Виктор ПЕЛЕВИН

               ДЖОН ФАУЛЗ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА




     Литература  англоязычных   стран   на   московских   книжных   лотках
представлена в основном жанром, который можно назвать "эрзацем  видео  для
бедных". Приличным  книгам,  рискующим  высунуться  из-за  спины  Харольда
Роббинса или бедра Жаклин Сьюзен, приходится мимикрировать и маскироваться
под пошлость. Роман Джона Фаулза "Коллекционер",  появившийся  недавно  на
русском языке, назван в коротком предисловии "эротическим  детективом".  В
каком-то смысле это  обман  читателя  -  под  видом  щей  из  капусты  ему
подсовывают черепаховый суп. Это достаточно старая книга - она первый  раз
вышла в Лондоне в 1963 году, - но  такая  же  могла  бы  быть  написана  в
сегодняшней Москве. Попытаюсь объяснить, почему.
     Это история  банковского  клерка,  влюбленного  в  молодую  художницу
Миранду. Выиграв много денег в тотализатор, клерк покупает загородный дом,
превращает его подвал в тюрьму, похищает девушку и запирает ее в  подвале,
где она через некоторое время умирает от болезни.
     Все время своего заточения Миранда ведет дневник. На первом  месте  в
нем вовсе не ее похититель, которого она называет Калибаном в честь одного
из героев Шекспира, а ее прежний мир, из которого  ее  неожиданно  вырвала
тупая и безжалостная сила.
     Вот что, к примеру, пишет Миранда в своем дневнике:
     "Ненавижу необразованных и невежественных. Ненавижу весь  этот  класс
новых  людей.  Новый  класс  с  их  автомобилями,  с  их  деньгами,  с  их
телевизионными ящиками, с этой их тупой вульгарностью и тупым, раболепным,
лакейским подражанием буржуазии"... "Новые люди" те же  бедные  люди.  Это
лишь новая форма бедности. У тех нет денег, а у этих нет души...  Доктора,
учителя, художники  -  нельзя  сказать,  что  среди  них  нет  подлецов  и
отступников, но если есть какая-то надежда на  лучшее  на  свете,  то  она
связана только с ними".
     Так вот, читая этот дневник, я никак не мог отделаться  от  ощущения,
что уже видел где-то нечто подобное. Наконец я понял, где -  на  последней
странице "Независимой газеты", где из номера  в  номер  печатают  короткие
эссе, в которых российские  интеллигенты  делятся  друг  с  другом  своими
мыслями о теперешней жизни. Эти эссе бывают совершенно разными  -  начиная
от  стилистически  безупречного  отчета  о  последнем   запое   и   кончая
трагическим  внутренним  монологом  человека,  который   слышит   в   шуме
"мерседесов" и "тоет"  путь  ли  не  топот  монгольской  конницы.  Главное
ощущение от перемен одно: отчаяние вызывает не смена законов,  по  которым
приходится жить, а то, что исчезает  само  психическое  пространство,  где
раньше протекала жизнь. Люди, которые  годами  мечтали  о  глотке  свежего
воздуха, вдруг почувствовали себя золотыми рыбками из разбитого аквариума.
Так же как Миранду в романе Фаулза тупая и непонятная сила вырвала  их  из
мира, где были сосредоточены все ценности и смысл, и  бросила  в  холодную
пустоту. Выяснилось, что чеховский вишневый  сад  мутировал,  но  все-таки
выжил за гулаговским забором, а его пересаженные в кухонные  горшки  ветви
каждую весну давали по нескольку бледных цветов.  А  сейчас  меняется  сам
климат. Вишня в России, похоже, больше не будет расти.
     Этот взгляд на мир из глубин советского сознания изредка перемежается
взглядом снаружи - лучшим примером чего служит  статья  Александра  Гениса
"Совок". Собственно, героями Геннса являются именно его соседи по  рубрике
"Стиль жизни" в "Независимой газете". Проанализировав историю  становления
термина "совок" и различные уровни смысла  этого  слова,  Генис  мимоходом
коснулся очень интересной темы - метафизического аспекта совковости.
     "Освобожденные от законов рынка, - пишет он, -  интеллигенты  жили  в
вымышленном,  иллюзорном  мире.   Внешняя   реальность,   принимая   облик
постового, лишь изредка забредала в эту редакцию, жившую по законам  "Игры
в бисер". Здесь рождались странные,  зыбкие,  эзотерические  феномены,  не
имеющие аналогов в другом, настоящем мире".
     Александр Генис часто употребляет  такие  выражения,  как  "подлинная
жизнь", "реальность", "настоящий мир", что делает его рассуждения довольно
забавными. Получается, что от совков, так подробно описанных в его статье,
он отличается  только  тем  набором  галлюцинаций,  которые  принимает  за
реальность сам.
     Если понимать слово "совок"  не  как  социальную  характеристику  или
ориентацию души, то совок существовал  всегда.  Типичнейший  совок  -  это
Василий Лоханкин, особенно если заменить хранимую им  подшивку  "Нивы"  на
"Архипелаг ГУЛАГ". Классические совки - Гаев  и  Раневская  из  "Вишневого
сада", которые не выдерживают, как сейчас говорят, столкновения с  рынком.
Только при чем тут  рынок?  Попробуйте  угадать,  откуда  взята  следующая
цитата: "Уезжая из  Москвы,  проезжая  по  ней,  я  почувствовал  то,  что
чувствовал уже давно, с  особенной  остротой:  до  чего  я  человек  иного
времени и века, до чего я чужд всем ее "пупкам" и всей  той  новой  твари,
которая летает по ней в автомобилях!"
     Это не с последней страницы "Независимой газеты". Это  из  "Несрочной
весны Ивана Бунина", написанной в Приморских Альпах в 1923 году. Тут  даже
текстуальное совпадение с Фаулзом, чья  героиня  ненавидит  "новый  класс"
именно "со всеми его автомобилями".  Только  герой  Бунина  называет  этот
новый класс "новой тварью" и имеет в виду  красных  комиссаров.  Еще  один
"совок" - сэлинджеровский Холден Колфилд, который мучает  себя  невнятными
вопросами вместо того, чтобы с ослепительной улыбкой торговать бананами  у
какой-нибудь  станции  ньюйоркского  сабвея.  Кстати,   и   он   отчего-то
проходится насчет автомобилей, говоря о "гнусных типах... которые только и
знают, что хвастать, сколько миль они  могут  сделать  на  своей  дурацкой
машине, истратив всего один галлон горючего..."
     Миранда и ее  друзья  из  романа  Фаулза,  совки  Александра  Гениса,
Васисуалий Лоханкин и Холден Колфилд - явления одной природы,  но  разного
качества. Совок -  вовсе  не  советский  или  постсоветский  феномен.  Это
попросту человек который не принимает  борьбу  за  деньги  или  социальный
статус как цель  жизни.  Он  с  брезгливым  недоверием  взирает  на  суету
лежащего за окном мира, не хочет становиться его  частью  и,  как  это  ни
смешно звучит в применении к Васисуалию Лоханкину, живет в  духе,  хотя  и
необязательно  в  истине.  Такие  странные  мутанты  существовали  во  все
времена, но  были  исключением.  В  России  это  надолго  стало  правилом.
Советский мир был настолько подчеркнуто абсурден и продуманно  нелеп,  что
принять его за окончательную реальность было невозможно даже для  пациента
психиатрической клиники. И  получилось,  что  у  жителей  России,  кстати,
необязательно даже интеллигентов, автоматически - без всякого их желания и
участия  -  возникал  лишний,  нефункциональный   психический   этаж,   то
дополнительное пространство осознания себя и мира, которое  в  естественно
развивающемся обществе доступно лишь немногим. Для жизни по законам игры в
бисер нужна Касталия. Россия недавнего прошлого как раз  и  была  огромным
сюрреалистическим монастырем, обитатели которого стояли не перед проблемой
социального выживания, а перед лицом вечных духовных вопросов, заданных  в
уродливо-пародийной  форме.  Совок  влачил  свои  дни  очень   далеко   от
нормальной жизни, но зато недалеко от Бога,  присутствия  которого  он  не
замечал. Живя на самой близкой к Эдему помойке, совки заливали  портвейном
"Кавказ" свои принудительно раскрытые духовные очи, пока их не стали гнать
из вишневого сада, велев в поте лица добывать свой хлеб.
     Теперь  этот  нефункциональный  аппендикс  советской  души   оказался
непозволительной роскошью.  Миранда  пошла  защищать  Белый  дом  и  через
некоторое  время  оказалась  в  руках  у  снявшего  комсомольский   значок
Калибана, который перекрыл ей все знакомые  маршруты  непроходимой  стеной
коммерческих ларьков.
     В романе Фаулза Миранда погибает, так что параллель выходит грустная.
Но самое интересное в том, что Фаулз через два года возвращается к этой же
аллюзии из Шекспира в романе "Маг", и там  Миранда  оказывается  вовсе  не
Мирандой, а Калибан - вовсе не Калибаном. И все  остаются  в  живых,  всем
хватает места.
     Наверное, точно так же в конце концов хватит его и в России -  и  для
долгожданного Лопахина, которого,  может  быть,  удастся  наконец  вывести
путем  скрещивания  множества  Лоханкиных,  и  для   совков,   поглощенных
переживанием своей тайной свободы в темных аллеях вишневого сада. Конечно,
совку придется потесниться, но вся беда в  том,  что  пока  на  его  место
приходит не homo faber, а темные уголовные пупки, которых можно принять за
средний класс только после пятого стакана водки. Кроме  того,  большинство
нынешних антагонистов совка никак не в силах понять, что мелкобуржуазность
- особенно восторженная - не стала менее пошлой из-за краха марксизма.
     Остается только надеяться, что осознать эту простую истину им поможет
замечательный английский писатель Джон Фаулз.