Виктор ПЕЛЕВИН
ДЖОН ФАУЛЗ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА
Литература англоязычных стран на московских книжных лотках
представлена в основном жанром, который можно назвать "эрзацем видео для
бедных". Приличным книгам, рискующим высунуться из-за спины Харольда
Роббинса или бедра Жаклин Сьюзен, приходится мимикрировать и маскироваться
под пошлость. Роман Джона Фаулза "Коллекционер", появившийся недавно на
русском языке, назван в коротком предисловии "эротическим детективом". В
каком-то смысле это обман читателя - под видом щей из капусты ему
подсовывают черепаховый суп. Это достаточно старая книга - она первый раз
вышла в Лондоне в 1963 году, - но такая же могла бы быть написана в
сегодняшней Москве. Попытаюсь объяснить, почему.
Это история банковского клерка, влюбленного в молодую художницу
Миранду. Выиграв много денег в тотализатор, клерк покупает загородный дом,
превращает его подвал в тюрьму, похищает девушку и запирает ее в подвале,
где она через некоторое время умирает от болезни.
Все время своего заточения Миранда ведет дневник. На первом месте в
нем вовсе не ее похититель, которого она называет Калибаном в честь одного
из героев Шекспира, а ее прежний мир, из которого ее неожиданно вырвала
тупая и безжалостная сила.
Вот что, к примеру, пишет Миранда в своем дневнике:
"Ненавижу необразованных и невежественных. Ненавижу весь этот класс
новых людей. Новый класс с их автомобилями, с их деньгами, с их
телевизионными ящиками, с этой их тупой вульгарностью и тупым, раболепным,
лакейским подражанием буржуазии"... "Новые люди" те же бедные люди. Это
лишь новая форма бедности. У тех нет денег, а у этих нет души... Доктора,
учителя, художники - нельзя сказать, что среди них нет подлецов и
отступников, но если есть какая-то надежда на лучшее на свете, то она
связана только с ними".
Так вот, читая этот дневник, я никак не мог отделаться от ощущения,
что уже видел где-то нечто подобное. Наконец я понял, где - на последней
странице "Независимой газеты", где из номера в номер печатают короткие
эссе, в которых российские интеллигенты делятся друг с другом своими
мыслями о теперешней жизни. Эти эссе бывают совершенно разными - начиная
от стилистически безупречного отчета о последнем запое и кончая
трагическим внутренним монологом человека, который слышит в шуме
"мерседесов" и "тоет" путь ли не топот монгольской конницы. Главное
ощущение от перемен одно: отчаяние вызывает не смена законов, по которым
приходится жить, а то, что исчезает само психическое пространство, где
раньше протекала жизнь. Люди, которые годами мечтали о глотке свежего
воздуха, вдруг почувствовали себя золотыми рыбками из разбитого аквариума.
Так же как Миранду в романе Фаулза тупая и непонятная сила вырвала их из
мира, где были сосредоточены все ценности и смысл, и бросила в холодную
пустоту. Выяснилось, что чеховский вишневый сад мутировал, но все-таки
выжил за гулаговским забором, а его пересаженные в кухонные горшки ветви
каждую весну давали по нескольку бледных цветов. А сейчас меняется сам
климат. Вишня в России, похоже, больше не будет расти.
Этот взгляд на мир из глубин советского сознания изредка перемежается
взглядом снаружи - лучшим примером чего служит статья Александра Гениса
"Совок". Собственно, героями Геннса являются именно его соседи по рубрике
"Стиль жизни" в "Независимой газете". Проанализировав историю становления
термина "совок" и различные уровни смысла этого слова, Генис мимоходом
коснулся очень интересной темы - метафизического аспекта совковости.
"Освобожденные от законов рынка, - пишет он, - интеллигенты жили в
вымышленном, иллюзорном мире. Внешняя реальность, принимая облик
постового, лишь изредка забредала в эту редакцию, жившую по законам "Игры
в бисер". Здесь рождались странные, зыбкие, эзотерические феномены, не
имеющие аналогов в другом, настоящем мире".
Александр Генис часто употребляет такие выражения, как "подлинная
жизнь", "реальность", "настоящий мир", что делает его рассуждения довольно
забавными. Получается, что от совков, так подробно описанных в его статье,
он отличается только тем набором галлюцинаций, которые принимает за
реальность сам.
Если понимать слово "совок" не как социальную характеристику или
ориентацию души, то совок существовал всегда. Типичнейший совок - это
Василий Лоханкин, особенно если заменить хранимую им подшивку "Нивы" на
"Архипелаг ГУЛАГ". Классические совки - Гаев и Раневская из "Вишневого
сада", которые не выдерживают, как сейчас говорят, столкновения с рынком.
Только при чем тут рынок? Попробуйте угадать, откуда взята следующая
цитата: "Уезжая из Москвы, проезжая по ней, я почувствовал то, что
чувствовал уже давно, с особенной остротой: до чего я человек иного
времени и века, до чего я чужд всем ее "пупкам" и всей той новой твари,
которая летает по ней в автомобилях!"
Это не с последней страницы "Независимой газеты". Это из "Несрочной
весны Ивана Бунина", написанной в Приморских Альпах в 1923 году. Тут даже
текстуальное совпадение с Фаулзом, чья героиня ненавидит "новый класс"
именно "со всеми его автомобилями". Только герой Бунина называет этот
новый класс "новой тварью" и имеет в виду красных комиссаров. Еще один
"совок" - сэлинджеровский Холден Колфилд, который мучает себя невнятными
вопросами вместо того, чтобы с ослепительной улыбкой торговать бананами у
какой-нибудь станции ньюйоркского сабвея. Кстати, и он отчего-то
проходится насчет автомобилей, говоря о "гнусных типах... которые только и
знают, что хвастать, сколько миль они могут сделать на своей дурацкой
машине, истратив всего один галлон горючего..."
Миранда и ее друзья из романа Фаулза, совки Александра Гениса,
Васисуалий Лоханкин и Холден Колфилд - явления одной природы, но разного
качества. Совок - вовсе не советский или постсоветский феномен. Это
попросту человек который не принимает борьбу за деньги или социальный
статус как цель жизни. Он с брезгливым недоверием взирает на суету
лежащего за окном мира, не хочет становиться его частью и, как это ни
смешно звучит в применении к Васисуалию Лоханкину, живет в духе, хотя и
необязательно в истине. Такие странные мутанты существовали во все
времена, но были исключением. В России это надолго стало правилом.
Советский мир был настолько подчеркнуто абсурден и продуманно нелеп, что
принять его за окончательную реальность было невозможно даже для пациента
психиатрической клиники. И получилось, что у жителей России, кстати,
необязательно даже интеллигентов, автоматически - без всякого их желания и
участия - возникал лишний, нефункциональный психический этаж, то
дополнительное пространство осознания себя и мира, которое в естественно
развивающемся обществе доступно лишь немногим. Для жизни по законам игры в
бисер нужна Касталия. Россия недавнего прошлого как раз и была огромным
сюрреалистическим монастырем, обитатели которого стояли не перед проблемой
социального выживания, а перед лицом вечных духовных вопросов, заданных в
уродливо-пародийной форме. Совок влачил свои дни очень далеко от
нормальной жизни, но зато недалеко от Бога, присутствия которого он не
замечал. Живя на самой близкой к Эдему помойке, совки заливали портвейном
"Кавказ" свои принудительно раскрытые духовные очи, пока их не стали гнать
из вишневого сада, велев в поте лица добывать свой хлеб.
Теперь этот нефункциональный аппендикс советской души оказался
непозволительной роскошью. Миранда пошла защищать Белый дом и через
некоторое время оказалась в руках у снявшего комсомольский значок
Калибана, который перекрыл ей все знакомые маршруты непроходимой стеной
коммерческих ларьков.
В романе Фаулза Миранда погибает, так что параллель выходит грустная.
Но самое интересное в том, что Фаулз через два года возвращается к этой же
аллюзии из Шекспира в романе "Маг", и там Миранда оказывается вовсе не
Мирандой, а Калибан - вовсе не Калибаном. И все остаются в живых, всем
хватает места.
Наверное, точно так же в конце концов хватит его и в России - и для
долгожданного Лопахина, которого, может быть, удастся наконец вывести
путем скрещивания множества Лоханкиных, и для совков, поглощенных
переживанием своей тайной свободы в темных аллеях вишневого сада. Конечно,
совку придется потесниться, но вся беда в том, что пока на его место
приходит не homo faber, а темные уголовные пупки, которых можно принять за
средний класс только после пятого стакана водки. Кроме того, большинство
нынешних антагонистов совка никак не в силах понять, что мелкобуржуазность
- особенно восторженная - не стала менее пошлой из-за краха марксизма.
Остается только надеяться, что осознать эту простую истину им поможет
замечательный английский писатель Джон Фаулз.