаю, - он наклонился и прикоснулся губами к ее волосам.
     У кабинета следователя на диване сидели Аня и Наташа. Лева,  стараясь
не выдать своего удивления, остановился, вежливо поздоровался. Аня, обычно
резкая  и  импульсивная,  ответила  сдержанным  кивком,  Наташа  встала  и
протянула руку.
     - Здравствуйте, Лева, - мягко сказала она, - вот мы и встретились.  Я
вас ждала, - она слегка улыбалась, казалось, их встреча  происходит  не  в
прокуратуре у кабинета следователя, а в тенистой аллее парка.
     - Не ожидал вас здесь встретить, случилось что-то еще? - спросил он.
     - Что-то еще, - передразнила его Аня, - сука ты, Лева.
     - Анна! - Наташа взяла Леву за руку, хотела его защитить.
     - И ты сука! - выпалила Аня.
     - Анна! - Наташа встала  между  Левой  и  девушкой,  словно  разнимая
дерущихся. Лева взял ее за локти и отодвинул.
     - Здесь прокуратура, - сказал он, удивляясь собственному спокойствию.
     - Испугал!
     - Я только напоминаю, Аня, - сказал Лева, пожимая плечами. - Стыдно и
нехорошо.
     Девушка хотела ответить, дерзко взглянула на  Леву,  лишь  вздохнула,
вдруг как-то съежилась, забилась в угол дивана.
     Лева кивнул Наташе и вошел в кабинет. Присутствие здесь  Крошина  уже
не удивило инспектора.
     - Здравствуйте, начальник, - пророкотал  следователь  и  сделал  вид,
будто собирается вылезти из-за стола. -  Здравствуйте,  -  повторил  он  и
протянул свою огромную руку.
     - Добрый день, Николай Тимофеевич, - сказал Лева, отвечая на  могучее
рукопожатие.
     Крошин, поднявшись при входе Гурова,  стоял  и,  сдержанно  улыбаясь,
смотрел на следователя и инспектора, словно говорил:  "Понимаю,  работа  у
вас тяжелая, почему бы и не пошутить, ничего, ничего, я подожду".
     - Сядьте, Александр Александрович, - следователь  махнул  на  Крошина
рукой, - и ты, дружок, садись. Вы знакомы, насколько мне  известно.  Скажу
вам по секрету, вы друг о друге одинаково высокого мнения.
     В спокойной улыбке Крошина появилось удовлетворение.
     Лева пришел в момент церемоний подписания протокола  допроса.  Крошин
внимательно, но без придирок перечитал записанное  следователем,  поставил
подпись под страницей, в конце четким почерком быстро написал: "Записано с
моих слов верно, мной прочитано, добавлений не имею".
     - Спасибо, Александр Александрович, - следователь взял протокол, -  у
меня к вам просьба.
     - Пожалуйста, - Крошин чуть заметно склонил голову.
     - Желательно нашу беседу сохранить, так сказать...
     - Конечно, - Крошин пожал плечами. - Я не болтлив.
     - Бывает, знаете ли, так, ради красного  словца.  С  девочками  также
проведите  разъяснительную  беседу.  -  Следователь  кивнул  на  дверь.  -
"Писатель" Шатров собрал еще не весь материал. Вы меня понимаете?
     Крошин кивнул.
     - Безусловно. Не подумайте, что я торгуюсь,  Николай  Тимофеевич.  Об
убийстве и нашем приятеле, - он поклонился Гурову, - я никому не скажу  ни
слова. Девочки тоже, я гарантирую. Однако, если у вас есть  возможность  и
служебный долг вам позволяет, не сообщайте о случившемся мне на работу.
     Лева следил за беседой,  стараясь  не  выдать  свою  растерянность  и
неосведомленность, прилагал максимум усилий, чтобы сохранить умный вид.
     - Зачем бы мне писать вам на работу, да и о чем? - следователь тяжело
отодвинул кресло и поднялся, давая  недвусмысленно  понять,  что  разговор
окончен.
     - Деньги-то Николаю дал я, -  Крошин  встал,  подождал,  пока  хозяин
кабинета  протянет  ему  руку.  Прощаясь,  добавил:  -  Такой  факт  можно
истолковать  по-разному.  Спасибо  и  до  свидания.  Лев  Иванович,  -  он
повернулся к Гурову, - я перед вами несколько виноват, вы тут узнаете, так
не серчайте. Заглядывайте, поболтаем за лошадок.
     Лева молча кивнул. Когда Крошин вышел,  взял  его  протокол  допроса,
увидев в графе, привлекался ли  к  судебной  ответственности,  запись  "не
привлекался", сказал:
     - Не знаю, как в остальном, но здесь он соврал.
     - Не надо о людях думать плохо, дружок, -  следователь  налил  стакан
воды, посмотрел на свет и, смакуя, выпил.  -  Александр  Александрович  не
скрыл, что находился под следствием, запись же в протоколе сделал я. Чтобы
тебе не гадать, а мне не превращаться в рассказчика, ты  все  это  прочти.
Позже обсудим. - Он положил перед Левой три протокола допроса  и,  вытирая
пот, удалился из кабинета.
     Суммируя прочитанное, отбросив скучные, но обязательные при  допросах
подробности. Лева узнал, что сегодня в семь утра к дежурному по Управлению
уголовного  розыска  обратилась  гражданка  Лихарева  Наталья  Николаевна.
Дежурный Наташу выслушал, позвонил полковнику Турилину,  который  приказал
отвезти девушку в прокуратуру  города  к  старшему  следователю  по  особо
важным делам Николаю Тимофеевичу Зайцеву.  Допросив  девушку,  следователь
пригласил к себе Анну Полякову и Александра Александровича Крошина.
     Лева читал протоколы по порядку.
     "Вчера вечером, примерно около двадцати одного часа,  -  рассказывала
Наташа, - ко мне  в  квартиру,  которую  я  временно  снимаю,  пришли  мои
знакомые: инженер  Крошин  и  конюх  ипподрома  Николай  Кунин,  последний
находился в очень возбужденном состоянии. У меня в  это  время  находилась
моя подруга, студентка университета Аня  Полякова.  Крошин  попросил  меня
сварить кофе и не мешать, так как им нужно поговорить. Мужчины принесли  с
собой бутылку коньяка, они расположились в комнате, а мы с  Аней  остались
на кухне, где я гладила. Дверь в комнату плотно не закрывается, а дверь на
кухню мы с Аней умышленно оставили открытой, так как хотели знать,  о  чем
будут  говорить  мужчины.  Крошин  говорил   негромко,   он   обычно   так
разговаривает, Николай же говорил очень громко, порой  даже  кричал,  и  я
слышала все  отчетливо.  В  основном  говорил  Николай,  Крошин  лишь  его
успокаивал. Из слов конюха я поняла, что писатель, который ходит к ним  на
конюшню, совсем не писатель, а работник уголовного розыска. Николай  давно
подозревал, а сегодня сам увидел удостоверение  писателя,  где  черным  по
белому написано, что старший лейтенант милиции Гуров Лев Иванович  состоит
на службе в Управлении уголовного розыска.
     Вопрос: Вы удивились словам Николая Кунина?
     Ответ: Нет. Я не удивилась, больше испугалась.
     Вопрос: Почему вы не удивились?
     Ответ:  Последнюю  неделю  Николай  нервничал,  из  отдельных   фраз,
сказанных им Крошину, я поняла, что в смерти наездника  Логинова  виновата
не лошадь, Логинова убили. Николай волновался  и  просил  Крошина  узнать,
действительно ли появившийся на конюшне парень писатель, или  он  работник
милиции. Крошин обещал Николаю выполнить его  просьбу  и  просил  меня,  а
когда я отказалась, - Аню позвонить в уголовный розыск.
     Вопрос: Крошин давал вам телефон?
     Ответ: Нет, не давал.
     Вопрос: Что было дальше?
     Ответ: Я отнесла в  комнату  кофе,  Николай  и  Крошин  говорили,  не
стесняясь  моего  присутствия.  Николай  говорил  о  необходимости  срочно
скрыться и просил у Крошина денег. Тот  убеждал  Николая,  что  уходить  в
нелегалы, он так и выразился, глупо, раз напали на след, лучше  явиться  с
повинной. Найдут все равно, а  наказание  совершенно  разное.  Николай  не
соглашался, продолжал просить деньги, Крошин не давал, говорил: во-первых,
у меня нет, ты мне и так много должен, во-вторых, я тебе не  дам  в  любом
случае, так как это карается законом. Между ними началась  ссора,  Николай
струсил и отступил. Я заявила, чтобы они немедленно оба уходили, так как я
живу без прописки и не хочу попадать в историю.
     Вопрос: А раньше вы не понимали, что уже попали в историю?
     Ответ: Нет. Я же не знала, что Логинова убил Николай.
     Вопрос: А теперь знаете?
     Ответ: Да, он сам вчера вечером сказал.
     Вопрос: Он говорил о каких-либо подробностях убийства?
     Ответ: Нет. Затем пришла Аня.  Она  тоже  стала  уговаривать  Николая
явиться с повинной. Он отказывался, оскорблял нас, требовал денег. У нас с
Аней денег нет, а Крошин сказал: "Денег не дам, если до утра не явишься  с
повинной, я первый сообщу о тебе". Николай забрал начатую бутылку коньяка,
обругал нас и ушел.
     Вопрос: Он ушел один?
     Ответ: Да. Мы трое остались. Я хотела сразу пойти в милицию, но Аня и
Крошин отговаривали меня. Говорили, что Николай одумается  и  явится  сам,
нечестно лишать человека последнего шанса. Мы договорились в  десять  утра
собраться у меня и вместе, если Николай скроется, идти в милицию.
     Вопрос:  Как  вы  собирались  узнать,  скрылся  Кунин  или  явился  с
повинной?
     Ответ: Позвонить сначала на конюшню, узнать, на работе  он  или  нет,
затем позвонить в милицию и узнать там.
     Вопрос: Во сколько часов ушел от вас Кунин?
     Ответ: Точно я не помню,  примерно  около  двадцати  трех  часов.  Мы
сидели вместе около часа, затем Крошин и Аня ушли, он собирался отвезти ее
домой. Всю ночь я не могла заснуть и в пять утра пошла погулять.  Я  долго
стояла в сквере у здания Управления внутренних  дел,  наконец  решилась  и
обратилась к дежурному.
     Вопрос: Почему вы не дождались десяти часов и своих приятелей?
     Ответ: Я боялась, что Аня и Крошин  вновь  начнут  меня  убеждать  не
заявлять в милицию".
     Протокол допроса Анны содержал примерно то же самое,  только  имелось
добавление, что в субботу восемнадцатого июля к ней утром  заехал  Крошин,
они вышли на  улицу,  зашли  в  будку  телефона-автомата,  сначала  Крошин
куда-то позвонил, затем объяснил Ане, как надо разговаривать,  и  попросил
постараться узнать голос. Крошин набрал номер и  передал  ей  трубку,  она
говорила, как велел Крошин, но голос не узнала, ведь слышала она  писателя
лишь однажды и всего несколько слов. Согласилась же она на  эту  проделку,
так как любит розыгрыши, кроме того,  ей  хотелось  сбить  спесь  с  этого
парня, уж больно он заносчиво держался. Да, один раз  Крошин  взял  у  нее
трубку и слушал сам, но лишь  пожал  плечами,  тоже  ничего  не  понял.  В
понедельник Аня сама  вызвалась  сходить  в  редакцию  журнала  и  узнать,
работает там Лев Шатров или нет.
     Протокол допроса Крошина был значительно обширнее и, кроме фактов уже
известных, содержал следующее.
     Знакомы Крошин и Кунин около трех лет, близких отношений  никогда  не
поддерживали, изредка обменивались информацией  о  лошадях.  На  ипподроме
подобных знакомых у Крошина множество. Этой весной Николай начал ухаживать
за  подругой  Наташи,  они  познакомились  на  ипподроме.  В  мае  Николай
предупредил Крошина, что явный фаворит  одного  из  заездов  разладился  и
вполне может проиграть. В результате Крошин довольно  крупно  выиграл,  и,
когда в начале июля Николай  попросил  у  Крошина  взаймы  двести  рублей,
последний не счел возможным отказать и деньги дал.
     Он понял, деньги Николаю необходимы для игры, но спрашивать ничего не
стал, считал конюха знатоком скверным, игроком авантюрным, да и не принято
выведывать намерения, захочет,  скажет  сам.  Николай  молчал,  Крошин  не
спрашивал. Двенадцатого июля,  в  воскресенье,  перед  началом  состязаний
Николай забежал на трибуны, он был чем-то сильно взволнован, от  него  уже
попахивало спиртным, он шел  из  ресторана,  где  купил  бутылку  коньяка.
Крошин  от  выпивки  отказался.  Николай   убежал   на   конюшню.   Заезды
складывались очень интересно, Крошин забыл  о  конюхе.  Когда  же  начался
заезд, в котором участвовал Логинов  на  Гладиаторе,  Крошин  увидел,  как
странно ведет бег  старый  наездник,  и  решил,  что  наездник  с  конюхом
"пустили  заезд  налево".  Крошин  мысленно  обругал  Николая,  мог  бы  и
предупредить, ведь деньги на  игру  получил.  Когда  же  Логинов  все-таки
выиграл,  Крошин  посмеялся  и  забыл,  правда,  платили  в   одинаре   за
Гладиатора, которого "играл"  весь  ипподром,  три  рубля,  что  несколько
удивило его. Двести рублей, поставленные против  фаворита,  не  могли  так
поднять ставку. Значит, либо Николай занял не только у меня, решил Крошин,
либо  конюх  подключил  к  своей  неудачной  махинации  кого-то   еще.   В
воскресенье Николай  на  трибунах  больше  не  появился.  Крошин  надеялся
увидеть его теперь не скоро, проигрался парень, денег у  него  нет,  будет
скрываться. Николай приехал к Крошину домой вечером в  понедельник,  конюх
находился в сильной степени  опьянения  и  рассказал,  что  в  воскресенье
Григорий (так он называл Гладиатора) ударил Логинова  по  башке  и  старик
окочурился. Крошин не очень верил Николаю, больно тот нервничал, однако не
подумал, что конюх мог убить наездника, так как парень казался трусоватым,
на убийцу никак не походил. В среду, пятнадцатого июля,  Николай  прибежал
на трибуны и сообщил, что на конюшню заявился какой-то парень, выдает себя
за писателя, интересно бы  узнать,  действительно  он  писатель  или  нет.
Значит, со смертью Логинова не все чисто,  решил  Крошин,  конюх  об  этом
знает и нервничает. Возможно, наездника  пристукнули  дружки  конюха?  Так
сказать, в отместку за обман: обещал старый проиграть и передумал на ходу.
Они поставили деньги,  крупно  проиграли,  вот  из  мести  и  пристукнули.
Какое-то отношение к происшедшему имел и  Николай,  так  рассудил  Крошин.
Рассудив, что лишнее ему  знать  совершенно  необязательно,  даже  вредно,
желая  только  вернуть  двести  рублей,  Крошин   обещал   помочь   конюху
разобраться в писателе, предпринял попытку,  затем  решил  не  ввязываться
из-за двухсот  рублей  в  историю.  Когда  вчера  Николай  как  ошпаренный
прилетел в ресторан "Бега", где Крошин собирался  поужинать,  вытащил  его
из-за стола и прямо на улице начал требовать деньги, говорить о  побеге  и
признался, что наездника Логинова в ссоре по пьянке пристукнул  он,  конюх
Николай, Крошин сначала не  поверил.  Он  решил,  что  конюх  вновь  хочет
выманить у него определенную сумму, уж очень все казалось несерьезным, как
несерьезен был сам Николай.
     В  остальной  части  показания  Александра   Александровича   Крошина
совпадали с показаниями девушек.  Лева  сложил  все  протоколы  в  стопку,
положил перед давно водрузившимся в свое  кресло  следователем,  торопливо
достал сигареты, зажигалку и  закурил.  Горло  дерет  и  вообще  противно,
однако отсрочка, следователь ждал, а говорить Леве было совершенно нечего.
     - Да ты откашляйся, дружок, чего терпеть-то?  -  Следователь  положил
протоколы в дело, придавил ладонью. - Полковник-то  знает  про  фортель  с
удостоверением?
     - Какой фортель? - Лева действительно закашлялся, и его голубые глаза
налились слезами. - Накладочка вышла, виноват, - он искренне верил в  свои
слова.
     - Глазищи-то свои убери, - следователь вздохнул. - Я в этом  кабинете
и не такие видел. Ты молод, а я стар,  дружок.  Значит,  Костя  не  знает.
Инициативу проявляешь. Я твоему начальнику сообщить  обязан.  Он  за  твою
башку отвечает, он с тобой и разберется. Моралей тебе хватит и там, теперь
к делу. Каково же твое просвещенное мнение?
     - Николай Тимофеевич, в вашей практике встречались случаи, когда люди
брали чужое убийство на себя?
     -  Бывало,  дружок.  В  моей  практике  все  встречалось,  -  ответил
следователь. - Если бы Кунин явился с повинной, самооговор  был  бы  очень
возможен.
     - Так вы всему верите?
     - Зачем всему? Девочки рассказывают правду.
     - Не всю, - сказал Лева.
     - Возможно, даже скорее всего, -  согласился  следователь,  -  Крошин
приукрашивает свою роль в истории с попыткой подкупа. Однако прищучить его
невозможно.
     - Пока нет конюха.
     - Твою задачу я сейчас  определяю  следующим  образом...  -  Зазвонил
телефон, следователь снял трубку,  ответил,  выслушал  абонента,  протянул
трубку Леве. - Тебя, дружок. Девочка эта, светленькая.
     - Наташа? - спросил Лева, прикрывая трубку ладонью.
     - Поласковее будь, поласковее, - с  удивительной  для  его  габаритов
быстротой следователь выскользнул из кресла и снял параллельную трубку.
     - Слушаю, - сказал Лева.
     - Простите, Лева, это Наташа.  У  меня  к  вам  огромная  просьба,  -
девушка манерно растягивала слова. Лева поморщился,  следователь  погрозил
ему пальцем.
     - Пожалуйста, Наташа, чем могу быть полезен?
     - Мне очень, очень нужно вас увидеть, Лева. Только, пожалуйста, очень
прошу, не в вашем кабинете. - Леве казалось, трубка сейчас прилипнет к уху
и тогда ее не  отодрать  никакими  силами.  -  Надеюсь,  в  наших  с  вами
отношениях ничего не изменилось? Или теперь вы уже не имеете  права  зайти
ко мне?
     Следователь кивнул. Лева изобразил замешательство.
     - Не знаю, если вы приглашаете...
     - Ну, конечно, буду очень, очень рада.
     Следователь спрятал трубку в ладони и сказал:
     - Хорошо, зайду на днях, - повторил Лева.
     -  Левушка,  разве  джентльмены  так  отвечают  женщине?  Вы   должны
спросить: Наташа, когда вы желаете меня видеть?
     - Наташа, когда вы желаете меня видеть? - повторил Лева.
     - Умница. Я желаю вас видеть сегодня. - Наташа  тихо  рассмеялась.  -
Сан Саныч уже отправился на свои бега.
     Следователь кивнул, но Лева взбунтовался и ответил:
     -  Сегодня  меня  желает  видеть  начальство.  Давайте  ваш  телефон,
освобожусь, позвоню, - он записал номер, поспешно  распрощался  и  положил
трубку.
     - Нельзя быть настолько невыдержанным,  -  следователь  тоже  положил
трубку и начал расхаживать по кабинету, паркет жалобно заскрипел. - Девица
беспокоится, очень даже понятное дело. Прописочки-то нет  и  не  работает.
Ты, дружок, соверши красивый поступок, помоги ей.
     - На работу ее Крошин сейчас мигом устроит, она меня за дурачка...
     - Очень выгодная позиция,  лично  я  обожаю,  когда  меня  за  дурака
принимают, - перебил Леву следователь. - На тебя колпак  примеряют,  а  ты
его поглубже надвинь. Дураку все  простительно,  человек,  разговаривая  с
дураком, не следит за собой, теряет бдительность.
     - Вы знаете, как она меня примет?  -  спросил  Лева  и  покраснел.  -
Простите, Николай Тимофеевич, я не обязан.
     - Ну-ну, - перебил следователь, налил себе стакан воды,  отставил.  -
Мне необходимо знать, -  следователь  убрал  отеческие  нотки.  Лева  тоже
сделал официальное лицо. - Первое. Что девицы здесь недоговорили.  Второе.
Твоя Анна может знать, где находится Кунин. Третье. Чего боится  уважаемый
Александр Александрович?
     - Почему именно Аня? Почему вы решили, что Крошин боится?  -  спросил
Лева.
     - Действуйте, инспектор. Лихарева не знает, где конюх, а Аня Полякова
может знать. Ясно? Крошин чего-то боится. Чего, я  не  знаю.  Вы  узнайте,
инспектор. Старайтесь. Девушки в  данном  вопросе  помочь  не  могут.  Сам
Крошин может помочь.
     - Слушаюсь, - Лева направился к двери.
     - Минуточку, - остановил его следователь, помялся  и  сказал:  -  Ты,
дружок, все-таки как-то объясни Косте историю с  удостоверением.  От  него
скрывать нельзя, мне же фискальничать тоже не с руки. Так  уж  ты,  сделай
старику одолжение, сам со своим начальством разберись.  Договорились?  Ну,
спасибо.
     Лева забежал домой перекусить и позвонить Турилину. Полковник сердито
сказал, что, хотя следствие ведет прокуратура, работает старший  лейтенант
Гуров в уголовном розыске, и приказал явиться немедленно.
     Константин Константинович выслушал  доклад,  переключил  телефоны  на
секретаря, попросил соединять только с генералом и несколько минут молчал.
Лева сидел на самом краешке кресла, поджав, словно кузнечик, худые ноги, и
изучал рисунок на ковре.
     - Я виноват перед вами, Лева, - сказал наконец Турилин. - Но если вы,
коллега, не пересмотрите свою манеру работать, мы серьезно поссоримся и  я
вас накажу. Да, я был не прав, когда не поверил вашей версии о  телефонном
звонке, проверке и прочим рассуждениям. Вы обязаны доказывать свои  выводы
здесь, в кабинете, а не ставить  эксперименты.  Мы  бы  взяли  Кунина  под
наружное наблюдение, не бегали бы сейчас высунув язык, не искали бы иголку
в стоге сена.  Почему  товарищи  должны  расплачиваться  за  ваши  ошибки?
Сколько времени  мы  теперь  истратим  на  его  поиски?  Это,  знаете  ли,
обыватель считает, стоит милиции объявить всесоюзный розыск,  раз,  два  и
готово. И перестаньте краснеть, черт вас возьми, вы серьезный работник,  а
не институтка.
     Лева встал, Турилин хотел было предложить ему стакан воды, но  только
откашлялся, тоже встал и вышел из-за стола.
     - Как отец поживает? - спросил он, прошелся по кабинету,  остановился
у окна, повернувшись к Леве спиной.
     - Спасибо, - ответил Лева, - и мама здорова. Мои знаменитые  родители
чувствуют себя отлично.
     - Зря петушитесь, - продолжая смотреть в окно, сказал Турилин, - ваша
мама лет пять назад нам очень помогла. Попросите рассказать,  удовольствие
получите. Садитесь, Лева. - Турилин вернулся на свое место  и  спросил:  -
Как дальше жить будем?
     - Я сам найду Кунина, - ответил Лева, -  не  улыбайтесь,  пожалуйста,
выслушайте меня.
     - Какие сейчас улыбки? - искренне возмутился полковник.  -  Говорите,
коллега, я весь внимание.
     Лева изложил свой план. Турилин обдумал его и сказал:
     - Предъявите ваше личное оружие.
     Лева провел ладонями по пиджаку, словно не знал, здесь  пистолет  или
нет, и развел руками. В отличие от  Левы  полковник,  когда  сердился  или
волновался, бледнел.
     - Константин Константинович, я же на конюшне работаю, пиджак  снимать
приходится, - перешел в наступление Лева. - Сейчас я  бы  пистолет  и  без
вашего напоминания взял бы, - он врал самозабвенно, боялся, что  начальник
сейчас передумает, и торопливо говорил:  -  Убийцу  ищем,  я  же  понимаю,
взрослый человек  я,  Константин  Константинович.  Я  очень  аккуратный  и
осторожный...
     - Задерживать Кунина лично я категорически вам  запрещаю,  -  прервал
Леву Турилин. - Вы меня поняли? Установите его местонахождение,  остальное
вас не касается.
     - Обещать не могу, -  ответил  Лева  и  развел  руками.  -  Простите,
товарищ полковник, тогда от моего  плана  лучше  отказаться.  -  Он  начал
убеждать  Турилина,  приготовился  к  длинному  разговору,  но   полковник
неожиданно сразу согласился.
     Приписав  столь  легкую  победу  своему  красноречию,  Лева  позвонил
Наташе, предупредил, что скоро приедет, и, взяв из сейфа  пистолет,  вышел
на улицу.
     Как только за Левой закрылась дверь кабинета, полковник распорядился,
чтобы оперативная группа из районного отделения  не  выпускала  Гурова  из
поля зрения.



                              ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     Наступила  ночь.  Лева  с  Анной  уже  два  часа  сидели  в   сквере.
Сопровождавшая их оперативная группа расположилась в  машине,  из  которой
пустынные улицы и сквер просматривались отлично.
     Старший  группы  -  капитан  Свиридов  дремал  на  переднем  сиденье,
водитель тоже дремал. Молодые лейтенанты Люся Козлова и Виктор  Болтянский
наблюдали за Гуровым и Аней.
     А в сквере Анна в который раз  взяла  у  Левы  сигарету,  закурила  и
устало сказала:
     - Да не знаю я, где он, ей-богу, не знаю.
     - Не лгите, знаете, - Лева тоже мусолил сигарету, но не зажигал ее. -
Я считал вас сильной, а вы трусливый, жалкий человечек. Сказали бы честно:
знаю, но вам не скажу, и точка. Правду выговорить пороху не хватает?
     Задуманная Левой операция началась прекрасно. У Натащи он пробыл лишь
несколько минут, договорился, что будет звонить, и ушел.  Он  боялся,  что
Анна не захочет с ним встретиться, но девушка согласилась.
     Два с лишним часа Лева уговаривал Анну сказать, где находится  Кунин.
В  начале  разговора  Лева  имел  психологический  перевес,  так   как   с
инспектором уголовного розыска девушка разговаривала впервые  и  терялась.
Был момент, когда она уже готова была признаться, и Лева почувствовал это,
но, видимо, допустил  ошибку,  и  Анна  сдержалась.  Затем  прошло  время,
девушка собралась, снова видела  в  Леве  лишь  долговязого  парня,  а  не
представителя власти, и успокоилась. Он  понимал,  что  с  каждой  минутой
теряет позиции, и уже готов был сдаться, когда вспомнил любимую  присказку
своего начальника Трофима Ломакина. Никогда не  убеждай  женщину  логикой,
часто повторял старый сыщик, для  женщины  важна  не  логика,  а  психика,
честолюбие. Лева предпринял последнюю, отчаянную атаку.
     - С официантом в ресторане вы наглы и храбры. Официант  вам  ответить
не может. А меня испугались. Нос повесили, бубните одно и то же.
     Анна раздавила сигарету йогой, резко  подняла  голову,  посмотрела  в
глаза.
     - Ну, так  что  ж?  -  подзадорил  Лева.  -  Все?  Кончился  порох  в
пороховницах? - Он встал и поклонился.
     Анна кусала губы, молчала. Лева расхохотался ей в лицо.
     - Вот так! С официантом проще - он беззащитен. А  вот  попробуйте  со
мной быть храброй. Вот, мол, знаю, да не скажу.
     - Знаю! - Анна вскочила. - Знаю и не скажу! - Она резко повернулась и
пошла по аллее.
     Лева крикнул ей вслед:
     - И бегом?! - Он не двигался  с  места,  понимал:  либо  заставит  ее
остановиться, либо проиграл. - Страшно, аж невмоготу?
     Аня остановилась и повернулась.
     - Да кто тебя боится? Кто?
     - Жанна д'Арк! - Лева вновь рассмеялся, стоял, к девушке не подходил.
     Тогда она сделала навстречу к  нему  несколько  шагов,  Лева  сел  на
скамейку, достал сигареты.
     - Закуривайте и успокойтесь.
     - Что вам от меня нужно?  Что  вы  ко  мне  пристали?  -  Она  устало
вздохнула.
     - Коля недавно вам позвонил?
     - Позвонил, - с вызовом ответила Анна и повторила: - Позвонил. Только
вам я ничего  не  говорила  и  больше  ничего  не  скажу.  Один  на  один,
недоказуемо. Презумпция невиновности, - выпалила  она  скороговоркой  весь
запас юридических знаний.
     Лева молчал. Он вспомнил огромного следователя прокуратуры и  молчал.
Сначала Анна смотрела на Леву с вызовом, на-ка, мол, выкуси. Через  минуту
она отвернулась, а еще позже тихо сказала:
     - Ну, я пойду... - И не двинулась с места.
     - Один на один вам со своей совестью оставаться  сейчас  не  советую,
так как нет у вас никакой презумпции невиновности,  -  медленно,  подражая
следователю, скучным голосом  говорил  Лева.  -  А  есть  вина,  пока  она
маленькая, расти та вина будет не по дням, а по часам. Судить вас будут не
по кодексу, а по совести. От совести никуда не денешься. Будет Коля сидеть
десять лет, все время вас будут судить. Коля вернется, он  судить  станет.
Он вам любовь, а вы ему подлость  и  трусость.  За  что  же  вы  его  так?
Веснушки у него, недотепа он, конечно.  Он  вас  любит,  верит,  позвонил,
помощи искал. А вы?
     Анна сидела сгорбившись, при последних словах выпрямилась, спросила:
     - А мне? А мне выдать его?
     - Липкое словечко  подобрали,  -  Лева  заметил,  как  Анна  украдкой
взглянула на свою ладонь, где были написаны какие-то цифры. - Выдавать  не
надо, а позвонить следует, - он взял ее руку, взглянул. -  Позвоните:  сто
пять - тридцать четыре...
     Анна выдернула руку. Последние две цифры стерлись, но  Лева  уверенно
сказал:
     - Прекратите цирк. Я могу  позвонить  дежурному  по  городу,  назвать
номер,  через  минуту  установят  адрес,  через  пять  минут   там   будет
оперативная группа. Вместо явки с повинной - арест. Наказание удваивается.
     Анна плакала. Лева закурил. Наконец девушка поднялась, они  вышли  из
сквера, остановились у телефонной будки.
     - Что я ему скажу, ну что? - Аня всхлипнула.
     - Соедините меня, я поговорю сам, - ответил Лева.
     Аня послушно вошла в будку, набирая номер, всхлипывала и бормотала:
     - Он не как вы, он хороший, добрый... не убивал  он  никого...  Алло?
Коля? Нет? Дня это, Аня. Позовите, пожалуйста, очень, очень прошу,  -  она
разрыдалась, и Лева забрал у нее трубку.
     - Анюта? - услышал Лева мужской голос.
     - Здравствуй, Николай, говорит инспектор уголовного розыска Гуров,  -
Лева говорил громко, четко выговаривая слова. - Я мог бы просто арестовать
тебя, но решил сначала поговорить.
     - Анюта, за что?.. - пробормотал Кунин.
     - При чем тут Анюта? Я знаю твой телефон, значит, знаю  адрес.  Зачем
тебе арест, Николай? Думай, ты же мужик,  черт  тебя  подери!  -  Чувствуя
растерянность и нерешительность Кунина,  Лева  говорил  жестко,  не  давая
возможности опомниться: - Оденься и выходи на улицу. Сейчас же  оденься  и
выходи на улицу. Ты хочешь, чтобы у людей,  которые  тебя  приютили,  были
неприятности? Оперативная машина в трех кварталах от вашего дома.  Я  хочу
тебе добра, Николай. Нина Петровна, Михалыч, все хотят тебе только  добра.
Ты понял меня?
     - Все равно вы арестуете меня, - ответил  Кунин,  -  там  или  здесь?
Какая разница?
     - Я не арестую тебя, Николай. Даю слово, что я  не  арестую  тебя,  -
сказал твердо Лева. - Выходи, я тебя встречу, и мы поговорим. Ты понял?
     - Хорошо. Только не у дома. Я не хочу, чтобы видели.
     Лева облегченно вздохнул. Как определить место встречи, не выдав, что
адрес Николая неизвестен? Лева вспомнил первые  цифры  номера.  Сто  пять,
значит. Пролетарский район.
     - Николай, подойди к зданию цирка. Тебе ведь недалеко.
     - Рядом, - тяжело выдохнул Николай.
     - Знаю, что рядом. Только не валяй дурака, - сказал Лева.
     - Чего уж теперь. Через десять минут буду.
     Лева  повесил  трубку  и  побежал.  От  того  места,  где  он  сейчас
находился, до цирка было совсем не рядом. Назначая встречу,  он  этого  не
учел.
     Аня бежала рядом. Лева  забыл  про  девушку.  Она  бежала  за  ним  и
спрашивала:
     - Куда? Куда, где он?
     Машина с опергруппой двигалась следом.  Капитан  Свиридов  проснулся,
вытер ладонью широкое лицо и сказал:
     - Вот дает, коллега.
     - Может, подвезти его? - спросил водитель.
     - А мы побежим? - Свиридов усмехнулся. - Прости, возраст не тот. - Он
увидел частника, который запирал "жигули", и сказал: - Притормози. - Вылез
из машины, хлопнул молодого мужчину по плечу.  -  Здравствуйте,  уголовный
розыск.
     - Здравствуйте, - ответил хозяин "жигулей".
     - Помогите нам. - Свиридов указал на  Леву  и  Аню.  -  Видите,  двое
бегут. Догоните их и подвезите, куда попросят. И ни гу-гу. Ясно?  Тогда  я
не стану проверять, чем от вас пахнет.
     Мужчина испуганно икнул, сел за руль и рванул с места.
     Анна  начала  отставать,  когда  ее   обогнала   машина,   взвизгнула
тормозами, и водитель громко спросил:
     - Тренируетесь или куда надо? Подвезу.
     Лева молча прыгнул в машину, втащил Анну и, задыхаясь, сказал:
     - Цирк.
     - Это уж точно, - ответил водитель.
     - Повезло, - Анна откинулась на сиденье, - как нам повезло.
     - Это уж точно, - повторил водитель, глядя в  зеркальце  на  "волгу",
которая шла следом.
     Когда они остановились у здания цирка и Лева полез в карман, водитель
запротестовал:
     - Никогда. Дружеская услуга.
     - Большое спасибо,  -  Лева  вышел  из  машины,  помог  вылезти  Ане,
оглянулся.
     - Пожалуйста, - водитель резко развернулся и мимо  "волги"  рванул  в
обратную сторону.
     Лева с Аней только успели отдышаться, когда с противоположной стороны
улицы к ним направилась темная  фигура.  Человек  попал  в  свет  уличного
фонаря, и Лева узнал Кунина. Конюх двигался медленно,  еле  ноги  волочил.
Аня хотела пойти навстречу, Лева ее остановил:
     - Сам, пусть он подойдет сам.
     Кунин поравнялся с  афишей,  на  которой  был  изображен  атлет.  Его
богатырские плечи и театральная улыбка  резко  контрастировали  с  жалкой,
поникшей фигурой конюха.
     - Пришел, богатырь? - Лева демонстративно сунул руки в карманы.
     - Пришел, - Николай взглянул на Аню. - А ты...
     Он не успел договорить, рядом  остановилась  "волга",  через  секунду
капитан Свиридов и лейтенант Болтянский держали Кунина за руку.
     - Что это? - Аня закрыла ладонями лицо.
     - Уголовный розыск, - спокойно  ответил  Свиридов,  -  Кунин  Николай
Васильевич, вы задержаны. Ордер на арест вам будет предъявлен в Управлении
внутренних дел. Садитесь в машину.
     - Стоп! - Лева стоял, подняв пистолет.
     - Лейтенант Гуров, я...
     - Не знаю, - резко прервал Свиридова Лева, - отойдите оба к стене.
     - Дурак, - пробормотал Свиридов, но к стене отошел.
     - Анна, проверьте у него документы, - командовал Лева.
     Аня подошла, посмотрела предъявленное ей удостоверение и прочитала:
     - Капитан милиции...
     - Дайте сюда. - Лев взял удостоверение, проверил, вернул Свиридову. -
Извините, товарищ капитан. Служба. - Он убрал пистолет и, хотя отлично все
понимал, спросил: - Что произошло?
     Кунин остался под  охраной  лейтенанта,  капитан  с  Левой  отошли  в
сторону.
     - Выполняя приказ, я все это время сопровождал вас, - сказал капитан.
- Теперь,  когда  убийца  задержан,  это  уже  не  имеет  значения.  -  Он
внимательно смотрел Леве в лицо,  чуть  не  подмигивал,  явно  предполагая
ударить по рукам и покончить дело миром.
     - Я выполняю приказ полковника Турилина. Найти Кунина и склонить  его
к явке с повинной, - ответил Лева. - Не мешайте мне.
     - А я обязан охранять вас, старший лейтенант Гуров...
     - Выполняйте свое задание и не мешайте мне выполнять свое, -  перебил
Лева.
     Капитан смотрел в глаза, но  взглядом  не  встречался.  Как  ему  это
удавалось, неизвестно.
     - Лев Иванович, - ухмыляясь, произнес он миролюбиво. - Убийца  найден
вами, - задержан вами и нами. Договорились?
     - Нет, - Лева отрицательно покачал головой,  жестом  подозвал  Аню  и
Николая. - Ко  мне  обратилась  студентка  университета  Анна  Полякова  и
сказала, что ей звонил ее знакомый Николай  Кунин.  Он  просил  ее  помочь
встретиться со мной, чтобы явиться в милицию с повинной. - Он посмотрел на
Аню и Николая. - Так это было или не так?
     - Так. Слово в слово, - ответила Аня, Николай лишь кивнул и продолжал
смотреть себе под ноги.
     Свиридов молча повернулся и направился к  машине.  Усевшись  рядом  с
водителем, он подождал, пока сядут подчиненные, и сказал:
     - Сопляк, дурак чертов.
     - Гуров молодец, - возразил лейтенант, - ему с Куниным еще работать.
     - Много ты понимаешь...
     - Я понимаю, что хорошо и  что  плохо,  товарищ  капитан,  -  ответил
лейтенант.
     - Домой, товарищ капитан? - спросил водитель.
     - Домой? - Свиридов откашлялся. - Мы обязаны охранять этого...  -  он
чуть было не выругался, - этого... Гурова.
     - Значит, за ними? - равнодушно спросил шофер и двинул  машину  вдоль
тротуара, по которому шли Лева, Анна и Николай.
     - Все так и напишешь, - говорил Лева, - ты меня понял?
     - Понял, - ответил Кунин.
     - Скажи человеку спасибо, - Анна дернула Кунина за рукав.
     - Спасибо, - послушно  сказал  Николай  и  махнул  рукой.  -  Больше,
меньше, какая разница?


     Всю ночь Гуров беседовал с Куниным, но ничего  нового  установить  не
сумел. Конюх твердил  упрямо:  ударил  спьяну,  ни  о  каком  тотализаторе
понятия не имею. В чем виноват - виноват, больше добавить нечего.
     Утром они вместе позавтракали в буфете управления, затем  приехали  в
прокуратуру. Следователь попросил Леву зайти часика через три  и  отпустил
его.
     Теперь следователь, конечно, вытащит из Кунина все,  рассуждал  Лева,
направляясь  на   ипподром.   Наивный,   несколько   растерянный   взгляд,
добродушная улыбка, недотепа в каждом движении, неужели  все  притворство?
Играет Кунин или он такой на самом деле? Видимо, он убил Логинова. Видимо,
рассуждал Лева. Сомнения  он  оставлял  для  Константина  Константиновича,
который терпеть не мог категоричности, пока следствие не закончено.
     Можно построить две версии.
     Кунин лишь изображает простачка. Цель ясна. Поняв, что на  него,  как
говорится, вышли, он пытается свести все к непредумышленному преступлению,
без заранее обдуманного намерения. Плюс явка с повинной.
     Кунин действительно  трусливый  беззлобный  парень.  Тогда  провисают
билеты тотализатора и более чем странный заезд Логинова  перед  убийством.
Непомерно высокая выдача за фаворита Гладиатора. Однако, если Кунин такой,
каким он выглядит, ему не придумать столь хитрой в своей простоте  истории
и уж тем более не  взять  чужой  вины  на  себя.  Все  было  так,  как  он
рассказывает, а билеты и заезд - хвост другой истории, которая пока никому
не известна. Убил Кунин, но Крошина выбрасывать из  дела  пока  нельзя.  В
этом Лева уверен. Каким-то краем Крошин здесь замешан.
     Утром, когда Лева доложил результаты, Турилин, делая строгое  лицо  и
не скрывая при этом, что доволен,  сказал:  два  дня  на  отдых,  коллега.
Полковник терпеть не мог слово  -  отгул.  Рабочий  день  ненормированный,
переработки быть не может и отгуливать не за что.  Отдохнуть  же  человеку
надо.
     Через служебный вход на ипподром Лева  прошел  уверенно.  Одноэтажные
длинные здания конюшен, запах  сена,  земли,  фырканье  лошадей,  стук  их
копыт. Главное  же,  неторопливость  и  обстоятельность  окружающей  жизни
действовали успокаивающе. Пистолет Лева снова уложил в сейф и сейчас  снял
пиджак, набросил его на плечи.  Он  непроизвольно  пошел  медленней,  чуть
вразвалочку. Вот  и  тренотделение  Григорьевой.  Сумрачно,  прохладно.  В
проходе никого, из денников доносятся уже знакомые звуки: шорохи, сопение,
глухой удар в деревянную перегородку. Лева просунул  руку  сквозь  прутья,
похлопал Гладиатора по шелковому крупу, рысак повернулся, ткнулся  мягкими
губами, обнажил зубы.
     - Балуй, - Лева шлепнул его по губам, - нет у меня сахара, Григорий.
     Обиженный рысак отошел в угол. Лева с удивлением смотрел вдоль пустой
конюшни, прошел дальше,  заглядывая  в  денники.  Рогозин  и  два  молодых
наездника сидели в комнате Григорьевой. Она стояла. Увидев Леву, перестала
говорить.
     -  Здравствуйте,  -  Лева  поклонился,  хотел  протянуть   руку,   но
неожиданно почувствовал, что этого делать не стоит. - Я помешал? -  Он  не
смотрел на Нину, обращался к Рогозину.
     Старый конюх исследовал его ботинки, брюки, плечи и грудь,  уперся  в
глаза.
     - Прискакал? Что скажешь?
     - Не понимаю, - Лева развел руками, взглянул наконец на Нину и только
тогда сообразил, что здесь уже известно об аресте Кунина и  сейчас  данное
событие обсуждалось.
     - Ты что же, сучонок, наделал? - Рогозин поднялся. - Ты кого в смерти
Лексеича винишь, сукин сын?
     Лева залился румянцем, Нина резко сказала:
     - Михаил Яковлевич, сейчас же...
     - Не надо, - перебил ее Лева, отстранил воинственно выпяченную  грудь
Рогозина, неторопливо повесил пиджак на спинку стула и сел. - У меня  мама
не  собака,  Михаил  Яковлевич,  а  женщина,  доктор  наук,  извините   за
нескромность.
     От такого  буквального  толкования  слов  Рогозина,  главное  же,  от
укоризненного тона, всем стало  неудобно.  Лева  перехватил  инициативу  и
продолжал:
     - Кунина никто не  арестовывал,  даже  не  задерживал.  Он  явился  с
повинной сам. Я не люблю, когда мне не верят.  Желающие  могут  с  Куниным
сегодня увидеться и поговорить лично.
     - Серьезно? - спросила Нина обрадованно.
     - В таких вопросах я не шучу, Нина Петровна, - сухо ответил Лева. - В
свободное время объясните своим сотрудникам,  что  с  работниками  милиции
рекомендуется разговаривать в ином тоне. В противном случае  вам  придется
искать не одного конюха, а двух.
     - Испугал, - Рогозин снова поднялся. - Двухлетка, к столбу скачет.
     Лева не обращал на него внимания и смотрел на Нину. Девушка  молчала.
Рогозин вдруг ссутулился, махнул рукой и хотел выйти. Лева его остановил:
     - А извиняться за вас Нине Петровне поручаете?
     Рогозин повернулся, хотел сказать резкое, злое, но только выдохнул  и
забормотал:
     - Прости, прости, не со зла я, с обиды, - и быстро вышел.
     - Не мог Колька человека убить, - не поднимая головы, сказал  Виталий
Тенин. - Верно, Нина Петровна?
     Нина ему не ответила, посмотрела внимательно на Леву и спросила:
     - Кофе сварить, Лев Иванович?
     - Спасибо большое, Нина Петровна. Покрепче, пожалуйста.
     Нина включила плитку, взяла кофемолку. Молодые наездники встали.
     - Приборку делать, Нина Петровна? - спросил Семин.
     - И горчичники Леньке на грудь поставьте. На пятнадцать минут.
     Когда ребята вышли, Нина взлохматила Гурову волосы.  Он  задержал  ее
руку, прижался щекой, поцеловал шершавую ладонь.  Кофе  пили  молча,  Нина
смотрела на бледное лицо Левы, все хотела сказать, что ему пора идти домой
и выспаться, но не решалась. Уж очень это прозвучало бы сентиментально, да
и какое она имеет  право  на  подобные  советы  -  ведь  он  наверняка  не
послушается, сделает по-своему. В комнате появился Рогозин, в  костюме,  с
влажными и тщательно причесанными волосами, и тихо сказал:
     - Переодевайся, Нинок, к Кольке пойдем, - он кивнул Леве на дверь.
     Они  вышли,  подождали,  пока  Нина  переоденется,  и  направились  в
прокуратуру. Лева не был уверен, что следователь разрешит свидание,  и  по
дороге позвонил  по  телефону.  Следователь  молча  выслушал  его  путаные
объяснения и свидание  разрешил,  сказав,  что  Кунин  все  еще  здесь,  в
кабинете, они заканчивают и ждут гостей.
     Увидев Рогозина и Григорьеву, Кунин сначала вскочил, затем  плюхнулся
назад в кресло, съежился. Следователь выбрался из-за стола,  пожал  гостям
руки, пригласил садиться. Рогозин уселся напротив Кунина, привычно, с  ног
до головы, оглядел его и сказал:
     - Рассказывай. - Он  держался  как  хозяин  в  этом  большом  строгом
кабинете.
     Следователь, который продолжают стоять, одобрительно кивнул и  взялся
за графин с водой.
     - Как же это, Коля? - спросила Нина. - Не верю я, ты не мог...
     - Придержи, Нинок, - строго остановил ее Рогозин, нацепил свои очки в
металлической оправе, наклонился к Кунину. - Ты или не ты?
     Кунин несколько раз молча кивнул.
     - Я, - выдавил он с трудом.
     Рогозин снял и протер  очки,  покачал  головой  и  неожиданно  горячо
заговорил.
     - Не мог ты, Никола. Никак не мог. Их, - он кивнул на следователя,  -
обмануть можно. Меня, старого, можно. Лошадей обмануть нельзя. Они же твою
доброту чуют. Уговорили тебя здесь, запугали, скажи. Я ничего не боюсь, до
Центрального Комитета дойду.
     Лева хотел остановить старого конюха, но  следователь  пригрозил  ему
пальцем и довольно кивнул.
     - Ты не бойся, парень. Тут же ясное дело, - продолжал Рогозин,  -  им
убийцу найти необходимо, ты подвернулся, тебя и  запрягли.  Мне,  старому,
правду скажи. Ну?
     - Не надо, Михалыч, - ответил Кунин. - Никто меня не запрягал. Сам я,
все сам Убить меня мало. Все водка.
     Рогозин вновь снял очки, зачем-то протер  их,  вздохнул.  Следователь
взял со стола протокол допроса, протянул Рогозину.
     - Можете прочитать.
     Старый конюх читал медленно, останавливаясь, смотрел на Кунина, качал
головой. Прочитав лист, Рогозин протянул его Нине.
     Лева со следователем отошли к окну. На вопросительный  взгляд  Гурова
следователь ответил:
     - Он врать не умеет. Совершенно. Говорит только правду.  Горе  какое,
горе. Парень-то хороший, добрый.
     - Хорошие и добрые людей не убивают, - сердито ответил Лева. -  Нашли
кого жалеть.
     - Тебе не жалко?
     - Нет!
     - Меняй профессию,  Лев  Иванович.  Настоятельно  рекомендую,  меняй.
Иначе разберутся в тебе и выгонят.
     Следователь смотрел сердито, даже зло. Лева сначала растерялся,  взяв
себя в руки, ответил:
     - Без рекомендаций обойдусь, уважаемый Николай Тимофеевич. Я по  делу
вам больше не нужен?
     - Вы мне такой и по делу и без дела не нужны,  -  переходя  на  "вы",
сказал следователь. - Сейчас возьмете Кунина, понятых и выедете с  ними  к
Купину домой. Изымите у него пиджак, в котором  он  был  в  тот  вечер,  и
найдите подкову. Он забросил ее где-то неподалеку от своего дома.  Вы  мне
данную подкову найдите обязательно.
     - Постараюсь, Николай Тимофеевич, - Лева кивнул и отошел.
     Следователь извлек свой знаменитый платок, вытер лицо и  шею,  тяжело
шаркая, вернулся к столу. Рогозин  закончил  читать,  уже  не  смотрел  на
Кунина, встал.
     - Я его, мерзавца, тогда в сбруйной попонкой прикрыл, чтобы не видали
пьяного. Убийцу вроде спрятал. Бывайте, - он протянул следователю  корявую
ладонь.
     - До свидания, Михаил Яковлевич.
     - Давайте без свиданий.
     - На суде-то встретимся, - следователь пожал Рогозину руку.
     - Тюрьма, значит, - утвердительно сказал Рогозин.
     - Тюрьма, конечно, - согласился следователь и обратился к Нине:  Нина
Петровна, мне нужна характеристика на Кунина.
     - Хорошо, - Нина встала и неожиданно  протянула  Кунину  руку.  -  До
свидания, Коля. Страшное ты дело сделал, не прощу я тебе. - Кунин вскочил,
нерешительно пожал протянутую руку. - Ты парень слабый, не свихнись там, -
она кивнула на окно. - Вернешься, приходи. Я тебя на работу возьму.
     Кунин кивал, плакал, все не отпускал ее руку, хватался как утопающий.
Он прощался, прощался, прощался...
     - Коли жив буду, дождусь тебя, - Рогозин Кунину руки не подал.


     Гуров выполнил указание  следователя,  взял  пиджак  Кунина,  отыскал
подкову. В научно-техническом отделе провели соответствующие экспертизы  и
обнаружили на правом рукаве пиджака  замытые  остатки  крови.  На  подкове
тоже, нашли кровь. Уголовный розыск свою миссию выполнил, дело  продолжала
прокуратура. Кунина арестовали. До суда он находился в  городской  тюрьме.
Из Москвы прибыло теперь уже ненужное уголовное дело, по которому три года
назад проходил Крошин. Дело хотели направить назад, но  полковник  Турилин
не  разрешил,  приказав   Гурову   внимательно   ознакомиться   со   всеми
материалами. Не сейчас, так через  год  мы  столкнемся  с  этим  Крошиным,
считал полковник. К встрече необходимо подготовиться.



                            ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

     Когда Лева вернулся в группу, братья Птицыны приветствовали его стоя.
Ломакин похлопал по плечу и коротко спросил:
     - Доволен?
     - Нет.
     - Что так? - поинтересовался Ломакин.
     Лева положил  на  стол  прибывшее  из  Москвы  пухлое  дело.  Ломакин
взглянул на обложку, стал копаться у себя в столе, наконец  извлек  оттуда
конверт и молча протянул. Он был молчуном, Трофим Васильевич Ломакин. Лева
прочитал письмо, которое Ломакин получил от своего приятеля из Московского
уголовного розыска. Неизвестный Леве адресат писал: "Крошин сволочь, каких
я в жизни не встречал. А ты мою жизнь, Трофим, знаешь. Крошин умен, хитер,
хладнокровен. Если у тебя есть против него  хоть  что-нибудь,  цепляйся  и
держи. Не торопись, только не торопись, иначе уйдет. Если ты его возьмешь,
буду твоим должником до конца грешных дней своих. Доказательств  не  имею,
но убежден, что у Крошина имеется  валюты,  ценностей  и  денег  на  сумму
что-нибудь около миллиона. Если ты его "копилку" найдешь,  Крошину  конец.
Мы его заберем к себе и докажем все его дела по Москве. Именно из-за  этих
денег и молчали содельники Крошина, не дали против него показаний, видимо,
рассчитывают получить свою долю после освобождения. Если деньги  выплывут,
конечно, все заговорят, и Крошину конец. Старайся".
     Лева вернул Ломакину письмо, пожал плечами.
     - Читай, работай, - Ломакин указал на папку, - это твое дело.
     - А магазин? -  чуть  ли  не  хором  воскликнули  братья  Птицыны.  -
Ограбление магазина кто будет раскрывать?
     - Перебьетесь, - ответил Ломакин, усаживаясь за  свой  стол  и  давая
понять, что разговор окончен.
     Анатолий Птицын, отличавшийся от  своего  брата  родинкой  над  левой
бровью, подошел к Гурову, ткнул пальцем ему в грудь и произнес речь:
     -  Ты  Лев   Гуров-Синичкин,   пробрался   в   любимчики.   Ты   стал
пенкоснимателем, зазнался  и  превращаешься  в  обыкновенного  карьериста.
Когда ты станешь генералом,  не  забудь,  что  слюнявчик  тебе  повязывали
бескорыстные труженики, - он указал на брата и себя. - Ты идешь к славе по
нашим хрупким костям. - Анатолий сделал шаг  назад  и  быстро  спросил:  -
Когда свадьба?
     Лева оказался на высоте, не покраснел, даже не смутился.
     - Не надо завидовать таланту. Несите свой крест достойно.  -  ответил
он. - В отношении свадьбы вас нагло дезинформировали, так как я убежденный
женоненавистник.
     - За дачу ложных показаний... - Анатолий щелкнул  пальцами,  протянул
руку. Брат вручил ему конверт. Анатолий положил конверт перед Ломакиным. -
Взгляни, Трофим Васильевич, какого змея взрастил ты на груди своей.
     Трофим вынул из конверта несколько  фотографий,  начал  разглядывать.
Лева не знал, что предпринять.  Розыгрыш  или  нет?  Пока  он  раздумывал,
Ломакин просмотрел все фото и грустно сказал:
     - Врешь,  значит.  И  ты  врешь,  Лева.  Нехорошо,  -  он  специально
употребил любимое выражение Гурова.
     Лева не выдержал и покраснел.
     Ломакин поднялся, взглянул на часы и сказал:
     - Поехали, братишки.
     - Конечно, нам, бездарностям, жуликов искать надо, - сказал Анатолий.
     - Убийства, сложные, запутанные дела расследуют  молодые  таланты,  -
поддержал его брат.
     Проходя мимо Левы, Ломакин бросил на стол конверт и повторил:
     - Нехорошо, Лева.
     Когда  смех  и  шаги  за  дверью  стихли,  Лева  вынул  из   конверта
фотографии. Смеющаяся Нина. Он, Лева, стоит потупившись, почему-то  держит
себя за мочку уха. Нина и Лева идут по скверу,  и  у  него  до  неприличия
напыщенный вид.
     Лева отложил карточки. Вот черти. Как они ухитрились?


     Гуров читал дело, по которому проходил  три  года  назад  Крошин,  до
позднего вечера. На следующий день  он  сел  его  перечитывать.  Когда  не
видишь людей, не слышишь их голоса, интонаций, а имеешь перед  собой  лишь
сухие протоколы допросов, разобраться в ситуации весьма сложно. Ясно одно,
что группа валютчиков была задержана в Москве три года  назад.  Размах  их
операций был достаточно широкий. Пятеро сознались. Крошин, безусловно, был
в данной группе, но никто из арестованных показаний против  него  не  дал.
Обыск на квартире Крошина результата не  принес.  Его  опознал  лишь  один
иностранец, но очная ставка успеха не принесла, Крошин все отрицал.  Денег
и валюты у преступников изъяли крайне мало, хотя все они вели образ  жизни
достаточно  красноречивый.  Так  могли  жить  только  люди,  располагающие
огромными средствами. Крошин был казначеем, только  этим  можно  объяснить
поведение валютчиков на следствии. Признав свою вину  и  дружно  изобличая
друг друга, Крошина все выгораживали. Причины? Не хотят  терять  "нажитые"
капиталы. Главное, арест Крошина и изъятие у него крупных,  видимо,  очень
крупных сумм повлекли бы за собой  отягчающие  обстоятельства,  вплоть  до
высшей меры наказания.
     Гуров сидел в своем кабинете с утра до позднего вечера. И  не  только
потому, что читал и перечитывал материалы. Лева с нетерпением ждал  звонка
следователя. Как продвигается дело Кунина? А билеты тотализатора? Как  они
появились на месте преступления?  Самооговор?  Такие  случаи  встречаются.
Когда? Если двоим преступникам грозит неминуемый  провал,  один  всю  вину
берет на себя. Наказание одному меньше, и  добыча  остается  у  напарника.
Оговаривать себя Кунину нет никакого смысла. Да и человек  он  для  такого
дела совершенно неподходящий. Кунин говорит правду.  Но  если  он  говорит
правду, при  чем  тут  билеты?  Как  объяснить  поведение  Логинова  перед
смертью? Этот странный заезд и все, что говорил Рогозин?
     Лева часами сидел, глядя на пустую стену, и думал, думал.  Непрерывно
шел по замкнутому кругу.  Как  ни  пытался,  вырваться  из  него  не  мог.
Следователь позвонил и предложил заглянуть к нему на  досуге  в  ближайшие
тридцать минут. Отдышавшись в коридоре, Лева  вошел  в  знакомый  кабинет.
Следователь развалился в своем кресле, словно  падишах  на  троне.  Только
вместо толпы придворных его окружали груды бумаг. Никто не  обмахивал  его
веером, и следователь, тяжело отдуваясь, млел от жары. Сонно  взглянув  на
Леву, он вяло махнул рукой на кресло и спросил:
     - Когда это кончится?
     На улице было около сорока, асфальт плавился, чуть ли  не  растекался
по тротуару. Лева недоуменно развел руками.
     - А еще сыщик, - следователь вздохнул и продолжал: - Я помру, братец,
вести дело поручат другому. Хлебнешь  тогда  горячего  до  слез.  Ты  меня
береги.
     Лева налил стакан  воды,  поставил  перед  следователем.  Тот  выпил,
кивнул благодарно,  вытащил  платок.  Лева  сгорал  от  любопытства,  ждал
продолжения, точнее, начала,  так  как  разговор  о  погоде  являлся  лишь
прелюдией.
     - Маленькая неувязочка у меня произошла, решил посоветоваться.
     "Нужны тебе мои советы, как же, - думал Лева, - что же произошло?"
     - Приятель-то наш, Кунин, левшой оказался. Понял, какая неприятность?
Друг ты мне, Левушка, но истина дороже. Ищи преступника.
     - Как левша? - Лева смотрел недоуменно. -  Я  сам  видел,  как  Кунин
расписывался.
     Следователь вышел из-за стола, легко  вышел,  будто  и  не  он  вовсе
секунду назад лежал чуть ли не в обмороке. Большой, сильный и  энергичный,
он начал расхаживать по кабинету, говорил коротко, рублеными фразами:
     - Кунин  левша,  правой  только  пишет.  Он  утверждает,  что  ударил
Логинова левой. Удар же был нанесен правой. Кровь на правом рукаве.
     - Врет, значит, - не выдержал Лева.
     -  Тут,  дружок,  еще  один  моментик  образовался,   -   следователь
заговорщицки подмигнул и, не глядя, из кипы бумаг выдернул  один  лист.  -
Прочти-ка, товарищ инспектор уголовного розыска.
     Лева взял бумагу, это было заключение экспертизы.  Он  прочитал,  что
кровь на рукаве пиджака была третьей группы.
     - Понял? - следователь смотрел торжествующе. - А  у  Логинова  вторая
группа. И на подкове вторая группа. У Кунина первая группа.
     - Чья же кровь на пиджаке? - Лева присел на ручку кресла.
     - Ох какой шустрый! - следователь рассмеялся, трясся огромным  телом,
чуть ли не слезы вытирал. - Убийцы это кровь, убийцы, - быстро сказал  он.
- Ты меня спроси, сыщик,  спроси:  уважаемый  Николай  Тимофеевич,  а  кто
убийца? Спроси-ка.
     - Уважаемый Николай Тимофеевич, - послушно начал Гуров.
     - Уважаемый, очень уважаемый, - говорил  следователь,  расхаживая  по
кабинету. - Кунин-то невиновен, - он хлопнул в ладоши. - Понял, сыщик?
     Следователь ликовал, он чуть ли не пел, схватил трубку, набрал  номер
и спросил:
     - Где Кунин? Уехал?
     В дверь тихонько постучали, скорее поскреблись.
     - Входи, тезка! - грозно рявкнул следователь.
     Кунин застрял на пороге, пересилил себя и вошел.
     - Здравствуйте, - еле выговорил он. -  Меня  отпустили?  Главное,  не
убивал я, не убивал, - Кунин протянул дрожащие руки, - все перепуталось  в
голове. Сны вижу, от яви не отличаю. Теперь жить можно. Вот счастье, а?
     - Хорош? - следователь обошел вокруг Кунина. - Обыкновенный человече.
Видал? - он любовался конюхом, словно произведением искусства. Взял его за
плечи, усадил в кресло. - Удобно? Свободному-то сидеть  удобно?  -  поднял
его, толкнул к дверям. - Марш в коридор, вызову.
     Когда Кунин неслышно прикрыл за собой дверь, следователь успокоился и
уже серьезно сказал:
     - Вот поработаешь с мое, Лева,  поймешь,  что  невиновность  человека
доказать куда как приятнее, чем самого  опасного  преступника  изобличить.
Чуть ли не сорок лет я  работаю,  да  чаще  все  туда  и  туда  отправляю.
Преступники,  мерзкие  людишки,  а  на  душе  все  одно  нехорошо.   Такие
праздники, как сегодня, редко случаются.
     Он еще раз прошелся от окна до двери, занял  свое  место  за  столом,
поворочался, вновь привычно повздыхал.
     - Ну, дружок, праздник кончился, давай работать, - следователь  ловко
выхватил из груды нужный документ, взглянул на  него,  бросил  обратно.  -
Когда я выяснил, что Кунин левша и группа крови не совпадает, я  решил  по
старинке плясать от печки. Успокоил  я  конюха  и  подробненько  допросил.
Только спрашивал я его не о том, что он делал в  воскресенье,  то  есть  в
день убийства. Расспрашивал я его о понедельнике, вторнике  и  так  далее.
Меня интересовало, где он бывал, с кем встречался после убийства.
     Лева сидел напряженно, аж ладони вспотели, и смотрел на пустое кресло
напротив. Кто должен сесть  в  это  кресло?  Лева  догадывался,  знал,  но
старался не думать, только слушать.
     - В понедельник вечером, - начал свой рассказ  следователь,  -  после
допроса в этом кабинете Кунин направился к кому?
     - К Крошину и рассказал о случившемся, - Лева не сводил с кресла глаз
и увидел в нем  Крошина.  Сан  Саныч  сидел,  не  развалившись,  но  и  не
напряженно, смотрел пытливо, спокойно, чуть-чуть насмешливо улыбался.
     - Пришел Кунин к Крошину, рассказал печальную историю, признался, что
крепко пьян был и ничего не помнит.  Принял  Крошин  конюха  нелюбезно,  а
выслушав, вдруг к столу пригласил и коньяк поставил.  Выпили  они,  Кунину
жарко стало,  и  Крошин  любезно  предложил  принять  ванну.  Очень  Кунин
удивился, но хозяин чуть ли не силком его в ванну засунул. Затем  снова  к
столу сели, еще выпили. Кунин все  уходить  порывался,  однако  хозяин  не
отпускал и оставил ночевать. Похоже на Крошина?
     - Абсолютно непохоже, - ответил Лева.
     - И я так думаю, - согласился следователь. - Утром выпили кофе. Кунин
начал благодарить и прощаться, а Крошин ему, как бы между прочим, и скажи:
не мое это дело, но ты  рукав  у  пиджачка  простирни  на  всякий  случай.
Смотрит Кунин, а на подкладке правого рукава темные пятна, кровь вроде бы.
Он оправдываться стал, хозяин его к двери  ведет,  слушать  не  хочет.  Не
знаю, не интересуюсь, говорит, что твое - твое, а мое - мое. Утром в среду
Кунин в робе подкову обнаружил и от страха "вспомнил".
     - Тут я на конюшне появился, - вставил Лева.
     - Именно. Конюх к Крошину за советом, тот открещивается,  ни  к  чему
мне это. А линию свою ведет последовательно: не трусь, все  обойдется,  не
найдут  тебя.  Кунин  совсем   ошалел   от   страха,   начал   подробности
"вспоминать", а когда твое удостоверение увидел, побежал.
     - Я невиновного явиться с повинной вынудил, - сказал Лева.
     - Пока мы с этим обормотом не разобрались, на Крошина не вышли бы.
     - Как дальше жить будем? - повторил Лева любимую фразу следователя.
     -  Чего  опасался,  то  и   произошло.   Преступник   есть,   а   где
доказательства? - следователь пятерней потер голову. - Прежде  чем  огород
городить,  надо  свои  предположения  для  себя  же  фактиками  подпереть.
Обсудим. Что с Куниным делать?
     Лева задумался. Если Крошин узнает, что конюха освободили?
     - Я должен посоветоваться с полковником  Турилиным,  -  после  долгой
паузы сказал он.
     - Иди советуйся, - следователь кивнул на дверь, -  а  обормота  давай
сюда.


     Турилин выслушал Леву Гурова, затем сказал, что невиновного  человека
оправдали, это хорошо, а  что  убийца  на  свободе  разгуливает  -  плохо.
Взвесив все "за" и "против", решили Кунина отправить в отпуск, оформив его
таким образом, чтобы на конюшне  об  этом  никто  не  знал.  Пусть  Крошин
успокоится.  Полковник  остался  недоволен  версией,  которую   выработали
следователь прокуратуры и Гуров. Все у вас очень логично,  последовательно
и похоже на правду, сказал он. Однако фактиками подпереть ваши рассуждения
необходимо. Для этого установите, коллега, распорядился он,  группу  крови
Крошина. Вдруг она не совпадет с группой крови,  обнаруженной  на  пиджаке
Кунина? Рассыплются тогда ваши  рассуждения,  как  детский  "конструктор".
Второе, необходимо убедиться, что на левой  руке  Крошина  имеется  свежий
порез. Если  все  так,  закончил  Турилин,  санкционирую  вам  версию  как
единственно верную, тогда и составим план работы по ней...
     Лева зашел в районную поликлинику и через несколько минут  в  истории
болезни А.А.Крошина  прочитал,  что  группа  крови  у  того  действительно
третья. С выполнением второй половины задания было несколько  сложнее.  До
наступления вечера  о  нем  нечего  было  и  думать.  Сегодня  пятница,  в
восемнадцать начнутся бега, Крошин, конечно, будет в ложе, рассуждал Лева,
шагая к ипподрому.
     Рогозин раздавал  лошадям  "кашу".  Леве  кивнул,  буркнул  что-то  и
продолжал  работать.  Не  обескураженный  столь  холодным  приемом,   Лева
остановился и весело спросил:
     - Как здоровье, Михаил Яковлевич?
     Рогозин таскал ведра от денника к деннику,  не  отвечал.  Лева  начал
помогать, но конюх оттолкнул сердито.
     - Не балуй, - он разогнулся, ткнул пальцами Леву  в  грудь,  -  лучше
уйти.
     Сегодня Леву ничто не могло ни смутить, ни  обидеть.  Он  рассмеялся,
схватил два полных ведра, убежал в противоположный  конец  конюшни,  задал
корм. Так он и бегал с ведрами, пока все лошади не получили своей  порции.
Сидя в своей комнате, Нина составляла  график  тренировок.  Пробегая  мимо
открытой двери, Лева крикнул:
     - Добрый день, Нина Петровна!
     Нина его не видела, но голос узнала. Радость какая-то у Левы,  поняла
она и стала ждать. Лева бросил ведра, схватил Рогозина под руку, привел  к
Нине в комнату, закрыл дверь. Тяжело отдуваясь, он прислонился  к  косяку.
Рогозин смотрел недоверчиво, Нина вопросительно.
     - Колька ваш, обормот, невиновен и уже освобожден, - Лева выглянул  в
коридор, вновь плотно прикрыл дверь.
     - Как невиновен? Не понимаю, - Нина  поморщилась,  кончиками  пальцев
провела по лицу, словно снимала прилипшую паутину.
     - Сядь, стригун, объясни толком, -  сказал  Рогозин.  -  Николай  сам
сказал, мне сказал.
     - Объяснять не буду, не имею права, -  ответил  Лева,  протянул  Нине
сложенный вчетверо лист. - Вот  его  заявление  на  отпуск.  Директору  мы
позвонили, оформите тихо, без приказа, чтобы никто не знал.
     Почему-то именно заявление, написанное корявыми размашистыми буквами,
произвело на Нину и Рогозина наибольшее  впечатление.  Они  несколько  раз
передавали листок друг другу, читали и перечитывали.
     - Очередной отпуск, - наконец сказал Рогозин и сжал Пальцы в кулак, -
в самый сезон гулять  будет,  я  ему  устрою,  черту  веснушчатому,  -  он
улыбнулся, и Лева увидел, что зубы у Рогозина крупные и белые.
     Нина, не обращая внимания на присутствие конюха, обняла Леву и крепко
поцеловала его.
     - И за меня, Нинок, - смеялся Рогозин заразительно и молодо.
     Нина на мгновение прижалась к Леве, отстранившись, деловито сказала:
     - Работать, сегодня от нас четыре лошади в призу.
     Хмель радости прошел, и Рогозин спросил:
     - А дальше? Кто за Лексеича ответ нести будет?
     - Найдем, если поможете, конечно,  -  Лева  повесил  пиджак,  засучил
рукава, словно сейчас же пойдет и начнет искать преступника.
     Началась подготовка к бегам, Нина с помощниками уехала  на  разминку.
Лева  с  Рогозиным  остались   одни.   Подготовив   четвертую   лошадь   к
соревнованиям, они закурили, сели на лавочку у конюшни.
     - Михаил Яковлевич, - начал Лева и с удовольствием отметил, как конюх
повернулся, приготовился  слушать,  -  вы  мне  рассказывали,  как  раньше
наездникам давали деньги, заставляли не ехать.
     - Было, - согласился Рогозин.
     -  По  нашим  данным,  убийство  совершил  кто-то   из   завсегдатаев
ипподрома, - Лева слукавил, не сказал, что убийца известен. - Где,  как  и
когда преступник мог встретиться с Логиновым и предложить ему сделку?
     - Лексеич на такое дело не пойдет, - сразу ответил Рогозин, - Болтают
о нем, да все брехня, я-то знаю. - Конюх говорил об убитом наезднике,  как
о живом.
     - Он и не пошел, - сказал Лева. - Однако последний его заезд помните?
За фаворита Гладиатора три рубля в одинаре платили. Почему? Кто-то  против
него крупно играл. А мог Логинов на Гладиаторе проиграть?
     - Ни в жизнь, - Рогозин даже сплюнул.
     - А кто-то, Михаил  Яковлевич,  считают,  что  Логинов  проиграет,  -
настаивал Лева. - Вспомните, вы мне сами говорили,  что  Логинов  на  себя
поставил, чего раньше не бывало, отдавая  вам  билеты,  сказал...  как  он
сказал?
     Рогозин задумался, потом медленно произнес:
     - Мне сегодня полагается, жулье учить надо. И  вроде  того:  напомним
некоторым, кто мы такие есть.
     - Вот-вот. Предложили ему деньги,  Михаил  Яковлевич,  поверьте  мне,
предложили, - убеждал конюха Лева.
     - Лексеич бы того прохвоста вдоль спины, и весь разговор, -  возразил
Рогозин.
     - Так иначе было, сами видите, - не сдавался Лева. - Как, где и когда
такой разговор произойти мог?
     - В субботу, только в субботу, -  ответил  Рогозин.  -  Нинок  ему  в
пятницу сказала.
     - Хорошо, в субботу, - Лева кивнул. - Где и как?
     - Покупали  Лексеича,  значит,  покупали,  сукины  дети,  -  бормотал
Рогозин. - По моему уму, если такое дело было, то так. - Рогозин, глядя  в
землю, будто видя сквозь нее, начал рассказывать: - Зашел в субботу  после
работы он в ресторан выпить. Каждый день  заходит,  все  знают.  Известное
дело: здрасте-здрасте, кто узнал, к столу зовут.  Он  налево  повернул,  в
дальний угол за служебный сел, на людей внимания не обращает,  пиво  пьет.
Тот, полагаю, и подсел к нему. Один подсел, вдвоем такие дела не делают, и
сказал между делом, мол, слышал, ты, мастер, завтра на  Гладиаторе  едешь?
Лексеич кивнул, пиво пьет. "Может Гладиатор проиграть?" - тот  спрашивает.
Лексеич усмехнулся, пиво пьет. "Сто", - тот говорит.  Лексеич  пиво  пьет.
"Триста... Пятьсот... Тыщу!"  -  Рогозин  неожиданно  покраснел,  зашептал
горячо: - Ведь к Нинке-то тот подойти не посмел.  Знает,  она  его,  самое
малое, по морде нахлещет. К Лексеичу можно, дело в  сумме,  старого  вроде
легче купить. - Рогозин поднялся,  Лева  встал  рядом.  -  Искать  будешь,
помни, тот не уговаривал, не предлагал, тот покупал.
     - Почему? - быстро спросил Лева.
     - Иначе Лексеич послал бы его, всех делов-то. Точно говорю.
     - Спасибо, Михаил Яковлевич, - искренне сказал Лева. - А в  ресторане
не опасно? Ведь все видят?
     - И что такого? Говорят люди и говорят, о чем - неизвестно.
     - Как же мне такого типа найти? - лукавил Лева. - Подскажите,  Михаил
Яковлевич.
     - Работала в ресторане в тот  день,  -  Рогозин  произвел  подсчет  и
закончил, - смена Федора. Она и сегодня работает. К Федору, старшой у них,
не ходи. Болтун. К Митричу обратись, моего роста и возраста,  голова,  как
коленка, голая. Поклон от меня передай, он тебе все как есть  нарисует.  -
Рогозина захватил сыскной азарт. - Сейчас и отправляйся, пока гостей у них
нет. И еще, - он задумался. - Ты тут не толкайся, на  трибунах  побудь,  у
кассы постой. В ложи загляни, тебе  корифеев  найти  требуется,  жизнь  их
игровую понять. Иди-иди, я Нинке твоей поклон передам.


     В ресторане все произошло на удивление просто и быстро.
     В сыскном деле  и  такое  случается.  Лева  сел  за  столик,  который
обслуживал маленький лысый официант, заказал  кофе  и  передал  поклон  от
Рогозина. Посетителей действительно не было, официанты слонялись без дела,
и Митрич присел на свободный  стул  и  осведомился  о  здоровье  Михалыча.
Завязалась беседа. Когда Лева задал свой вопрос, Митрич удивленно спросил:
     - Зачем вам? Колька ведь признал?
     - Признался и арестован, - подтвердил Лева. - К этому делу мой вопрос
отношения не имеет, - он видел, что официант не верит, но  разубеждать  не
стал.
     -  Тот  вечер  хорошо  помню,  -  сказал  Митрич,   стараясь   скрыть
любопытство. - Пришел Борис Алексеевич, как обычно, сел за служебный, - он
указал на столик в углу. - Санька ему пару  пива  из  холодильника  подал.
Тоже  как  обычно.  Потом  к   Борису   Алексеевичу,   -   Митрич   быстро
перекрестился, - шумная компания подошла, погалдели  и  на  выход.  Парень
молодой подсел, как обычно.
     - Какой парень? - спросил Лева.
     - Наш, играющий,  -  ответил  Митрич,  пытливо  разглядывая  Леву.  -
Инженер он вроде, солидный. -  Лева  уже  опустил  руку  в  карман,  хотел
достать   фотокарточку,   но   официант   сказал:   -   Крошин   Александр
Александрович, - и надобность в опознании отпала.
     - Долго разговаривали?  -  Лева  убрал  руки  со  стола,  без  всякой
необходимости достал носовой платеж.
     - Не помню. Долго не должно, - Митрич выдержал паузу.
     - Что дальше было?
     - Инженер отошел,  двое  из  оркестра  подсели.  У  оркестра  перерыв
организовался.
     - Потом? - Леву уже больше ничего не интересовало, но  он  не  хотел,
чтобы официант понял, что именно Леву интересует.
     - Потом, потом? - Митрич разочарованно вздохнул. -  Ничего  не  было.
Допил Борис Алексеевич свое пиво и ушел. Как обычно.
     - Большое спасибо, хотя интересного я ничего и не услышал. Спасибо, -
Лева расплатился и пошел на трибуны.
     В кассовом зале уже толпился народ. Листая программки,  люди  бродят,
словно слепые, порой натыкаясь друг на  друга.  Веселая  или  Кристалл?  А
может быть. Пихта? Верный тоже королевских кровей. На  трибунах  атмосфера
чисто спортивная, здесь тоже играют, но и победы, и поражения  принимаются
весело, громкими шутками и смехом. В первом ярусе ложи тихо, разговаривают
вполголоса.
     Рогозин советовал посидеть на трибунах. Лева пришел и  сел.  В  ложе,
рядом с Крошиным, Лева больше наблюдал за лошадьми. Сейчас, расположившись
недалеко от Крошина, Лева смотрел лишь на людей. Все  чуть  в  приподнятом
настроении. Кругом почти одни мужчины,  если  попадается  женщина,  то  ей
обязательно кто-то объясняет правила, она кивает, явно ничего не  понимая.
Основная ее забота сесть и не испачкать юбку.
     Трибуны ровно гудят,  в  начале  заезда  затихают,  когда  же  лошади
выходят на последнюю прямую, страсти прорываются наружу. Крики одобрения и
возмущения достигают апогея. После гонга, оповестившего, что первая лошадь
финишировала, крики стихают, по трибунам вновь разливается ровный гул.
     Лева все чаще посматривал на Крошина. Рядом с ним сидела Наташа,  Ани
не было. О чем думает он,  несколько  дней  назад  убивший  человека?  Что
делает здесь? Если предположения Левы верны, Крошин располагает  огромными
деньгами - тысяча рублей для него  пустяк.  Просто  развлекается,  убивает
время?  Изредка  к  Крошину  наклонялись  через  барьер   какие-то   люди,
произносили две-три фразы и отходили.
     Почему ложу никто не занимает? Везде полно, а Крошин с Наташей  сидят
вдвоем. Почему? Вбегает и выбегает из  ложи  маленький  мужичонка,  он  по
распоряжению Крошина делает  ставки.  Кажется,  его  зовут  Валек.  Почему
Валек? Лева помнит, что мужичонке под пятьдесят. У него  в  склеротических
жилках лицо и заискивающие бесцветные глаза. Почему все-таки в ложе, кроме
Крошина и Наташи, никто не сидит?  Места  не  нумерованные,  каждый  может
войти, встать или сесть, там есть свободные стулья.  На  каменном  барьере
ложи два здоровых парня пьют пиво и едят бутерброды. Почему  они  сидят  у
входа, а не на стульях в ложе? Лева присмотрелся, парни не едят и не пьют,
разложили свое хозяйство и сидят, изредка переговариваются. К кассам парни
не  ходят,  за  заездами   следят   равнодушно.   Неужели   Крошин   имеет
телохранителей? Как же Лева  не  заметил  их  раньше?  Интересно.  Лева  с
нетерпением ждал, может, кто-нибудь все-таки попытается  занять  свободные
места? Наконец какой-то респектабельный мужчина с дамой  захотел  войти  в
ложу, но парни встали, преградили путь. Крошин равнодушно взглянул,  вновь
отвернулся. Мужчина стал что-то  говорить,  жестикулировать.  Тогда  парни
взяли свои бутылки  и  газету  с  бутербродами,  вошли  в  ложу  и  заняли
свободные стулья. Когда мужчина с дамой отошли, парни вновь  вернулись  на
прежнюю позицию. Вот так номер!  Значит,  завсегдатаи  знают,  а  новичков
заворачивают  подобным  способом.  В  свите  у   Крошина   четверо:   двое
телохранителей,  любовница  и  пятидесятилетний  "мальчик"   Валек.   Всех
немедленно взять под контроль, в нужный момент допросим, решил  Лева.  Да,
были еще Аня и Кунин. Крошин теряет кадры, войско редеет. Ничего,  он  его
быстро пополнит. Только Лева так подумал, как к ложе подошла Анна. Неужели
вернулась и снова будет просиживать здесь часами? Зачем ей  это  надо?  На
Анну парни не обратили внимания, она  прошла  свободно.  Вход  сюда  стоит
восемьдесят копеек, для девушки это деньги. У  Левы  появилась  интересная
мысль, он вышел на улицу, погулял и направился обратно.  На  контроле  его
остановили.
     - К Сан Санычу, - сказал он уверенно.
     - Пожалуйста, - пожилая женщина вежливо улыбнулась.
     Деньги. Сами по себе лишь символ, раскрашенная бумага. Крошину  нужна
власть.  Как  ее  получить?  Крошин  умеет  распоряжаться  деньгами.   Для
любовницы  снята  квартира.  У  него  телохранители  и  "мальчик"   Валек.
Достаточно назвать его имя, и контролер вежливо улыбается.  А  вот  и  он,
Александр Александрович Крошин, сидит спокойный, не  обращая  ни  на  кого
внимания. Здесь он личность, победитель. Падишах  крохотного  государства.
На работе он  рядовой  инженер.  Внешне  все  очень  прилично.  Старенькая
"волга", скромная квартира. Одет со  вкусом,  но  не  броско,  держится  с
достоинством, но скромно, говорит вполголоса.  Власть.  Он  имеет  власть.
Пусть пока в микромире, пусть над людьми ничтожными. Нужно иметь терпение,
торопиться нельзя.  В  Москве  он  поторопился,  больше  такой  ошибки  не
повторит.
     Лева начинал понимать Крошина. Зачем понадобилось покупать  Логинова?
Деньги? Для Крошина это не деньги. Тысячи людей поставили на  непобедимого
фаворита. Крошин захотел - и Гладиатор проиграл. И убил  он,  конечно,  не
из-за  денег.  Его  ослушались,  обманули,  над  ним  посмели  издеваться.
Личность он или не личность? Простить, забыть? Значит, отступить? Признать
себя побежденным? У него был лишь один зритель, он сам. Именно перед собой
он не мог спасовать. Признать, что ты нуль, что не можешь, вся  твоя  сила
сплошной блеф и самообман? Жизнь не удалась, ты ничтожество?
     Лева сел в сторонке и смотрел на Крошина.
     Убийца. Внешне - интеллигентный, с обаятельной улыбкой.
     Неудача с Логиновым таила еще одну опасность.  Вполне  возможно,  что
старый наездник Крошина знал. Наверняка знал. Логинов расскажет о  попытке
подкупа, двери ипподрома закроются. Где же тогда царить?
     И все равно  для  совершения  убийства  таких  мотивов  недостаточно,
должно существовать что-то еще. Главное. Что? Что могло  толкнуть  Крошина
на убийство?
     Лева подошел к ложе, один из парней "случайно" загородил вход.
     - Простите, - Лева хотел его обойти, но второй тоже встал.
     Крошин   медленно   повернулся,   приветственно    приподнял    руку.
Телохранители молча расступились, Лева спустился в ложу.
     - Добрый день, как успехи? - весело спросил он.
     Наташа лениво  кивнула.  Аня  смутилась,  протянула  руку  и  тут  же
отвернулась. Крошин хлопнул по сиденью стула и сказал:
     - Садитесь, сейчас мы победим.
     - Как день в целом? - тоном заядлого игрока поинтересовался Лева.
     - При своих, - ответил Крошин.  -  Сейчас  жду  двух.  Начал  Внуком,
говорят, его играли мало. Если "доеду", уходим.
     - Кого ждете? - Лева чувствовал себя неуютно и смотрел на  выезжавших
к старту лошадей.
     - Свирепого  и  Калину,  пятого  и  восьмого,  -  ответил  Крошин.  -
Двадцатью рублями каждого, решил завернуть покруче.
     - Ну-ну, будем бежать, - Лева освоился и посмотрел Крошину в лицо. На
губах у того была улыбка, глаза же смотрели спокойно и пытливо.
     Заезд прошел неинтересно. И  пятый  и  восьмой  за  первое  место  не
боролись, бежали не спеша, точно соответствовали своим номерам.
     - Хватит, - Крошин встал, - иначе до получки не дотянуть.
     Все пошли к выходу. Крошин на парней у ложи даже не взглянул, те тоже
на  него  не  смотрели,  пили  пиво.  Проходя  через  кассовый  зал,  Лева
извинился, сказал, что догонит, свернул к туалету и  через  боковую  дверь
вновь выскочил на трибуны. "Телохранители" уносили куда-то стулья.  Валек,
забившись в угол, считал солидную пачку денег, отложил три рубля, зажал их
в кулаке, остальные аккуратно сложил и спрятал в  карман.  Вот  бы  с  кем
побеседовать, подумал Лева и пустился догонять Крошина и девушек.
     Они стояли у машины. "Пригласят или нет?" -  думал  Лева,  подходя  и
собираясь прощаться.
     - Лева, у вас деньги есть? - спросила Наташа.
     - Ната, - укоризненно произнес Крошин.
     Аня безучастно смотрела в сторону.
     - Конечно, - Лева не сразу сообразил, что  попал  в  отрепетированную
ситуацию. Поняв, рассмеялся и сказал: - Конечно, деньги, которые я выиграл
последний раз, у меня остались.
     - Вот это  мужчина.  Садитесь,  Лева,  -  Наташа  открыла  дверцу.  -
Уважаемый Александр Александрович проигрался, не в силах угостить дам.
     - Женщины любят только победителей. Запомните  это,  Лева.  -  Крошин
включил  мотор  и  весело  спросил:  -  Анюта,  кого  ты  решила   сегодня
перемолчать?
     Аня сжала Леве руку и ответила:
     - Веселитесь? А Николай в тюрьме суда ждет.
     - Дуракам положено, - сказал Крошин. В этой простой фразе  уместилась
вся его философия. Мир делится на  сильных  и  слабых,  умных  и  дураков.
Первым, к которым, безусловно, Крошин относил себя, позволено все,  вторым
- ничего.
     Разговор на этом  прекратился.  Заехали  в  магазин,  купили  коньяк,
минеральную воду, нехитрую закуску и отправились к Наташе.
     Раз ты меня сюда затянул, рассуждал Лева, значит, интересуешься ходом
следствия. Ну-ну, и как же ты будешь  это  у  меня  узнавать?  У  тебя  на
сегодняшний вечер одна задача, у меня - иная.
     Крошин  уже  не  скрывал,  что  является  в  квартире   полновластным
хозяином. Сердито сделав замечание по поводу беспорядка, он  снял  пиджак,
сел за стол и ждал, пока  девушки  его  накроют.  "Почему  я  должен  пить
коньяк, если мне это неприятно?" - подумал Лева, наполняя рюмки,  и  налил
себе чуть-чуть.
     - Что так? - спросил Крошин.
     - Рано вставать, - ответил Лева и выпил полный  фужер  воды.  -  Кофе
будет? - он не случайно задал этот вопрос. Кофе в  Левином  плане  занимал
отнюдь не последнее место.
     - Много работы? - Крошин, не чокаясь, выпил свою рюмку и  тут  же  ее
наполнил.
     - Хватает, - Лева вновь выпил минеральной воды. - Магазин обворовали,
колупаемся.
     - А Колька как? - Анна села рядом, положила ладонь  на  Левину  руку,
требовательно заглянула в лицо.
     - Понятия не  имею,  -  Лева  пожал  плечами.  -  Куниным  занимается
прокуратура.
     -  А  вы,  значит,  поймали  -  и  побоку?  -  Анна  убрала  руку   и
отстранилась. - Хороши, нечего сказать.
     Значит, разговор будет вести Анна,  за  этим  она  сюда  и  приехала.
Вернее, ее привезли. Почему она подчиняется Крошину? Наташа -  понятно,  а
почему  Анна?  Ну,  девочку  я  быстро  приструню.  Лева  медленно  к  ней
повернулся, оглядел, как это делает Рогозин, от туфель до острого носика и
раздельно сказал:
     - Не стоит со мной так разговаривать. Я уже  вам  это  говорил,  Аня.
Больше повторять не буду.
     Анна вскочила и убежала на кухню, Крошин выпил и сказал:
     - Зачем так, Лева? Сильный мужчина не должен  грубо  разговаривать  с
женщиной.
     - Простите, я сам разберусь, как с кем разговаривать. - Леве хотелось
разозлить Крошина, снять с него маску добродушного дядюшки. Ведь убивал-то
он наверняка без обаятельной улыбки. Какое же у него настоящее лицо?
     Крошин лишь усмехнулся, вновь налил себе и сказал:
     - Девушку можно понять. Парня ждет большой  срок.  Как  квалифицируют
преступление?
     - Понятия  не  имею.  Непредумышленное  убийство,  наверное,  -  Лева
повернулся к дверям. - Наташа, где обещанный кофе?
     - Он в следственном изоляторе? - спросил Крошин.
     - Видимо.
     - Я утром хотел ему передачу организовать, не приняли, Крошин говорил
безучастно, словно рассуждал вслух. - Говорят,  не  значится.  Где  же  он
может быть?
     Лева растерялся. Как же они  со  следователем  не  предугадали  столь
простой ход? Лопухи, одно слово - лопухи. Старый  и  молодой,  два  сапога
пара. Лева решил свою растерянность не скрывать, естественность еще никого
не подводила.
     - Не значится? - он посмотрел Крошину в  глаза.  Крошин  очень  хотел
казаться  добродушно-рассеянным,  у  него  не  получилось.   -   Позвоните
следователю, спросите. Телефон есть?
     Крошин не выдержал, отвернулся. Лева понял, что преступник ловит его.
Не ходил он в тюрьму, проверяет. Боится? Лева никогда не думал, что сможет
сидеть с убийцей за столом и мирно беседовать. Он и не воспринимал Крошина
как убийцу. Лева понимал  это  чисто  теоретически,  ненависти  к  Крошину
почему-то еще не чувствовал. А уж страха  и  в  помине  не  было.  Почему?
Странно все это.
     Наташа принесла кофе. Лева поднялся.
     - Музыку поставить, что ли? - он направился к проигрывателю,  неловко
столкнулся с Наташей, и она уронила чашку на Крошина.
     - Ой! - Крошин по-бабьи взвизгнул. - Осторожнее, стерва! Кипяток!
     Лева  начал  извиняться,  Крошин  мгновенно  взял  себя  в   руки   и
рассмеялся.
     - Вот оказия! - он  посмотрел  на  залитую  рубашку,  затем  встал  и
направился в ванную. - Ната, дай чистую! - крикнул он из ванной.
     Лева взял у Наташи рубашку.
     - Извините,  Александр  Александрович,  -  Лева  повесил  рубашку  на
крючок, подал Крошину полотенце.
     - Пустяки! - Крошин умылся, растер полотенцем грудь.
     Гантелями  занимается,  понял  Лева  и  посмотрел   на   левую   руку
преступника. Чуть выше кисти был виден подсохший порез.



                            ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

     Утром Гуров и  следователь  прокуратуры  подводили  итоги.  Лева  уже
доложил  результаты  вчерашней  работы.  Следователь  слушал   безучастно,
казалось, просто дремал. Лева уже привык к этому, знал, что в любой момент
может последовать  самый  каверзный  вопрос,  старался  говорить  коротко,
предельно точно, выводов  не  делать.  Когда  Лева  замолчал,  следователь
открыл глаза, прикрыл ладонями лежавшее на столе уголовное дело.
     - Я тебя давно просил, фактик  мне  отыщи.  Маленький,  но  железный,
чтобы не отломался. А ты? - Следователь смотрел укоризненно,  словно  Лева
мог, но не хотел дать маленький фактик. Сидел напротив и прятал в  кармане
этот фактик.
     - Масса косвенных, - не очень уверенно сказал Лева.
     - Перечисли, дружок, - следователь навалился на стол,  ждал,  чем  же
порадует его молодой инспектор уголовного розыска.
     - Допросить официанта и доказать, что Крошин разговаривал с Логиновым
в субботу вечером.
     - Тебе не смешно?
     - Я говорю, что есть, Николай Тимофеевич, -  вспылил  Лева.  -  И  не
перебивайте меня, пожалуйста. Я сбиваюсь, фактов же у нас не прибавится.
     - Извини, дружок. Я больше не буду, -  следователь  прижал  ладонь  к
груди. - От расстройства все.
     Лева кивнул, мол, понимаю и прощаю.
     - Можно допросить парней с ипподрома.  Они  станут  отказываться,  но
если их прижать,  а  вы,  конечно,  сумеете,  думаю,  они  расколются.  Их
показания помогут нам доказать, что Крошин живет не по средствам. Мало, но
все-таки больше, чем ничего. Если допросить девушек, можно доказать, что в
день и во время убийства Крошин в ложе отсутствовал.
     Следователь поднял палец, довольно кивнул.
     - В среду Кунин обнаружил в своей робе подкову. Эта  идея  у  Крошина
появилась после понедельника. Следовательно,  Крошин  положил  подкову  во
вторник. Можно найти или попытаться найти, - поправился Лева, -  человека,
который видел Крошина во вторник у конюшен. Еще  порез  на  левой  руке  и
группа крови. Все.
     - Так много, и так мало, - подвел итог  следователь.  -  Будь  Крошин
менее опытен, хотя бы менее выдержан, я бы его в этом  лабиринте  запутал.
Другой человек заврался бы вконец и  сознался.  Крошин  ничего  не  станет
доказывать, он не будет оправдываться. Я тебе заранее  могу  сказать,  что
Крошин признает и от чего  откажется.  -  Следователь  взял  лист  бумаги,
разделил его пополам, стал говорить и записывать. - Разговор с Логиновым в
субботу, безусловно, признает. От телохранителей откажется. Скажет,  давал
на водку, и все. Жизнь Крошина не по средствам мы не докажем. Этот типчик,
как его?
     - Валек, - подсказал Лева.
     - Валек, - повторил следователь, - предположим, скажет, что Крошин  в
целом не выигрывает. А Крошин ответит, что главные ставки он делает сам, и
никто обратного не докажет. Дальше. Стоит мне задать  вопрос  о  том,  где
находился Крошин в то воскресенье с семнадцати до девятнадцати часов,  как
он сообразит, в чем дело. Он ответит, что выходил из ложи  в  ресторан,  в
какое время, точно не помнит. Предположим, ты найдешь людей,  скорее  лишь
одного человека, видевшего Крошина  во  вторник  у  конюшен,  -  продолжал
рассуждать следователь и делал соответствующую запись. -  Он  данный  факт
отрицать  не  станет.  Заявит,   что,   как   любитель   конного   спорта,
действительно заходил на конюшни полюбоваться на лошадей.
     - Билеты тотализатора? - сказал Лева. - Они были обнаружены на трупе,
а приобрел их Крошин. Как эти билеты попали в конюшню?
     - Действительно, как? - следователь посмотрел  на  Леву  с  искренним
удивлением. - Крошин скажет, что бросил  билеты,  а  они  оказались  около
трупа. Каким образом?
     Лева выпрямился, тихо рассмеялся. Следователь же, наоборот,  вздохнул
и продолжал:
     - Как я отвечу на этот вопрос в суде? Обвиняемый ничего доказывать не
обязан. Он может сказать, что бросил, обратное мы доказать не можем. Как я
докажу, что это те билеты, что были куплены для  Крошина?  Сколько  именно
билетов для него покупали?
     - Группа крови на рукаве пиджака и порез на  левой  руке  Крошина?  -
спросил Лева уже без всякой надежды на успех.
     - Подобные вопросы и задавать нельзя, - ответил следователь,  пожимая
могучими плечами. - Крошин не должен отвечать, почему у  нас  не  сходится
группа крови. Третья группа на пиджаке и третья у него?  Так  ведь  еще  у
миллионов людей та же  группа.  Порезался  же  Крошин  случайно.  Доволен,
дружок?
     Следователь взял лист, на котором  писал,  внимательно  посмотрел  на
него. Только сейчас Лева увидел, что Николай Тимофеевич -  пожилой,  очень
усталый человек. Широкое лицо его обрюзгло, щеки обвисли, четко проступали
склеротические жилки.  И  волосы  у  него  не  только  седые,  но  редкие,
просвечивает тонкая морщинистая кожа.
     - Вот что мы имеем, - после паузы продолжал он. - Крошин разговаривал
с Логиновым накануне убийства, отсутствовал в ложе во время убийства,  был
на конюшне  во  вторник.  Эти  факты  он  сразу  признает.  Все  остальное
недоказуемо. С тем, что у нас есть, идти к прокурору,  тем  более  в  суд,
даже не смешно. Следовательно, и допросы начинать  сейчас  преждевременно.
Крошин поймет, что мы на него вышли, и займет круговую  оборону,  разобьет
нас наголову.
     - Что же еще можно предпринять, Николай Тимофеевич? -  спросил  Лева.
Он был обескуражен проведенным анализом. Проделал такую  работу,  раскопал
столько новых фактов, оказалось, что почти все они ничего не стоят.
     - Честно, Лев Иванович? - следователь смял листок со своими записями,
бросил в корзину. - Если честно,  то  не  знаю.  Видно,  настала  пора.  В
голове, словно в старом сарае: дырки, ветер, труха и ничего стоящего.
     - Не может так быть. Не должно! - Лева начал расхаживать по кабинету,
как это обычно делал следователь.
     - Не должно, дружок, - согласился следователь.  -  Но,  к  сожалению,
бывает.


     Лева ушел из прокуратуры через  час  с  лишним.  Все  это  время  они
строили различные версии, предлагали порой очевидные  глупости,  говорили,
что называется, в порядке бреда. Не найдя ничего существенного, они решили
продолжить  работу  по  плану,  утвержденному  ранее.  Лева   должен   был
подготовиться к разговору с Наташей. Видеть эту девицу Леве  категорически
не хотелось. В три часа она явится в отделение милиции получать  временную
прописку, сейчас только половина второго. Лева заглянул домой.
     Здесь последние дни тоже все шло наперекосяк. После встречи  с  Ниной
отец решил, что Лева должен немедленно, лучше сегодня, жениться. Он так  и
заявил о своем  решении.  Мама  одобрительно  промолчала.  Клава  сказала:
кончай, будто кот, шастать по темным углам. Дождешься, что  я  помру,  кто
твоему хулигану сопли вытирать будет? Умные-то вы умные, ответил Лева,  да
на минуточку забыли, что Нина взрослый  человек  да  и  мне  еще  подумать
следует. Нина в данном случае не человек, а женщина, отрезал отец.  Говори
слова, отбирай паспорт, дари цветы и  веди  в  загс.  Наступай,  не  давай
опомниться. Что ты стоящий мужик, ты потом всю  жизнь  доказывать  будешь.
Лева рассчитывал на поддержку мамы, зря  рассчитывал.  Она  слушала  отца,
улыбаясь,  видно,  одолели  ее   воспоминания   тридцатилетней   давности.
Возможно, тогда рецепт отца и годился. Лева представил себе, как,  отобрав
у Нины паспорт, он ведет ее в загс, и поежился.
     Отец не за красивые глаза носил генеральские погоны, воля  и  сила  у
него были. Он атаковал Леву ежедневно. Последний раз генерал  заявил,  что
Лева, естественно, не достоин такой девушки, но если он, тряпка,  в  конце
концов решится, то они, всей семьей, дотянут его до должного уровня.  Мама
молчаливо его одобряла Клава ворчала, что плохо себя чувствует, и  швыряла
тарелки на  стол  с  явным  презрением  к  нерешительности  "пария".  Лева
оказался один. Ему все время хотелось увидеть Нину,  мысли  о  ней  мешали
сосредоточиться, работа же требовала крайнего  напряжения.  Он  нервничал,
злился, а куда пойдешь, кому  пожалуешься?  Вчера  позвонили  из  журнала,
интересовались, как продвигается очерк? Лева совсем ошалел, хотел  послать
всех к чертовой матери, вспомнил  "мамонта"  и  сказал,  что  очерк  почти
готов.
     Сегодня за завтраком отец поинтересовался,  где  это  он  шляется  до
глубокой ночи? Если он с Ниной, понятно, дело молодое, однако могли  бы  и
домой заглянуть. И почему от Левы чуть не каждый день сивухой несет? Нина,
как ему  помнится,  спиртное  не  жалует.  Лева  ответил,  что  при  такой
блестящей памяти товарищ генерал, видимо, не забыл, что сын его работает в
уголовном розыске. Я тебя насквозь вижу, сказал генерал. На  фронте  спирт
давали, так ведь люди на  смерть  шли.  Лева  попытался  отшутиться,  что,
возможно, он тоже ежедневно рискует жизнью. Шутку, которая, между  прочим,
была правдой, не приняли, женщины обозвали Леву дураком,  а  генерал  даже
почему-то назвал конъюнктурщиком. На том они утром и расстались.
     Воспользовавшись  передышкой,  он  зашел  домой  перекусить,  а  если
представится возможность, и наладить отношения. Отец в  это  время  иногда
заезжал пообедать.
     Дома никого не было, даже Клавы, Лева забрался  в  холодильник,  взял
вареную курицу, помидор и устроился на кухне. Он с удовольствием выпил  бы
кофе, да варить было лень. Преисполненный жалости к себе, он  прошелся  по
пустой квартире и в своей комнате прилег на тахту. Когда  Лева  проснулся,
было две минуты четвертого. На его счастье, у дома он сразу поймал такси и
через пять минут уже прогуливался недалеко от отделения милиции.


     Наташа растерянно смяла документы, сунула  их  в  сумочку,  вышла  из
душного, пахнущего масляной краской и свежевымытым  полом  помещения.  Что
теперь делать? Она вновь раскрыла  сумочку,  начала  искать  двухкопеечную
монету. А чем поможет Александр? Почему она поверила в  его  всесильность?
Пожилой капитан в отделении  милиции,  видимо,  плевать  хотел  на  звонки
"ответственных товарищей" и их просьбы. Капитан просмотрел  ее  документы.
Да, ему звонили, но он, к сожалению, ничего не  может  сделать.  Гражданка
Лихарева больше года нигде не  прописана  и  не  работает,  является,  как
пояснил капитан, лицом без определенного места жительства  и  занятий.  Он
был вежливо сух, этот пожилой  капитан.  На  него  не  произвели  никакого
впечатления ни  самая  скромная  Наташина  блузка,  ни  полное  отсутствие
косметики, ни потупленный взгляд. "Можете обжаловать мое решение, - сказал
капитан, - в паспортный стол городского  управления.  А  пока  я  вынужден
взять у вас подписку о выезде из города в семьдесят два часа".
     Наташа,  уронив  слезу,  расписалась  на  какой-то  бумаге.   Капитан
пояснил, что, если гражданка Лихарева через трое суток будет находиться  в
черте города, у нее возьмут подписку о  выезде  в  двадцать  четыре  часа.
Нарушение последнего срока влечет за собой наказание до двух  лет  лишения
свободы. Капитан  назвал  и  соответствующую  статью  Уголовного  кодекса.
Наташа запомнила лишь цифры: семьдесят два часа, двадцать  четыре  часа  и
два года. Они метались у нее в голове, когда девушка  вышла  из  отделения
милиции. Срочно собрать вещи и домой А  университет?  Что  ее  ждет  дома?
Александр придумает, он все может. Ничего он не может. Во  всяком  случае,
здесь. Милиция - не ипподром и не ресторан.
     Лева шел впереди девушки. Она шла медленно, он еще медленнее.
     - Лева! - Наташа догнала его, схватила за руку. - Какое счастье!  Это
мне бог вас послал!
     Лева-то знал, кто его послал.
     - Наташа? - Он взглянул на часы. - По расписанию у вас вторая ванна.
     - Не надо, - Наташа всхлипнула. - У меня  несчастье,  вы  должны  мне
помочь.
     - Я? Вам? Должен? - Лева произнес все слова раздельно.
     - Левушка! Милый! Пойдемте куда-нибудь, я вам все объясню.
     - Да мне на работу надо, - возмутился Лева. - Простите, Наташа, но  я
ванну даже не каждый день принимаю. Душ только,  -  он  развел  руками,  -
знаете, времени не хватает.
     - Злой, злой! - Наташа даже топнула ножкой.
     Они стояли посредине тротуара, прохожие уже обращали на них внимание.
Рядом  остановилась  черная  "волга".  Генерал-лейтенант  Гуров  приоткрыл
дверцу и спросил:
     - Молодые люди, может, вас подвезти?
     Наташа, увидев генеральский мундир, опешила. Лева  быстро  подошел  к
машине.
     - Я на работе, отец.
     - У тебя это называется работой, - генерал отстранил  сына,  взглянул
на девушку. - Отсюда и ночные приходы, и коньячный запах по утрам.
     - Верно, отец. - Лева подвинулся, загородил собой Наташу, нагнувшись,
обратился к водителю, которого знал уже много лет и неоднократно  сражался
с  ним  в  шахматы:  -  Здесь  остановка  запрещена,   товарищ   водитель.
Проезжайте, иначе я отберу у вас права.
     Генерал захлопнул дверцу, машина рванула с места.
     - Начальство? - спросила Наташа.
     - Отец, - ответил Лева.
     Наташа посмотрела вдоль улицы, но машина уже скрылась  за  поворотом.
Боже мой, боже мой, девушка одернула ситцевую блузку. Папа генерал, черная
"волга", сам молодой, красивый. А я? Какой-то Сан  Саныч,  бега,  живу  на
нелегальном положении. Через трое суток вообще надо уезжать в Тамбов.
     Мысли и переживания девушки настолько явно читались на ее  лице,  что
Лева отвернулся.  Все  равно  что  подглядывать  за  женщиной,  когда  она
раздевается. Черт дернул за язык, сказал бы, что начальство.
     Они сели под тентом открытого кафе. Лева взял две порции мороженого и
спросил:
     - Так что же у вас произошло?
     - Вам не понять, - Наташа отвернулась.
     - Точно, - быстро согласился Лева. -  Слопаю  мороженое  и  бегом  на
работу. - Лев разозлился. "Настасья  Филипповна  из  местных".  Очень  ему
нравилось это выражение.
     Наташа растерянно смотрела, как Лева быстро приканчивал свою порцию.
     - Эгоист, - наконец сказал она.
     - Кто теперь не эгоист? - философски спросил Лева.
     - Мне не разрешили прописку, приказали уехать домой, - сказала Наташа
так, словно сообщила о заключении врачей, установивших, что у нее рак.
     - Пустяки, - Лева отодвинул пустую  вазочку  и  вновь  демонстративно
взглянул на часы, - Александр Александрович устроит. Да  и  потом  ведь  -
домой, а не на Камчатку?
     - Да что вы понимаете? - возмутилась Наташа.
     Лева увидел, она уже отчаялась задержать его  и  поплакаться,  понял,
что перегибает палку, и миролюбиво сказал:
     - Знаете, я сейчас позвоню начальству, если возможно,  задержусь.  Мы
спокойно поговорим. Мне не нравится ваш пессимизм.
     - Пожалуйста. Ну, пожалуйста, - Наташа воспряла духом. - Я вас очень,
очень прошу.
     - Попробую, -  Лева  взял  для  нее  еще  порцию  мороженого,  а  сам
направился к автомату.
     Лева действительно позвонил Турилину  и  спросил,  стоит  ли  обещать
Лихаревой  временную  прописку  и  нужна  ли  теперь  девушка  в   городе?
"Обещайте, - подумав, ответил полковник. - Девочка может еще помочь. Очень
хороший предлог для встреч с Крошиным".
     Лева вернулся, сообщил, что начальство,  оказывается,  уехало  и  он.
Лева, свободен. Наташа  чуть  было  не  захлопала  в  ладоши,  но  вовремя
вспомнила о своем бедственном положении и опрокинула на Леву поток жалоб.
     Она все смешала в одну кучу.  И  одиночество,  и  эгоизм  Крошина,  и
черствость  милиции.  Возвращаться  к  родителям  сейчас   ей   совершенно
невозможно. Если только ей дадут возможность, она обязательно  поступит  в
университет. Иначе жизнь ее молодая кончилась. Помочь же сейчас  ей  может
только Лева, который и не подозревает, как она, Наташа, к нему относится.
     Лева же подозревал.  Девушка  была  настолько  прямолинейна,  что  он
одергивал себя. Так не бывает, рассуждал он. Может,  это  какая-то  тонкая
игра?
     - А почему бы вам не выйти за Крошина? - спросил Лева. - Все проблемы
будут решены.
     - Мне? За него? - Наташа широко раскрыла глаза. -  За  кого  вы  меня
принимаете?
     "Одноклеточное, - решил твердо Лева. - Если  бы  она  была  умна,  то
сообразила бы, что я тоже не идиот".
     - Почему нет? - удивился  Лева.  -  Солидный,  человек.  Простите  за
меркантильность, - он приложил руку к груди, - машина, квартира тоже имеет
значение.
     - Да вы знаете, кто он такой? - Наташа смотрела чуть презрительно.
     - Обаятельный, умный человек. Вас любит, - как можно искренне ответил
Лева.
     - Эх вы, сыщик! - Наташа всплеснула руками. - Крошин жестокий эгоист.
Я, возможно, не умна, - Лева непроизвольно кивнул, Наташа не  заметила,  -
но женщину не обманешь. Он трус, почему-то страшно боится вас.
     - Меня? - Лева неумело рассмеялся. - Перестаньте разыгрывать.
     - Боится и ненавидит, - доверительно  сообщила  Наташа.  -  Вчера  вы
ушли, он допил коньяк и разгулялся. Говорил,  что  вы  тупица,  безмозглый
идиот, он вас, мол, в порошок сотрет. А утром, - она  хихикнула,  -  стоял
передо мной на коленях, извинялся.
     - За что же?
     - Так, - смутившись, ответила Наташа и машинально потерла бок.
     Значит, Крошин тебя еще и бьет,  сделал  вывод  Лева.  Вот  он  какой
бывает, Крошин Александр Александрович. Откровенничает с глупой девчонкой?
Не выдерживают нервы? Хоть кому-нибудь да  высказаться?  Что  же  она  еще
знает?
     - Для него  ничего  святого  нет.  Ничего,  -  продолжала  изливаться
Наташа. - Вы считаете, он сирота?
     Лева вспомнил: отец Крошина  убит  во  время  войны,  мать  умерла  в
шестьдесят четвертом.
     - Откуда мне знать? - ответил Лева. - Да и какое это имеет значение?
     - Уж не  знаю.  Только  он  везде  пишет,  что  мать  умерла,  а  она
жива-живехонька. Вот живую мать похоронил.
     Лева  очень  хотел  спросить:  если  вы  такого  скверного  мнения  о
человеке, зачем же вы с ним живете? Лева  не  спросил.  Он  думал.  Наташа
начала сплетничать об Анне. Оказывается,  Крошин  познакомился  сначала  с
Аней, а потом с Наташей. Ему, Крошину, Анна обязана своим  поступлением  в
университет. Так вот в чем секрет его влияния на девушку! Анна  благодарна
Крошину или боится его?


     Лева вернулся в прокуратуру и  устроился  в  кабинете  следователя  в
уголке. Николай Тимофеевич писал обвинительное заключение по другому делу.
Лева сидел тихонько, не  мешал.  Наташе  он  обещал  помочь  и,  торопливо
попрощавшись, ушел.  Необходимо  побыть  одному,  поразмыслить,  разложить
полученную информацию по полочкам. Злой, жестокий эгоист  -  вроде  ничего
нового не сообщила девушка, однако... Если Наташа все это чувствует,  если
Крошин в одиночку напивается и позволяет себе срываться, значит, не так уж
он силен и спокоен. Наташа  не  сумела  ответить  на  вопрос,  почему  она
решила, что Крошин  боится  инспектора  Гурова.  Ответить  не  сумела,  но
говорила об этом уверенно  Придумать  такое  она  не  могла,  фантазии  не
хватит. Боится. Чего ему бояться? Доказательств против него  нет,  он  это
отлично знает.
     Обвинительное заключение следователь уже  закончил.  Отложив  дело  в
сторону, он взял лист чистой бумаги, попытался набросать  план  работы  по
делу Крошина. Как найти прямые улики? Билеты тотализатора и подкова здесь,
в сейфе. Их принадлежность Крошину доказать невозможно. Отпечатков пальцев
либо  иных  следов,  оставленных  преступником  на   месте   происшествия,
обнаружить не удалось. Остается только свидетель преступления. Его  нет  и
быть не может. Если бы такой  свидетель  существовал,  его  бы  обнаружили
давно. Вывод? Доказательств не хватает и новых не добыть.  Дело  ляжет  на
полку? Рядом с тем, старым? Оно будет лежать там, пока Крошина не  поймают
на новом преступлении.
     Следователь сидел, опустив седую тяжелую голову. Он обязан  поставить
задачу перед инспектором уголовного розыска. Какую задачу?  Что  он  может
сказать инспектору уголовного розыска, если сам  не  знает,  какой  именно
факт его интересует? Мальчик сидит задумавшись,  видимо,  строит  планы  и
версии,  которые  ни  черта  не  стоят.  Какое  же  реальное  задание  ему
придумать?  Нельзя  гонять  человека  просто  так,  для  очистки  совести.
Уголовный розыск со своей задачей справился, преступник обнаружен.  А  он,
старший следователь прокуратуры по особо важным делам  Николай  Тимофеевич
Зайцев, не может ничего сделать. Стар, стар, сил нет, фантазии  нет.  Надо
честно сказать мальчику, что он больше не нужен, не гонять  парнишку  зря,
как в сказке: пойди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что.
     Следователь повернулся,  скрипнул  креслом.  Лева  сидел,  смотрел  в
потолок, разговаривая сам с собой, по-детски шевелил губами.
     "Эх ты, голуба, - следователь вздохнул. - Завтра доложу прокурору,  -
решил он. - Тот человек решительный, даст команду: вперед! Куда?  Начинать
атаку на Крошина с имеющимися  данными?  Смех,  да  и  только.  Позора  не
оберешься". Позор-то он, старый, стерпит, главное -  результат.  Последний
заранее известен: увеличится количество  бумаг,  дело  распухнет,  родится
второй том. В сейф ляжет не одна папка, а две.
     Следователь взглянул в окно, солнце палит, свет - аж  глазам  больно.
Хоть бы жара спала,  спать  легче.  Сегодня  снова  димедрол  глотать.  Он
облизнул сухие губы и сказал:
     - Знаешь, дружок, топай  ты  к  своему  Константину  Константиновичу,
работай, дел у вас, наверняка, хватает.  Я  ему  позвоню,  скажу,  что  вы
молодец, работу провели отлично.
     Лева не расслышал слов, понял лишь, что к нему обращаются.  Он  легко
вскочил  и,  слегка  приплясывая,  прошелся  по  кабинету.  Следователь  с
завистью смотрел на его длинное, тонкое, полное сил тело.
     - Идея есть! - Лева вскинул руки, как это делают артисты цирка  после
исполнения сложного номера. - Но идея в наш век ничто. Только  воплощенная
в материале, десятки раз выверенная, доведенная до логического завершения,
идея  становится  реальностью,  фактом,   открытием,   машиной.   -   Лева
заразительно рассмеялся. - Я демагог?
     Следователь ласково улыбнулся: "Ты молодой, жизнерадостный  человек",
- хотелось ему сказать, но  следователь  молчал.  Он  смотрел  на  Леву  и
отходил, набирался сил, молодел. Кто такой этот Крошин, в конце концов? Он
на двадцать с лишним лет  моложе,  следовательно,  сильнее.  Но  ровно  на
столько же  и  глупее.  Нет  безвыходных  положений,  есть  усталость.  Не
поддаваться. Крошин преступник,  он  боится  разоблачения,  следовательно,
нервы у него пошаливают. Надо найти его слабое место.
     - При всем кажущемся спокойствии, выдержке и уме Крошин неврастеник и
трус, - заявил Лева, отвечая мыслям следователя так, будто тот задал  свой
вопрос вслух.
     Следователь поднял могучую руку и махнул ею так, словно  скомандовал:
вперед! Лева понял.
     - Не надо! - начал он. - Не надо искать несуществующих доказательств.
Необходимо перевернуть всю историю наоборот. Крошин не знает,  что  у  нас
есть и чего нет. Не от фактов и доказательств, а  от  психологии  личности
преступника. Он неврастеник и трус. Заставить Крошина дать нам недостающие
доказательства.
     Следователь выхватил из  папки  чистый  лист  бумаги  и  писал.  Лева
фантазировал,  строил   неимоверные   версии,   придумывал   сверхсложные,
неосуществимые  комбинации.  Следователь  выхватывал  из  бурного   потока
фантазии реальный факт либо ситуацию и записывал. Иногда он поднимал руку,
Лева замолкал, переводил дух.
     Так они работали больше часа. Когда Лева иссяк и  начал  повторяться,
следователь жестом  отослал  его  в  угол.  Лева  опустился  в  кресло,  а
следователь начал просматривать свои записи. Он  все  вновь  перепроверял,
выстраивал план атаки, как полководец. Легкая кавалерия, тяжелая, запасные
полки,  артиллерия.  Легкая  атака,  планомерное  наступление  в   центре,
обходные маневры на флангах. Наконец он закончил, облизнул  потрескавшиеся
губы.  Лева  уже  поставил  перед  ним  стакан,  наполненный   до   краев.
Следователь выпил, заложил за воротник свой огромный  платок  и  медленно,
скучным голосом прочитал свои записи.
     - Го-ото-ов! - на манер машинистов  метро  громко  произнес  Лева.  -
Испекся гражданин Крошин.
     - Посмотрим, - осторожно ответил следователь, но довольной улыбки  не
сдержал. - Иди отдыхай. Завтра начнем.



                            ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

     Во вторник на ипподроме  выходной.  Крошин,  взяв  на  работе  отгул,
неторопливо шел мимо длинных, похожих на побеленные мазанки  конюшен.  Две
недели назад он  так  же  проходил  здесь,  тогда  его  карман  оттягивала
подкова. Она перекочевала в карман  рабочего  комбинезона  Кунина.  Крошин
почти убежден, что никто в тот день его не видел. Однако в таких делах  на
"почти" надеяться не следует, и Крошин в прошлый вторник тоже гулял здесь,
гуляет он и сегодня. Если следователь окажется настолько умен и заподозрит
неладное, а затем выяснит, что Александр Александрович  Крошин  на  второй
день после убийства Логинова гулял у конюшен, данный факт  следователю  не
поможет. Крошин гуляет здесь каждый вторник, такая уж у него привычка.
     Крошин остановился у  загона,  по  которому  бегал  серый  в  яблоках
жеребец Затон. Вроде и свободно бегает, а в  загоне.  Жердочки  не  забыли
поставить, жеребец - дурак, нет, чтобы перепрыгнуть и уйти на волю, бегает
в огороженном квадрате. Его, Крошина, жердочками закона и морали слабых не
остановишь, он гуляет где  хочет.  Он  протянул  руку,  жеребец  подбежал,
доверчиво ткнулся в ладонь теплыми губами. Каждый хочет  сладкого.  Крошин
похлопал жеребца по лбу и  отошел.  Еще  два  вторника  погуляю,  и  можно
кончать этот цирк. Великолепно все повернулось. Кунин подвернулся  кстати.
Интересно, сколько  дураку  припаяют?  Хорошо,  что  никто  ни  о  чем  не
догадывается, с другой стороны - обидно. Что  толку  быть  королем,  если,
кроме тебя самого, никто не знает об этом?  То  ли  дело  на  Западе!  Там
убийцы действительно в почете. Убил, все знают - убил, не доказано,  честь
и хвала сильному. Взять хотя бы Счастливчика  Лючано.  Все  благоговели  и
трепетали перед ним, а  он  носил  на  руках  комнатную  собачку,  ласково
поглаживал ее, улыбался окружающим.  Все  знали,  одного  движения  бровей
Лючано достаточно, чтобы человек перекочевал  в  лучший  мир.  Ради  такой
власти стоит рисковать. А он, Крошин? Ловко  убил,  смело.  Кто  знает  об
этом, кто его боится? Если бы знали и ничего не могли поделать, тогда иное
дело. Он сидел бы в ложе, спокойный и равнодушный,  а  все  со  страхом  и
завистью поглядывали на него. Он бы остановил эту Григорьеву,  осведомился
о здоровье, она стояла бы и слушала, не смела уходить.  Он  между  прочим,
именно так, без нажима, скажет, что Гладиатору пора проиграть. В ближайшее
воскресенье. Если девчонка взбрыкнет, ответит не так, он  лишь  улыбнется.
Жаль, скажет он, другой наездник будет ездить  на  Григории  хуже.  Другой
наездник - вот так, ни слова о смерти, никаких угроз.  И  девочка  поймет,
ведь совсем недавно старый дурак  Логинов  не  выполнил  просьбу  Крошина.
Старого дурака хоронили в пятницу.  Прощаясь,  Крошин  поцелует  наезднице
руку, обязательно поцелует. Она будет холодной, эта рука.
     Крошин  повернулся,  оперся  о  жерди  загона  спиной  и  с,  хрустом
потянулся. Никто не знает, жаль. Ничего,  зато  сам  он  знает.  Он  живет
полной жизнью, не отступает, никто не может безнаказанно  ослушаться  его.
Он вспомнил проклятый заезд, свое ликование, когда фаворит шел сзади. Лишь
после финиша Крошин понял, что ему просто плюнули  в  лицо.  Он  отомстил.
Никто не знает? Он, Крошин, знает,  и  пусть  люди  поберегутся.  Хоронить
могут не только в пятницу, в неделе семь дней.
     Огибая конюшню, он пошел по узкой тропинке и тут столкнулся с конюхом
Николаем. Крошин гордился своей выдержкой. Никто бы не заметил, как сердце
у него на секунду остановилось, а на висках выступили капельки пота.
     - Сан Саныч! - Кунин сиял веснушками, растопырив руки,  хотел  обнять
Крошина, вовремя спохватился, остановился рядом, приплясывая от восторга и
нетерпения рассказать о счастливом освобождении.
     Крошин руки не  подал,  чувствовал,  какая  она  у  него  холодная  и
влажная.
     - Привет, Николай, - он лишь кивнул, - рад видеть тебя в здравии и на
свободе. Выскочил на волю и не заходишь?
     - Так ведь утром только, - соврал Кунин.
     Никто не просил его скрывать, что освободили  его  в  пятницу.  Кунин
соврал из чувства самосохранения,  иначе  придется  объяснять,  почему  не
зашел раньше.
     Крошин хотел сказать, мол,  загляни  вечерком  к  Нате,  обмоем  твое
освобождение. Там за рюмкой коньяка все выведать как следует. Терпения  не
хватало, и он спросил:
     - Освободили под подписку о невыезде?
     - Вчистую! - ликующе ответил Кунин.
     - Ты же сам мне говорил...
     - Говорил, говорил,  заговаривался,  -  пропел  Кунин.  -  Приснилось
спьяну.
     Крошин не выдержал. Выяснив, что Кунин свободен, Крошин вывел  его  с
территории ипподрома, усадил в "волгу" и привез к Наташе. Девушки дома  не
оказалось. Быстро разлив по стаканам купленный по  дороге  коньяк,  Крошин
ласково обнял Кунина и сказал:
     - Рассказывай, бедолага.
     Утром  Кунин  пришел  в  прокуратуру  получать  изъятые  у  него  для
проведения экспертизы вещи: пиджак и ботинки. И вдруг грозный  следователь
сообщил, что Кунин может вернуться на работу, даже должен, так как звонила
Григорьева,   жаловалась   на   нехватку   людей.   Конюх    понял,    что
незапланированный отпуск  отменяется,  и  обрадовался.  Следователь  долго
читал ему лекцию о вреде пьянства, мол, галлюцинации, вызванные алкоголем,
уже чуть не привели Кунина в тюрьму, но обязательно приведут, если  он  не
прекратит выпивать.  Следователь  написал  бумагу  в  дирекцию  ипподрома.
Кунина, безусловно, ждут  неприятности.  После  этого  следователь  сказал
что-то вроде:  убирайся  с  глаз  моих  долой.  Кунин  начал  благодарить,
следователь прервал его, заявив, что никакой его  заслуги  в  освобождении
Кунина нет, он должен целиком и полностью благодарить  науку.  Именно  она
установила, что группа крови на рукаве  пиджака  не  совпадает  с  группой
крови ни Логинова, ни самого Кунина. Главное же, отпечатки пальцев  Кунина
не совпадают с отпечатками пальцев убийцы, которые тот  оставил  на  двери
денника.
     Все это, захлебываясь от восторга, и рассказал Кунин Крошину.
     - Какие отпечатки? - не удержался от вопроса Крошин.
     - Пальцевые,  -  Кунин  поднес  к  глазам  свою  пятерню.  -  Он  мне
фотографию показал: два пальца и ладонь. Та сволочь, что Логинова порешил,
кровавой рукой оперся о дверь. Криминалисты, - Кунин с гордостью  произнес
красивое слово, - сфотографировали. А моя ладонь  не  подошла.  -  Он  уже
слегка захмелел и мужественно отодвинул стакан. - Счастье-то какое, понял?
     Крошин понял. Он вспомнил, рука у него была  действительно  в  крови.
Идея испачкать кровью копыта жеребца  пришла  в  последний  момент,  когда
Логинов уже лежал. Крошин это сделал просто ладонью. Не мог он  схватиться
рукой за дверь. Не мог, решил Крошин, меня ловят.
     Николай сидел рядом, довольно улыбался,  что-то  рассказывал,  шлепал
толстыми губами. Крошин разлил коньяк, заметив протестующий жест  Николая,
сказал:
     - Правильно, по последней, за твое счастливое освобождение.
     Они выпили, Кунин не мог молчать.
     - Меня уж совсем упекли, - он провел ладонью по стриженой голове. - И
вдруг такое? Нет, вы понимаете. Сан Саныч, счастье-то какое?
     - Долго допрашивали? - Крошин отстранил руку конюха и разлил  остатки
коньяка.
     - Последнюю, - оправдываясь, Кунин выпил. - Допрашивали? Ужас! Бумаги
исписал толстяк, страшное дело.
     - После чего же тебя освободили?  После  каких  допросов?  -  спросил
Крошин.
     - После допросов меня в тюрьму отвезли, - Кунин почему-то рассмеялся.
- Забыл Анке позвонить, забыл. Она и не  знает,  -  он  торопливо  набирал
номер.
     - Нужен ты Анке, - Крошин презрительно  рассмеялся.  -  Она  с  твоим
лучшим другом путается.
     - С кем? - Николай положил трубку.
     - С писателем, с милиционером, кто он там на самом деле?
     - Лев Иванович? Загнул ты, - Кунин впервые сказал Крошину "ты".  -  У
Льва с нашей Ниной любовь. Загнул, точно загнул, - он вновь снял трубку.
     Пришла Наташа, увидев конюха, охнула, начала расспрашивать, но  Кунин
отмахнулся. Он разговаривал с Анной.
     - Где шатаешься? - спросил Крошин.
     -  По  милициям,  -  ответила  Наташа  и,  не  обращая  внимания   на
присутствие мужчин, стала раздеваться. - Жара, сил нет, - и ушла в ванную.
     Крошин встал в дверях, смотрел, как она моется, и ласково спросил:
     - Ната, ты когда последний раз Леву видела?
     Наташа знала, ей не обмануть Крошина, рано или поздно он  поймает  ее
на лжи. Так бывало уже не раз.
     - Вчера на улице  встретила.  Его  папаша-то,  оказывается,  генерал.
Черная "волга", шофер. Класс.
     - О чем он тебя расспрашивал?
     -  Он?  Я  сама  остановила,  еле  уговорила  присесть.  В  кафе,  на
Красноармейской. Знаешь?  У  него  на  работе  какой-то  пожар.  -  Наташа
говорила быстро, не давала  Крошину  задать  очередной  вопрос.  -  Я  его
просила помочь с пропиской.
     - Обещал?
     - Все вы обещаете. - Наташа направила на Крошина гибкий шланг душа  и
закрыла дверь.
     Крошин, отряхивая воду и чертыхаясь, отошел. Кунин торопился куда-то.
     - Минуту, парень, - задержал его уже в дверях Крошин. - Я тебе ничего
не должен?
     - Вы мне? - конюх простодушно удивился. - Я вам должен.
     - Вот именно. Когда отдашь?
     Веснушки на лице Кунина поблекли, он ссутулился и не отвечал.
     - Ладно, - смилостивился Крошин, - договоримся. Я же понимаю. Завтра,
после бегов, зайди сюда.
     - Хорошо. Обязательно. Спасибо, - подряд  выпалил  Кунин  и  бросился
вниз по лестнице.
     - Кофе свари, - сказал Крошин вышедшей из ванной Наташе.
     - Свари сам, - ответила девушка.
     Она еще не успела договорить, как Крошин залепил ей пощечину.  Наташа
чуть не упала. Крошин ровным голосом, словно ничего не произошло, сказал:
     - Ната, я тебя прошу, свари кофе, пожалуйста. Себе  тоже,  -  он,  не
глядя на девушку,  прошел  в  комнату,  опустился  в  кресло,  закурил.  -
"Приятная девка, только дура фантастическая".
     Но ведь именно по этому признаку он выбрал Наташу, а не  Анну.  И  та
никуда не денется. Нашел время о девках думать.
     Наташа, уже припудренная и подкрашенная, вкатила столик с кофейником,
чашками  и  бутылкой  французского  коньяка.  Крошин  благодарно   кивнул,
поцеловал девушке руку, налил кофе и коньяк.
     - Так что же у тебя с пропиской?
     - Поможет Лева, - Наташа села в кресло, поджала босые ноги,  -  будет
прописка, не поможет - нет.
     - Так позвони ему, поторопи. Пригласи сюда.
     -  Пригласить?  -  Наташа  усмехнулась.  -  При  тебе  или  без  тебя
пригласить?
     Крошину было наплевать на нее,  но  одному  оставаться  не  хотелось.
Особенно сейчас. Что бы ни было, а теплое существо  рядом.  Он  не  терпел
одиночества, особенно вечерами.
     - Извини, сгоряча я, - сказал он.
     Наташа не ответила, ее молчание разозлило Крошина. Обычно существовал
такой тариф: пощечина - туфли или французские  духи,  две  -  костюм  либо
очередные сапоги. Сегодня она ничего не  попросила,  отвернулась,  и  все.
Революционерка! Борьба  за  эмансипацию.  Ну,  устрою  я  тебе,  девонька,
подумал Крошин и сказал:
     - Позвони Леве, он парень симпатичный, душевный.
     - Откуда ты такие слова знаешь? - Наташа не двинулась с места.
     Крошин принес из прихожей телефон,  набрал  служебный  номер  Гурова.
Никто не подходил.  Крошин  позвонил  следователю  прокуратуры.  Снова  не
отвечают. Тогда через справочное бюро он узнал номер  домашнего  телефона,
записал его на бумажке, положил перед Наташей.
     - Звони.
     - И что сказать? - равнодушно поинтересовалась Наташа.
     - О прописке говори, о чем же еще? - Крошин взял себя в  руки,  вновь
говорил спокойно.
     "Если даже они выходят на меня, им не взять, не взять меня. Нет у них
пальцевых отпечатков. Нет. Блеф все, на испуг  хотят  взять.  Вещественных
доказательств нет, свидетелей нет, пальцы я оставить не мог, никак не мог.
Теория для дураков, мол,  преступник  всегда  оставляет  следы.  Умный  не
оставляет. В Москве они стукнулись и здесь ушибутся. Почему я  решил,  что
они на меня выходят? Скорее всего, они в потемках тыркаются. Лева наивный,
неглупый, но очень молодой и наивный. Через него можно все разузнать".
     - Почему Лева должен мне помогать? - спросила Наташа, набирая номер.
     - Почему люди помогают друг другу?
     - Из корысти, - ответила Наташа. - Занято. Ты  всегда  говоришь,  что
просто так даже воробьи не чирикают.
     - Случается, что они помогают друг другу просто так, -  Крошин  и  не
заметил, как сказал о людях - они, тем  самым  противопоставив  себя  всем
остальным.
     Наташа вновь стала набирать номер.
     "Если он сейчас, в девять вечера, заявится сюда, значит, они на  меня
вышли, - рассуждал Крошин. - Молодой  милиционер  не  удержится,  прибежит
узнать, как я отреагировал на Кунина".
     - Добрый вечер, - сказала Наташа. - Можно попросить Леву?  Наташа,  -
она прикрыла трубку ладонью. - Кто его спрашивает? Видал?
     - Не кокетничай, не кривляйся, говори по-деловому, но  настойчиво,  -
быстро говорил Крошин.
     - Лева? Добрый вечер, извините, что поздно. Отдыхаете? Счастливый,  а
я нервничаю. - Наташа жеманно хихикнула. Крошин положил ей на плечо  руку.
- А я так на вас рассчитывала. Лева, милый, не  оставьте  в  беде,  -  она
стряхнула руку Крошина, отстранилась. - Я понимаю, у вас работа.  Сегодня?
А я рассчитывала, вы заглянете. Хоть на минуточку. Николая освободили?  Не
может быть. Не он? - она умело изобразила удивление. -  А  кто?  Какой  вы
секретный, просто ужас. С Александром поругалась, он  отправился  к  себе.
Приезжайте, Лева, я  угощу  вас  крепким,  крепким  кофе,  и  вы  от  меня
отправитесь на работу, - Наташа уговаривала Леву искренне, он почувствовал
это. - Лева, ну что вам стоит? - Наташа посмотрела на  Крошина  и  развела
руками.
     - Завтра, - подсказал он.
     - Хорошо, тогда завтра. Позвоните хотя бы, - Наташа выслушала ответ и
положила трубку. - Сказал, прописку сейчас обещать  не  могу,  но  попрошу
начальника отделения.
     - И то хорошо, - думая о своем, ответил Крошин. Возможно,  этот  Лева
не так прост? Однако у него блестящий повод прийти сюда. Он  отказывается.
Почему? Я его не интересую или он так умен и осторожен?
     - Он ночью работает? - спросил Крошин.
     - Говорит, - Наташа пожала плечами.
     - Как он выразился: дежурство или работа?
     - Сказал: мне через час на работу, - раздраженно ответила Наташа.


     Лева вернулся в свою комнату и лег на тахту. Нина сидела  у  стола  и
читала. Уже больше часа  они  занимали  такие  позиции  и  молчали.  Утром
следователь заявил: "Сегодня пусть Крошин нервничает и  думает,  мы  будем
отдыхать. Я вам приказываю отдыхать, никаких мыслей о работе. В этом  наша
сила, мы можем себе позволить расслабиться, преступник - нет". Сказать все
можно.
     Лева зашел за Ниной на конюшню, упросил  закончить  чуть  пораньше  и
привел домой. Нина была рада и  настойчивости,  которую  проявил  Лева,  и
приглашению. Она жила одна, мама умерла еще раньше отца, девушка не любила
свою  холодную  неуютную  комнату,  старалась  как  можно  больше  времени
проводить на конюшне. Практически дома Нина только ночевала.
     Ей очень понравился дом Гуровых. Все там понравилось, без исключения.
И неумело изображавший простака отец, и изящная молчаливая  мать  Левы,  и
Клава, которой хотелось  быть  грозой  дома,  в  чем  ей  все  старательно
помогали.
     Сегодня их встретили радушно, но без суетливости. Кормили  на  кухне.
Клава ворчала, что парень не  позвонил.  Александра  Максимовна  зашла  на
несколько минут, поздоровалась, взъерошила Нине волосы, а  сына  потрепала
по щеке. Хорошо, мама Левы не извинялась, просто  сказала:  много  работы.
Генерал в обкоме и будет поздно. От обыденной простоты, даже рассеянности,
с какой держалась  хозяйка,  от  ворчливости  Клавы  Нине  стало  легко  и
радостно. Приятно, когда в доме никто из-за тебя не меняет  своих  планов,
не говорит излишне вежливых слов.
     В  комнате  Левы  Нина  оказалась  впервые.  Девушка  с  любопытством
оглядывалась. Лева обнял ее за талию, поцеловал  в  волосы,  стоял  рядом,
молчал.
     - Поместимся здесь? - спросил он.
     Нина не ответила. Ей все время хотелось видеть  его,  чувствовать  на
себе его восторженный и в то же время вопросительный взгляд. Ей  нравились
в нем и внешность, и стеснительность,  порой  переходящая  в  резкость,  и
умение краснеть. Но, боже мой,  он  же  совсем  мальчик,  по  паспорту  он
немного моложе ее, а его жизненный опыт равен нулю. Нине нужен человек, за
которого  иногда  можно  спрятаться.  Скорее  всего,  она  никогда  и   не
воспользуется этим,  но  все  равно  иногда  важно  знать,  что  есть  где
укрыться. Лева же сам нуждается в поддержке, сам черпает силы на  стороне.
Он лишь думает, что самостоятелен, на самом деле мальчик.
     - Я люблю тебя, - Лева вновь поцеловал ее, отошел и прилег на тахту.
     Нина растерянно оглянулась, она  стояла  одна  посередине  незнакомой
комнаты. Нина не в первый раз слышала эти слова, они вызывали и радость, и
гнев, и возмущение. Сейчас Нина растерялась,  она  села  в  кресло,  взяла
какую-то  книгу,  открыла  посередине.  Нина  молчала,  чем  дольше,   тем
напряженнее  становилась  ситуация.  Надо  было  пошутить,   хоть   что-то
ответить. Она злилась на свою  растерянность,  на  неловкость  Левы,  тоже
мужчина, сказал и лег. Он от стеснительности отошел, испугался собственных
слов.  Хорош,  если  объясняешься  в  любви,  наберись  мужества  хоть  на
несколько минут.
     Леву позвали к телефону. Нина за  время  его  отсутствия  приготовила
веселую фразу,  решила  разрядить  атмосферу.  Но  он  вернулся,  даже  не
взглянул  на  нее,  вновь  сел  и  уставился  в  потолок.  Нина   серьезно
рассердилась, хотела встать и уйти.
     Лева сидел, и единственным его желанием сейчас было не двигаться и не
думать. Нина рядом и далеко, Крошин далеко  и  рядом.  В  обеих  ситуациях
необходимо принять решение, проявить волю. Почему все сразу? По очереди он
как-нибудь справился бы. Крошин и Нина, их нельзя соединить, они из разных
миров. Разъединить их тоже нельзя, они столкнулись во времени, оба ждут от
него, Левы Гурова, действий. А ему  нужна  передышка,  хотя  бы  несколько
дней...


     На следующий день, в среду, Крошин, как  обычно,  около  восемнадцати
часов в сопровождении Наташи вошел в ложу ипподрома. Контролерше  у  входа
он дал три рубля, и старушка понимающе и благодарно  кивнула.  "Ребята"  у
ложи на месте, стулья на месте, подскочил Валек,  протянул  подобострастно
сегодняшнюю программу и деньги, которые в воскресенье в  присутствии  Левы
не стал брать Крошин. Все, как всегда. Крошин подал Наташе стул, сел  сам,
неторопливо  повернулся,  взглянул   на   соседей,   учтиво   ответил   на
приветствия.  По  радио  объявляли  изменения  в  программе.   Он   сделал
соответствующие пометки. Все, как всегда. Почему же  нет  обычного  покоя,
радости от сознания своей власти и значимости?  Он  повернулся  к  Наташе,
осведомятся, не надо ли чего? Девушка отрицательно покачала головой. Тогда
он задумался: чего он сам хочет? Жестом подозвал одного из телохранителей,
попросил бутерброд с икрой, сто пятьдесят коньяку и плитку шоколада, сунул
парню в нагрудный карман деньги. Крошин всегда просил,  а  не  приказывал,
так ему казалось изощреннее и тоньше. Я только прошу,  можешь  не  делать.
Ну-ка, попробуй?
     Парень  принес  из  ресторана  заказ.  Крошин  вежливо  поблагодарил,
шоколад  положил  Наташе  на  колени,  сделал  глоток   коньяку,   откусил
бутерброд, поставил тарелку на свободный стул и отвернулся.  Пусть  видят,
ни коньяк, ни икра его не интересуют.  Начался  заезд,  Крошин  не  играл.
Валек уныло стоял с другой стороны барьера, думая лишь об одном -  как  бы
опохмелиться С каждой ставки он получал рубль, а то и два. Сам  не  играл.
Валек завороженно смотрел на стакан с коньяком.  Крошин  вновь  оглянулся.
Где же этот чертов милиционер? Худосочный глазастый  дурачок,  где  он?  А
ведь я в воскресенье  разыгрывал  перед  ним  банкрота,  вспомнил  Крошин,
взглянул на Валька и указал на  коньяк.  Мужичонка  нерешительно  протянул
руку,  Крошин  кивнул.  Валек  судорожно  выпил,  сунул  в   рот   остатки
бутерброда, посмотрел  на  Крошина  преданно,  восторженно,  полными  слез
глазами. Крошин улыбнулся.  Скотина,  животное,  подумал  он,  тоже  ласку
любит.
     Ночь Крошин почти не спал,  забывался  на  несколько  минут  и  вновь
смотрел в потолок. Есть пальцевые отпечатки или их нет? Не должно, блефует
старый бегемот, не мог он, Крошин, схватиться за дверь. Однако  он  хорошо
помнит, что, когда испачкал копыто  жеребца  кровью  и  поднимался,  рысак
захрапел и пошел боком, Крошин отпрянул  к  двери  денника  и  выглянул  в
коридор. Неужели в тот момент он оперся на дверь? Рука точно была в крови,
потом он пошел и вымыл ее. Неужели оперся?
     Крошин много раз слышал, что якобы преступник всегда оставляет следы.
Их оставляют недоразвитые кретины, считал  он,  ненормальные.  Талантливые
люди глупостей не делают. Ночью он лежал на широкой тахте  рядом  с  мирно
спящей Наташей и  думал,  думал.  Сейчас,  увидев  лошадей,  Крошин  вновь
вспомнил Логинова. Вспомнил то воскресенье, заезд, как  поднялся  из  этой
ложи и решил: убью! Или я не Александр Крошин, или я убью его!
     Он не собирался убивать на конюшне, шел туда,  только  чтобы  увидеть
Логинова, выслушать его объяснения. Может, старик очухается, извинится? По
дороге Крошин поостыл, об убийстве уже и не думал, чуть было  не  повернул
обратно. "Не получилось и черт с  ним,  -  решил  он  и  замедлил  шаг.  -
Как-нибудь посчитаемся". Неожиданно он вспомнил, что  Логинов  знает  его,
Крошина, хуже того, наездник знает его мать, знает, что она жива.
     Во время разговора  в  ресторане,  перед  тем  как  Крошин  предложил
сделку, Логинов вдруг спросил:
     - Скажите, Крошин, а Питер почему покинули?
     Крошин удивился неожиданному  вопросу  Логинова,  и  старый  наездник
пояснил, что в доме,  где  Крошин  родился,  живет  племянница  наездника.
Логинов жил после войны  в  Ленинграде,  заходил  к  племяннице  и  помнит
Крошина еще пацаном. Мамашу же его видал нынешней весной, когда  гостил  в
Ленинграде во время отпуска. Крошин пошутил, что земля  такая  тесная,  не
спрячешься. Тогда он всему этому значения не придал,  а  сейчас  вспомнил.
"Если старик сообщит о предложенной сделке дирекции ипподрома?  -  подумал
он. - Дирекция в милицию, там Логинова допросят, - даже дух  захватило  от
такой перспективы. - Хорошо, если просто  выгонят  с  ипподрома,  запретят
ходить. А если узнают, что мамаша жива, а я ее давно  "похоронил"?  Начнут
копать, что тогда?"
     И вновь бешенство охватило его, теперь к нему еще  прибавился  страх.
Из-за какого-то старого идиота пустить все под откос? Этому не бывать!
     На конюшне было тихо и прохладно, Крошин шел между денниками  быстро,
решительно и сначала не увидел старого наездника, который стоял на коленях
перед Гладиатором, ощупывал сухожилия. Крошин прошел мимо, заглянул в одну
комнату, в другую, затем в сбруйную. Никого. Дверь одного из денников была
полуоткрыта, Крошин подошел и увидел  Логинова.  Старик  ощерился,  видно,
хотел улыбнуться и спросить, что, долю принес? Выкладывай. Он поднялся,  в
руке Логинов держал подкову, видимо примеривал.
     - Чего молчишь, паскудина? - спросил Крошин и  схватил  наездника  за
руку с подковой.
     - Не бойся, не ударю, - Логинов хихикнул и неожиданно плюнул  Крошину
в лицо. Он опомнился только тогда, когда старик упал. Взглянул на  зажатую
в руке подкову, прислонился к перегородке и подумал:  молодец,  теперь  не
торопиться, главное, не торопиться. Гладиатор переступал сильными ногами в
каком-нибудь метре от окровавленной головы человека.  Там  подкова,  здесь
подкова, ударил жеребец - и каюк. Крошин опустил ладонь в  уже  набежавшую
лужу  крови,  даже  прикинул,  какую  именно  подкову  следует  испачкать,
нагнулся и провел рукой по копыту. Не торопиться, главное, не  торопиться,
он выпрямился, все осмотрел и остался доволен. Блестящая  импровизация.  В
этот момент Гладиатор и напугал его, он быстро отошел к двери.  Дотронулся
он до двери или не дотронулся? Все помнил Крошин, все свои мысли и чувства
отлично помнил, каждый шаг мог повторить. Самое главное он забыл.  Да  или
нет? Утром он был убежден - нет, сейчас засомневался. Почему  так  уверен?
Естественный  жест.  "Правую  руку  я  держал  чуть  на   отлете,   боялся
испачкаться, - в который уже раз вспоминал он.  -  Я  мог  опереться  лишь
левой, она была чистой.  Блефуют,  сволочи,  запугать  хотят!  Нет  у  них
ничего! Рассчитывают, нервы у меня сдадут, глупостей наделаю, побегу".
     Рядом кто-то кашлянул, Крошин повернулся. Валек,  перегнувшись  через
барьер, тыкал грязным пальцем в программку.
     - Кобыла от Аписа не  может  проиграть,  сами  знаете,  -  шептал  он
умоляюще.
     Крошин вынул пачку денег, отдал.
     - Пятьдесят в одинаре, по сорок к третьему, пятому и восьмому. Понял?
     Валек  растворился  в  толпе.  Братья.  Птицыны  переглянулись,  один
остался возле  ложи,  другой  двинулся  за  "человеком".  Молодой  сержант
милиции, проследив за взглядом майора из управления, подошел и сказал:
     - Отлично известен, товарищ майор У дежурного  в  книге  имеются  все
данные.
     - Составьте для меня справку, - Анатолий, который отличался от  брата
родинкой  над  бровью,  вышел  с   сержантом   на   трибуны,   указал   на
"телохранителей". - А эти?
     Сержант прошелся мимо них, вернулся и ответил:
     - Одного знаю, второго - нет.
     - Установить.
     Десятки  глаз  наблюдали  за  Птицыным   и   сержантом.   "Тотошники"
подталкивали друг друга в бок, переглядывались, шептались.
     - Какой-то новенький.
     - Розыск или БХСС?
     - Черт их разберет.
     - Работать никогда не научатся.
     - Гляди, второй такой же. Точно оловянные солдатики. Братья, должно.
     - Лопухи.
     Старший инспектор уголовного розыска подполковник  Трофим  Васильевич
Ломакин стоял в соседней  с  Крошиным  ложе  и  насколько  мог  равнодушно
наблюдал за разыгрываемым спектаклем.  Он  знал,  что  братья  не  лопухи.
Подполковник был в парусиновом просторном костюме и соломенной широкополой
шляпе. Из бутылки с водочной этикеткой он  прихлебывал  боржом,  закусывал
жареными пирожками и явно наслаждался жизнью.
     Валек  сделал   ставки   и   вернулся,   до   дороге   ему   показали
милиционеров-"двойняшек", как мгновенно окрестили  здесь  Птицыных.  Валек
незамедлительно сообщил новость своему шефу. Крошин  глянул  на  Птицыных,
отвернулся, обрадованный. Явились?  Ну-ну.  Идите,  займите  место  рядом,
познакомимся. Пришли? Значит, нет у вас ни черта, фантазии нет, отпечатков
нет, работать не умеете, никогда не научитесь. Фрайера!
     Радость Крошина была объяснима. Он рассудил  просто.  Если  отпечатки
есть, розыск станет работать тихо. Лева здесь тогда  не  появится,  нечего
ему здесь будет делать. Если Кунин сказал, что  был  у  него,  Крошина,  в
понедельник и именно в тот вечер обнаружил  на  рукаве  кровь,  то  должны
выйти  на  него,   Крошина.   Не   идиоты,   сообразят.   Тогда   дело   в
доказательствах. Последних нет и быть не может.  Придумали  эту  клюкву  с
отпечатками, начали пугать. Зачем пугать, если  отпечатки  есть?  Получить
мою пятерню не так уж сложно. Провели  экспертизу,  и  пора  брать.  Тихо,
спокойно, без шума. Начнете пугать - нет у вас пальцев, нет, и все тут.
     Отсутствие Левы на ипподроме беспокоило Крошина больше всего. Раз  не
лезут, рассуждал он, значит, им ничего не надо, все  у  них  есть.  Крошин
разнервничался. Вот, появились наконец голубчики. Ну-ну, валяйте дальше.
     Птицыны проверили  у  какого-то  пьяницы  документы,  покрутились  на
трибунах еще с полчаса и уехали. Допил боржом и тихонько ушел подполковник
Ломакин. Крошин, естественно, отсидел до последнего заезда.
     Когда они с Наташей вернулись домой, он начал рассуждать:  где  Лева?
Где этот голенастый шут? Почему его нет? У него блестящий повод  появиться
здесь. Обещал позвонить - не позвонил. Почему?  А  вдруг  милиция  явилась
сегодня на ипподром совсем не для того, чтобы пугать его,  Крошина.  Зашли
совсем по другим делам? По делу  Логинова  они  работают  тихо,  спокойно,
уверенно. Придут сюда завтра. Или через два дня? Или сегодня? Сейчас?
     Наташа накрыла на стол, поставила коньяк.
     - Убери, - сказал Крошин, - с этим покончено.
     - Не пей, - ответила лениво девушка. - А я хочу.
     - Конечно, конечно, - согласился Крошин. - Как у  тебя  с  пропиской?
Есть новости?
     - Не звонит, - Наташа пожала плечами. - Поеду-ка я  домой.  Не  убьют
ведь? - Она не собиралась уезжать, но, чувствуя, что Крошин  не  хочет  ее
отъезда, решила его позлить.
     Крошин сдержался,  ничего  не  ответил.  В  нормальном  состоянии  на
последнюю реплику Наташи он ответит бы  шутливо,  мол,  давай,  давай,  на
какое число тебе взять билет? Сейчас  он  промолчал,  и  Наташа  осторожно
пошла дальше.
     - Что из твоих подарков я могу забрать? - спросила она.
     Он вновь промолчал, гордясь своей выдержкой, сел  за  стол,  забыв  о
зароке, налил коньяк в стакан.
     - Позвони своему поклоннику, - Крошин выпил.
     Теперь не ответила Наташа. Неделю назад такая дерзость  не  могла  ей
прийти в голову Сейчас же  девушка  молча  вышла  из  комнаты.  Наташа  не
понимала, что происходит с Крошиным,  да  она  и  не  думала  о  нем.  Она
чувствовала, что ей можно и что нельзя. Попросить у  него  шубу?  Здесь  и
зимы-то настоящей не бывает, зачем здесь шуба? Сапоги? Так дешево  ему  не
отделаться. Костюм?
     Она вернулась в комнату, села рядом с Крошиным, наполнила свою рюмку.
     - За тебя, Александр! - она и не  подозревала,  как  точно  попала  в
цель.
     - Спасибо, Ната, - растроганно ответил Крошин, поцеловал  ей  руку  и
спросил: - Почему бы тебе не позвонить Леве?
     - Звонила, - Наташа поцеловала его в висок, прижала  голову  к  своей
груди. - Ты сегодня добрый?
     - Позвони этому парню, - Крошин отстранился. - Надо решить  вопрос  с
пропиской. - Он поднялся, перенес с кушетки телефон.
     Наташа позвонила, ей ответили, что Лева на работе.  Странно,  подумал
Крошин, уже десять. Парень работал ночь и снова вкалывает.
     - Соедини меня с Анной, - сказал он. - Где она пропадает? Поругались?
     - Секретаршам платят деньгами, а не любовью, - Наташа набрала  номер,
вызвала Аню, передала Крошину трубку.
     - Здравствуй, ты куда, девочка, запропала? Не узнаешь? Короткая же  у
тебя память. - Крошин заставил себя рассмеяться. - Спустись  через  десять
минут. Я подъеду, надо поговорить.



                           ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

     Наступление на Крошина вели медленно. Очень медленно.  Турилин  решил
создать у убийцы убеждение, что уголовный  розыск  не  подозревает  никого
конкретно. Весь четверг, затем пятницу в управление вызывались завсегдатаи
ипподрома, опрашивались люди,  близко  либо  отдаленно  знавшие  наездника
Логинова. В пятницу Турилина  пригласил  к  себе  начальник  управления  и
сделал выговор.  Город  только  и  говорит  об  убийстве,  о  преступнике,
которого ловят на ипподроме. Даже в обкоме об этом  расспрашивали.  Нельзя
ли работать поаккуратнее? Турилин объяснил  начальнику  ситуацию,  сказал,
что придется еще несколько дней потерпеть. Генерал  сам  работал  когда-то
оперативником, понимающе кивнул, но предупредил, что,  если  после  такого
шума преступника все-таки упустят, в обкоме придется отвечать вместе.
     - Я работаю в розыске почти  сорок  лет,  -  ответил  Турилин.  -  Не
задержим - ответим.
     На том и расстались.
     Днем группа Ломакина собралась в кабинете полковника. Обсуждался один
вопрос: работать в субботу и воскресенье или нет? Давать Крошину передышку
или не давать?
     Не давать, планомерно давить, убеждали Птицыны, Ломакин отмалчивался.
Лева считал, что на субботу и воскресенье надо сделать перерыв. Константин
Константинович поддержал Леву, но добавил:
     - Пригласите-ка сюда сейчас официанта, который обслуживал Логинова  и
Крошина. Трофим Васильевич, - обратился он к Ломакину, -  опроси  товарища
поподробнее. О чем хочешь беседуй с ним, только он  этот  разговор  должен
надолго запомнить и всем рассказать.
     - Понял, Константин Константинович,  -  Ломакин  встал.  -  Разрешите
идти?
     - Минуточку, - Турилин тоже встал. - Идея понятна?
     - Понятна, товарищ полковник, - хором ответили Птицыны.  -  Официанта
пригласить нам?
     - Да, - Турилин кивнул. -  А  вы,  Лев  Иванович,  поезжайте  в  ложу
Крошина.
     Братья высадили из машины Леву за два квартала до ипподрома, а сами с
шиком остановились у центральной колоннады.
     По расчетам Константина Константиновича, вызов в управление официанта
ресторана должен стать первым ударом непосредственно  по  преступнику.  До
этого, с точки зрения убийцы, опрашивались  люди,  не  имеющие  к  Крошину
никакого отношения, уголовный розыск  шел  на  ощупь,  впотьмах.  Официант
назовет Крошина. Преступник, безусловно, сложит логическую цепь:  официант
рассказал, что я беседовал с  Логиновым  в  субботу,  я  близко  знаком  с
Куниным. Конюх рассказал или может рассказать, что он был у меня вечером в
понедельник. Чья кровь на пиджаке Кунина и откуда она взялась?  Почему  бы
не проверить группу крови Крошина? Так начнет рассуждать убийца,  узнав  о
вызове официанта в уголовный розыск.
     Братья прошлись по трибунам, сухо отвечали на приветствия.
     Многие  из  присутствующих  уже  знали,  что  двойняшки   -   старшие
инспектора Управления уголовного розыска. Одни раскланивались с ними,  так
как были знакомы, другие - на всякий случай, из почтения.
     Лева не торопился. Вчера Наташа звонила  четыре  раза.  Действительно
беспокоится о прописке или это давление Крошина? Скорее последнее, так как
сегодня утром позвонила Аня и  назначила  ему  свидание.  Здесь  уж  точно
приложил руку Крошин.
     Крошин сидел на своем излюбленном месте. Аня с Наташей  сзади  грызли
орехи, "телохранители" пили пиво. Валек, стоя за барьером, ждал  указаний.
Все, как  всегда.  Крошин  просмотрел  программку,  следил  за  разминкой,
поставить не решался. Ему казалось, что теперь ставки  стали  означать  не
выигрыш или проигрыш денег, а  значительно  большее.  Они  превратились  в
символы: угадал или не угадал? Правильно рассчитал или неправильно? Раньше
он ставил решительно, шутя, сейчас  он  не  мог  себе  позволить  подобную
роскошь. Ерунда, это все нервы, убеждал он себя, понимал, что все  ерунда,
но пересилить себя не мог. Он становился мнительным.
     "Телохранители" узнали Леву, пропустили в ложу без звука,  просто  не
обратили на него внимания. Упрям Крошин, подумал Лева, пора бы ему от всей
экзотики отказаться, самое время. Упирается. Хорошо это или плохо?
     - Здравствуйте, - громко сказал он.
     Девушки поздоровались, а Крошин, придвигая Леве стул, спросил:
     - Куда запропали?
     - Дела, - коротко ответил Лева.
     Он никак не мог представить, вернее, окончательно уяснить, что  рядом
сидит убийца. Этот обаятельный, остроумный человек - хладнокровный убийца?
Лева знал, точно знал, однако смотрел на Крошина  без  ужаса,  отвращения,
ненависти.  Он  легко  выдержал  взгляд  Крошина,  даже   улыбнулся   ему.
Преступник тоже улыбнулся, похлопал Леву по плечу.
     - Лева, вы на работе еще или закончили? - спросил Крошин.
     -  Слава  богу,  почти  двое  суток  вкалывал,  -  ответил  Лева.  Он
действительно "вкалывал", проспал чуть ли не восемнадцать часов подряд.
     - Прекрасно, - Крошин повернулся к девушкам.  -  Ната,  будь  другом,
пошарь в своей сумке, в горле пересохло.
     Наташа взяла стоявшую  у  ее  ног  сумку,  извлекла  из  нее  бутылку
коньяка, боржом, бутерброды и два стакана. Девушки пить отказались. Крошин
уговаривать не стал, налил Леве и себе.
     - За нас? - и он вновь посмотрел Леве в глаза.
     - За нас, - Лева подмигнул и выпил.
     "Этот мозгляк не артист, не умеет он врать", - думал Крошин.
     "Вполне нормальный  человек,  умный,  образованный,  почему  он  стал
преступником? Как он мог убить?" - подумал Лева.
     Они синхронно поставили на стул стаканы и улыбнулись друг другу.
     Перегнувшись через барьер, стакан взял Валек. Крошин  пожал  плечами.
Что делается? Как посмел? Вслух Крошин сказал:
     - Сходи в буфет, - и положил перед подручным рубль.
     - Я тоже человек, - голос мужичонки чуть дрожал, однако деньги он  не
брал, протягивал пустой стакан.
     - Свобода.  Равенство.  Братство.  -  Крошин  вздохнул,  налил.  -  И
убирайся.
     Тот выпил, поставил стакан на место, вытер ладонью губы.
     - Спасибо. А обижать не надо. Я уйду.
     Крошин шепотом выругался.
     - Вот, дай человеку палец, - он сплюнул и снова выругался.
     - Человеку надо протягивать либо руку, либо ничего, - сказал Лева.
     - Если у вас столько свободных рук, вы и  давайте,  -  резко  ответил
Крошин.
     Лева поднялся, Крошин  испугался,  что  тот  уйдет.  Молодой  человек
почувствовал  испуг  преступника  и  подумал:  "Изменились  вы,  гражданин
Крошин, очень, изменились".
     - Обиделись? - Крошин хотел улыбнуться. - Совершенно зря.
     Лева не ответил.
     - Анна, что вы мне собирались сообщить?  Такое  важное-важное?  -  он
взял девушку под руку, вывел из ложи.
     - Зачем при всех? - спросила Анна, когда они отошли в сторону.
     - Кто не знает о вашем звонке ко мне? - Лева взял ее за плечо. - Кто?
     - Только вы и я.
     - Я спросил: кто не знает? - Лева слегка встряхнул  девушку.  -  Кто?
Крошин, который попросил вас позвонить? Чем вы ему обязаны?
     - Ничем, - Анна хотела освободиться, Лева не отпускал ее.
     - Даже самые отпетые лгуны изредка говорят правду. Для  разнообразия.
- У Левы была блестящая позиция, он решил до конца использовать ее. -  Так
чем вы обязаны ему?
     - Он, между прочим, неплохой человек. - Анна с вызовом посмотрела  на
Леву. - Крошин помогает людям, не то что
     - Неплохой, согласен.  -  Лева  кивнул.  -  Вам  он,  кажется,  помог
поступить в  университет?  Вот  освобожусь  немного  и  разберусь  с  этим
вопросом.
     - Лишь бы напакостить! - вспылила девушка.  -  Помочь  Наташе  вы  не
хотите, испортить жизнь мне - с удовольствием. Вы далеко пойдете.
     - Не стоит разговаривать в таком  тоне,  -  быстро  ответил  Лева.  -
Николаю Кунину, к слову, помог я. Не так ли?
     Лева выяснил, что именно Крошин  попросил  Аню  позвонить  и  что  он
действительно помог ей поступить в университет.
     - Вы чувствуете себя обязанной Крошину? - спросил Лева.
     - За добро надо платить добром, - ответила Анна.
     - Верно, - согласился Лева, - и вы названивали мне в кабинет,  ходили
в редакцию, сегодня пригласили сюда.
     - Да, да, - Анна наконец сняла руку Левы со своего плеча. - Мне никто
не хотел помочь с университетом, а Крошин помог. Я ему благодарна.
     - Хорошо, хорошо, - перешел на миролюбивый тон Лева. -  В  историю  с
пропиской Наташи вы не ввязывайтесь. После ипподрома сошлитесь на головную
боль и поезжайте домой.
     - Я не люблю...
     - Да перестаньте вы, - перебил Лева, - слушайтесь старших.
     - Подумаешь, - Анна презрительно надула губы, но было видно, что  она
сдалась.
     В ложе Крошин оживленно разговаривал с Наташей,  Анна  попрощалась  и
ушла.
     - Обидели? - спросила Наташа, глядя на Леву. - Мужчина называется.
     - Сказал, чтобы не вмешивалась в чужие дела, - ответил Лева.
     - В мои? - спросила Наташа.
     - Нет, в мои, - ответил Лева.
     Подбежал Валек. Впервые его глаза не  молили  о  выпивке,  а  азартно
блестели. Он обратился к Крошину, но говорил достаточно громко:
     - Уголовка-то Митрича замела. Эти близнята его и забрали.  Старика-то
за что, он-то уж никаким краем не проходит. Сан Саныч, вы как думаете?
     Крошин переиграл - явно, грубо. Он не спросил, какого Митрича.  Когда
и как? Не проявил естественного любопытства. Он словно и не слышал,  сунул
подручному деньги, назвал комбинацию и продолжал смотреть на  лошадей.  Он
никогда не пользовался биноклем, по крайней мере, Лева  этого  никогда  не
видел, а сейчас Крошин попросил в соседней ложе бинокль.  Убийца  приложил
бинокль к глазам, даже не пытался его настроить,  смотрел  куда-то  вдаль,
сидел абсолютно неподвижно.
     "Нервы, нервы" - сидя рядом с Наташей и глядя на Крошина, думал Лева.
Преступник отдал бинокль и взглянул на часы.
     Невмоготу тебе сейчас, а до конца еще полтора  часа,  думал  Лева  и,
беспечно улыбаясь, щурился под лучами заходящего солнца. Плюнь  на  все  и
иди домой, нечего тебе здесь делать. Тебе  надо  думать,  думать,  думать,
пересматривать свои позиции. Вот сейчас, сию минуту официант рассказывает,
называет твое имя. Ну, говорил в тот вечер  с  Логиновым,  ну  и  что?  Да
ничего, но твою фамилию вносят в список, ты ведь знаешь, как это делается.
Иди домой, домой, отдохни, подумай. Нельзя? Верно, никак нельзя.  Ведь  ты
всегда сидишь до последнего заезда, должен  досидеть  и  сегодня.  Я  сижу
здесь, я слышал слова Валька. Если ты нарушишь  обычный  порядок,  я  могу
нехорошо подумать о  тебе.  Нельзя  волноваться,  нельзя,  сиди  спокойно.
Осталось час двадцать пять. Терпи. Интересно, пригласишь ты меня сегодня в
гости или нет? Если да, то о чем же мы будем говорить?
     Наташа взяла Леву за руку и, прикасаясь губами к его уху, зашептала:
     - Почему у вас такое злое лицо? Что-нибудь случилось?
     "Идиот, кретин", - сказал себе Лева, так же наклонился  к  девушке  и
прошептал:
     - А почему шепотом?
     - Не знаю, но у вас было ужасное лицо, - тихо ответила она.
     - Горбатым не говорят о горбах, - громко сказал Лева.
     Крошин  начал  поворачиваться  в  их  сторону.  Так   двигается   еще
исправный, но давно бездействующий механизм,  со  скрипом  и  остановками.
Лева от нервного напряжения рассмеялся до слез, как говорится,  хохотунчик
напал. Это его и выручило. Встретившись с глазами убийцы,  Лева  не  выдал
себя.  Слезы  застилали  глаза,  он  вытирал  их  и   вполне   естественно
отвернулся.
     - Расскажите, я тоже хочу посмеяться, - сказал Крошин.
     - Секрет, - выручила Леву Наташа. - Смотри, Александр, ты  со  своими
лошадьми прозеваешь меня.
     - Лева джентльмен. Я верю ему, - ответил Крошин и вновь отвернулся.
     "Они шарят в потемках, - думал Крошин. - Не может быть,  чтобы  конюх
рассказал им о том вечере. Они могут его вновь вызвать,  и  он  расскажет.
Тогда они упрутся в меня. Если у них есть пальцевые отпечатки, мне  конец.
Они и без конюха выйдут на меня. Рано или поздно выйдут обязательно.  Ведь
не все там такие, как этот голубоглазый пижон и хохотун. Турилин наверняка
расчетлив и опытен,  бегемот  в  прокуратуре  тоже  не  подарок.  Как  они
выскочили на официанта? Просто, конечно просто.  Выяснили  распорядок  дня
Логинова, узнали, что почти каждый вечер он пьет в местном ресторане пиво.
Я это узнал, а они нет? Официант уже у них, его через пару часов отпустят,
с ним надо повидаться. Снимают  пальцевые  отпечатки  или  нет?  Не  имеют
права, закон не разрешает.  Они  могут  снять  негласно,  что  эти  лопухи
понимают? Хватаются за что попало. Надо узнать. Если они обратят  на  меня
внимание, обязательно вспомнят мою связь с Куниным. На  пиджаке  конюха  -
неизвестно кому принадлежащая кровь. Они тут же выяснят мою группу.  Тогда
они займутся мной всерьез. Убрать конюха? Глупо. Ничего не даст.  Главное,
оставил я в конюшне свои пальцы или нет? Только это решает Нет, они  могут
хоть на голову встать, доказать ничего не удастся. Да, рано или поздно они
меня выловят сачком. Им  еще  нужно  получить  мои  отпечатки  и  провести
экспертизу. Без нее они не пойдут ни на задержание, ни даже на допрос. Как
они будут доставать мои пальцы? Конечно, поручат этому франту. Он бывает в
доме, легко может забрать стакан или бутылку. Малого необходимо  притащить
в дом, взглянуть, сделает он такую попытку или нет? А может, все это блеф?
Нет  у  них  отпечатков,  доказывать   нечем,   проводят   психологическую
обработку? Не торопиться, не  торопиться.  Все  выяснить,  уйти  я  всегда
успею. Сначала заняться этим парнишкой, затем  официантом.  Выяснить,  как
ведут допросы".
     Крошин делал ставки не думая и выигрывал. Такой удачи он не имел  еще
ни разу. Валек носился к кассе и обратно. Сбегал  -  трешник,  еще  раз  -
второй трешник. Лева  не  играл,  болтал  с  Наташей,  нервное  напряжение
прошло, он сидел, расслабившись, и глазами стороннего  наблюдателя  следил
за окружающим.
     Чем этот  Валек  занимается  в  свободное  от  бегов  время?  Чем  он
занимался до того, как спился? Бегает, бегает - туда, назад.  Человеку  за
пятьдесят, а он - Валек, мальчик на побегушках.
     Начался последний заезд. Крошин облегченно вздохнул  и  поднялся.  Он
уже обрел форму, держался свободно, снисходительно улыбался.
     - Ну что, покоритель сердец, - обратился он к Леве, - заедем  к  нам,
выпьем по чашке кофе?
     - Знаю я ваш кофе, - ответил Лева. - Домой, надо выспаться.
     Крошин пожал плечами, но Лева  перехватил  его  взгляд,  адресованный
Наташе. Выйдя с ипподрома, Лева начал  прощаться.  Наташа  взяла  его  под
руку.
     - Вы поедете к нам, - она держала Леву крепко, вела к машине.
     - Простите, Наташа, - Лева остановился.
     - Мы ведь так и не поговорили...
     - Ната, - перебил девушку Крошин, - человек не хочет. А может, у него
свидание? - Он хлопнул Леву по спине и неожиданно повернул разговор на сто
восемьдесят градусов. - А может, заедешь? Через час я тебя подброшу домой.
- Крошин перешел на "ты" просто и естественно.
     Наташа подталкивала Леву к машине, открыла дверцу. Он сел и вздохнул:
     - Слабоволен до безобразия, а еще старший лейтенант милиции.


     Все было, как обычно. Разговор шел только о Наташе,  о  том,  как  ей
выйти из создавшегося положения. Лева убеждал девушку  и  говорил  правду,
что к прописке не имеет ни малейшего отношения.
     - Могу попросить начальника отделения, в виде личного отношения,  так
сказать, - объяснял он. - Может, пойдет навстречу, а может, и нет.
     - Это ты брось, Лева, -  сказал  молчавший  до  этого  Крошин.  -  Ты
работник  управления,  начальник  районного  отделения  не   станет   тебе
отказывать в подобной ерунде.
     - Не знаю, не знаю, - Лева развел руками.
     Разговор,  абсолютно  не  интересовавший   ни   Леву,   ни   Крошина,
продолжался. Говорили одно, думали совсем о другом.
     "Есть у вас пальцевые отпечатки или нет их? - гадал Крошин. - Как  бы
перейти на эту тему?"
     - Не обещаю, но попробую, - сказал Лева Наташе. Она  его  чмокнула  в
щеку. - Взяток не беру, - пошутил он и взглянул на часы.
     Уйдет,  сволочь,  уйдет.  Крошин  обхватил  бутылку  всей   пятерней,
наполнил рюмки. Идти не хотел, сейчас на часы смотрит. Не надо ему от меня
ничего, не подозревает меня. Узнает показания  официанта,  все  изменится,
начальство мальчишку проинструктирует. Сейчас его надо потрошить, когда он
насторожится, поздно будет.
     - Как дела с кражей? Раскрыли? - спросил Крошин.
     - Вроде, - неопределенно ответил Лева. - Меня снова на  это  убийство
пристроили. До конца жизни буду искать.
     Наташа забрала грязную посуду и ушла на кухню.
     - Не будь пессимистом, Лев, - Крошин  вел  разговор  осторожно.  -  Я
ваших ребят видал, они весь ипподром взбудоражили.
     - У меня теперь другая версия.  По  личной  линии  Логинова.  -  Лева
вздохнул.  -  Не  верю  я.  Доказательств  никаких.  Одна   надежда,   что
какой-нибудь дурак либо слабонервный попадется, проговорится. -  Он  снова
вздохнул.
     - Кунин рассказывал, - медленно начал Крошин, - что кровь у  него  на
пиджаке по группе не подходит ни к Логинову, ни к самому конюху. Зацепка.
     - Зацепка, - усмехнулся Лева. - Эксперты отбой заиграли. То ли кровь,
то ли не кровь  вообще.  Кунин  стирал  пиджак,  возможно,  бензином  тер.
Запутались эксперты.
     "Врешь, - решил Крошин, - правдиво, но врешь".
     - А пальцевые отпечатки на двери денника? - спросил он. - Тебе только
найти, а доказать - докажешь.
     Лева взглянул удивленно, настолько искренне, что Крошин обрадовался.
     - Николай мне говорил, что фотографию этих отпечатков видел, - сказал
Крошин.
     -  Трепач,  каких  свет  не  видывал,  -  Лева  от  возмущения   даже
задохнулся. "Вот бы сейчас покраснеть, - мечтал он. -  Всегда  краснею  не
вовремя". - Если бы, - он понял, покраснеть не удастся, и вздохнул  совсем
искренне.
     "Правду говорит, правду, - ликовал Крошин. - Нет отпечатков, на испуг
берут. Как же они парню-то о своих  замыслах  не  сообщили?  Не  доверяют,
считают, молод он, неопытен? Отстранили от дела, дали пустую версию?  Меня
не подозревают даже, иначе этому горе-сыщику сюда и ступить  не  разрешили
бы. В отношении отпечатков пустили слушок по ипподрому и  шарят  впотьмах.
Официант? Теперь они в мою сторону обязательно  дернутся.  Начнут  пугать,
мол, отпечатки оставили. Убили чисто, да  возле  трупа  визитную  карточку
обронить изволили. Хитро придумано. Не знают начальники, что их  же  малый
проговорился. Пусть давят". Крошин рассмеялся.
     - Ты что, Александр? - спросил Лева.
     - Анекдот смешной вспомнил, - Крошин махнул рукой. -  Послушай,  я  в
вашем деле профан,  -  сказал  Крошин,  уже  покровительственно  глядя  на
раскрасневшегося Леву, - но знаю: существуют вещественные доказательства и
показания очевидцев. Как я понимаю, ни того, ни другого у вас нет.
     - Нет? - Лева перегнулся  через  стол.  -  Нет,  говоришь?  А  билеты
тотализатора?
     - Билеты не документ, кому  принадлежали,  не  докажешь,  -  возразил
Крошин, спохватился и спросил: - Какие билеты, где найдены?
     - Какая разница? - уклонился от ответа Лева. "Болтун-то я, болтун, но
и меру знать надо".
     - Верно, не мое это дело, - согласился  Крошин,  -  просто  не  хочу,
чтобы ты в дурацкое положение попал. Если бы вы билеты у  человека  нашли,
тогда иное дело. Такую улику против себя никто, даже последний  идиот,  ни
таскать, ни хранить не будет.  Через  кассирш  покупателя  не  установишь,
билетов тысячи продают. Ты  тут  мал-мала  поторопился.  Чего  молчишь?  -
спросил Крошин. - Или не согласен?
     - Узко мыслишь, Александр, - ухмыльнулся Лева.
     - А ты не так?
     - Не так, - Лева встал и покачнулся. - Ты выпад, меня не отвезешь,  -
он зевнул.
     "Как же ты-то мыслишь? Как?" - хотелось спросить Крошину.
     "Умный, умный, а дурак, - надевая пиджак, думал Лева.  -  Турилин  со
следователем не знают, как приобретаются билеты и кто их покупает в  таком
количестве. Ты знаешь, Крошин, вот и соображай.  Покупателей  тех  билетов
найти легко. Тебе-то хорошо известно, что завсегдатаев  кассирши  знают  в
лицо. Покупатели и приведут к преступнику. Как тогда ты будешь  объяснять,
что купил около пятисот билетов против фаворита? И каким образом  все  эти
билеты оказались на теле убитого?  Такую  мысль  я  тебе  подсказывать  не
стану. Сам, сам додумайся".
     "Главное, я не оставил отпечатков, - ликовал Крошин. - Все  остальное
- бред сивой кобылы. Ничего этот хвастун придумать не может. А  если  врет
сопляк, тонкую игру ведет? Какой смысл? Ему, наоборот, надо убеждать меня,
что есть отпечатки. А если? Попробую проверить  последний  раз",  -  решил
Крошин и вышел из комнаты.
     В передней висело зеркало, стоя в дверях кухни, можно было  наблюдать
за человеком, который сидел или стоял у стола  в  гостиной.  Крошин  занял
позицию и заговорил с Наташей, чтобы Лева слышал его голос.  Лева  слышал,
но он давно знал о зеркале. Лева взял со стола бутылку так, как это делают
эксперты-криминалисты: ладонь под донышко, другую поверх горла,  чтобы  не
испортить и не стереть отпечатки пальцев. Он приподнял  бутылку,  наклонил
по отношению к источнику света. Взглянул, быстро поставил на место.
     Крошин поперхнулся  на  полуслове.  Значит,  отпечатки  у  них  есть.
Мальчишка убеждает, что их нет, чтобы он, Крошин, не  беспокоился.  Зачем?
Не хочет пугать или не подозревает? А  зачем,  бутылку  осмотрел?  А  если
осмотрел, почему не забрал? Неужели он так умен и осторожен?  Крошин  тихо
выругался. Сто раз твердил: дураков в розыске не держат. Ничего,  мальчик,
посчитаемся.
     Лева вышел на  улицу,  из  ближайшего  автомата  позвонил  дежурному,
просил,  чтобы  патрульные  понаблюдали  за  "волгой"  номер  семьдесят  -
восемнадцать, и поплелся домой. Он именно плелся,  еле  переставляя  ноги.
"Если отец сейчас заговорит о Нине, почувствует  запах  коньяка  и  начнет
пилить, мне каюк", - твердо решил Лева.
     Мама, генерал и Клава сидели за  обеденным  столом,  пили  чай  и  не
обратили на его приход ни малейшего внимания. По  тому,  насколько  дружно
они  выполнили  маневр,  Лева  понял,  что  его  поведение  обсуждалось  и
подверглось резкой, но справедливой критике.  Там,  у  Крошина,  Леве  его
поведение казалось легким и естественным. Вопрос - ответ, хвастливая, чуть
пьяная болтовня, ни подтекста, ни  второго  плана.  Вот  я  весь,  как  на
ладошке. В меру прост и хитер, все непринужденно, бездумно, между  прочим.
И удар. Боксеры скажут: под гонг, любители скачек - под звонок.
     Выйдя от Крошина, Лева решил: дойду до дома - и я герой. Казалось, он
не болтал несколько часов, сидя на стуле,  а  копал  землю  или  укладывал
асфальт. И вот наконец  все  кончилось,  он  дома,  среди  самых  любимых,
близких и дорогих. Они молчат, но сейчас, с минуты на минуту, ему выдадут.
Лева опустился  на  стул  рядом  с  телефоном,  тупо  взглянул,  качнулся.
"Уверены, что я пьян", - лениво подумал он.
     Родители молчали. Клава швырялась посудой.
     Сейчас умру, решил Лева, снял трубку и стал набирать номер.  Лева  не
любил  показухи,  но  сейчас  выхода  не  было:  он   звонил   Константину
Константиновичу. Турилин не удивился, словно  звонки  в  двенадцатом  часу
ночи на квартиру - в порядке вещей.
     - Лев Иванович, вы?
     - Я, - признался Лева.
     - Все благополучно?
     - Да. - Лева не мог ничего придумать, не докладывать же по  телефону.
Сказать: спасите от любимых родителей?
     - Вы из дома? - спросил Турилин. Около сорока лет в уголовном розыске
- срок солидный, в разных ситуациях побывал полковник, без  особого  труда
представил и Левину. - Родители дома?
     - Дома, - мрачно ответил Лева, и Турилин все понял.
     - Давно хотел познакомиться с вашим уважаемым папашей,  можно  его  к
телефону? - Турилин явно  улыбался.  -  Лева,  примите  ванну,  проглотите
снотворное. Ко мне явитесь к двенадцати.
     - Спасибо, товарищ полковник, - Лева повернулся те столу и сказал:  -
Отец, тебя. Мой начальник, его зовут Константин Константинович.
     Лева хотел добавить, дескать, вот  я  попросил  полковника  объяснить
вам, родителям, что Лева Гуров сегодня арифметику  не  прогулял  и  вообще
парень ничего, школу изредка посещает. Но на юмор нужен мешок сил. Откуда?
     Генерал удивленно хмыкнул, поднялся из-за стола  и  недоуменно  пожал
плечами. Лева потащился в ванную.


     Крошин приехал в ресторан "Ипподром", сел  за  столик,  обслуживаемый
Митричем. Официанта, как и рассчитывал Крошин, давно  отпустили.  Ресторан
уже закрыли, кухня не работала. Крошину, как постоянному  клиенту,  подали
холодную закуску. Посетителей не было, в одном углу догуливала подвыпившая
компания, в противоположном, у сцены, ужинали закончившие  свою  программу
оркестранты. Официанты убирали приборы, снимали скатерти. Крошин  наполнил
две большие рюмки, жестом подозвал  лысого  Митрича.  Официант  благодарно
кивнул, стыдливо закрываясь ладошкой, выпил, взял корочку хлеба.
     - Таблетки от головной боли не найдешь? -  спросил  Крошин.  -  Лучше
две.
     - Имеется, завсегда имеется, - Митрич  порылся  в  кармане  форменной
тужурки, достал лекарство. - Тоже глотну, все нервы вытянули сегодня.
     - Что так? - Крошин положил в рот две таблетки, запил коньяком, снова
налил официанту, указал на стул.
     Митрич благодарно кивнул и присел.  Он  в  красках  рассказывал,  как
пришли сегодня двое, друг от друга не отличишь, взяли  его,  старого,  под
руки и в машину. В кабинете  другой  сидит,  солидный,  видно,  начальник.
Расспрашивал подробно, все больше о покойном Логинове. О  том,  где  он  в
субботу сидел да что пил и ел, с кем беседовал.
     Крошин  слушал  равнодушно,  не  перебивал,  вопросов   не   задавал,
поддакивал изредка.
     Официант повинился, пришлось сказать начальникам, что  в  ту  субботу
Крошин  присаживался  к  покойному.  Какой  смысл  скрывать-то,  все  одно
докопаются. Не серчай, Александр,  но  не  миновать  тебе  того  кабинета.
Крошин ответил, что Митрич поступил  верно,  врать  в  таких  вопросах  не
следует. Вызовут так вызовут, скрывать  ему,  Крошину,  нечего.  Я  так  и
рассудил, поддакнул Митрич. Крошин налил ему снова и спросил:
     - Там-то от страха небось в горле пересохло?
     - Не говори, - Митрич прихлопнул третью рюмку, повеселел. -  Вроде  и
не виновен и мужик культурненько расспрашивает,  все  одно  оторопь,  пить
страсть как хочется.
     - Пить давали? - задал свой главный вопрос Крошин.
     -  Обязательно.  Обходительный  начальник,  сам  налил,   стакан   на
блюдечке,  чистый,  сверкает  аж,  видно  прислуга  классная  у  них,  так
протереть уметь надо.
     Крошин откинулся на спинку  стула,  выдохнул,  словно  тяжесть  какую
тащил и теперь опустил. Отпечатки снимают, точно, вопроса нет.
     - Апосля меня Сеньку вызвали, - Митрич показал на молодого официанта.
- Он в тот вечер покойного обслуживал.
     Крошин схватился за соломинку.
     - Позови его, - он уже не думал о  том,  что  его  заинтересованность
может стать известна уголовному розыску. Плевать. Снимают отпечатки или не
снимают?
     Митрич подвел к столу худенького юношу и деликатно удалился.  Крошин,
отбросив осторожность, быстро задал несколько вопросов.
     Молоденький официант рассказал, что ему тоже давали  пить,  подносили
стакан тоже на блюдечке. Сеня рассказал даже больше. Во время его  допроса
в кабинет зашел какой-то мужчина с подносом, но  на  официанта  не  похож.
Начальник, который  допрашивал  Сеню,  сказал  вошедшему:  "Убери  грязную
посуду". Сеня еще удивился, так как стаканы были  такие  чистые,  каких  в
ресторане и в начале смены не бывает.
     Среди подгулявшей компании, которая шумно  спорила  с  официантом  по
поводу счета, находились капитан  Свиридов,  лейтенанты  Люся  Калинина  и
Виктор Болтянский. Завтра фотографии беседующего с официантами преступника
окажутся на столе начальства. Сначала разговор хотели записать на  пленку,
затем отказались. Действеннее заново допросить  официантов.  Свидетельские
показания в суде всего эффективнее:



                            ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

     За Крошиным установили наблюдение и до понедельника объявили перерыв.
"Субботу и воскресенье отведем на созревание, - сказал  Турилин.  -  Пусть
подумает, взвесит, подождет".
     В субботу в двенадцать полковник принял инспектора  Гурова,  выслушал
его доклад.
     Турилину  понравился  стиль  работы   Гурова.   Парень,   безусловно,
талантлив, может стать асом. Терпения, солидности в работе  порой  еще  не
хватает.  Ход  с  признанием,  что  у  уголовного  розыска  нет  пальцевых
отпечатков преступника, Гуров провел на высочайшем уровне. Тем  более  что
это экспромт, а не заготовка. Однако риск.
     - А если бы вы все поломали, коллега? - спросил Турилин.
     - Невозможно, Константин Константинович, - ответил Лева. - Я  понимаю
психологию Крошина. Он органически не способен верить людям. Он правду  ни
выслушать, ни выговорить не может.
     - Он же вам поверил?
     - Поверил, - подтвердил Лева. -  Я  мог  его  оставить  ликующим.  Но
Крошин обязательно встретился бы с официантами. Что сильнее  -  слова  или
факты, особенно для человека подозрительного? Снимают  негласно  пальцевые
отпечатки, значит, они нужны. Все ясно, он думает, что я вру, и  на  двери
остались отпечатки пальцев.
     Полковник слушал внимательно.  Персонификация  личности  преступника,
изучение его психологии. Через каких-нибудь девять  лет  в  розыске  будут
работать одни Гуровы, только меня уже здесь  не  будет.  И  хватит,  думал
Турилин.
     Турилин встал, протянул руку. Он впервые так прощался с Гуровым.
     - Отдыхайте. Чтобы вы особенно не  зазнавались,  скажу,  -  полковник
вышел из-за стола, проводил Леву до дверей, хитро улыбнулся и подмигнул, -
вы один фактик раскопали, а затем потеряли его. Забыли, коллега.
     -  Какой  фактик?  -  Лева  нахмурился.  -  О  чем   вы,   Константин
Константинович?
     - Не скажу, - Турилин подтолкнул Леву к выходу.  -  У  вас  два  дня.
Думайте.


     Лева пришел домой прямо к  обеду.  Из  гостиной  доносился  уверенный
голос отца и женский смех. Лева узнал голос Нины, потоптался в передней  и
наконец вошел. Они не виделись  с  того  вечера,  когда  Лева  пробормотал
объяснение в любви, затем больше часа молчал и наконец уехал на работу.
     - Всем привет, - Лева поклонился. - Здравствуй, амазонка. -  Нине  он
поклонился отдельно. - Спасибо, отец, что ты выполнил мою просьбу.
     - Пустяки, - генерал даже смутился.
     Никакой договоренности с отцом у сына не существовало, Лева ни о  чем
генерала не просил.  По  своей  инициативе  Иван  Иванович  сел  за  руль,
подъехал на ипподром и  пригласил  Нину  к  обеду.  Готовил  сюрприз,  так
сказать.
     Лева за последние недели  осунулся,  резче  обозначились  скулы,  под
глазами тени, отчего глаза стали еще больше и голубее.
     А ведь мой сын умен, подумал генерал. Мальчишка, а  голова  работает.
Почему мальчишка? Сколько ему? Иван Иванович задумался. Двадцать шесть.  Я
в его возрасте уже прошел войну, учился в академии.  Саша  этого  чертенка
родила, когда мне было двадцать шесть. Так ведь я  мужиком  был,  не  чета
этому глазастому. Женщин завоевывать  надо,  штурмом  брать.  Какие  прони
вокруг Саши тогда вились,  я  чуть  ли  не  из  загса,  прямо  из  пламени
выхватил. Хватка у меня была, да и сейчас еще. Генерал расправил плечи.
     Нину ловкий ход Левы не обманул,  но  обрадовал.  Когда  она  увидела
прохаживающегося между денниками генерала, Нина огорчилась.  Что  же,  Лев
совсем мальчик, действительно Левушка, если все бегает под папиной опекой?
Она запуталась. Ей нравился этот дом, нравились  люди,  живущие  здесь.  В
Леву она была влюблена - влюблена, не больше. При встрече с ним у  нее  не
кружилась голова. Она с удовольствием с ним  встречалась,  скучала,  когда
Лева на несколько дней пропадал, однако спала спокойно, не вздрагивала  от
телефонного звонка. Кстати, Лева до сих пор не знает, что у нее дома  есть
телефон. Ни разу не зашел, не поинтересовался, как она живет. Как она жила
раньше, до встречи с ним? Он вообще никогда не расспрашивает о  ее  жизни,
прошлом. Его не интересует? При первых встречах он смотрел  восторженно  и
вопросительно, теперь же смотрит спокойно, даже холодно. Когда любишь, все
иначе. Нина наклонилась над тарелкой, украдкой взглянула на хозяина  дома.
Будет Лева таким же мужественным, как отец, или  останется  на  всю  жизнь
Левушкой?
     Пробормотав  какое-то  объяснение,  Клава  деликатно  отправилась  на
кухню. Лева посмотрел на хозяйничающую за столом маму, поймал ее взгляд  и
подмигнул. Она ответила улыбкой.
     "Кажется, сын умней всех, - довольно подумала она. -  Нина  с  Иваном
торопятся, все им надо сейчас, сию минуту. Иван максималист, считает,  что
только его восприятие жизни идеально. Все одним  махом,  раз  и  навсегда.
Препятствия сломать, разрушить до основания. Он все еще считает, что украл
меня, заставил выйти замуж, покорил,  завоевал.  Глупый,  глупый  генерал.
Лидер и победитель. Шестой десяток, и все  самоутверждается,  соревнуется,
доказывает. Какое же счастье, что я выбрала тогда именно его, не ошиблась,
выстояла.  Девчонка  тоже  из  настоящих,  торопится  только.  Как   Иван,
максималистка. Все ей надо  сразу,  в  готовом  виде,  только  из  чистого
золота. Возможно, Иван девочке больше Левки нравится. Еще  бы!  Сколько  в
этого генерала-победителя сил вложила. Мужчину всю жизнь воспитывать надо,
только чтобы он ни в коем случае  этого  не  почувствовал.  Он  вырастает,
крепнет, в трудную минуту это твоя опора.  А  чтобы  не  выйти  из  формы,
мужчина время от времени должен совершать подвиги".
     Генерал взял графин с настойкой.
     - Кто желает?
     - Я пас, завтра соревнования, - ответила Нина.
     - А у меня в понедельник, - сказал Лева. - Как выразилась бы Нина: по
тяжелой дорожке и в незнакомой компании.
     - Кто у вас фаворит? - спросила Нина.
     Лева замялся, покраснел заранее, но сказал:
     - Справедливость. Она должна победить. Я отвечаю за это. Один.
     Лева прихвастнул. Отвечал он не  один.  Турилин  из  своего  кабинета
руководил операцией, которая в понедельник вступала в решающую фазу.


     Анатолий  Птицын  направился  в  университет,  его  брат   улетел   в
Ленинград, чтобы выяснить  ленинградский  период  жизни  Крошина.  Ломакин
вызвал по телефону родителей Наташи Лихаревой и отправился встречать их на
вокзал. Лева привел  к  Турилину  сначала  одного  "телохранителя",  затем
другого и уехал на ипподром.
     Сделать статую просто, надо  "взять  кусок  мрамора  и  отколоть  все
лишнее". Лишнее и откалывали. Крошина оставляли одного.
     Все документы поступали на стол к старшему следователю прокуратуры по
особо важным делам. Николай Тимофеевич читал и перечитывал,  он  не  любил
при допросе заглядывать в бумаги. Все должно быть в голове.
     Так прошли понедельник и вторник. Наступила среда.
     Крошин припарковался в излюбленном месте, чуть в стороне от  главного
входа.
     Вчера утром родители Наташи пытались устроить сцену, но Крошин быстро
вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь. Вернувшись вечером, он обнаружил
ключ в условленном месте. Наташи не было, записки тоже. Девушка не взяла с
собой ничего из его подарков. Квартира была вычищена и вымыта  до  блеска,
пол натерт, постельное белье выстирано и отутюжено. Ощущение такое,  будто
здесь никто никогда не жил, чисто и прохладно, как в склепе.  Не  вовремя,
только и подумал Крошин. Бабы  -  дуры,  всегда  все  делают  не  вовремя.
Милиция ее в покое оставила. Откуда старики адрес узнали? Крошин не  понял
причину происшедшего. Он позвонил Анне. Свято место пусто не бывает, решил
он. Девушка, с которой уже поговорили в милиции, ответила, что видеть  его
не  желает  и  просит  больше  не  беспокоить.   Он   заговорил   было   о
неблагодарности женщин, о короткой памяти. Анна перебила:
     - Бросьте, - сказала она, - к моему поступлению в университет  вы  не
имели ни малейшего отношения. Вы это знаете не хуже меня.
     Обескураженный, Крошин положил  трубку.  Старый  проверенный  способ:
обещаешь нескольким хорошеньким абитуриенткам помощь, кто-то из них  сдаст
экзамены успешно, проходит по конкурсу, а ты - король и  благодетель.  Как
она докопалась?
     Докопался  Птицын,  только  Крошин  об  этом  не  знал.  Он  еще   не
почувствовал руку уголовного розыска. Крошин позвонил Леве, но  не  застал
его ни дома, ни на работе.
     Наконец наступила среда. Он запер машину,  взглянул  на  вздыбившихся
бронзовых коней. Эти на месте, не убежали. Он распахнул дверь.  Незнакомый
контролер,  недоуменно  отстранив  протянутые  деньги,  указал  на  кассу.
Пришлось, как всем, брать билет. В его ложе, в собственной  ложе  Крошина,
толпились какие-то люди. Он остановился  у  входа,  недоуменно  оглянулся.
Парней не было, стульев на месте тоже не было. Крошин прошелся по галерее.
Один из завсегдатаев остановил Крошина, отвел в сторону.
     - Ребят забрали. Вчера.
     - За какие дела?
     - Не знаю. Тебя спрашивали сегодня.
     - Кто? - удивился Крошин.
     - Крошин? Александр Александрович?
     Он повернулся.
     Молоденький сержант милиции вежливо улыбнулся и козырнул:
     - Вас просят зайти в дирекцию ипподрома.
     - Скажите, что я обязательно зайду, - ответил Крошин.
     - Простите, просят сейчас, - сержант вновь  козырнул,  улыбнулся  еще
шире.
     От директора Крошин вылетел пулей. Разговор  был  предельно  короток.
Чтобы ноги вашей здесь не было, сказал  директор.  Крошин  возразил,  мол,
ходит он не к директору домой. Здесь  государственное  предприятие,  а  не
частная лавочка.
     "Я тебе такое предприятие, сукин сын, устрою,  на  задницу  месяц  не
сядешь", - услышал он в ответ.
     Крошин взглянул на  старинную,  висевшую  на  стене  фотографию,  где
молодой буденновец стоял, обнажив шашку, и выскочил из кабинета.
     Крошин ехал без всякой цели, никуда не спешил,  никто  нигде  его  не
ждал. Несколько раз проверив, он убедился: за ним не следят. Он  свободен,
волен ехать куда глаза глядят.  Подписку  о  невыезде  у  него  не  брали.
Уехать, не скрыться, просто уехать в неопределенном направлении? Зачем ему
этот город? Может, вернуться в Москву? Уволиться и  уехать.  Не  обманывай
себя, все не так просто.  Убийцу  Логинова  ищут.  Раз  всех  допросили  и
сообщили на ипподром, ты первый, возможно единственный,  кандидат.  Наташу
отослали,  Анну  предупредили,  подручных  напугали.   Тебя   изолировали,
оставили одного. Зачем? Проще вызвать, снять отпечатки пальцев, установить
идентичность, и круг замкнется. Почему же не вызывают? Они ждут. Чего?
     Он приехал домой. Автоматически поел, напился чаю. "Они не  дождутся,
чтобы я запил и потерял самоконтроль, у них нет отпечатков, они  блефуют".
Он посмотрел на свою ладонь, стал изучать узоры на коже и  в  этот  момент
вспомнил. Он так же смотрел на свою руку в Москве. На Петровке, в кабинете
следователя. С него только что сняли пальцевые отпечатки, они  красовались
на специальном бланке, все десять  пальцев.  Он  тряпочкой  стирал  с  рук
черную краску, вот так же с любопытством изучал  кожные  узоры.  Миллиарды
людей, у каждого собственная печать. Крошин отошел от окна, медленно сел в
кресло. Так вот чего  они  ждут:  фотокопию  дактилоскопической  карты  из
Москвы. Вот почему этот Гуров не взял со стола бутылку. Придет дактокарта,
они проведут экспертизу - и конец.
     Он не вскочил, не побежал, продолжал сидеть. Уходить в  нелегалы?  Он
видел нелегалов, жизнь хуже смерти. Человек медленно умирает со страха.


     В четверг утром все собрались  в  кабинете  следователя  прокуратуры.
Николай Тимофеевич встречал  всех  стоя;  подвинул  Турилину  кресло,  сел
последним.
     - Как дальше жить будем, Константин, - он замялся и быстро добавил: -
Константинович?
     Полковник  сидел  откинувшись,  вытянув   длинные   худые   ноги,   и
сосредоточенно изучал собственные ботинки. Полковник  молчал  и,  судя  по
выражению его лица, отвечать  не  торопился.  Все  присутствующие  отлично
понимали ситуацию. Крошин не дрогнул, не побежал,  как  они  рассчитывали.
Психологическая атака желаемого результата не принесла.
     Вчера Лева просил  разрешения  на  встречу  с  Крошиным,  Турилин  не
согласился.  Может  убить,  коротко  ответил  он.   Лева   долго   убеждал
начальника, говорил о своей осторожности, о знании психологии преступника,
в общем, приводил различные доводы. Больше всего Леву огорчала мысль, что,
будь на его месте кто-нибудь другой, Турилин разрешил бы встречу. В  конце
концов он прямо спросил  об  этом.  Константин  Константинович  подумал  и
ответил: "Разрешил бы только  Ломакину".  "А  братьям?"  -  спросил  Лева.
"Нет",  -  отрезал  Турилин  и  подумал,  что  Птицыны  при   всех   своих
достоинствах  для  такой  работы  не  годятся,  излишне   самоуверенны   и
прямолинейны.   Заканчивая   беседу,   полковник   сказал:   "Если    наша
психологическая обработка на преступника не подействовала, встреча  с  ним
бессмысленна, даже вредна, так как доказывает слабость нашей позиции; если
же Крошин близок к слому, он способен  на  крайности,  встречаться  с  ним
опасно, тем более вам. Сейчас-то он понял, что вы с самого начала дурачили
его. Подождем".
     Прошли сутки. Анатолий Птицын вернулся из  Ленинграда,  доложил,  что
мать Крошина жива и сын время от времени у нее бывает.
     Крошин никаких шагов не предпринимал, бежать не пытался. Ждать больше
нечего, надо решать. Для этого работники уголовного розыска и  приехали  в
прокуратуру.
     - Анатолий? - спросил полковник. Он всегда называл братьев по именам.
     - Наше мнение, - ответил Анатолий за двоих, - брать,  арестовывать  и
раскалывать на допросе. Первичные допросы поручить  нам,  розыску.  Вашему
Крошину не выдержать,  материалов  достаточно.  Нам  кажется,  точнее,  мы
уверены, что в данном  деле  сильно  преувеличены  опыт,  стойкость  и  ум
преступника. Убийца - человек ненормальный, психика сдвинута. Товарищи,  -
он развел руками, - сами себе сложности придумываем. Убежден, мы убеждены,
три-четыре часа беседы -  и  знаменитый  Крошин  будет  плакать  и  писать
покаяние.
     - Понятно. Все? - спросил Турилин.
     - Все, - ответил Птицын. - Брать надо прямо  с  работы,  на  публике,
сразу захватывать инициативу.
     - Трофим Васильевич, ваше мнение? - обратился к Ломакину Турилин.
     Старший группы склонил голову  к  одному  плечу,  к  другому,  словно
рассматривал вопрос под разными углами, неторопливо начал:
     - Поостерегся бы, поостерегся. Видится мне, Крошина в лоб не взять. Я
в МУРе ребят знаю, нам у них еще учиться. - Он взглянул на братьев. -  Мне
видится, с Ленинграда надо начинать, с обыска у его  мамаши.  Если  найдем
его кассу, Крошин в старом валютном деле потонет, тогда его  и  по  нашему
делу привлечь возможно.
     - Понятно,  Трофим  Васильевич.  Спасибо,  Лева,  вы  у  нас  главный
специалист. Слушаем вас, - сказал Турилин.
     - Наиглавнейший, -  вставил  один  из  братьев,  -  создавший  миф  о
непобедимости Крошина.
     Лев повернулся, посмотрел говорившему  в  глаза.  Наступила  неловкая
пауза Следователь, сидевший за столом  неподвижно,  не  подававший  вообще
никаких признаков жизни, вдруг сказал:
     - Не стоит, Лев  Иванович.  -  Он  тоже  взглянул  на  Птицыных,  без
надобности переложил на столе папки. - Если бы мы были в экспериментальной
мастерской, уважаемые, я бы  вам  разрешил  попробовать  осуществить  ваше
предложение.
     Братья, признанные асы уголовного розыска, не привыкли к такому  тону
и приготовились дать отпор. Турилин жестом остановил их и сердито сказал:
     - Вас ждут, Лев Иванович.
     Лева понял, что по его вине пострадала честь мундира, и смутился.
     - Не знаю,  -  наконец  сказал  он,  -  не  знаю,  как  вести  допрос
Крошина...
     - Браво! - сказал кто-то из братьев.
     "Ну, я вам, черти, дома выдам", - решил Турилин и кивнул Леве.
     - ...Но я знаю, как допрос вести нельзя.  Как  рекомендует  Анатолий,
так нельзя. На Крошина нельзя давить напрямую.
     - Уговаривать прикажете? - сорвался Анатолий.
     - Нет. Уговаривать тоже не  годится,  -  спокойно  ответил  Лева.  Он
видел, с  каким  вниманием  смотрят  на  него  Турилин  и  следователь,  и
заговорил увереннее: - Крошина понять надо.
     - Валютчика и убийцу...
     - Слушай, Птичкин... - Ломакин сердито засопел, махнул рукой. - Прошу
извинить, Константин Константинович. Прошу извинить, Николай Тимофеевич.
     Леве стало ясно, что больше никто из братьев не произнесет ни слова.
     - Крошин живет в выдуманном мире собственного "я".  Для  него  оценка
этого "я" важнее всего на свете. Его не следует пугать, в  такой  ситуации
его "я" вырастает до неимоверных размеров, загораживает белый свет. Крошин
труслив, склонен к  неврастении,  однако,  подпирая  себя  "я"-концепцией,
умеет сдерживаться, выглядит смелым  и  спокойным.  Все  его  поведение  в
создавшейся ситуации доказывает мою правоту. - Лева вздохнул и закончил: -
Все.
     - Спасибо, - сказал следователь.
     - Лева, что конкретно вы предлагаете? - спросил Турилин.
     - Как-то его убедить, что признание явится для  него  победой,  а  не
поражением. Но как?
     - Такая подмена невозможна, - сказал  Турилин,  следователь  согласно
кивнул. - Но верная позиция где-то в данной плоскости. Решать надо по ходу
допроса, основываясь на его реакциях. Предположим худшее, и допрос  ничего
не даст. Что мы будем иметь в суде, Николай Тимофеевич?
     -  До  суда  надо  дожить,  Константин  Константинович,   -   ответил
следователь.  -  Если  произойдет  землетрясение  и  мне  удастся  убедить
прокурора направить дело в суд, - он  взял  со  стола  папку  с  уголовным
делом, взвесил ее на ладони, словно именно вес определял успех.  -  Скорее
всего Крошина в зале суда из-под стражи освободят за недоказанностью, дело
направят на доследование, а нам с вами...
     - Понятно, - перебил следователя Турилин. - Я за  немедленный  арест.
Крошин убийца, опасен для общества, должен быть наказан.  Если  же  мы  не
справимся со своей задачей, накажут нас. По заслугам накажут,  не  нарушай
закон, умей работать. - Полковник встал.
     Поднялись и все присутствующие.  Следователь  выбрался  из-за  стола,
взял Турилина под руку, отвел к окну. Ломакин кивнул на дверь, вывел  свою
группу в коридор.
     - Лев Гуров-Синичкин, станешь генералом...
     Лева повернулся к братьям, спокойно ждал продолжения. Они по  очереди
похлопали Леву по спине и молча направились к лестнице.
     - Костя,  -  говорил  следователь,  -  уголовный  розыск  сделал  все
возможное, даже чуть больше. Ребята у тебя великолепные. Сейчас  слово  за
мной.
     Турилин  без  ложной  скромности  считал,  что  следователь  прав,  и
промолчал.
     - Знаешь, Костя, возраст чувствовать стал, трудно  становится.  Отдай
мне Гурова.
     - Возьми, - Турилин пожал плечами.
     - Он не пойдет.
     - Надеюсь.
     -  Если  ты  сам  ему  не  скажешь...  -   следователь   почувствовал
насмешливый взгляд Турилина и закончил: - Старый друг называется.
     - Ни пуха ни пера,  -  Турилин  пожал  следователю  руку.  -  Крошина
доставить?
     - Ты мне Гурова на этот  допрос  оставь,  а  Крошина  я  по  телефону
приглашу. - Следователь снял трубку.
     Крошин вошел и вместо приветствия лишь кивнул,  молча  остановился  у
стола следователя, на Леву даже не взглянул.
     - Здравствуйте, Александр  Александрович,  -  следователь  указал  на
кресло, провел ладонями по совершенно пустому столу. Когда с  него  убрали
все папки, бумаги и календарь, стол оказался  огромным.  Покрытый  зеленым
сукном, стол разделял следователя прокуратуры и преступника.
     За последние три дня Крошин похудел, под  глазами  проступили  темные
пятна, резче обозначились скулы.
     - Вы меня пригласили, я пришел, - сказал он.  -  Чем  я  могу  помочь
следствию?
     - Как дальше  жить  будем,  Александр  Александрович?  -  следователь
облокотился на стол, подпер ладонью подбородок, приготовился слушать.
     - Прокуратуру интересуют мои личные дела или производственные успехи?
- спросил Крошин. Почему-то его раздражал пустой стол. Ни бланка  допроса,
ни дежурных вопросов, ни уголовного  дела,  в  которое  все  время  должен
заглядывать следователь.
     -  Нам  разговаривать  долго,  не  один  день.  И  вам  и  нам  будет
значительно легче, если в наших беседах мы станем исходить из посылки, что
все присутствующие достаточно умны, - сказал следователь. - Согласны?
     Крошин посмотрел на  следователя,  перевел  взгляд  на  Леву,  решал,
согласиться или нет? Следователь ждал.
     - Согласен, - кивнул Крошин.
     -  Было  бы  целесообразно,  опять  же  для   облегчения   процедуры,
установить круг вопросов, по которым  разногласия  отсутствуют.  Второе  -
выяснить,  где  мы  не  согласны  друг   с   другом,   -   давая   Крошину
сориентироваться, следователь сделал небольшую паузу, затем  продолжал:  -
Позже мы перейдем к решению конфликтных вопросов.
     Следователь озадачил  не  только  Крошина,  но  и  Леву,  который  не
предполагал, что допрос начнется в столь необычной манере.
     - Зачем вы пригласили меня, Николай Тимофеевич? - спросил Крошин.
     Следователь  огорчился,  не  пытаясь  скрыть  огорчения,  укоризненно
покачал головой.
     - Нехорошо, Александр Александрович. Мы же договорились, что  дураков
в этом кабинете нет.
     Крошин задумался. Старик хочет вести допрос на основе: ты знаешь, что
мы знаем. Выгодно или невыгодно?
     Следователь сжал подлокотники кресла, напрягся, как перед  физической
работой. Настроиться на одну волну,  на  одну  волну  с  преступником.  Не
раздражаться, не презирать его, не ненавидеть. Представь себе,  что  перед
тобой  больной  человек,  которому  ты  обязан  оказать  помощь.   Оказать
помощь... оказать помощь...
     Крошин молчал уже больше минуты.  "Возмущение  либо  вопрос  выставят
меня в идиотском виде. Действительно, ведь всем все  ясно.  Почему  он  не
ведет протокола? Есть у них пальцевые отпечатки или нет? Получили они  мою
дактокарту из Москвы?"
     Лева видел, как между следователем и Крошиным мечутся непроизнесенные
вопросы и ответы.
     - Я знаю, почему вы меня пригласили, - наконец сказал Крошин.
     Следователь наклонил голову.
     - В воскресенье, двадцатого июля этого  года,  вы,  Крошин  Александр
Александрович, в период с семнадцати  тридцати  до  восемнадцати  часов  в
помещении конюшни шестого тренотделения ипподрома  ударом  в  висок  убили
мастера-наездника Бориса  Алексеевича  Логинова,  -  медленно  и  негромко
говорил следователь. - Согласны?
     - Нет, - спокойно ответил Крошин.
     Следователь посмотрел на Крошина укоризненно, на Леву вопросительно.
     - Кто здесь дурак? Вы знаете, что убили, мы  знаем  -  вы  убили,  вы
опять же знаете, что мы знаем.
     - Для детской игры обвинение слишком серьезно, - ответил Крошин.
     - Простите, вы меня не поняли, - возразил следователь. -  Не  ставьте
себя в глупое положение. Я сейчас не  собираюсь  обсуждать  ваш  моральный
кодекс и иные человеческие качества, однако считаю вас  человеком  смелым.
Так наберитесь мужества и признайтесь.
     Крошин молчал, отказывался  не  только  говорить,  но  и  думать.  Он
замкнулся на единственной мысли: есть отпечатка или их нет?
     - Страшно? - сочувственно спросил следователь. - Что именно  страшно?
Нам сказать? Мы и так знаем. Себе сказать? - он  задумался.  -  Пора  уже,
человека давно похоронили. Вслух произнести?
     Крошин поднял голову.
     - Чего вы добиваетесь?
     - Предлагаете  поменяться  ролями?  Вас  мучает  какой-то  вопрос?  -
Следователь оперся на свой огромный стол. - Согласен ответить на любой ваш
вопрос. При одном условии.
     - Какое условие? - Крошин тоже подался вперед.
     - Оба будем отвечать только правду. Без протокола, только для нас,  -
следователь кивнул в сторону Левы, - и для вас.
     - Правду? - Крошин усмехнулся. - Гарантии?
     - Честное слово, - ответил следователь. - Только  я  с  вас  честного
слова брать не собираюсь, и сам вам такого дать не могу. Вы - убийца, я  -
следователь прокуратуры. Простите, между  нами  джентльменских  соглашений
быть не может.
     Лева привстал.  Сейчас  Крошин  бросится  на  него.  Следователь,  не
отрываясь, смотрел на Крошина. Когда Крошин  перевел  дух  и  опустился  в
кресло, Лева тоже расслабился.
     - Я начал с правды, - сказал следователь. - Ваше  жизненное  кредо  -
каждому свое?
     - Да!
     - В данной ситуации я с ним согласен. Вы даете  слово  -  себе,  я  -
себе. Каждый себе и судья.
     Крошин облизнул пересохшие губы, следователь улыбнулся Леве.
     - Дай нам воды, дружок. Мы хотя и разные, но оба нервничаем.
     - Я тоже, -  признался  Лева,  перенес  графин  на  стол,  налил  три
стакана.
     - Согласен, - Крошин выпил воду и отставил стакан.
     - Кто первый спрашивает? - поинтересовался следователь.
     -  Я,  -  быстро  ответил  Крошин,  следователь  кивнул.  -  Чего  вы
добиваетесь?
     - Явки с повинной. Вас не  задерживали,  не  допрашивали  в  качестве
подозреваемого. У вас еще есть возможность явиться с повинной.
     Крошин хотел рассмеяться, потом раскашлялся, создавая паузу, и  снова
выпил воды.
     Все не так, все идет наперекосяк.  Крошин  растерялся.  За  последние
сутки он десятки, сотни раз проговаривал, проживал  этот  допрос.  Отлично
представлял все возможные вопросы, заучил свои ответы.  С  первой  секунды
следователь все перевернул. Все не так. Пустой стол, отсутствие  протокола
и  стандартных  вопросов.  Почему  в  прокуратуре  присутствует  инспектор
уголовного розыска? Охрана? Конечно, охрана. Старик  меня  боится.  Крошин
приободрился.
     - Преступник  оставил  в  деннике  отпечатки  пальцев?  -  Крошин  от
напряжения открыл рот.
     Следователь сдержал улыбку и ответил:
     - Нет! Вы не оставили отпечатков.
     - Как? - Крошин растерялся окончательно, откинулся на спинку  кресла,
вытер платком пот.
     "Врет? Не может этого быть! Зачем нужна следователю такая ложь?  Если
он сказал правду,  им  ничего  не  доказать.  Все  эти  разговоры  -  лишь
колебание воздуха, даже если они записывают беседу на магнитофон.  Я  могу
встать и уйти. Прокурор не даст санкции на мой арест. Он и не  дал,  иначе
бы не приглашали по телефону, брали бы, и все.  Не  вязал  бы  следователь
хитрый разговор, оперировал фактами; затем арест и следственный  изолятор.
На что же следователь рассчитывает? Он  стар,  опытен,  безусловно,  умен.
Встать и уйти. Уволиться, уехать из  города.  Оснований  для  ареста  нет.
Встать и уйти".
     Крошин не мог встать. Следователь, большой человек с  седой,  коротко
остриженной головой, сидел за огромным пустым столом, спокойно смотрел  на
Крошина и ждал. Терпеливо ждал. Его спокойствие и  терпение  не  позволяли
Крошину встать и уйти.
     - У вас все? Больше  вопросов  нет?  -  Николай  Тимофеевич  толстыми
пальцами попытался снять приставшую к сукну соринку, у него не получалось,
и он недовольно хмурился.
     - Все, - Крошин выпрямился, расправил плечи, смотрел вызывающе.
     - Хорошо, - следователь взглянул на часы и встал. -  Сделаем  перерыв
на обед. Сейчас два, я вас жду в три.
     Крошин кивнул, не отдавая себе  отчета  в  происходящем,  двинулся  к
двери.
     - Александр Александрович, - остановил его следователь, - надеюсь,  у
вас хватит мужества не пить за обедом?
     Крошин уже открыл дверь, да так и застыл на пороге - несколько секунд
не двигался, вышел не оглянувшись.
     - Мы с тобой молодцы, как ты считаешь, дружок? - следователь вынул из
сейфа папку и направился к  дверям.  -  Твое  суждение  о  натуре  данного
индивида оказалось верным. И  воплощаю  я  твою  идею  неплохо.  Как  твое
мнение?
     Лева воздержался от ответа и сказал:
     - Мне надо подумать, Николай Тимофеевич.
     - Думать, дружок, всегда, полезно, -  следователь  запер  кабинет.  -
Пойди поешь и приходи сюда минут пять-шесть четвертого. Не раньше.  Понял?
А я к прокурору, Крошина пора арестовывать.
     Лева перекусил в чебуречной, теперь пил теплый  безвкусный  компот  и
думал.
     Все гениально просто. Казалось,  что  следователь  ведет  несерьезную
беседу. С убийцей, человеком фашистской идеологии,  циничным,  жестоким  и
равнодушным, следователь оперировал не фактами, а рассуждал  о  честности.
Крошин считается только с собой, следователь принял его правила,  заставил
дать слово именно себе. Пальцевые отпечатки? Сколько можно было  скрывать,
что их нет? Крошин не  сломался  в  эти  дни,  не  побежал.  Он  явился  в
прокуратуру с твердым намерением получить ответ: да или нет? И пока ему не
было бы предъявлено заключение экспертизы, Крошин все отрицал бы. С  чисто
юридической стороны преступник имел  преимущества  и  знал  об  этом.  Как
только он  окончательно  убедился  бы,  что  пальцевых  отпечатков  нет  и
доказательств не хватает, он почувствовал бы себя победителем. Следователь
лишил преступника возможности победить, отдал ему  главное  доказательство
как ничего не значащий  факт.  Нет  и  нет,  разговор  о  другом.  Николай
Тимофеевич его отпустил. Но ведь Крошин имел  возможность  бежать  раньше,
когда считал, что у следователя есть доказательства его вины. Мог,  но  не
бежал. Глупо бежать сейчас. Бежать, признать себя трусом?
     Выйдя из прокуратуры, Крошин сел за руль своей "волги"  и  на  полной
скорости вылетел за город. Пустое шоссе, слежки нет. Вперед? Почему он  не
уехал вчера? Позавчера? Он опередил бы  преследователей  на  много  часов.
Сегодня - лишь на час-полтора. В пятнадцать тридцать  все  дороги  области
будут перекрыты. Машину придется бросить сразу.  Ее  найдут  мгновенно,  и
круг поисков сузится. Его выловят,  приведут  в  тот  же  кабинет.  Крошин
представил  себе  лицо  следователя.  Он  будет  брезгливо   морщиться   и
отворачиваться, словно от Крошина плохо пахнет. Зачем бежать,  сейчас  его
позиция прочнее, чем  утром.  "Им  не  запугать  меня",  -  решил  Крошин,
развернулся и приехал назад, в центр города. Наспех перекусив, он вошел  в
прокуратуру ровно в пятнадцать, гордо  подняв  голову,  постучал  в  дверь
кабинета. Молчание.  Он  постучал  вновь,  попытался  открыть  дверь.  Она
оказалась заперта. Крошин возмущенно оглянулся,  никого.  Что  происходит?
Прокурор, следователь, все эти людишки должны  ждать,  нервничать.  Придет
или не придет? Он, Крошин, убийца! Он плевал на их законы, на  их  мораль!
Они обращаются с ним как с нашкодившим в школе мальчишкой. Уйду, сейчас же
уйду! Он взглянул на часы. Еще минута -  и  пусть  ищут.  Он  прошелся  по
коридору, вновь взглянул на часы. Еще минута - и точно  уйду.  Он  сел  на
диван.
     Подошел Лева, увидел Крошина, указал на кабинет.
     - Николай Тимофеевич занят?
     Крошин  молча  отвернулся.   Лева   тоже   подергал   дверь,   сказал
нерешительно:
     - Странно, Николай Тимофеевич очень пунктуальный человек.
     Из соседнего кабинета вышел незнакомый мужчина и спросил:
     - Товарищи Гуров и Крошин?
     - Да, - ответил Лева.
     - Николай Тимофеевич мне позвонил,  он  просит  извинить  его,  скоро
будет.
     - Хорошо, хорошо, мы подождем, - Лева улыбнулся. - Большое спасибо, -
и сел на диван рядом с Крошиным.
     Со дня убийства Крошин полагал, что уголовный розыск ночей  не  спит,
ищет преступника. Если его поймают,  то  допросы  начнут  вести  начальник
управления и прокурор. Конечно,  прилетят  из  Москвы.  Не  шутка,  самого
Крошина взяли! А он им показал бы. Взяли-то взяли, да придется отпустить и
извиниться. Вам не привыкать.  В  Москве  на  Петровке  извинялись,  а  уж
здесь-то... Мелко плаваете,  не  по  зубам  вам  Крошин.  Ловите,  сажайте
слабеньких дурачков, сильные и умные  будут  жить,  как  им  хочется.  Как
хочется, а не как предпишете вы.
     Он встал и,  не  обращая  на  Леву  внимания,  направился  к  выходу.
Замедлил шаги, ждал - сейчас раздастся: "Стой!", лязгнет затвор пистолета.
Пистолет Левы лежал в сейфе, а он сам сидел не  двигаясь  и,  задумавшись,
смотрел на потолок.
     В конце коридора Крошин резко повернулся, зашагал обратно. Уйти он не
решился и теперь делал вид, что просто разгуливает.
     Следователь вышел из дальнего кабинета, открыл дверь, пропустил  Леву
и Крошина, сердито сопя, занял свое место и сказал:
     - Извините за опоздание. Какие же подонки еще ходят по  земле,  -  он
потер ладонями лицо, вздохнул. - На пенсию, хватит. Закончу эти делишки, и
на покой.
     Делишки? Это он, Крошин, проходит по разряду "делишек"?
     - Так, Александр Александрович, - следователь  похлопал  ладонями  по
столу, тряхнул головой, отгоняя какие-то посторонние, более важные  мысли.
- На чем мы остановились?
     Крошин взглянул на следователя, пожал плечами.
     - Ах да, - следователь хмыкнул. - У вас больше вопросов ко  мне  нет.
Так, так, так. А у меня к вам вопросы есть. Только прежде, - он повернулся
к Леве, -  дружок,  папочку  из  сейфа  дай  мне,  пожалуйста.  Коричневая
кожаная.
     Лева положил перед следователем папку, хотел вновь сесть, но  Николай
Тимофеевич остановил его.
     - Минуточку, сейчас на место положишь, - он вынул один лист, протянул
Крошину. - Постановление о вашем аресте, ознакомьтесь.
     Крошин взглянул мельком, спросил:
     - На каком основании?
     - Мы же договорились, дураков здесь нет, Александр  Александрович,  -
следователь спрятал постановление в папку, протянул Леве. - Об  основаниях
мы поговорим позже. Постановление я вам показал. - Крошин  вскочил,  хотел
выругаться, сдержался и спросил:
     - Ночевать буду уже в камере?
     -  Вы,  естественно,  нервничаете  и  не  обратили  внимания,  что  в
постановлении нет даты, - следователь говорил так,  словно  решал  вопрос:
сегодня идти в кино или завтра.
     Крошин сел, не забыл поддернуть брюки, привычно задрал подбородок.
     - Спрашивайте.
     -  Вы  родились  восемнадцатого  июня  тридцать   третьего   года   в
Ленинграде?
     - Да.
     - Отец был кадровым военным, мать  преподавателем  музыки  в  средней
школе?
     - Да.
     - Отец погиб осенью сорок первого, вы с Марьей  Ильиничной,  -  когда
следователь назвал мать Крошина по  имени-отчеству,  Крошин  чуть  заметно
вздрогнул, - остались в Ленинграде и перенесли блокаду?
     - Да.
     - Вы очень тяжело переносили голод?
     - Как все.
     - Как все, - повторил следователь, - но многие умерли.
     - Многие, - согласился Крошин.
     - Вы начали воровать в блокаду?
     - Нет! - Крошин побледнел, взглянул на следователя твердо.
     - В каком году в Ленинграде вы пошли в школу? - спросил  следователь.
Он по-прежнему ничего не писал, не заглядывал ни в какие записи.
     Только сейчас Лева понял, зачем Птицын летал в Ленинград.
     Крошин, задумавшись, смотрел в окно, улыбнулся чему-то, ответил:
     - В сорок четвертом.
     - Почему так поздно?
     - Болел.
     - Чем?
     Крошин поморщился, хотел сказать: все это не имеет значения, ближе  к
делу. Вам не удастся размягчить  меня  слюнявыми  воспоминаниями.  Вам  не
доказать убийства. Суд меня оправдает, если прокурор допустит до суда.  За
мой арест вы ответите. Как уже отвечали другие. Там, в Москве.
     - Я тяжело перенес голод, потом долго не  мог  ходить,  -  ответил  с
вызовом Крошин.
     Лева присутствовал при медленном, долгом, тяжелом разговоре,  который
совершенно не походил на допрос убийцы в прокуратуре. Крошин несколько раз
хотел прервать этот разговор,  но  не  мог.  Причиной  тому  отчасти  было
присутствие Левы. Старый следователь рассчитал точно. Крошин позер,  любит
публику, большое значение придает оценке  своей  персоны  другими  лицами.
Если один на один Крошин еще способен отказаться от своего слова,  то  при
зрителе никогда. Следователь и преступник медленно, неторопливо переходили
из класса в класс, в конце концов успешно  закончили  десятилетку.  Причем
следователь порой лучше Крошина помнил имена-отчества преподавателей, знал
их сильные и слабые стороны.
     "Какую же колоссальную работу проделал в Ленинграде  мой  коллега,  -
думал Лева. - И всего за двое суток. Как следователь все это помнит?"
     Крошин постепенно втянулся в разговор, забыл о  сегодняшнем  деле,  о
доказательствах. Сейчас его больше интересовало, что  же  еще  знает  этот
седой огромный старик о нем, Александре Крошине?
     - Закончив школу, я уехал в Москву и поступил в  институт,  -  Крошин
придерживался в ответах максимального лаконизма и точности.
     - Я мог остаться в Ленинграде, но не захотел.  Устал  от  материнской
опеки, хотелось самостоятельности. Нет, она  не  урезала  моих  прав.  Она
говорила, что  живет  лишь  для  меня,  и  я  все  время  чувствовал  себя
должником. Нет, мне не жаль было расставаться ни с мамой, ни с городом.  Я
торопился уехать. В институт поступил сразу. Да, хотел быть строителем. Не
знаю почему, сейчас не помню.
     - В пятьдесят пятом вы закончили институт, - подвел итог следователь.
- Когда вы совершили свое первое преступление?
     -  Я  никогда  не  совершал...  -  Крошин  запнулся,   встретился   с
сочувствующим взглядом следователя и длинно, грязно выругался.
     Следователь громыхнул кулачищем по столу так,  что  зазвенела  люстра
под потолком.
     - Не сметь! Вы в прокуратуре!
     Крошин от неожиданности отшатнулся, со страхом  посмотрел  на  седого
гиганта.  Следователь  указал  на  графин.  Опередив  Леву,  Крошин  налил
следователю воды. Выпив подряд два стакана, тот вытащил из кармана платок,
какой можно увидеть только у клоуна в цирке. Следователь долго вытирался и
обмахивался, наконец сказал:
     -  Убирайтесь  отсюда.  Интеллигент!   Сильная   личность!   Смотреть
противно! - он говорил так, будто вся вина Крошина состояла не в том,  что
он убил человека, а в том, что он позволил себе ругань. - Мой  вам  совет:
на работе увольняйтесь. Пообедаете и завтра к четырнадцати приходите сюда.
     - Хорошо. До свидания, - Крошин поклонился и вышел.
     - Надо было задержать, - сказал Лева.
     - Умница ты, дружок, да дурак отчаянный, - ответил следователь.



                             ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ

     Крошин  совершенно  напрасно  считал,  что  полностью  находится   на
свободе,  волен  уехать  когда  угодно.  Когда,  отпущенный   следователем
обедать, Крошин рванулся за город, его не  стали  преследовать,  но  посты
ОРУДа регулярно сообщали о пути его  следования.  По  просьбе  прокуратуры
уголовный розыск осуществлял наблюдение за преступником таким образом, что
у него создавалось впечатление абсолютной свободы.
     Николай Тимофеевич не арестовывал  Крошина  совсем  не  из-за  боязни
ответственности. Следователь хотел сбить преступника с толку, снять с него
маску героя, сверхчеловека, которую Крошин старательно  удерживал.  Будучи
арестованным,  он,  безусловно  замкнется,  начнет   разыгрывать   невинно
пострадавшего, даже поверит в это. Оставаясь формально на свободе,  Крошин
постепенно сдавал свои позиции. Он уходил из кабинета, когда ему  об  этом
говорили,  возвращался  к  назначенному  часу,  даже  ждал   в   коридоре.
Доказательством его устное признание не являлось, и Крошин, зная об  этом,
не придавал своим беседам с Николаем Тимофеевичем особого значения. Однако
атмосфера, созданная следователем  в  кабинете,  оказывала  на  психологию
Крошина  серьезное   влияние.   Главное,   он   внутренне   признал   себя
преступником. И  хотя  бессонной  ночью,  продумывая  вновь  и  вновь  всю
ситуацию, он пришел к выводу, что доказательств против  него  не  хватает,
радости Крошин от данного вывода не испытывал. Что-то в  нем  треснуло,  у
него  выбили  из  рук  рулевое  управление.  Он  перестал  быть   хозяином
положения.
     Утром он  послушно  явился  в  отдел  кадров  и  подал  заявление  об
увольнении. Сам ходил к директору, в  местком,  наконец  получил  трудовую
книжку. Он пошел в  милицию  и  попросил  опечатать  квартиру,  в  которой
когда-то жила Наташа, и оставил для хозяев ключи. Он уже подумывал продать
"волгу". Крошин, не отдавая себе отчета, готовился к аресту.
     Следователь  лишил  Крошина  зрителей,   оставив   его   одного.   Не
арестовывая, Николай  Тимофеевич  лишил  Крошина  и  позы  великомученика.
Бороться не с кем, героя и властелина  изображать  не  перед  кем.  Крошин
невольно расслабился, ездил по городу без всякой цели, поглядывая на часы,
скорее бы два.
     Неожиданно он вспомнил последний вопрос следователя, на который так и
не дал ответа. Когда вы совершили свое первое преступление?  Вспомнив,  он
даже обрадовался, есть о чем подумать.
     В институте учился, как большинство, - не  хуже,  не  лучше.  Получал
стипендию, выигрывал в преферанс. Крошин отлично играл, - и половина курса
ходила у него в должниках. Роскошной жизни не  вел,  однако  не  нуждался,
прирабатывать,  как  некоторым,  не  приходилось.  Он  был  лидером,   ему
подчинялись, многие с большой охотой. Но все  это  не  выходило  за  рамки
обычной студенческой жизни. О распределении  он  как-то  забыл,  когда  же
получил направление... Куда его  направили?  Крошин  силился,  но  не  мог
вспомнить. В общем, он считал, что это место не для "белого" человека.  Он
не поехал. Он стал преступником потому, что не  поехал  по  распределению?
Отнюдь.
     Он снял комнату,  нужны  были  деньги,  и  тут  подвернулись  ребята,
которые скупали  у  иностранцев  различное  барахло.  Крошин  сносно  знал
английский, умел хорошо держаться,  нравился  людям.  Началось  с  покупки
какого-то костюма, очень быстро Крошин сориентировался и  переключился  на
валюту. Какое преступление! Одни хотят продать, другие купить. Он помогает
и тем и другим, ни государство, ни  людей  не  грабит.  Появились  деньги.
Увеличивались операции и доходы. Ребят, с которыми начинал,  он  полностью
подчинил себе. Так все и катилось, обрастая, как  снежный  ком.  Деньги  -
власть, большие деньги - большая власть. Он опьянел от азарта, но рассудка
не терял и принял меры безопасности.  Незаметно,  исподволь  в  нем  росло
чувство собственного  величия,  он  создавал  миф  о  своей  Неуязвимости.
Крутившиеся вокруг девочки и мальчики смотрели на него с обожанием.  Когда
же гром грянул и он оказался за решеткой, спасла его предусмотрительность.
Валюту, золото и деньги  Крошин  хранил  сам,  выдавал  участникам  группы
понемногу. Он установил  такой  порядок,  чтобы  полнее  чувствовать  свою
власть. Арестованные не назвали Крошина, не дали  против  него  показаний.
Для  этого  существовало  две  причины.  Раз   ценности   не   обнаружены,
преступников судили как мелких фарцовщиков. Кроме того, после освобождения
они  рассчитывали  получить  у  Крошина  свои  доли.  Крошин  освобождение
приписал целиком и полностью собственному уму и силе. Раз я  победил  МУР,
значит, я могу все, решил он. Несмотря на такой вывод, из Москвы он уехал.
Временно. Приехав сюда, он устроился  на  работу.  Людей  на  стройках  не
хватало, его приняли.
     Существовал в биографии Крошина еще один факт, о котором он  старался
не думать, считал, что никому об этом ничего не известно.
     Ровно в два Крошин вошел в кабинет  следователя.  Николай  Тимофеевич
был один, что-то писал, увидев Крошина, сказал:
     - Садитесь, пора с вами кончать. У меня дел накопилось невпроворот, -
он был сегодня сух и деловит. От вчерашней неторопливости  не  осталось  и
следа.  Гурова  следователь  попросил  не  приходить,  так  как  собирался
предложить преступнику  капитуляцию.  В  подобной  ситуации  зрители  были
совершенно ни к чему.
     Крошин приготовился к спокойной беседе,  заготовил  рассказ  о  своей
жизни в Москве, о превратностях судьбы и незаконном аресте. И такое начало
сбило его с толку.
     - Значит, так, Крошин, - следователь отложил свои бумаги. - Я никогда
не меняю решений. Вы мне верите?
     Крошин посмотрел на следователя и молча кивнул.
     - Вы берете бумагу, садитесь вон там, - следователь указал на  столик
в углу, - и пишете подробно и правдиво обо всем. О московском  деле  и  об
убийстве Логинова. Согласны?
     - Никогда, - ответил Крошин.
     - Не бросайтесь словами. У вас есть два пути.  Я  рекомендую  явку  с
повинной. Если я начну допрос, будет поздно.
     Это "поздно" прозвучало для Крошина, как гудок уходящего поезда.
     - Допрашивайте, - упрямо сказал он.
     - Хорошо, - следователь положил перед собой бланки допросов. - Прежде
я коротко обрисую ваше положение. Делаю это не из-за вас. Жалко вашу мать,
она, видимо, этого не перенесет.
     - Вы знаете? - спросил Крошин и удивился собственной глупости.
     Николай Тимофеевич  не  ответил.  Реакция  Крошина  доказала  правоту
следователя. Фраза о матери должна  была  прозвучать  неожиданно  и  между
прочим. Тогда она могла сработать, и она сработала.  Уж  конечно,  Крошина
потрясла не жалость к старушке-матери.
     Несколько   дней   назад   полковник   Турилин   сказал   следователю
прокуратуры, что по непонятным причинам Крошин указывает во всех  анкетах,
что его мать скончалась в шестьдесят пятом году. Старушка же  проживает  в
Ленинграде и понятия не имеет, что родной сын ее похоронил. Крошин человек
расчетливый и рациональный, просто так ничего  не  делает.  Уклоняется  от
уплаты алиментов? Не похоже, при всех своих недостатках Крошин человек  не
скупой, да и шестьдесят-семьдесят рублей  в  месяц  для  него  не  расход.
Сопоставляя даты, они выяснили: Крошин "похоронил" мать в период  расцвета
своей валютной деятельности. Сделал он это тонко,  получил  из  Ленинграда
телеграмму,  которую  показывал  своим  партнерам  по  бизнесу.  Ездил   в
Ленинград на "похороны". Смерть матери Крошина  не  вызвала  у  работников
уголовного розыска в Москве сомнений, тем более что "произошла" она  много
лет назад. Проверка московских связей Крошина ничего  не  дала,  золото  и
валюта обнаружены не были.
     Так появилась версия, что Крошин  хранит  свою  "казну"  у  матери  в
Ленинграде. Как  данную  версию  проверить?  Везти  в  Ленинград  Крошима,
разоблачить перед старой женщиной и устроить обыск? А  если  ошибка?  Если
ничего обнаружено не будет, Крошин вновь выскользнет из рук правосудия.  А
его  мать?  Если  семидесятилетняя  женщина,  пережившая  блокаду,  честно
трудившаяся всю жизнь, не выдержит удара и  умрет?  Кто  возьмет  на  себя
такую ответственность? Можно ли  ради  изобличения  преступника  рисковать
жизнью человека?
     Тут же возникла и вторая версия.  При  выяснении  биографии  Логинова
было установлено, что он после войны жил пять лет в Ленинграде и  чуть  ли
не ежегодно ездил туда в отпуск к племяннице. Племянница проживает в одном
доме с "покойной" матерью Крошина. Логинов знал мать  Крошина,  знал,  что
старушка жива. Если  все  это  звенья  одной  цепи?  Если  истинный  мотив
убийства не месть, а стремление убрать опасного свидетеля?  Почему  Крошин
"похоронил" мать?
     Один из братьев Птицыных вылетел в Ленинград, передал старушке привет
от сына, почитал его письма. Мать готова была рассказывать о сыне  с  утра
до  вечера.  Сейчас  он  "знаменитый  строитель",  разъезжает  по  стране.
Три-четыре раза в год навещает старушку-мать.  Он  внимателен  и  помогает
деньгами. Детство  у  Сашеньки  было  трудное,  но  он  всегда  был  очень
талантлив. Инспектор с последним  согласился,  сказал  между  прочим,  что
Крошин просил привезти ему кое-какой инструмент, хранившийся в оставленном
у матери чемодане. Робкая попытка обнаружить ценности успеха не  принесла.
Но когда инспектор уголовного розыска заговорил о соседке  и  сказал,  что
случайно знаком с ее дядей, старушка  сообщила,  что  тоже  знает  старого
наездника, весной он вновь приезжал На несколько дней в гости.
     Предположение, что  Крошин  хранит  в  доме  своей  матери  валюту  и
ценности,  стало  совсем  реальным.  Цепь  почти  замкнулась,   оставалось
чуть-чуть.
     Весь  вчерашний  разговор   был   прелюдией,   подготовкой.   Сегодня
следователь так резко сменил тон и ритм беседы,  так  легко,  как  о  само
собой разумеющемся, произнес фразу о матери,  что  Крошин  невольно  выдал
себя.
     - Из-за вашей матери я и не арестовываю вас, - сказал следователь.  -
Нам известно, что валюту и прочие ценности, приобретенные вами  в  Москве,
вы храните у матери.  -  Крошин  впервые  за  все  время  опустил  голову,
следователь понял, что победил, и, как о само собой разумеющемся,  сказал:
- С вами в Ленинград полетят два наших товарища, вы заберете свою "казну",
скажете матери, что улетаете на Крайний Север...
     - Вы не сказали?..
     -  Не  изображайте  из  себя  любящего  сына...  -  перебил   Крошина
следователь. - Мы не сказали.


     В  воскресенье  над  ипподромом   развевались   разноцветные   флаги.
Разыгрывался главный приз сезона.
     В ложе Лева тоном бывалого человека давал пояснения  отцу,  матери  и
несколько растерявшейся от суматохи и шума Клаве. Генерал был при  параде,
Саша настояла, пришлось надеть форму и все ордена. Когда  Лева  убежал  на
конюшню, в ложе появился работник ипподрома и спросил:
     - Простите, товарищ генерал, вы отец Льва Ивановича?
     - Что? - генерал не понял вопроса. - Я генерал-лейтенант...
     - Вижу, что генерал, - перебил мужчина и виновато улыбнулся. - Но  вы
папаша инспектора уголовного розыска Гурова?
     - Папаша, папаша, а я мамаша, - сказала мама и рассмеялась.
     Работник ипподрома исчез, явился через минуту со стульями, расставляя
их, говорил:
     - Будьте любезны, садитесь, пожалуйста. - Он разместил четыре  стула,
спросил: - Программа у вас есть? Хотите бинокль? У меня есть  собственный,
цейсовский.
     -  Спасибо,  не  надо,  -  ответила  мама,  глядя  на  кипевшего   от
негодования генерала.
     Клава, которая, казалось, и не слышала ничего, села на стул, одернула
юбку и солидно сказала: - Это ты у себя генерал, Иван, а в жизни  ты  Левы
Гурова отец. Садись уж, - и она отвернулась.
     Лева держал Гладиатора. Рогозин и Николай запрягали. Нина  сидела  на
погнутом колесе, мяла в руках  пустой  пакет  из-под  молока  и  задумчиво
смотрела себе под ноги.
     - Нашел время, когда явиться, - шипел  на  Леву  Рогозин.  -  Большой
приз, понимать должен. Двухлетка!
     Нина села в "американку", приняла от Рогозина  вожжи,  скользнула  на
Леву безразличным взглядом.
     Гладиатор напрягся, выдержал паузу и пошел, не рысью, шагом, он  знал
себе цену.
     - Уйди сегодня с глаз моих долой! - уже в голос заявил Рогозин.
     - Лев Иванович, - поддержал Рогозина Кунин, - Нина Петровна в большом
призу едет, вы мешаете.
     - Девчонка с разминки вернется, чтобы  духу  твоего  не  было.  Уйди,
говорю! - Рогозин наступал на Леву.
     Он повернулся и пошел.
     - То я в призу, то она в призу, - бормотал Лева обиженно.
     - Какого-то Ринга здесь называют, Отеллу какую-то, - сообщила  Клава,
когда Лева вернулся в ложу. - Ну-ка, Лев Иванович, - она достала  кошелек,
стала  вынимать  аккуратно  сложенные  купюры,  -  поставь  там  на  моего
Григория.
     - Клава!
     - Что Клава! - она с вызовом  взглянула  на  генерала.  -  Какая  еще
Отелла, когда мой Григорий едет?
     Мама тоже раскрыла сумку, генерал же демонстративно отвернулся.
     Лева купил билеты и  вернулся  в  ложу,  когда  рысаки  двинулись  за
стартовой машиной. Нина на Гладиаторе принимала восьмым колесом и в первый
поворот вошла лишь четвертой.
     - Ты когда жениться думаешь? - глядя на  летящих  лошадей  и  скрывая
охвативший его азарт, спросил тихо генерал.
     - Я сам решу, отец, - ответил Лева.
     На противоположной прямой Гладиатор  переместился  на  третье  место.
Ринг и Отелло шли голова в  голову.  При  выходе  из  последнего  поворота
Гладиатор захватил их. Лошади голова в голову летели к финишу.
     - Завтра, отец! Завтра! - бормотал Лева, и ему казалось, что  это  он
сам борется на дорожке с соперниками.

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј